Живи, пока молодой!. Окончание

Алекс Хвостов
Часть третья.
7
Виктор Кузьминский был потомственный опер. Нет, вариант выбора профессии были: он мог бы быть и тренером в спортклубе, и программистом, и математиком, так как и со спортом, и с математикой, и с техникой он дружил… Но, видимо, чтобы не разочаровывать деда и отца, отдавших и угрозыску, и защите города от преступников свои жизни, после армии он поступил в школу милиции и продолжил их дело. И, надо сказать, работал он достойно: на счету Кузьминского десятки раскрытых преступлений, в их числе и убийства с изнасилованиями. За свои подвиги Кузьминский был награждён грамотами и другими наградами. Однако сам он относился к этому по-мужски  спокойно и продолжал служить своему городу во имя закона и порядка. Кузьминский женат и имеет дочь Олю восьми лет, в которой души не чает, равно как и в жене Елене, учительнице русского языка, довольно красивой, весёлой и  добродушной  женщине. Вот как их свела судьба: осенним, пасмурным днём в отдел, где служил Кузьминский, пришла весьма себе хорошенькая брюнетка с длинными волосами, заколотыми в хвост. Женщина пришла подать заявление о краже у неё кошелька со всей зарплатой. Потерпевшую принял Кузьминский. В ходе допроса выяснилось следующее: кошелёк потерпевшей Елены Филатовой был украден в момент, когда она отлучилась в туалет. Кошелёк лежал на  столе, а дверь в класс была не запертой, так как потерпевшая отошла всего на две минуты. Вернувшись в класс, она не увидела кошелька на столе, а на его месте лежала анонимка, написанную каким-то неровным почерком: «Это тебе за неуд, тварь». Сразу стало ясно, что вор – кто-то из учеников потерпевшей. Но кто? Надо бы сказать, что малолетних врагов у неё хватало, так как Елена Адамовна была человеком принципиальным и требовательным. Однако неуд она влепила лишь троим: Егору Грушину из 9-го Б, Анне Арбузовой из 9-го Г и Денису Хамову из 9-го В. За что? Каждому за своё: Арбузовой прилетело за то, что она позволила себе мало того, что прийти в школу, вызывающе накрашенной и одетой (в прозрачной блузке, из-за которой было видно бюстгальтер, и в такой короткой юбке, которая едва-едва прикрывала пятую точку), да ещё посмела едко обсуждать при всём классе внешние данные педагога, чем жестоко оскорбила того. Грушину и Хамову прилетело, по сути, за тоже самое, за что и Арбузовой, с небольшой разницей: Грушин трусоват и не осмелится нахамить учителю в глаза, а или напишет гадость о нём  в туалете или на листочке и подсунуть его под дверь  адресату, при том изобразив того в неприглядном виде, или скажет эту же гадость в компании приятелей, не думая о том, что и у стен иногда бывают уши. К слову сказать, свой неуд Грушин поймал именно за одно из таких похабных высказываний. Что послужило поводом для него – точно неизвестно. Денис Хамов свою фамилию оправдывает в полной мере: он мог послать любого учителя куда подальше, не особо оглядываясь на возраст того. Вот и в день кражи он прямым текстом послал Филатову за то, что она ему сделала замечание по поводу курения. Если первые два героя росли полных семьях, и  родители всё же находили время как на воспитание, так на общение с чадами, то Хамов, росший без отца (тот покинул семью, потому что он вообще не хотел детей), с матерью и бабушкой,  вырос, в общем-то, избалованным плохо воспитанным человеком. Нет, нельзя сказать, что мать Дениса вообще не занималась воспитанием сына; когда она была дома – ей удавалось брать это дело в свои руки и направлять своего отпрыска в нужное русло (всё же её отец был офицер, и его характер остался воплоти данной женщины!). Зато когда мать уезжала на месторождение, где она работала по вахтам поваром, всё воспитание летело к чертям под хвост: и всё это потому, что бабушка Дениса по матери была донельзя мягкой, ласковой и не умела сказать внуку «нет», чем тот бесстыдно пользовался, пока старушка не умерла. 
И Кузьминскому надо было отработать всех троих несовершеннолетних подозреваемых в краже. Однако двое из них, Арбузова и Грушин, имели твёрдое алиби: Арбузова на момент кражи болела, и сидела дома, а Грушин и вовсе был в бассейн на соревнованиях по прыжкам в воду. Остался один Хамов. И так оно в итоге и оказалось: кражу совершил Хамов. Надо ли говорить о том, что украденные деньги малолетний негодяй пропил и прогулял с дружками?  Он даже не покаялся, признаваясь в своём преступлении, напротив, говорил о нём, как о совершённом подвиге, дескать, отомстил нелюбимой училке за двойку за поведение.
– А ты хотя бы понимал, когда воровал у своей учительницы деньги, что она за них с потом и кровью работала? – спросил на допросе Кузьминский, надеясь, видимо, достучаться до совести юнца. – Она могла бы месяц на них жить; а ты мало того, что украл, да ещё всё спустил за один-два дня.
– Да пусть эта гадина скажет спасибо, что я её не «отимел» или не «замочил»! – сказал Хамов без тени стыда и сожаления. Даже на суде он ни в чём не покаялся, за что получил три года колонии. В этой истории больше всех жаль мать Дениса. Как она жила эти три года? И как жила после, с пятном матери вора? Вспоминал ли её сын? Писал ли ей? – один бог знает. Что же касается Виктор Кузьминского и Елены Филатовой, то, спустя три месяца после той истории,  они поженились.
***
Если с Кузьминским всё более или менее ясно, то что занесло в милицию Маслову – остаётся загадкой. Впрочем, как и вся её жизнь, за исключением, пожалуй, обще-биографических фактов, сплошная загадка. А биография Раисы Маловой такова: Рая выросла в семье врача и психолога, и, по настоянию матери, сама поступила на псих-фак. Однако через два года всё же бросила его, поняв, что ей это не интересно, и поступила в школу милиции, которую окончила успешно, после чего устроилась в УВД имени Дзержинского. Собственно, вот и всё, что опер уполномоченный Раиса Маслова могла и сама кому-то сказать, и на своей страничке в сети, где она нечастый гость, написать. Всё остальное, вплоть до того, какие книги она читает, какое  кино смотрит или какую музыку слушает в нечастые выходные,  почему-то остаётся за семью замками. Возможно, кто-то не поверит, но Рая и вправду была самой закрытой из сотрудниц. Если по божьей воле всё же были выходные – то Маслова предпочитала проводить их дома в одиночестве. Что она в этот день будет делать – она решала сама. Рае было хорошо с самой собой, а от людей она устаёт за время работы. Вероятно, поэтому она не любит всякие сборища, выезды на шашлыки и прочее. Впрочем, может, у неё есть какой-нибудь друг или любовник, с которым они вместе проводят время в каком-нибудь в их укромном местечке, ведут спокойный, нежный, полный любви, разговор, обнимаются и целуются… Да только посторонним туда вход закрыт.

8
В отделении Георгия допрашивали более серьёзно, что и понятно, ведь найденный в ванной его матери окровавленный топор – улика, которая способна перевесить, наверно, тысячу всех прочих, и от которой так просто не открестишься. Георгия допрашивала Перова, и он ей рассказал всё тоже, что ранее говорил Кузьминскому и Масловой.
– Я вам матерью своей клянусь, что, уходя в среду от жены, я топора не брал (слава тебе, господи, с памятью у меня всё в норме!), и тёщу им не рубил!!! – сказал Георгий, почти криком кончая свой рассказ.
– Но ведь как-то он к вам попал! – не унимался Кузьминский, бывший тоже на допросе вместе с Масловой.
– А это вы сами выясняйте! – грубовато ответил Георгий. – В конце концов, это ваша работа – доказывать мою вину и вы за неё деньги получаете. Я же сказал всё, что мог, и больше мне добавить нечего. 
– Так ли я поняла, что вы не хотите давать показания? – спросила Перова. – Что ж, ваше право, конечно! Но очень печально, что вы не хотите самому себе помочь.
– А чем мне себе помочь? – сказал Георгий с раздражением. – Признанием в том, чего я не делал?! Послушайте! Даже если допустить такую дикую мысль, что я бы хотел зарубить тёщу, так неужели бы я не выбросил топор? Я ж ведь не дурак, чтоб на себя статью вешать, и если бы я такое сотворил – я бы всё обстряпал так, что вы бы во веки вечные до меня не докопались. Да, слава богу, я не такой выродок. У меня всё.
– Что ж, всё – так всё! – сказала Перова, закрыв папку с протоколом.
Кузьминский крикнул конвойного – и тот увёл Светлова в камеру.
– Что вы думаете обо всём этом, Ольга Алексеевна? – спросила Маслова.
– Не знаю, Рая, если честно, – ответила Перова. – Но в одном я, пожалуй, соглашусь со Светловым: мы сцапали лёгкую приманку в виде окровавленного топора, и ладно! Нет, конечно, мы проверим всё… Но, Правда, как-то подозрительно легко сложился пазл, точно бы нам специально сделали такой подарок.
– Хочешь сказать, что Светлова подставили? – спросил Кузьминский.
– Я бы не исключала этого, – ответила Перова.
– Но кто? – спросила Маслова.
– Или жена, или сын, – ответила Перова. – Понимаю, версия чудовищна, но чем чёрт не шутит!
– Допустим! – сказала Маслова. – А мотив? Предположим, у жены он мог бы быть: ей, А – тупо надоело терпеть закидоны мамы-инвалидки, и, Б – хотелось посчитаться с мужем за уход из семьи. А у сына?
– А – бабуля внука заставляла читать больше, чем нужно, Б – такая месть отцу за уход, – ответила Перова.
– Неужели можно убить лишь за чтение? – спросила Маслова. – Дикость какая-то!
– А ты сегодня много видишь читающих ребят? – отозвалась Перова. – У них давно вместо книг айфоны и планшеты, а из тридцати трёх букв они знают только три, на которые тебя послать можно будет, если ты спросишь их о том, какую книгу они читают.
– Да уж, это у них здорово получается, – с ухмылкой поддержал Кузьминский.
– Помню, по молодости лет я вела дело одной малолетки, которая убила свою  мать за то, что та её затолкала в музыкалку, – поведала Перова. – И ладно бы дело просто ограничивалось просто обучением фортепиано, а то ведь мамаша, желая похвастаться перед гостями успехами дочери, как своими, заставляла её играть ту новинку, которую девчонка учила. А если нет – могла влепить дочери оплеуху и лишить ужина со всеми. Так что о чём мы говорим!
– Оля, – вдруг отозвался Кузьминский. – Вот ты сказала о сыне, и я тут же вспомнил о странном пареньке, про которого мне сказал сосед Светловых.
– В чём его странность? – спросила Перова, заинтересовавшись.
– Да в том, что он был весь какой-то замаскированный, – начал Кузьминский. – В тёплой олимпийке с капюшоном, на лице платок, на глазах тёмные очки… И это в пасмурную, но тёплую погоду!
– Я ничего подобного на Артёме не видела, – сказала Перова, напрягши память. – На нём были черные джинсы и чёрная футболка с черепом и костями крест-накрест. А к чему ты это вспомнил?
– Пока не знаю, – признался Кузьминский. Разговор прервал звонок на мобильник Перовой.
– Да, Лара! – ответила та, взяв трубку. – Тебе плохо? А ты где? В медпункте? Держись, я еду!
– Витя, отвези меня сперва в школу, а после домой, – сказала Перова, повесив трубку. – Там Ларке плохо.
– Да, конечно! – ответил тот и все вышли из кабинета. Дорогой Перова дала задание Кузьминскому и Масловой съездить на «Скорую» и проверить вызов на квартиру Серовой, а ещё  съездить к Георгию на работу, поговорить с руководством и коллегами.
– Пожалуй, будет неплохо ещё раз поговорить с матерью Серова и её соседями, может, они что-то знают, – предложил Кузьминский. Перова  не возразила.
– Я на связи, если что-то будет интересное, – сказала она.
***
Прибыв в школу, Перова в сопровождении Марии Макаровны, классного руководителя своей дочери, уже ожидавшей её у входа, буквально долетела до медпункта, где находилась Лариса. Слава богу, ничего такого из ряда вон с девушкой не произошло: просто во время выполнения задания на уроке она упала со своего места с головокружением. Из-за чего это вышло – не ясно, но, увидев эту картину, Мария Макаровна послала Алёну Соловьёву, подружку Ларисы, за медсестрой, а сама попыталась оказать помощь ученице. К  счастью, всё кончилось благополучно. Ларису привели в чувство и отвели к врачу, который за ней приглядывал до приезда матери. Увидев мать, Лариса невольно улыбнулась, хотя она чувствовала себя ещё неважно. Но что это, когда ты видишь любимого  тобой человека, тем более матери! Кажется, одно её появление исцелит любой твой недуг. Ольга обняла дочь, помогла ей собраться и обе они уехали домой. Дома Ольга заботливо переодела Ларису в ночнушку, и уложила в постель. Хотела напоить её чаем, но Лариса отказалась, сказав матери, что будет спать, и, улегшись на бок, начала тихонько засыпать. Ольга, поцеловав дочь в щёку, тихонько покинула её спальню. Позвонив на работу, Ольга отпросилась у начальства, объяснив всю ситуацию. Слава богу, начальник отдела, полковник Тихомиров, Владимир Олегович, был человеком понимающим, и если кому-то из его сотрудников нужен был день по семейным обстоятельствам – он давал, а то и мог предложить этому работнику помощь, если было нужно. К слову, Ольга также доложила Тихомирову о той работе, которая ведётся её коллективом вместе с ней, и что она держит ситуацию под контролем. Однако она не предполагала, какой сюрприз её ждёт.

9
Тем временем Кузьминский и Маслова проехали до станции «Скорой помощи», где узнали следующее: действительно, был вызов на квартиру Светловой в четвег, в 17:10, равно как и сегодня вызывали бригаду к той же больной на тот же адрес и тот же сердечный приступ.
– И сегодня вызов был? – спросил Кузьминский. – А когда?
– В 16:55, – ответила милая диспетчер и тут же окликнула идущего мимо молодого врача. – Лёня, подойди сюда, тут из милиции пришли! – говорит  операм. – Вот Лёня Раздуваев, наш врач,  он выезжал на тот вызов, в 16:55. Поговорите с ним!
– Это по поводу Светловой? – спросил Раздуваев.
– Её самой, – сказала Маслова. – Как она?
– А никак, – скорбно ответил врач. – Она умерла. Мы её даже до больницы не довезли, хотя пути было минут 20-ть.
– Ясно, – сказала Маслова, чёрная от горя. Кузьминский был не лучше. – А во  сколько она умерла?
– В 17:27, – ответил врач, предъявив операм записи.
– Ясно, – сказала Маслова.
– А вы покойной кто? – спросил Раздуваев.
– Неважно, – ответил Кузьминский, и они с Масловой ушли. В  машине они доложили Перовой об услышанном.
– Прискорбно, – с печалью ответила та. – Стало быть, она умерла, пока мы её сына допрашивали? Несчастная женщина. И несчастный сын. Как я ему это скажу? Значит так: езжайте по домам (на сегодня дел довольно!), а соседей и школу отложим на завтра и на понедельник. Спокойной ночи.
Получив такие указания, Кузьминский и Маслова поехали по домам.

***
Он, как обычно, сидел в соцсети, набирая очередной пост. И, как всегда, в тексте поста было полно ошибок: «Чортава старуха! Дажэ натом свете неможит успакоеца. Видил её севодня ночью восне: сматрела всё наминя, старая корга, ивсё спрашивала: «зашто ты миня убил? Яжэ хатела, штобы ты просто был умным чилавекам. Ниужэли я вэтам пириттабой винавата?». Нашто я ей отвичяю: «Еслебы ты, старая крыса, здохла сама, кагда нада была, ябы жыл счистай совистью; а типерь пиняй сама насибя!» Есле ана мне ещё пресница – я зброшусь изакна».
Воскресное утро Анна Светлова встретила с неохотой. Впрочем, правильнее было бы сказать, с нежеланием встречать какое-либо утро вообще после пережитой ей трагедии. Она давно уже проснулась; однако лежала в постели, одетая в тёмно-синюю пижаму, как будто парализованная. Ей не хотелось вставать, что-то делать, о чём-то думать… Лицо её было каким-то безжизненным, в глазах – пустота. Её даже не привлёк запах свежесваренного кофе и выпечки, заботливо приготовленных Артёмом. Словом, всё для неё стало безразлично, и ей хотелось лишь одного: быть там, где отныне её мама. Раздался стук в дверь её спальни.
– Мам, к тебе можно?
– Да, сына, заходи! – ответила Анна, наконец-то очнувшись и всё-таки вернувшись в мир живых. Вошёл Артём.
– Доброе утро, мамочка! – сказал он с  нежностью, подходя и присаживаясь на материну кровать.
– Доброе утро, мой мальчик! – сказала Анна с улыбкой больного человека. Оба обнялись и поцеловались.
– Как ты? – спросил Артём мать, ласково гладя её по щеке.
– Тяжело, – призналась мать. – Я почти полночи не спала, не могла найти себе места… Лишь только в три часа ночи заставила себя заснуть.
– Верю, мама, верю. У самого в голове не укладывается, что бабулю убили, да ещё так безжалостно... – и мать, и сын уткнулись друг другу в плечо, и горько заплакали по убитой. – Ладно! – сказал Артём, вытирая свои слёзы. – Жизнь продолжается – и давай как-то привыкать жить по-новому.
– Давай! – согласилась Анна.
– Кофе с оладушками будешь? – спросил Артём.
– Буду! – сказала Анна. – А сколько времени?
– Так к двенадцати доходит, – сказал Артём.
– У! пора вставать! – сказала Анна и  стала вылезать из постели. – Ты пока приготовь мне всё, а я переоденусь.
– Хорошо! – сказал Артём. – Да, мам, я тут до отца и бабушки Иры не смог дозвониться – и это меня напрягает. Так что я тебе всё приготовлю, а сам смотаюсь к ним – узнать, что да как.
– Хорошо! – сказала Анна. Сын ещё раз обнял и поцеловал мать, улыбнулся ей, желая утешить и поддержать в трудную минуту, и вышел из спальни. Анна нехотя выбралась из постели, застелила её красивым голубым покрывалом, обшитым жёлтой тесьмой по всем четырём сторонам, и стала переодеваться.

***
Не только Анна Светлова долго не могла уснуть. Ольга Перова тоже провела половину минувшей ночи с открытыми глазами, думая о том, кому было выгодно подставить Георгия? А что его подставили – к бабке не иди! И подставили очевидно кто-то из его близких. Но кто? Жена? Сын? Или оба сразу? А главное – зачем?
 Так и не найдя  какого-либо вразумительного ответа, Перова решила зайти в соц-сеть. Скорее, просто, чтобы слегка отвлечься. И тут-то её ждал ещё  один сюрприз: среди страниц пользователей она увидела и страницу Георгия Светлова. Недолго думая, Перова туда зашла и прочла там несколько записей. Вот некоторые из них: «Госпади, зделайжэ што небудь, штобы эта старая крыса паскарей здохла! Сил ужэ нет тирпетть её копризы! Пребитьбы её, гадену, тапорикам – и все дила!». Или: «Сиврдня старуха слигла с сударагами. Я уш парадавался, думая, што ей канец скора, што ты, госпади, забирёш эту кравапийцу ксибе… Но ты её аставил нам. За што, госпади?! Сколька мне ещё эту безногааю клячю насебе тинуть?! Я пажыть хачю!!!». Или: «Нет, старуху нада  канчять как можна скарее! А то ана миня в магилу свидёт. Давольно тирпеть эту палаумную диспатичьку в доме! Вазможна, завтра я и законьчю её дни». 
Читая их, она испытывала смешенные чувства ужаса и удивления: ужаса оттого, с какой жестокостью автор пишет о своей тёще, и удивления, что во всех постах полно ошибок. Последнее перевесило первое: «Не может педагог, пусть и физрук, наляпать таких детских ми глупых ошибок! – думала Перова. – Или он настолько озверевал, что забывал даже школьный курс русского языка? Бред! Жена не могла такое наляпать – она, как-никак, филолог. Да и вряд ли бы и он, и она, если бы  кто-то из них бабулю грохнул, вообще додумался говорить всему свету, как и жаловаться, как бабуля их достала. Это надо быть круглым идиотом! Остаётся сын». Всё встало на свои места. Перовой хотелось позвонить Кузьминскому, чтобы поделиться догадкой… Однако, глянув время на мобильнике (было уже одиннадцать часов!), она не стала звонить, а послала СМС: «Витя, я, похоже, знаю, кто убийца. Встречаемся в полдевятого в отделе. Подробности – на месте. Пока». Такое же СМС она скинула и Масловой, после чего легла спать.
Лариса проснулась также ближе к обеду. Слава богу, ей стало намного легче после субботнего происшествия; однако же, она хотела ещё хоть чуть-чуть поваляться в постели. Перевернувшись на бок, и, свесившись с кровати, чтобы глянуть время на мобильнике, она нашла сложенный листочек из матеренного блокнота. Развернув его, Лариса прочитала: «Ларочка, прости, что бросаю тебя одну в воскресенье, да ещё приболевшую… Но мне очень нужно выйти на работу. Я постараюсь придти пораньше. Не скучай! Целую. Мамуля».
Прочитав последние два слова, Лариса тут же улыбнулась, почувствовав, как её накрывает, словно мягкое и тёплое одеяло, материнская любовь, которую не спутать ни с чем. Более того, она сама много раз, когда хотела получить от матери немного ласки, называла её мамулей. И та, хоть минуту для этого, но находила, и они обнимались и целовались, и им было хорошо  в этот момент! Лариса обожала мать (хотя иногда всё же обижалась на неё за то, что та иной раз работала без выходных и проходных!) – поэтому она научилась понимать её и прощать. И в тот воскресный день она, конечно же, простила мамулю. Повалявшись ещё минут двадцать, и, помечтав о чём-то своём, Лариса с лёгкой неохотой всё же выбралась из постели, застелила кровать, взяла из шкафа полотенце, бельё с домашней одеждой и пошла в душ. Приняв душ и позавтракав (а, может, пообедав), Лариса позвонила своей подруге Алине, чтобы узнать домашнее задание: не то, чтобы она боялась получит «двойку» (чего  у неё отродясь не было!), или что её не поймут педагоги, а Лариса просто не привыкла идти в школу с пустыми тетрадями. Да и вообще не в характере Ларисы бездельничать. И как Алёна ни отговаривала подругу отдохнуть, та стояла на своём, и, получив задание по литературе, физике и английскому языку, принялась их делать. Сделав уроки, Лариса решила сперва пойти немного погулять (заодно купить хлеба), для чего позвала с собой ту же Алину, а потом заняться домашними делами (бельё погладить, ужин приготовить…). 
             

10.
Кузьминскому было не привыкать рано вставать. Он едва ли не с малолетства просыпался в шесть часов утра. Но он и ложился спать рано! Теперь, правда, он встаёт на полчаса раньше (зачем – бог его знает!). Впрочем, когда всё-таки бывали выходные, или когда Кузьминский был в отпуске, он иногда мог позволить себе поваляться подольше в постели, а то и немного пошалить с женой под это дело. Собрав с собой термос с чаем и несколько бутербродов, уложенных в контейнер, Кузьминский уехал на работу.
В отличии от Виктора Кузьминского Раиса Маслова в самом деле любила поспать. Ей ранние подъёмы давались очень нелегко. Это было в ней ещё с детсадовских лет, когда её каждый будний день родители будили по утрам, чтобы отвести в садик, а самим бежать на работу. К слову сказать, она садик не любила именно за то, что там её спать загоняли днём, когда ей спать вовсе не хотелось. Да и вообще она не любила жить по расписанию: когда вставать, когда на горшок, когда на занятья и так далее. Однако, взрослея, она понимала, что иначе ты сам  для себя ничего не добьёшься, и бездарно проживёшь свои дни. Может быть, Раиса и пошла в школу милиции отчасти для того, чтобы привыкнуть к этой самой дисциплине? Как хотите, а в заведениях такого рода этой науке быстро обучают.
***
 Вся команда собралась в кабинете Перовой, где она, жуя предложенный Кузьминским бутерброд и попивая чай, поведала о своих находках и догадках, предъявив скопированные посты предполагаемого убийцы.
– Ничего себе! – сказал Кузьминский, вытаращив ошалевшие глаза. – Он что, больной, чтобы писать обо всём этом в сети?
– И, как видно, не просто больной, но и не грамотный! – подметила Маслова. – А почему вы думаете, что это сын Светловых, а не жена?
– Ты знаешь, Рая, насколько я могу судить об учителях, тем более о филологах, для них написать неправильно слово – всё равно, что надеть колготки на голову.  Их выучивают так, что они физически не могут писать с ошибками. Возможно, среди них есть раздолбаи, которые и в институте ничему не научились, но таких всё же единицы. А уважающий себя человек, тем более педагог, будет писать грамотно. Если хочешь – я докажу вам, что убийца не Георгий.
– Каким образом? – спросила Маслова, и Перова рассказа:
– Я приглашу Светлова в кабинет, спрошу его – есть ли у него страница в сети или нет, а затем покажу ему эти опусы; и если он скажет, например, что это писал не он, я попрошу его написать на бумаге небольшой текст, а после сравним, у кого ошибок меньше.
– Мысль неплохая, – поддержал Кузьминский. – Давай попробуем!
Перова приоткрыла дверь и, позвав сержанта, велела привести в кабинет задержанного Светлова. Георгий вошёл к ним давно проснувшимся, но довольно больным. Увидев это, Перова, глядя на него виноватым взглядом, предложила ему чая. Георгий вежливо отказался.
– Георгий Юрьевич, я сейчас задам вам вопрос, возможно, странный, но важный, – начала Перова. – У вас есть страница в социальной сети?
– Нет, и не было никогда! – уверенно сказал Георгий.
– Нет? – удивилась Перова, на что Георгий продолжал:
 – Я и понятия не имею, как её сделать, и как ей пользоваться. Сын и жена пользуются, а мне и так неплохо живётся. А к чему вы спрашиваете?
– Да просто некто под вашим именем завёл страницу и делает от вашего лица вот эти записи, – сказала Перова, показывая на своём смартфоне найденную ей страницу с записями.
– Ах, ты падонок вонючий! – выдал в гневе Георгий, читая те посты, и Перова поняла, что сейчас будет что-то интересное.
– Это вы о ком так «лестно»?
– О сыне, – ответил Георги. – Думал, за моё имя спрятался, фотку мою приделал – так я его почерк не узнаю. Я, жена и тёща всё время у него ошибки находил в домашних заданиях.   
Тут всем всё стало ясно. Попросив попить, сказал Перовой, чтобы она записала его показания.
Из показаний Георгия Светлова.
 «Я уже говорил вашим работникам, что после автокатастрофы Дарья Дмитриевна стала очень капризной женщиной, из-за чего у нас бывали скандалы. Причём в этих скандалах порой перепадало и сыну, если он дерзал вмешаться и прекратить их. И вот однажды во время одной из таких ссор (сейчас уже не помню, из-за чего она была) Тёма возьми да скажи Дарье Дмитриевне: «Да лучше было бы тебя отдать в какой-нибудь дом  для инвалидов или в психушку, чтоб головной боли с тобой не знать, и жить нормально!». Помню, я тогда ему сперва велел извиниться перед бабушкой, но Артём и мне нахамил, послав меня, и назвав слизняком вонючим. Тогда я дал ему пощёчину, на что он ударил меня в живот и убежал. После того случая Тёма с тёщей три дня не разговаривали, но после помирились… Правда, я сейчас понял, чего стоило это их примирение».

– У вас всё, Георгий Юрьевич? – спросила Перова, дописав последние слова.
– Да, – ответил Светлов с тяжестью в голосе. – Извините, я малость плохо себя чувствую, можно отвести меня в камеру?
– Лучше в мед-часть, – сказала Перова. – Я распоряжусь, чтобы вас туда отвели. Только подпишите протокол, пожалуйста. – Светлов подписал. – И ещё, Георгий Юрьевич, мужайтесь: ваша мама умерла.
– Когда? – спросил Светлов.
– Вчера, – с горечью ответил Кузьминский. – Сразу после того, как мы вас задержали. Примите, пожалуйста, наши соболезнования.
– Спасибо, – мрачно сказал Светлов. Перова с сочувствием посмотрела на него, потом позвала конвойного и велела ему отвести Светлова в мед-часть. Едва увели Светлова, как дежурный сообщает о самоубийстве 15-летнего Василия Крылова. Группа выехала на место происшествия.

***
Пробегаясь дорогой по своей памяти, Перова припоминает из первого разговора с  Артёмом Светловым, что Василий Крылов являлся его одноклассником, которому он помогал с уроками в день убийства Дарьи Серовой. «С чего ради пацан на тот свет поспешил? Самоубийц только мне не хватало для полного комплекта!», – думала она, не догадываясь, куда этот самоубийца может её привести.
Всё случилось во дворе дома № 19 по улице Красноармейской (неподалёку от Белинского!). Как полагается, место оцепили, тело погибшего обвели мелом и начали работу. Труп Василия Крылова лежал на асфальте почти ровно, только конечности были малость раздвинуты в  стороны. Это был высокий, стройный и красивый молодой человек с длинными тёмными волосами. Многие соседи и родные знали его, как весёлого, светлого и добродушного человека, и потому для них, включая мать погибшего, узнавшую о беде, приехав с дачи, случившееся было шоком. Он со всеми был вежлив, всем помогал, даже не курил. Однако от трупа ядрёно несло водкой, что учуяли все, включая судмедика. В процессе работы под окном, откуда парень шагнул, нашли и пустую бутылку. Что это, он выпел затем, чтобы не страшно было убиться?
– Господи, что ж это парню не жилось? – спросила Алёна Белкина.
– Сама задаюсь этим вопросом, – призналась Перова. – Сейчас попытаюсь от матери чего-нибудь добиться.
– Оля, я бабулю нашу осмотрела: на момент убийства она была в порядке. Заключение я тебе подготовила, ты или сама заедь, или Кузьминскому с Масловой скажи, пусть кто-то из них подъедут. 
– Хорошо, Алёна, скажу, – сказала Перова, и Белкина уехала в морг.
Из нелёгкого разговора с матерью погибшего Василия  Крылова выяснилось следующее: в минувшую субботу Крылов был сам не свой: ходил мрачный, не разговаривал ни с кем, а когда мать попробовала с ним поговорить – то взбесился, как зверь, накричал на неё, и ушёл в свою комнату. Ночью он проснулся с  криком от мучившего его кошмара, чего никогда не было. Мать даже дала ему успокоительное. Когда мать спросила сына, что ему приснилось, он сказал, что ему приснилось, как стая собак напали на него, и стала жрать его вот так, живьём. Утром мать не стала будить сына на дачу, решив дать ему отдохнуть, а сама уехала до обеда. На вопрос Перовой – была ли у погибшего девушка? Мать ответила, что не знает, так как сын с ней не сильно откровенничал о чём-либо, да и мало кого в дом приводил. Из друзей она знала лишь Артёма Серова и Витю Шарикова.
Осмотрев весьма чисто прибранную комнату погибшего, где, по словам матери, обычно всегда был беспорядок, Перова нашла на столе сложенный вчетверо печатный лист бумаги, на котором мелким, но ровным почерком было написано: «Прочитать после моей смерти». Перова развернула лист и стала читать. В письмо заглянула и мать погибшего.

Из письма Василия Крылова.
 «Я, Крылов, Василий Семёнович, хочу перед своей смертью признаться и покаяться в том, что принимал участие в убийстве бабушки моего друга, Артёма Светлова. Я пошёл на это по двум причинам: во-первых, Тёма сам мне говорил неоднократно, что ему надоело тянуть лямку, ухаживая больной бабкой, и терпя её старческие придури; а, во-вторых, мне тупо хотелось доказать девушке, в которую я любил, что я не чмо трухлявое, и если надо – то и убью. Теперь я понял, что поступил, как последняя сволочь, и сожалею. Вот у как мы всё сделали: ещё в пятницу Тёма мне изложил свой план. По плану, мы должны были встретиться в субботу возле его дома у соседнего подъезда в семь-пятьдесят. Дождавшись выхода матери Тёмы, мы должны были войти в подъезд, пройти на чердак, переодеться в старую одежду, которую не жалко будет выкинуть, надеть медицинские маски и тёмные очки (Тёма должен был ещё и перчатки надеть, чтобы не захвать топор отца), и в таком виде войти к Тёме в квартиру. Там я должен был держать старуху за горло, чтобы она даже пикнуть не смогла, а Тёма ударить топором по голове. Так мы и сделали в итоге. Помню, подойдя к квартире, я спросил Тёму: «Может, не надо бабку грохать?», на что он сказал: «Эй нет, дружок, достал нож – бей! Пошёл на дело – доделывай до конца!». Убив старуху, я, как Тёма мне сказал, положил труп на пол, типа, она упала в припадке, а он сходил на кухню и принёс два мусорных пакета. В один он вложил окровавленный топор, который перемотал скотчем, во второй мы сложили нашу одежду, вернувшись на чердак и переодевшись, которую Тёма велел выбросить. Сам же он забрал топор. Что он с ним сделал – не знаю. Прощаясь, он мне сказал, что если милиция нагрянет ко мне, чтобы я сказал, что Тёма был у меня и помогал  с уроками. Потом мы, надев новые медицинские маски и тёмные очки, вышли через разные подъезды: я через Тёмен, а он через соседний. Вот и всё. Простите меня!».

– Господи, какой ужас! – скала шокированная мать погибшего, прочтя письмо. – Я поверить не могу, что Вася кого-то убил.
– Увы, но придётся! – сказала с сожалением Перова. – Я, с вашего позволения, заберу эту записку.
– Делайте с ней, что хотите! – ответила равнодушно женщина.
– Примите мои соболезнования, и помоги вам бог! – сказала Перова, прощаясь.
– Спасибо – ответила женщина, и Перова ушла.

11.
В тот же день, под вечер, Перова с группой приехали на квартиру Светловых. Там все были погружены в новый траур по умершей в субботу Ирине Михайловне Светловой. Дверь открыл Артём. В его глазах и на лице были скорбь и мрак, но Перова знала уже, что это маска. И всё же она решила не торопиться с развязкой этой чёрной и жестокой «комедии», дабы не спугнуть возможного убийцу.   
– Здравствуй, Артём! – сказала она спокойно.
– Здравствуйте! – ответил он мрачно.
– Мама дома? – спросила она.
– Сына, кто там? – крикнула мать, подходя к двери. – А, здравствуйте, Ольга Алексеевна! – Здравствуйте, Анна Ивановна! – ответила Перова. – Можно войти?
– Да, конечно! – сказала Анна, приглашая следователя и милиционеров в  квартиру.
– Мам, я, пожалуй, пойду куплю хлеба,  – сказал Артём.
– Я бы хотела, Артём, чтобы ты остался! – спокойно и вежливо попросила Перова.
–  Зачем? – спросил тот.
– А разве тебе неинтересно, кто бабушку убил?
– Да кто б он ни был, он гад и ублюдок, и мне на него плевать! – крикнул Артём, и попытался вырваться, даже перешел в рукопашную с Кузьминским, но тот его усмирил, защёлкнув на руках наручники.
– Пусти меня, мусор говёный! – проорал Артём.
– Ты бы хоть матери постеснялся, – сказал Кузьминский. – А вообще за эти слова, как и за твои действия, есть статьи: Оскорбление сотрудника милиции при исполнении и Применение насилия в отношении сотрудника милиции при исполнении. Это я тебе так, для справки пока сказал.
– Я хочу понять, что здесь происходит? – спросила Анна.
– Дело в том, Анна Ивановна, что ваш сын убил вашу маму, – собравшись с  силами, сказала Перова. У Светловой наступил шок.
– Не может быть… Я не верю, что мой сын убийца, – говорила она, едва понимая происходящее.
– И, тем не менее, это факт, – грустно сказала Перова. – Об этом красноречиво говорят и полные ошибок посты в блоге вашего сына, который создал под именем вашего мужа, и предсмертная записка Василия Крылова, где всё подробно изложил. 
– Тёма, неужели ты убил бабушку? – спросила сына мать, будто ещё не веря услышанному.
– Да, это я убил бабушку, и не раскаиваюсь в этом! – выпалил  тот с ненавистью.
– Да будь ты проклят, выродок! – сказала Анна, начиная плакать. – Ненавижу тебя! Ненавижу!!!
Полная боли и злобы, Анна кинулась на сына, чтобы отхлестать его по лицу, да Перова перехватила её, и кивком велела Кузьминскому увести Артёма, что тот и сделал. Перова отвела несчастную женщину на кухню, где, дав воды, просила её успокоиться.
– Господи, за что мне это всё? – спросила Анна, приходя в себя. – Мать убита, свекровь умерла, муж под арестом, а сын убийца.
– Кстати, а откуда вы узнали и  о муже, и о смерти вашей свекрови? – спросила Перова.
– Тёме, когда он к ним ходил, сказали соседи, – сказала Анна, будучи уже в порядке. – Как теперь жить?
– Не знаю, – с горечью ответила Перова. – Мужайтесь! А мужа вашего я сегодня же выпущу. Поддержите его, так как он  тоже потерял свою мать.
– Я постараюсь, – спокойно сказала Анна.
– Вы в порядке, Анна Ивановна? – спросила Перова.
– Да, Ольга Алексеевна, – уверенно ответила Анна. – Пойдёмте, я вас провожу.
Женщины вернулись в прихожую.
– Анна Ивановна, позвольте на прощание вас попросить, – начала Перова. – Простите Артёма, пожалуйста! Я вас прошу, как мать.
– После того, что он сделал, у меня нет больше сына, – холодно и со злостью сказала Анна. Услышав это, Перова с сожалением ушла.

***
Прибыв в отдел, Перова вручила Кузьминскому постановление, выписанное дорогой, и попросила съездить в тюремную лечебницу к Георгию, освободить его, извиниться перед ним от лица коллектива и ещё раз принести соболезнования.
– Хочешь сама «расколоть» этого юного головореза? – спросил тихонько Кузьминский, кивая на Артёма, сидящего в кабинете. – Я не против! Но а вдруг он на тебя станет рыпаться?
– Я думаю, он слегка присмирел после того, как ты ему ручонки сковал, – сказала Перова. –  Ольга Алексеевна, давайте я съезжу! – предложила Маслова.
– Не возражаю, – согласилась Перова, и Маслова уехала. Начался допрос. Хотя, пожалуй, это походило больше на обычный, свободный разговор. Перова некоторое время, будто ища нужный вопрос или подходящую фразу, с которой следует начать, смотрела на Артёма.
– И что вы меня так рассматриваете? – спросил хамоватым тоном Артём.
– Да хочу понять, кто передо мной? – отвечает Перова.
– Как кто? Человек! – сказал Артём.
– Человек? – спросила удивлённо Перова. – Ты считаешь себя человеком после того, что ты сделал?   
 – Да! – уверенно сказал Артём.
– А тебе не жалко было бабушки? – спросила Перова. – Ведь она тебя любила, заботилась о тебе и вообще хотела, чтобы ты был культурным человеком... И за всё это ей такая благодарность?
– Да плевал я на то, что она хотела! – проорал Артём. – Меня тошнило и от её сраных книг, и от того, что я был вынужден с ней изо дня в день валандаться, а не с ребятами и девчатами гулять… Да, мне надоела эта лямка. Я пожить хочу!
– А бабушка, значит, не хотела пожить? – спросила Перова. – А бабушка Ира, умершая от горя, что её сына арестовали по обвинению в убийстве, тоже пожить не хотела? И вообще, милый мой, ты не забыл, что у нас ничего даром не бывает? И ты, как дееспособный, обязан был заботиться о недееспособной бабушке и по конституции, и просто по человеческим нормам!   
– Жить надо, пока ты молодой! – сказал Артём. – А когда ты стар – твоё место на кладбище, как мусору на свалке, дабы не мешать жить тем, моложе тебя. А ваши слова о долге перед старшими вы можете засунуть в задницу.
– Послушай, наглец молодой! – вмешался Кузьминский. – Ты бы выбирал слова, когда со старшими разговариваешь! Тем более с женщиной!
 – А то что будет? – нагло улыбаясь, спросил Артём. – В морду мне въедешь? Так я жалобу напишу – и тебе быстро руки укоротят, а то и пагоны сдерут.
– Ты мои пагоны не трожь! – закричал Кузьминский.
– Товарищ капитан, возьмите себя в руки! – сказала Перова, и Кузьминский отступил. – Артём, скажи, как ты подбросил отцу топор? И, главное, зачем?
– У меня была копия ключей от квартиры бабы Иры, – начал Артём. – Я открыл этими ключами дверь, и вижу, что баба Ира собралась немного пройтись, а отец был у неё, так как заболел. Помню, они удивились, что я пришёл, потому что я должен был быть в школе; но я отбрехался тем, что в школе трубу прорвало, и нас разогнали по домам. Поверят мне или нет – мне было плевать. Баба Ира ушла, а мы с отцом остались; он предложил мне чая – я согласился, сказав, что только руки помою. Вот тогда-то я и подложил ему в ванной топор. А сделал я это для того, чтобы отомстить ему за то, что он, как телёнок, тянул вместе с матерью эту лямку, а нет бы, чтобы сдать бабу Дашу в дом инвалидов, и не терпеть её придурей.
– Поверишь, Артём, – отвечает Перова. – Я слушаю тебя, и меня начинает уже тошнить. Теперь я понимаю и твоего отца, который назвал тебя падонком, и твою мать, которая отреклась от тебя. Они не заслужили такого сына, а ты не заслужил их к тебе любви. Равно, как любви твоих бабушек. Единственное, чего я хочу дождаться от тебя, – это чистосердечного признания, чтобы потом забыть тебя навсегда. Бери бумагу и ручку, и пиши! – На мобильном Перовой раздался звонок. Она вышла за дверь, а её подменил Кузьминский. – Да, Рая! Светлов вышел, и уехал домой? Поняла. Как он  (и самочувствие, и вообще)? Слава богу, хоть самочувствие лучше. Спасибо, Рая. Ты, пожалуй, езжай домой! Мы сейчас Светлова-младшего оформим, и тоже по домам. Давай, пока. – Перова вернулась в кабинет. – Ну, что, Артём, написал?
– Написал, – буркнул Артём. Перова бросила взгляд на исписанный мелким почерком лист бумаги.
– Я надеюсь, ошибок нет? – спросила Перова, читая текст.
– Будьте спокойны, Ольга Алексеевна, – отозвался Кузьминский. – Я ему и подсказывал, как какое слово пишется, и проверил.
– Спасибо, Виктор Павлович, – сказала Перова, убирая лист в папку с надписью «Уголовное дело». – Я надеюсь, Артём, у тебя в колонии для малолетних преступников будет достаточно времени, чтобы и изучить родной язык, и поменять своё отношение к старым и немощным людям.
– Давайте обойдёмся без надежд! – ответил Артём злобно. Перова вызвала конвойного, и тот увёл Артема в камеру.

***
Отперев дверь и войдя в квартиру, Перова тотчас почуяла доносящийся с кухни запах блинов. «Ларка кулинарит, блинная душа», – с улыбкой подумала она, поскольку Лариса всегда была неисправимой лакомкой, и блины, которые она обожала, были едва ли не вторым блюдом после яичницы, которое она научилась готовить в совершенстве. Блины Ларису научила печь бабушка по отцу, которая всегда была рада побаловать любимую внучку, если та приезжала в гости. От этого запаха на душе стало как-то теплее, радостнее и хотелось забыть про все рабочие проблемы, сесть за стол, да и уплетать эти блины с вареньем, запивая их свежезаваренным чаем.
– Лара, я дома! – крикнула Перова дочери.
– Я на кухне, мамуль, – отозвалась Лариса. Мать, раздевшись, прошла на кухню.
– Привет, моя птичка! – сказала она дочери, целуя её в щёку. – Как ты?
– Да, слава богу, очухалась. Вот, блинов захотела, и решила напечь. Есть хочешь?
– Умираю с голоду, – призналась Перова Ларисе. – Только переоденусь, и руки помою.
– Ну, и у меня последняя заливка, – сказала Лариса, показывая на остатки квашни в небольшой белой кастрюле.
За ужином дочь поведала матери, как она провела прошедший день: где была, что делала, что видела или слышала… Не то, чтобы Перова требовала от Ларисы ежедневного отчёта, а просто у дочери, начиная с детсадовских времён, всегда была потребность рассказать родителям о новых впечатлениях или новом опыте, и она выкладывала им всё! И порой это было так выразительно и ярко (так как Ларочка могла не только рассказать, но и проиллюстрировать рассказ уморительной гримасой!), что родители катались по полу с невообразимым хохотом, держась за живот.
 – Лариса, можно, я спрошу тебя об одной вещи? – спросила Перова, когда дочь рассказала о своих делах. И взгляд, и тон её были такими серьёзными, будто бы она узнала о каком-то весьма нешуточном проступке дочери.
–  Спроси! – ответила насторожённо дочь.
– Скажи, если я стану совсем старой, больной и капризной, буду ли я тебе нужна? Не бросишь ли ты меня в доме престарелых или в доме инвалидов? – спросила Перова со слезами на глазах и в голосе, что тотчас взволновало дочь.
– Что ты, мамочка! – залепетала она, обняв мать. – Я тебя не брошу никогда, даже если мне придётся тебя с ложечки кормить, мыть и памперсы тебе менять.
– Спасибо, доченька! – сказала плачущим голосом Перова. – Только не обмани меня, пожалуйста!
– Не обману, любимая моя, – сказала Лариса, глядя матери в глаза. – Честное слово, не обману. – Мать поцеловала дочь  в обе щеки и в губы, после чего они вновь обнялись, и сидели так ещё какое-то время. – Мам, а ты к чему задала эти вопросы?
– Я расскажу тебе. Только попозже немного, – сказала Перова, успокоившись.
– Хорошо! – согласилась Лариса, и разговор сменил направление. – Как бы я сейчас хотела, чтобы сейчас было лето!
– Почему? – спросила Перова дочь.
– Очень хочется позагорать и поплавать, – призналась Лариса. Перова невольно улыбнулась.
– Понимаю тебя, Лара. Подожди: в июле у меня отпуск – съездим с тобой к тёте Вале с дядей Васей в Крым. Они нас давно звали, чтобы свой дом показать. Вот там мы и в море накупаемся, и позагораем, и фруктов объедимся до отвала, и нагуляемся везде!
– Хорошо, подождём! – ответила Лариса матери, улыбнувшись, и поцеловав её в губы. – Ну, что же, давай приберём и баюшки пойдём?
– Давай! – сказала Перова.
Прибрав за собой, и помыв посуду, они ушли спать. Завтра, как обычно, для них наступит новый день, наполненный новыми трудностями и заморочками. Расскажет ли Перова Ларисе о деле Артёма Светлова, которое она вела? Думаю, вряд ли. И тут дело не в скромности самой Ольги Алексеевны Перовой; просто Артём – не тот герой, чтобы о нём рассказывать. Но очень хочется верить и надеяться, что Лариса, став взрослым человеком, женой и матерью, не нарушит своего обещания, и не оставит свою мать один на один со старостью и болезнями,  равно как и мать не будет сильно мучить дочь своими капризами. Дай им бог обеим счастья!
2013-19гг.