Главка нового романа 102 - 12. 08. 2011 Чернь

Дробот Андрей
О главном средстве спасения
     «Как утопающий хватается за любое спасительное средство, так и человек, терпящий серьезные бедствия, хватается за любую надежду, в том числе и за Бога»
      Сегодня возле двухэтажного кирпичного особняка, удобно вцепившегося в землю прямо возле чернской церкви, я заметил местного тушистого бородатого священника в футболке и трико. Дом был красивый, но, как рассказала чернская Люда, родственница Лиды, не стоящий зависти. Начинка этого дома пенопластовая. Он только снаружи обделан красным кирпичом в полкирпича, крыша крыта синей черепицей, а внутри там все очень дешево и просто.
      - Гореть будет десять минут, - сказала Люда. - А сделал этот дом попу за отпущение грехов местный предприниматель, который картофель для чипсов выращивает.
      Я шел мимо этого дома, а сам все смотрел в сторону священника: тот говорил с женщиной, возле которой переминался с ноги на ногу ребенок, явно горя нетерпением уйти от неинтересного ему разговора. Этот священник был занимателен уже тем, что я впервые видел служителя церкви, который гоняет по чернскому стойбищу своей паствы на джипе «Ланд крузер», правда, не новом.
***
      Случилось это на улице, когда я из магазина возвращался в квартиру тещи. Возле меня остановился тот самый «Ланд крузер». Я с интересом остановился. Последний раз, когда возле меня остановился джип, из его окошка ко мне обратился один из бандитов маленького нефтяного города Муравленко с предложением защиты от властей. В этот раз из окошка джипа, с водительского кресла, к моему удивлению, на меня глянул чернский священник, которого я просил зайти к теще и освятить квартиру, чтобы изгнать бесов, тревоживших тещин сон. Священник попросил меня еще раз напомнить номер квартиры, поинтересовался здоровьем тещи, может ли она ходить в церковь…, а потом уехал. Я уважительно посмотрел ему вслед: все-таки запомнил, проявил неравнодушие…   
***
      Сейчас я шел мимо и раздумывал: надо ли мне подойти и поздороваться со священником или не надо, насколько это будет удобно и насколько необходимо... Раздумывая над теми мелочами, которые мне всегда мешали жить, я внезапно осознал, что чернский священник сильно похож на поэта маленького нефтяного города Муравленко К-пелькина, вот только ростом повыше и менее похож на бомжа.
      Доброе воспоминание о поэте К-пелькине остановило меня и толкнуло к уже пройденному мною священнику.
      - Здравствуйте, - произнес я. - А я вас едва узнал без одежды священника.
      Я соврал, но без корысти, а чтобы объяснить свое необычное возвращение.
      Священник протянул мне руку для рукопожатия, я протянул свою в ответ и почувствовал быстрое со стороны священника, легкое сжатие своей кисти, словно бы исполнение ритуала, который хотелось бы поскорее провести и забыть. Это ощущение опять напомнило мне К-пелькина.
      - Так вы здесь живете? - спросил я.
      - Нет, - ответил священник. - Строимся еще...
      Разговор получился коротким, и я пошел дальше, размышляя о церкви, о том, что она стала для меня единственной надеждой на воскресение. Конечно, первой инстанцией для моих обращений стал суд маленького нефтяного города Муравленко, куда я слал письменные ходатайства, но второй инстанцией стала духовность, рассеянная в небе, в природе, в облике церкви и ее икон. Когда я возвращался с базара, который оживал в Черни всего на один день в какой-то из выходных, то непременно спускался по дороге, ведущий прямо к чернской церкви и, видя ее перед собой, я искренне произносил слова самой первой православной молитвы «Отче наш…».
      Как правило, каждый мой день начинался с молитвы на тещином балконе, с которого прекрасно просматривалась чернская церковь, молитвою день и заканчивался. Правда, в вечерне-ночной тьме церковь была уже не видна, но в хорошую погоду при ясном небе во множестве оживали звезды, где тоже был Бог. А затем я вслушивался в Чернь…
      Вечер стрекотал и полаивал, натяжно гудел и тарахтел старыми автомобильными моторами, возмущенно вскрикивал клаксонами, волновал юными женскими голосами и настораживал задиристой речью местных пацанов. Кроны деревьев, словно сито, пропускали небо, серо-пятнистое в свете почти полной луны, а сами облачка, похожие на частые гренки в супе, недвижно зависли. Одинокие лампы кое-где освещали куски разбитых тротуаров. Выжить в человеческом смысле в положении изгоя без Бога, без умения радоваться мелочам, я думаю, крайне сложно.

Фотография сделана мною по пути базара к церкви в августе 2011 года, когда я находился в федеральном розыске из-за расправы властей в ходе моей профессиональной деятельности журналиста и писателя - липовых обвинений в совершении трех тяжких преступлений.