У нас на кафедре работали человек семь. И среди них – дама. Средних лет. Угловатая, некрасивая, очень нервная. Одинокая.
Мы почему-то с первого взгляда невзлюбили друг друга. Вернее сказать, она невзлюбила меня с первого взгляда. При любой возможности жалила острым словом. Я отвечал тем же. Иногда доходило до жесткости. К примеру, могла заявить на кафедре, что мои монгольские студенты не пришли на занятие. И я не отреагировал, что преподавателя это устраивает. Очень на донос похоже было.
Принципиальность всё показывала. Говорила резко, хрипло, и при этом у нее глаза делались узкими-узкими, как у монголки.
Если обсуждали фильм, книгу, обыкновенный бытовой случай – она всегда мне возражала, как подросток: преувеличенно эмоционально. Это не могло не раздражать.
Как-то одна преподавательница заговорила о поэзии Юрия Левитанского, проникнутой одиночеством, трансцендентальной грустью. И я сказал, что Левитанский писал о дружбе как о редком даре судьбы. Который человек чаще всего не ценит. И разговор этот забылся.
Прошло месяца два-три. И вдруг моя вечная оппонентка появляется с тортом. Оказывается, что она решила уволиться. Как водится, попили чай и пожелали ей удачи. Я к торту не притронулся: не хотелось. Дама собрала свои вещи, но почему-то не уходила. Медлила. И вдруг подошла ко мне и протянула книжку стихов Левитанского. Я ошеломленно открыл и прочитал: «Вам, Георгий, с подлинным непритворным уважением». И подпись. Повернулась и ушла.
Что-то в душе у нее было сломано. И с тех пор не видел ее. Может, уехала. А книжка осталась - память о странном человеке.