Жидкость стала волнительной. Итеративно комплект изогнутых досок провожал нас в прибрежье. Он видимо был весьма пренебрежителен, медлительно и беспрекословно умывая свои внутренности продуктами жизнедеятельности безжизненной биологической массы. Под конец аппарат ухитрился ушибить мою голову чем-то, что по видимому служило ему носом.
Некоторые выползали и слабо толкались, переваливаясь через бортики. Мы и поползли дальше. Всем нравилось там ползать, только вот когда посмотрел на ботинки, мне почему-то показалось, что следует сказать куда-нибудь чуть выше, что когда эти штуки зашнурованы только наполовину, то есть великая опасность ползать короткое время, совсем этому не восхищаясь. Открыв рот, я почувствовал, как внутрь меня начинает проникать трава. Сухая она. Только вкус совсем нейтральный.
Сверху меня спросил, почему мы оба перемещаемся в таком параллельном для земли положении. Захотев сказать то, о чём я подумал заранее, я резко встал, когда зубы оторвали половину от того, что осталось уже внизу. Я сказал ему именно это, за счёт чего ротовая полость окончательно очистилась от инородных объектов. Вероятно, в этот момент дикция была сильно испорчена, но я верю в то, что моему оппоненту было только всё равно на один развязанный ботинок.
Он теперь был молча и спереди. Я сказал ему, что он очень много о себе думает, хотя я не знаю его и встал только на всякий крайний случай, потому что если ему все говорили, что неизвестно кто не имеет права разговаривать с ним первым или не стоять в его присутствии или когда стоит он. Я так сказал, потому что помнил о различных высокомериях и разного рода церемониях, как и о всякой предосудительной ерунде. Другой раз она и совершенно заполоняет нейроны.
Он соорудил себе озабоченный рот и показал пальцем мне за спину, будто хотел ударить меня по голове, когда я от него отвернусь, чтобы посмотреть на пустой воздух. Мне это показалось очень приятным, и я отвернулся от него, воспользовавшись этим жестом, чтобы выразить ему своё презрение и на всякий случай доверие одновременно. Я подумал, что всё равно он бы ничего не понял.
С другой стороны меня недавно выползший откуда-то человек, утвердившись на спине, размахивал во все стороны руками. Я где-то такое уже видел. Мне показалось, это то, что называют повторяющимся, но на французском языке. С головой не произошло новых болезненных ощущений. Этот только обошел меня вокруг и забрался в эти дурацкие доски. Суетился совсем быстро. Вытащился. Пнул со всей силы, и вся эта чёртова штуковина поехала обратно. Подумал, что она теперь уж точно скоро прикончит себя, и меня это сильно обрадовало. Этот тоже был большой молодец. Он пнул сильнее, чем она ударила мою голову ещё недавно. Этот мне уже начинал быть приятнее.
Этот крикнул в сторону, где я всё ещё находился перпендикулярен, что труп, и что ему лучше будет уплывать отсюда, а моя лодка протухла и треснула и что он так решил. Этот спрашивал у меня про кого-то, кто мне дружественен. А забывчивость в это время просто рассказывала мне про отсутствие. Этот хотел быть нетерпеливым, перемещал того за ноги. Мне стало очень противно и совершенно неаккуратно. Я стал опять лежать на боку. Думал сказать этому, что он отвратителен и даже идиот, только рот уверял меня, что у него категорическая ленивость.
Этот так и дёргал того за ноги.
Я придумал, что очень интересно посыпать себе на голову песок. Песок затем мне попал сразу в два глаза и я поэтому их закрыл. Они закрытыми были непривычны и сильно шершавые внутри, но только почти и даже не болели, от чего я совсем успокоился.
Я пощупал рукой что-нибудь сзади своей головы. Получилось так, что там было пять полукругов. Мне показалось, что так и быть должно. Потом я решил, что следовало бы перевернуться животом вниз. Я осуществил свою мысль, но сразу после этого упал в яму, и боль забралась мне сразу во все места. И я ещё и обманул. Она залезла не везде. Глаза я решил открыть и посмотреть на фактуру дна. Близко было видно совсем нехорошо, а чувство зрительного восприятия как-то заикалось и покашливало. Но я смог понять. Это всё было дерево! И пять полукругов! И на дне ямы было дерево! Это паршивое гнусное дерево!
Мои движения стали от такого возмущения дикими и импульсивными. Я подпрыгивал и пытался хвататься руками за неизвестные объекты. Это получалось, но показалось, что мешает мне отсутствие чего-то очень важного. Ноги были сильными. Мозгу почудилось, что судно сильно штормит. Было сухо и светло, но, наверное, я ударился головой и теперь стоит бороться за жизнь. Палуба наклонилась градусов на сорок пять. Спиной вперёд я побежал куда-то вниз и стукнулся очень сильно. Отчётливо. Всё очень отчётливо. От меня справа тут же лестница в трюм. Туда идти нельзя, совсем никак нельзя. Ситуация совершенно другая. Да вот только духота и сухость пережимала глотку. Оттолкнувшись ногой повернулся, чтобы кое-как вперёд головой покатиться вниз.
Всё ниже и ниже.
Мой мешок с костями явно был устроен так, что их заострённые отломанные части протыкали мне всё остальное моё мясо.
Здесь должно по полу кататься не меньше десяти бутылок. Надо нащупать где-то здесь. И всё встанет… на свои места… но…
Зрачки так сузились. Потому что видно было только свет. Яркость. Мощное интенсивное излучение.
Мне потом вдруг показалось, что когда моя шея пересекала какую-нибудь ступеньку, то она сломалась, а сам теперь вот где-то чёрт знает где. Я крикнул вокруг себя, что я не верю. Хоть бы даже верил, да тут скорее рай, но я там быть не мог. И в раю бы не смогло быть так больно везде.
Уши напрягались, потому что их нарушали отрешённые громкие вскрики.
Было совершенно всё равно.
Толпа чертей начинала приближаться вокруг. Совсем было всё равно. Уже обрадовался, что значит и не рай. Понятность вызвала улыбку и сильную пустоту в лёгких.
Где лежали сигареты, туда, в левый карман я и потянулся. Но кармана там никак не оказалось. Закурить надо, как я думал, быстрее, чем эти все ко мне подойдут впритык. Вглядеться постарался особенно и для второй попытки, напрягался. Но руки не оказалось.
Это Сатана играет со мной злую шутку!
Я крикнул, чтобы черти дали мне курить, потому что мне плевать, но я буду курить. Ступенька полого приняла мой затылок, который мягко опустился на неё, но его тут же кто-то потревожил. Черти стали издеваться и вертеть мою голову.
Очень мокро стало губам, и они мне совсем перестали подчиняться. Они просто превратились в насос. Да только я не обиделся на них и в этот раз. Уж я осознавал, что мои губы никогда бы не стали дураками.
Совершенно любезные черти продолжили ублажать мои губы, засунув в них палочку. Мозг совсем не заставляли утруждать себя условные инстинкты, потому что я стал вдыхать, и пустота в лёгких тут же заполнилась густым дымом. Кашель избивал меня по спине раз восемь или четырнадцать. Улыбка стала развиваться всё красочнее. В голове наступила пустота, но эта пустота была как-то снаружи. Голова вывернулась наизнанку во внешность мягкой пустоты. Очень жарко. Даже абсолютно жарко.
Потом я увидел, что мне четырнадцать лет и я бегу, а при этом держу коробку, завёрнутую в бумагу и с почтовой печатью. Я видел, как подбегаю к пристани и кричу. Кричу и почему-то плачу. Корабль отплывал совсем уж далеко. Как я мог так долго спать. Когда я плакал, я закрывал руками глаза. Как я мог...
Как я мог так долго спать!
Я открыл глаза и сразу понял. Для наглядности завёл руку за спину, чтобы обнаружить пять деревянных полукругов. Присутствовали и они. Рядом стояла женщина чёрного цвета и доской оберегала от падения парочку круглых чашек. Потянулся за сигаретой, но не обнаружил своей левой руки. Доску женщина тут же и поставила прямо на пол возле кровати. Она была очень некрасивой и ещё зачем-то проткнула себе зубочисткой все щёки насквозь. Я подумал, что она бы хотела улыбаться. Ещё подумал, что она себе проткнула для того, чтобы для меня не улыбаться. Но мне не надо было, чтобы мне улыбалась некрасивая женщина, которая ещё и чёрного цвета.
Женщина эта на меня долго глядела и потом ушла. Я полез за сигаретами, но потом перестал. Повернул голову очень неуклюже и увидел на полу каких-то тараканов, из которых торчали такие же зубочистки, как у той. Представилось, что чёрные женщины едят тараканов, именно протыкая себе щёки, а через рот они не хотят.
Я дотянулся правой рукой до кармана с сигаретами. Таких многоминутных мучений стоила данная процедура, ведь и спички тоже там оказались. Попутно пощупал место, где росла раньше моя конечность, но ничего там не нашёл. Защипало очень сильно, потому я разумно решил не трогать. Несколько мучений нужно было чтобы зажечь сигарету, только я раньше делал это, когда спорил с друзьями и поэтому я в себе не сомневался даже ни на двадцать бутылок алкоголя.
Манипуляции ладонью правой руки заставляли меня заметить что-то ещё. Глубоко выдохнув дым посмотрел на свою ладонь. На ней была нанесена татуировка, похожая на глаз с множеством разных чёрточек и в нём и вокруг него. И ещё там было что-то наподобие окружности, а холм Венеры украшали две толстые короткие полоски, перечёркивающие нечто, похожее на кость.
Есть хотелось совсем немного, только после сигареты это желание стёрлось. Натюрморт с тараканами не вызвал это желание заново. Дотянулся до чашки с водой. Проглотил её содержимое, оставшееся после того, как эпилептически транспортировал её туда, куда нужно.
Совсем не хотелось никуда идти. Не понимал даже, зачем вообще кому-то стоит куда-то ходить, но только не хотелось начинать много думать обо всём, и о том, что надо и что не надо, и о том, зачем вообще что и где.
Я потому решил заснуть. Я заснул с такой пошлой мыслью, что та чёрная женщина с зубочисткой далеко не самая красивая там, где я нахожусь теперь.
(01.05.11.)