Умирали у нас рано, особенно мужики. Мужикам тяжёлое жить. Ведь и пьют мужики много лишь от того, чтобы бабы не пили. Спасают их, дур.
Во дворе меня недолюбливали. Пацаны начнут какой-нибудь разговор, а там обязательно или отец или дядька фигурирует, реже мать, и тут же вставят, царствие небесное. Потому что у всех или отец помер уже или мать, или вообще все. А со мной о чем говорить, отец живой, здоровый, мать- лошадь ломовая, даже дед с бабкой и те живы. Что за семья такая, черт бы их побрал. Я только начну что-нибудь рассказывать, и тут же сбиваюсь, потому что на мертвых можно всё списать, никто не проверит уже. А если живого приплести, то выходит, что и говорить не о чем. Живёт себе и живёт, о чем с ним говорить.
Вот моя семья из живучих была. Здоровья у всех, что снега зимой. Ведь и пьют, как все, а не умирают. И дед пьёт, и бабка поддаёт. А как отец с матерью бывают по-черному квасят, так туши свет. А утром все как огурцы. И ни в одном глазу. Будто вчера божью росу пили, а не самогонку.
От меня совсем пацаны отвернулись. И я решил семейство своё сам на тот свет отправить. Всех и сразу. Сиротинушкой стану, один на весь белый свет. Тогда меня за своего во дворе начнут принимать. А уж сколько можно будет рассказывать историй, царствие им небесное, только дайте ваши немытые уши.
Стал я план убиения вынашивать. Голова то чугунок, мозгов две бельевые веревки, и те без прищепок. А идея, в итоге, сама пришла. Дед баню истопил по случаю очередной годовщины своего выхода из партии. Хотя, бабка говорит, он в неё и не входил никогда. В партию, в смысле. Застолье, банька, лепота, да мыслишки тайные. Решил я семейство в бане запереть, а баню поджечь. Сам я в ней всё равно не парюсь.
Шум, гам, тарарам, пар валит. Все внутри. Я взял бревно и дверь в баню подпер. Потом сбегал в сарай за бензином. Вернулся и облил со всех сторон. А чего их жалеть- родили дурака, сами не могут и другим жить не дают. Смеяться надо мной больше никогда никому не позволю. Вот вам история на немытые уши. Чирк спичкой, и не поминай как звали, царствие небесное. А сам пойду пока истории записывать, пока не забыл. Завтра же идти мне, сиротинушкой, к пацанам, к своим пацанам.