Для чего люди ходят в бар? За стопкой-другой? А вот и нет. Люди ходят в бар поболтать с другими людьми. Поболтать – самое надёжное средство от скуки и одиночества.
Гостиницу «Новотел» под Нью-Йорком воткнули прямо посерёдке промышленного района. Вокруг громоздились сумеречные серые коробки разных предприятий. Лишь через дорогу светилась окнами похожая гостиница и какой-то прилепившийся к ней магазинишко. До города добираться было слишком долго, а утром за мной, как обычно, заедет молчаливая чешка Моника и отвезёт за три квартала на работу. Я проведу целый день в хлопотах, чтобы вечером Моника снова доставила меня обратно в «Новотел». Недельная командировка тянулась, как жевательная резинка «Ригли двойная мятная». Вечерами делать было решительно нечего.
Я покинул опостылевший номер и спустился на первый этаж. В баре было практически пусто. Два бизнесмена за угловым столиком перебирали деловые бумаги. У барной стойки в телевизор, висевший за спиной бармена, пялился, потягивая виски, светловолосый кудрявый парень, пышущий трудно излечимым здоровьем.
По испанскому каналу показывали красочное шоу. Ослепительно красивые женщины улыбались и время от времени выстреливали длинными непонятными фразами. Мой друг Флойд обожает испанский канал, незнание языка его нисколько не смущает. Он просто смотрит на женщин, а уж что они тарахтят -- ему без разницы.
Сперва я подумал, что кудрявый из той же породы, но нет: он иногда посмеивался. Значит, разбирает по-бусурмански. Когда я заказал «Смирновской», он кивнул на экран и по-свойски мне подмигнул:
- Си нос поиде гар бин.
- Извини, - ответил я, - не говорю по-испански.
- У них тут очень красивые женщины. Я тоже шибко не говорю, но по работе пришлось хоть что-то выучить.
- Чем занимаешься?
- Транспортом. А ты?
- Обычная ежедневная работа.
В бар, громко шурша, вошла пожилая женщина. Шуршала она чёрным мусорным пластиковым мешком, надетым наподобие пальто без признака рукавов. Она смахивала на чемодан в аэропорту, плотно замотанный плёнкой. Из-под края мешка по локоть торчали натруженные руки. Бармен возмущённо махнул полотенцем:
- Мария! Тебе было сказано сюда больше не приходить!
Блаженная Мария молча потупилась.
- Хэй! – кудрявый похлопал ладонью по барной стойке, - Слышь, налей ей стопочку виски. За мой счёт.
Бармен с недовольным видом подвинул Марии полный стаканчик. Она неожиданно ловко, сложившись как гусеница, опрокинула виски в себя, постояла секунду и пошуршала к выходу.
- Барт. – Коротко представился кудрявый. – Что пьём? Водку? А какая из них самая лучшая?
Он окинул взглядом полки. Вся левая сторона состояла из разных сортов водки. Нарядные бутылки стояли в четыре этажа.
- Предлагаю двигаться слева направо и сверху вниз, - Барт мечтательно поднял очи. – Или в обратном направлении.
- В обратном интереснее, - согласился я.
Барт вырос на ферме в Арканзасе. К своему совершеннолетию кукурузные поля он возненавидел ещё больше, чем аккордеон, игре на котором ему пришлось учиться по воле родителей. Проклятый аккордеон отравил ему всё детство, и однажды, после очередных насмешек приятелей, юный Барт спалил чёртов инструмент в яме за конюшней.
В наказание за бунт Барт вручную прополол картофельное поле и возненавидел картошку тоже. После окончания школы остаться на хозяйстве, как большинство сверстников, он не пожелал. Барт стал среди них «чёрной овцой», по-русски - «белой вороной». Сама мысль унаследовать бескрайние поля с будничным трудом в нагрузку вызывала неприятное коловращение в животе. В общем, ферма была ему нужна, как бобру стоматолог.
- Понимаешь, - объяснял мне Барт, - время на ферме круглое. Вспахал, засеял, собрал, вспахал. По восресеньям церковь. По субботам собрания добровольцев пожарного общества «Крюк и Лестница» в баре у заправки. Тоска сплошная. Передаю по буквам. Танго, Оскар, Сьера, Кило, Альфа. Вся биография уже написана заранее. И не только на ферме, везде так. В свободное от нищеты время ходить на работу каждый день с восьми до пяти – это же разума надо лишиться! Как-то раз проколол я колесо. Ну, ставлю запаску потихоньку, и подходит ко мне старик. Ты, говорит, что почувствовал, когда колесо спустило? Интересно ему, видите ли. Он, оказывается, за всю свою жизнь ни разу колесо не прокалывал. Я не хочу прожить жизнь, ни разу не проколов колесо.
В год школьного выпуска отец Барта нанял молодого помощника-мексиканца Игнасио. Невероятной силы был мучачо. Открыл играючи дверь в амбар. Всё бы ничего, но до него эта дверь открывалась в другую сторону. Игнасио и свёл Барта с лихими людьми, которые в радужных красках расписали ему светлое будущее. Латиносам до зарезу был нужен именно такой паренёк с не вызывающей подозрений сельской ряхой типичного американца. Что ж, грешники всегда красноречивее святых.
Барт стал перевозить нелегалов. Трудиться, можно сказать, в сфере транспорта. «Койоты»-проводники собирали в Тихуане группу мексиканцев. После общей молитвы святому Хуану Сольдадо, покровителю мигрантов, за хорошую денежку переводили бедолаг через пустыню. А Барт встречал нелегалов уже на американской стороне границы, наталкивал в свой микроавтобус, как сардинок в банку, и вёз в «заряженный» дом – для передержки и распределения. Прибыль шла прекрасная, несмотря на то, что Барт за каждую голову платил наркокартелю.
- А если полиция поймает, что будет? – спросил я Барта, инстинктивно отодвинувшись от него на пару дюймов.
- Пограничные патрули, что ли? Или «феды»? Плохо будет! – Барт весело помотал головой. – Убьют. Вся граница под картелем. Я договор, считай, кровью подписал: если рядом со мной правительственные агенты закружат – картель меня и шлёпнет. Или если не заплачу – это значит, я нарушил свое обещание. А твердое слово – единственное что ценится в моем мире. И совесть меня не мучает. Совесть это дорога в никуда.
- Кровью договор подписал?!
- Ты что, дурак? Словами договорилсь человеческими. Да меня не поймают. Я одного патрульного купил. Кличка Блонди. Он меня всегда пропускает. Такие покладистые погранцы не только у меня есть. Но ты никогда другим транспортникам не скажешь о нём ни слова, потому что это твой золотой билет в счастье.
В этот момент от Барта явно повеяло опасностью. Я хорошо чувствую это ледяное дуновение. Как-то раз в шумном открытом ресторанчике на берегу озера Эри к нам с Наташей подсела пара – он и она. Она была уже пьяненькая, а от него за милю несло неприятностями. Я сразу утащил ничего не заметившую Наташу на улицу, а уже через минуту из ресторана донеслись крики, и на крыльцо выскочил давешний сосед по столику – окровавленный и с ножом в руке.
Я уже хотел было тихо улизнуть, как вдруг Барт вцепился в мою руку:
- Ты спроси, а не боюсь ли я, что ты побежишь меня закладывать копам?
Острожно высвободившись из хватких пальцев, я послушно вопросил:
- Не боишься?
- Ноуп! Не-а! Чего ты там наплетёшь? Пьяные бредни хрен ведает кого? Тебя и слушать не станут. Скажи-ка лучше, чем водку закусывать нужно?
- Солёным огурцом.
- Хэй, мучачо! – позвал он бармена. – Огурцы есть?
- Есть фисташки. - Бармен поставил на стойку вазочку с орехами.
- Так и знал. Пессимизм оберегает от разочарований. Не восполнить ли нам недостаток алкоголя в крови?
После стопки «Абсолюта» ледяное дуновение как по волшебству пропало. Барт внезапно вскинулся:
- Я знаю, где огурцы!
Он потащил меня к выходу. Мы, крадучись и поддерживая друг друга, перешли улицу, безлюдную, словно аризонская пограничная пустыня, и остановились перед магазинчиком. В витрине мигали неоновые буквы «Самый Большой Выбор Солёных Огурцов в Мире!».
Покупателей, кроме нас, не было. За кассой восседала упругая шоколадная девица, этакая породистая кобылка, в позе грудь вперёд. В центре крохотного зала высилась замысловатая держалка для дюжины жестяных вёдер. Однако выбирать столь любимые Николаем Вторым солёные огурчики предлагалось всего из трёх жалких сортов. Остальные вёдра сияли металлической пустотой. Мы набрали в специальное раскрашенное радостными бабочками детское ведёрочко по штучке каждого, чтоб никому из огуречиков не было обидно. Барт расплатился, а затем, нагло глядя на продащицу, добавил ещё три огурца:
- Бонус. – пояснил он.
Кобылка равнодушно пожала плечами. По-моему, если бы мы украли вообще весь солёный товар, она бы только обрадовалась. Мы вышли наружу и пересекли границу в обратном направлении. Барт прижимал к груди весёлую ёмкость с трофеями. Но едва мы приблизились ко входу в отель, как вокруг что-то неуловимо изменилось. В сумраке мелькнула тень. Послышались глухие хлопки. Мимо пробежал один из отельных бизнесменов с пистолетом в руке. Барт сунул мне жестянку, толкнул меня внутрь гостиницы, а сам скользнул вдоль стены и исчез за углом.
Я ничего толком не понял. Прошёл в бар, поставил жестяное ведёрочко с солёными огурцами на стойку. Из маленького идеально круглого пулевого отверстия медленно сочился рассол. Бармен невозмутимо смахнул лужицу тряпкой и вежливо осведомился:
- Гляжу, закуску нашли. Ещё один шат? Или хватит уже?
- Ещё один. И хватит. Завтра на работу.
- Чем занимаетесь?
- Ничем особенным. – Я задумчиво хрустнул огурцом. – Обычная, знаете ли, работа. С восьми до пяти.