Приятного чтения)
Надсадно задышав, Модун очнулся лёжа лицом на горячем песке. Сев, он почувствовал неприятное, обжигающее дуновение ветра. Ронэмил стоял рядом с ним и, колотя песок, зло ругался:
– Что это вообще такое? Где земля, растения, хотя бы лужица? Кричеса, чтоб тебя, куда ты нас занесла?
Взор колдуньи блуждал по волнистым линиям дюн, по высоким холмам бело-лимонной пыли, что покрывала всю это местность. Кричеса не нашла ни единого растения, вообще ничего кроме песка, раскалённого добела солнца над головой и редких, рваных облаков в небе. Разочарованно вздохнув, колдунья собралась с мыслями, закрыла глаза и принялась внимать своей потаённой силе, которая чуть погодя дала почувствовать тонкую нить присутствия далёкого строения с особенной, таинственно-притягивающей энергетикой.
– Честно сказать, я без понятия. Но к большому счастью я знаю, куда нам надо идти. – Кричеса указала за спину одноглазого.
– И откуда такая уверенность, что нужно идти именно туда? – надавил Ронэмил, приближаясь к колдунье.
– Ронэмил, не надо, доверимся ей. – сказал Модун, вставая на ноги, – Она нас не подвела, мы попали куда-то и всё ещё живы.
– Вот, разумный человек, – улыбнулась Кричеса, отстраняясь от одноглазого.
Идя точно вперёд по бесплодным землям, все трое выдвинулись навстречу нещадно палящему солнцу, что высилось у них над головой. Закрывая глаза ладонью, Ронэмил шёл впереди и периодически ругался от того, что его стопы тонули в песке. Движения всех путников давались с трудом, им часто приходилось карабкаться по непроходимым барханам.
Кричеса не без труда терпела мучительный зной. Она часто оглядывалась на рядом шедшего Модуна, чей взор был переполнен уверенности. У колдуньи создавалось впечатление, что он один из трёх не потеет и не чувствует удушающую жару.
Увязая в песке, щитоносец в сердце ругался, но не подавал виду для остальных, что ему за несколько часов мучительного пути всё это надоело.
Он думал:
«Я всё сделаю. Я не подведу отца».
С виду он был переполнен решимости и погружён в свои думы, что волновало колдунью, думающую:
«Не обо мне ли он думает?»
Но Модун старался не заглядываться на красивую женщину, боясь её уверенного, чуть насмешливого взгляда. И всё же смотря вперёд на бескрайние пески, понимал, что сам того не сознавая вспоминает первое мгновение на рынке, когда он её увидел. Ещё тогда он запомнил её ямочки на щеках, лёгкую, заманчивую улыбку, и янтарные, выразительные глаза под цвет не менее прекрасного платья. Закусывая губу, щитоносец старался припомнить её губы, но, как на зло, он не запомнил, и потому ему пришлось, как бы искоса, глянуть на колдунью.
Их взгляды встретились, она подмигнула ему, смутив того, заставив резко отвернуть голову в сторону. Это позабавило Кричесу, которая, видя, что Ронэмил находится поодаль от них, приблизилась к Модуну и шепнула на ухо:
– Хочешь станем парочкой?
У щитоносца не нашлось слов, чтобы ответить. Он раскрыл было рот, но, ещё сильнее заволновался и промолчал, чем рассмешил колдунью, видящую его еле скрываемые чувства.
Поднявшись на бархан, Ронэмил остановился и почувствовал, как рядом с ним по левую руку встала Кричеса, а по правую Модун.
Одноглазый, стоя на возвышенности, указал вниз и усмехнулся, недовольно гаркнув:
– Похоже, здесь не всегда были пески. Когда-то здесь было море.
Модун проследовал взглядом за пальцем Ронэмила и увидел далеко внизу деревянный шпангоут от деревянного судна, завалившийся на бок и наполовину поглощённый светло-рыжей пылью. Спустившись вниз, а точнее съехав с возвышенности, они подошли к давно подгнившей посудине и щитоносец, обойдя шпангоут кругом, с грустью подметил его сходство с грудной клеткой человека, на что колдунья понимающе закивала. Но так сразу они не ушли от остатка корабля; Модун кое-как забрался внутрь и принялся рыть песок, надеясь отыскать что-нибудь важное, правда, он ещё не знал, что именно ищет. Одно он понял точно – очень хотелось пить и съесть что-нибудь освежающее.
Щитоносцу помог одноглазый вместе с колдунье; они дорыли донизу, уткнувшись пальцами в дерево и не без труда отыскали среди песка флягу, наполовину наполненную чем-то крепким.
Кричеса, чьи губы были очень сухи, но не менее выразительны, сделала глубокий глоток и с улыбкой передала флягу Модуну. Щитоносец чуть отпил терпкое вино и всунул в руку Ронэмилу, который допил оставшееся. Чуть погодя его взор повеселел, и он довольно пробурчал:
– Лет двадцать не пил вина. Но что поделать, не подыхать же от жажды, правда?
Больше всего колдунье желалось попасть под тень, а того лучше вернуться обратно домой. Сейчас, вдали от домашнего уюта, он стала больше ценить то, что имеет. С грустью вспомнив свои строго-приятные апартаменты, прохладную комнату зала, откуда из окна дует тонкий ветерок, припомнив кожаные, удобные кресла, она закрыла глаза и подумала:
«Я сделаю всё что надо, но обязательно вернусь обратно домой».
Модун последним вылез из щели шпангоута и, чуть навеселе, отправился дальше по сухим, неприветливым пескам. Солнце мало-помалу начало удаляться, клониться в сторону высоких барханов, собираясь предоставить власть ночи.
Чуть погодя пустынный пейзаж сменился редкими, низкими кустами и нагромождениями серых камней, чем несколько разнообразил однотонное путешествие. Начинало холодать и темнеть; каждый из путников почувствовал неприятный ветерок, который был бы так к месту тогда, когда солнце обжигающе доставало их. Кричеса не хотела жаловаться, но она хотела есть. Того же желал и Модун, и ничуть не меньше хотел вечно недоедающий Ронэмил.
В ночную пору из песков и кустов повылазила живность, которую заметил меткий взор одноглазого.
Облизнувшись, он достал кинжал и зловеще приговорил:
– Я не знаю как вы, но я жутко голоден.
– Мы тоже, – отозвалась Кричеса за Модуна.
– Постараюсь кого-нибудь поймать, – продолжил Ронэмил, – Модун, собери веток с кустов и начни разжигать костёр.
– Понял. – отозвался тот.
Крадучись, одноглазый тихой поступью принялся не нарушать покой редкой живности; он лёгкими движениями поднимал камни и, заглядывая под них, очень надеялся отыскать что-нибудь съестное.
В это время Модун, от которого не отставала Кричеса, одноручным мечом срубал ветки кустов; передавая их в нежные руки женщины, он переходил от одного куста к другому. Кричеса ёжилась от внезапно подступившего холода, который сменил палящий зной. Скидывая ветки вокруг трёх валунов, вполне приходных для сиденья, она помогала, как могла, Модуну, которому одновременно и нравилось присутствие женщины, и одновременно доставляло некое тонкое беспокойство, которое на деле было робостью.
Оголодавший Ронэмил злился на себя и на камни, под которыми ничего кроме песка не находил. Отбрасывая камни в сторону, он разочарованно фыркал, держа кинжал в правой руке крепко-накрепко. Отойдя подальше от Модуна с Кричесой, одноглазый обошёл пустынный холм и с улыбкой подметил большее количество камней и хиленьких кустов. Крадучись, навострив зрение, он услышал, как низкие ветви куста шелохнулись, прошуршав друг об друга. Ползя на корточках вперёд по холодному песку, одноглазый что есть сил сосредоточил зрение и увидел между ветвями хвост змеи. Закусив губу, он мстительно быстро схватил рептилию за хвост, успел откинуть на песок в тот момент, когда она чуть не укусила его.
Кружа вокруг шипящей, сплетённой кругом змеи, никто из них не отрывал взгляда от противника. Для проверки Ронэмил попытался приблизиться к животному, но оно сразу же кинулось на него вперёд, почти достав до сапога. Вложив кинжал в другую руку, одноглазый вглядывался на будущую пищу с нескрываемым довольством, уже смакуя, воображая её жареной. Мстительно-быстро сорвавшись с места, он оббежал змею сзади и со всей возможной проворностью единым ударом срубил её голову, покатившуюся по песку. Ронэмил не выдержал и захохотал, похвалил себя, очень радуясь, что обошлось без укуса.
Взяв змею за хвост, Ронэмсил вернулся обратно к трём валунам и нагромождению веток. Кричеса похлопала одноглазому, который с довольной улыбкой поклонился. Модун пару раз ударил о кремень, подул под сухие мелкие ветви и, видя дым, начал медленно, тягуче выдыхать воздух, подкладывая более крупные кривые деревяшки.
Спустя несколько кропотливых минут огонь начал разгораться уже без помощи. Сняв кожу со змеи, воткнув упругую ветку вдоль её тела, охотник с довольством принялся жарить рептилию, чей запах щекотал ноздри Кричесы и Модуна, у которых уж давно слюнки потекли. Они ждали-дожидались, торопили одноглазого, говорили, мол, уже давно сжарилось, но тот отнекивался, продолжая дальше хлопотать, крутить ветвь под разными углами.
И наконец-то охотник разделал на камне поджаренную змею на три равные порции. Спору нет, ужин, особенно для оголодавших путников, был скромен: каждому хватило мяса лишь на пару-тройку укусов, но сейчас, сидя около костра, осматривая сумеречные дали холодной пустыни, они и этому радовались.
Наевшись жёсткого и чуть горьковатого мяса, Модун засунул руку в набедренную сумку своего отца, и, найдя там флягу, предложил выпить воды. Он с грустью повертел ёмкость в руках и, прокашлявшись, сказал:
– Надо задуматься о воде. Кричеса, сколько нам ещё идти?
Колдунья закрыла глаза, устремив лицо туда, куда они должны будут завтра выдвигаться. С довольной улыбкой открыв янтарные глаза, в свете которых отражался кострище, она уверенно проговорила:
– Завтра точно доберёмся. Я чувствую особенную энергию, она уже недалеко, где-то за теми дюнами.
– Ну да, конечно, охотно верю, – отозвался Ронэмил.
– Вот увидишь, завтра мои слова подтвердятся.
Некоторое время одноглазый спорил с колдуньей. Щитоносец же пытался вступиться за Кричесу, но почти что безрезультатно, – Ронэмил настаивал на своём, не верил женщине. Дело кончилось тем, что одноглазый, а за ним и все остальные начали зевать и, относительно удобно расположившись вблизи костра, заснули.
Сомкнув глаз, чувствуя приятное тепло огнища, какое-то время Модун лежал, радуясь, что этот день был не таким уж и сложным. Но среди ночной тишины и мерных потрескиваний сухих веток щитоносец услышал шумок одежды и почувствовал, как к нему рядом кто-то бесцеремонно прилёг. Открыв глаза, Модун увидел Кричесу, и в свете огня нельзя было не заметить лукавую, хитро-сладкую улыбку. Какое-то время они молчали, затем колдунья закрыла глаза и приблизилась для поцелуя, от которого отпрянул оробевший щитоносец.
Кричеса прижалась к нему, посмотрела прямо в глаза со вскинутой бровью и прошептала:
– Ты подумал о нас?
– Но нам нельзя, никак нельзя... – еле выдавил Модун, зардевшись.
– Это почему же?
– Но вы же старше меня на... На сколько? Мне двадцать один год, а вам?
– Тридцать два. Но скажи, разве я плоха?
– Нет, конечно же, нет, – прошептал тот, чувствуя жар во всём теле. – Вы очень красивая женщина, но так же не принято, чтобы мужчина был младше женщины...
– Да кому какое дело? – прошипела Кричеса.
– Я так не могу. Вы мне очень нравитесь, но я сам не знаю, почему вас боюсь.
– Ладно, – колдунья отправилась к себе на лежанку, – Знаешь, мне даже нравятся твоиотнекивания.
Когда Модун остался один, он зло ругал себя за то, что струсил перед красивой женщиной, что не поступил как мужчина, что не ответил взаимностью на взаимность. Настоящую причину своего трепета, жара в теле он не понимал и, долгое время думая об этом, пол ночи провалялся у костра, глядя ввысь, на звёздное небо.
--------------------------------------------
Первым проснулся Ронэмил и перебудил всех остальных истошным криком. Модун видел вспотевший лоб одноглазого и то, как он трогал свою руку, как бы проверяя, настоящая ли она?
Кричеса с разочарованным возгласом оторвалась от земли и, окинув пустынные дали, горько рассмеялась, прошептав:
– Ну здорово, я и забыла, что мы не в Горбри. Привет тебе – бескрайняя пустыня.
Модун улыбнулся словам женщины и, встав на нетвёрдую землю, потянулся во все стороны, закрепил за спиной щит, вложил в ножны меч и, поговорив с Ронэмилом, они отправились в путь.
Уйдя от временного прибежища, все трое держали путь по песочно-пыльным дюнам и барханам, окрашенных солнцем поутру в бордово-ржавый оттенок. Мало-помалу становилось всё жарче от того, что солнце всё грознее нависало, обдавало своими лучами путниками, ни на миг их не желая. Каждый из троих обливался потом, никто этого не скрывал, разочарованно вздыхая, идя по волнистым пескам. Временами каждый из них поругивался про себя, внутренне ненавидя эту пустыню.
В эту дневную пору воздух стоял удушающий. До них долетали редкие дуновения ветерка, правда, вовсе не бодрящего, скорее обжигающего и неприятно-жаркого. Путникам, вышедшим из-за холма, не была не замечена вдали единственная высокая гора.
– Вы тоже это видите? – спросил Ронэмил, утирая лицо от пота.
– Она огромна, – прошептал Модун, – Нам туда и нужно?
Кричеса закрыла глаза, выставила вперёд ладони и, почувствовав холодный сгусток доносящейся энергии, кивнула, сказав:
– Именно туда. Вот увидите, там нас будет ждать что-то важное, правда...
– Что опять? – надавил одноглазый.
– Там есть что-то нехорошее, их много и они... я точно не знаю что чувствую.
– Враги? – уточнил Модун, проверяя свой меч в ножнах.
– Вполне возможно, но я не уверена. Такую холодную энергию я ещё никогда не чувствовала.
Идя тяжёлой поступью по пескам, пересекая волнистую пыль, трое двинулись к высокой, тёмно-коричневой горе, при взгляде на которую создавалось впечатление, будто бы она доставала до самих небес.
Модун смахнул со лба пот, оглянулся на колдунью и случайно взглянул на разрез её платья, на тонко-бледную шею, по которой медленно стекал пот всё ниже, вглубь корсета прямиком к наполовину прикрытым грудям. Мимолётный, но придирчивый взор щитоносца не остался незамеченным, Кричеса уловила его взгляд, смахнула капли пота с шеи и, кивнув и подмигнув ему, вновь смутила отвернувшегося, прикусившего губы Модуна.
Спустя треть часа путники приблизились к горе почти вплотную и, подойдя ближе, воззрившись вверх, ахнули от увиденного могучего здания, вырубленного в горе. Несомненно, это было святилище, правда, давно покинутое. Ронэмил заметил в могучем здании, высящемся далеко вверх, полукруглые проёмы, из которых внутрь святилища поступал солнечный свет. Своим единственным, но зорким глазом он приметил тонкую резьбу иероглифов по камню, каменные балконы, и что его больше напрягло и одновременно обрадовало – вырубленные статуи трёх духов, которые были гораздо внушительных размеров, нежели обычный человек. На этот раз одноглазый смог лучше их рассмотреть, правда, они находились очень высоко, и ему удалось увидеть лишь общие мерзкие черты не человекоподобных существ.
Вновь поёжившись от увиденных зловещих существ, Ронэмил сплюнул в песок, поморщился от неприятного холодка по спине и, оглядев взволнованную колдунью и щитоносца, с улыбкой произнёс:
– Ну, я беру свои слова назад. Всё по-честному. Всё что ты говорила – правда. Вот только, что нас ждёт внутри?
– Есть только один вариант проверить, – гордо произнесла Кричеса с поднятым носом, – Я чувствую нужную энергию где-то далеко наверху. Идёмте.
Следуя за колдуньей по каменной насыпи, они вошли в широкую щель в горе и, воззрившись вверх, вновь ахнули от глубочайшего удивления. Щитоносец и одноглазый обратили внимание на каменную трапециевидную лестницу, при подъёме на которую придётся постоянно сворачивать вправо. Подняв голову, Кричеса заметила, что лестница высится далеко вверх, в неизвестность. Единственное что радовало колдунью, так это то, что из проёмов проникали лучи солнца, подсвечивающие путь далеко наверх.
– Ну, начнём. – гаркнул Ронэмил и пошёл вперёд.
Все трое начали подъём со своими мыслями. Одноглазый, переступая с ноги на ногу, надеялся, что вскоре всё закончится. Колдунья всё сильнее ощущала холодную и давящую энергетику этого места. Внутри неё царило беспокойство, даже некая неуверенность в том, что их поджидает наверху. Щитоносец, поднимаясь и сворачивая по лестнице, желал поскорее дойти до нужного места и отыскать хоть какую-нибудь подсказку против духов. Но это были не всего его мысли, хоть он и пытался не думать ни о чём другом, но, как на зло, перед его глазами всплывал образ сзади идущей Кричесы, посматривая на лик которой сердце Модуна начинало биться быстрее.
Упорно работая ногами, возвышаясь всё дальше, каждый из путников слышал порывы свистящего ветра из проёмов в скалах, что вначале несколько насторожило их, заставило остановиться и оглядеться; но, видя колышущееся от ветра тряпьё, которые раньше служили шторами, они успокоились.
Поднимаясь, переступая через каменные обломки и оглядываясь по сторонам ввысь, каждый из троих всё сильнее чувствовал нарастающее беспокойство; они время от времени смотрел вниз и ужасались от того, насколько высоко им удалось подняться.
Повернув за угол, они чуть было не забыли посмотреть под ноги, но, к их счастью, Модун вовремя остановил их за руки. Впереди явилась обвалившаяся лестница, и теперь стало понятно, откуда ниже появились обломки. Остановившись на краю, каждый с молчаливой настороженностью оглядел провал и то, как далеко придётся прыгать вперёд.
Ронэмил отошёл назад, схватился за голову и недовольно прошептал:
– Нет, вот на это я не подписывался...
– Да уж, это слишком. – отозвалась колдунья, искоса посматривая на щитоносца.
Модун подошёл поближе к Ронэмилу, обхватил его за плечи руками, посмотрел в лицо и уверенно высказался:
– У нас получится. Я прыгну первым, поймаю вас за руки, помогу забраться наверх.
– Ну ладно. – нехотя ответил одноглазый, силясь не смотреть в пропасть.
– А вот я не согласна.
Модун через силу подошёл к приятной, обворожительной женщине, которая заметила с улыбкой то, как его уши покраснели. Он посмотрел на неё с лёгким трепетом в теле, но в его взгляде нельзя было не уловить почтительное уважение, которое так ей понравилось.
Он кивнул головой и шёпотом произнёс:
– Даю слово, я поймаю вас и не отпущу.
– Хорошо Модун, я тебе доверюсь.
Щитоносец убрал со спины щит, закинул его на возвышенность лестнице, затем достал из ножен меч и так же легко перекинул его через пропасть. Отойдя подальше назад, закусив обе губы, он решительно побежал вперёд и в самый последний миг перед обрывом оттолкнулся ногами.
Не помня себя, чувствуя ветер в тёмных волосах, он с силой вцепился в выступ лестницы и, злясь на то, что не допрыгнул, принялся упорно карабкаться наверх.
– Боги, только не упади! – крикнула Кричеса, закрывая ладонями глаза.
Скребя ногтями по камню, подтягиваясь вперёд, Модун с большим трудом смог забраться наверх уцелевшей части каменной лестницы. Встав на ноги, отряхнувшись, он засмеялся и сказал:
– Честно сказать, большая часть меня думала, что я даже не допрыгну. Кричеса, теперь вы. Помните, я вас точно поймаю.
Модун приблизился к краю лестницы, склонился, выставив руки вниз, принялся выжидать прыжка колдуньи, которая нервно оглядывала то пропасть, то на обеспокоенного Ронэмила. Но увидев подмигнувшего ей щитоносца, она как-то взбодрилась и, улыбнувшись, доверилась судьбе.
Отбежав назад и о прыгнув со всей силой, Кричеса в полёте задорно завизжала с закрытыми глазами и, к счастью, почувствовала могучую ручищу Модуна, который схватил её крепко-накрепко за запястье.
– Держу, держу!
– Я не хочу погибнуть, поднимай!
Надув щёки, краснея от напряжения, свободные ладони щитоносца и колдуньи сплелись и он, через силу встал и с натугой поднял её наверх. Растерянно стоя рядом друг с другом, они искренне улыбались; никогда ещё Кричеса так не пугалась, а Модун же был рад, что сдержал слово, поймал её. Колдунья, недолго думая, с ласковыми словами крепко обняла его.
– Только, чур, вы меня оба ловите, хорошо? – сказал Ронэмил, искренне радуясь за них обоих.
Кричеса как и Модун склонилась над пропастью, опустили руки и, чуть погодя, поймали весомого одноглазого, который, перебравшись на другою сторону, со смехом посмотрел назад и гордо подняв голову, начал дальше подниматься по лестнице.
Они дошли до узорчатой арки, после которой, наконец-то, лестница оборвалась, приглашая путников войти в длинный коридор. Какое-то время они постояли, переводя дыхания. Сквозь вздохи Кричеса отчётливо слышала гнетущую, звенящую тишину, временами прерываемую порывами ветра из настенных проёмов, некогда служившими окнами.
Ступая по длинному, высокому коридору, стены и потолок которых были тёмно-коричневыми, гладкими, Ронэмил подошёл вплотную к резьбе по камню и углядел своим придирчивым взглядом невиданные растительные узоры, вглядываться в линии которых он мог бы долго, но его вовремя прервал Модун, указав на дальнюю сторону коридора.
Кричеса резко остановилась, видя на стенах и потолке движущиеся переливчатые объёмные тени, которые то соединялись, то разрывались, формируя собой подобие человека с длинными руками. Всё это являл свет из настенных проёмов, правда, было непонятно, живые ли это тени; и, что более важно, враждебны ли они?
Щитоносец понимал, что нет рядом никаких предметов, которые бы смогли отбросить столь подвижные, человекоподобные тени; и потому он достал свой меч из ножен, вытащил из-за спины щит, и направился вперёд, прикрываясь сталью. Впрочем, на своё оружие он сильно не надеялся, осознавая, что не сможет причинить вред тени. Но так ему было несколько спокойней.
Кричеса смотрела на его неторопливые шаги с замиранием сердца, изредка лишь смея дышать; она видела перед собой, на стенах и потолке, неизвестное, и оно её по-настоящему пугало.
Ронэмил хмурил глаз, выслеживая перемещение теней, но, видя, как Модун бесстрашно направился вперёд, он вынул свой кинжал из ножен и тоже принялся передвигаться вперёд, очень надеясь, что всё обойдётся.
Ступая по шажочку, косясь на тени, которые то приближались к нему, то удалялись, Модун видел их скрюченные руки, которые играли с его собственной тенью, разрывая её, комкая, поглощая. К его огромному счастью, за несколько минут перемещения по коридору никто на него не кинулся и не сделал, вроде бы, ничего плохого. Издалека махнув рукой Кричесе, щитоносец крикнул ей:
– Всё в порядке, они безобидны!
Кричесу эти слова ни капельки не приободрили, но видя, что и вправду с Ронэмилом и Модуном всё в порядке, а она стоит сзади них, вдалеке, с виду испугавшись, она закрыла глаза и побежала через коридор к ним. Тени встречали её тень с некоторой ожесточённостью; они раздирали её в клочья своими длинными пальцами, рвали на куски и запихивали к себе в пасти, чем заставили щитоносца задуматься.
Добежав до остальных, колдунья проследила за своей тенью и обрадовано вздохнула, видя, что вдали от этих существ с её тенью всё в порядке. Успокоившись, закрыв глаза, Кричеса сосредоточилась и почувствовала, что они уже совсем рядом; её разум буквально оглушался особенной, тонкой энергетикой, сравнимой разве что с чем-то таинственным, жутким и непонятным.
Дальше Модун и Ронэмил помогали идти колдунье, чьи глаза были плотно закрыты. Обходя высокие квадратные колонны, на которых были выгравированы и разрисованы чудные сцены бытия людского, щитоносец и одноглазый почувствовали, как женщина резко встала и указала правой рукой на крайнюю колону.
– Это оно меня звало. На этом я сосредоточилась.
Кричеса открыла глаза и прикоснулась к камню, отчего она моментально ахнула, почувствовав резкое помутнение в сознании и внезапную слабость в теле. Не устояв на ногах, она повалилась на подставленные руки Модуна. В обмороке колдунья увидела далёкое мгновение прошлого.
Ей виделось это же святилище, вокруг которого, посреди пустыни, был расположен торговый город, высохшая речка, радостный люд, одетый в низкие, цветастые сутаны. Они поклонялись трём статуям духов, подносили им цветы и молили о дожде. Кричеса, находясь посреди молящихся, чувствовала их тёплую, искреннюю любовь к этим духам через почтительные молитвы и щедрые драгоценные подношения. Среди ропота голосов она узнала, что существо с одним глазом, с виду напоминающего червя, с трепетом в голосе называют Эвлан. Пройдясь перед коленопреклонёнными, колдунья расслышала перешёптывания, сквозь которые уловила имя существа с тремя рогами – Викту; тот, кому нет равных по силе. Но имя третьего ей никак не удавалось расслышать. Кричеса бродила возле молящихся, не замечающих её присутствия людей, которое около святилища возносили хвалу духам, напевая хором нечто страстное, взволнованное.
Но среди молитвы, когда были произнесена хвала первым двум духам, она смогла уловить имя третьего, которое было произнесено особенно звучно, даже радостно. Безликого духа, без носа и без губ, называли Гилесп; каждый молящийся мужчина в сердце завидовал его ловкости.
Над коленопреклонённых внезапно пронёсся изумлённый ропот: они увидели, как духи отозвались на их молитвы и вышли из статуй. Они явно были недовольны; утробно-громко покрикивая на молящихся людей, они требовали большего внимания. Им не нравились то малое, те скромные дары, что удалось собрать людям во время ненастной засухи.
Духи накинулись на людей, начали их избивать и заживо поглощать. Эта ужасающая картина помутнила сознание Кричесы, но в последний ожесточённый момент она увидела жреца, который снял ткань с каменного постамента и вместе с мужчинами поднял вогнутое золотое зеркало, чьи солнечные лучи, отражаясь от него, заставили духов отступить, бесследно исчезнуть вместе с истошно-горькими, переполненными страдания криками.
Кричеса с глубоким вдохом открыла глаза и прокашлялась; она оглянулась по сторонам и увидела коридор с высокими колонами и успокоилась, расслабилась на руках взволнованного Модуна.
– Что произошло? – спросил Ронэмил, – Нельзя прикасаться к колоннам?
– Вам можно, а мне лучше не стоит. Мне каким-то чудом удалось увидеть окраины этого места, там, в прошлом... Я видела, что около этого святилища был город, но его заполонили и поглотили пески...
– Что ещё вам удалось увидеть? – спросил щитоносец, помогая женщине встать.
– Я видела вогнутое золотое зеркало, с помощью которого удалось то ли прогнать, то ли усмирить, а то и вовсе вернуть духов обратно в их мир. Я точно не знаю, но видела, что на обратной стороне зеркала был высечен золотыми буквами текст.
– И что, теперь искать это зеркало? – спросил Ронэмил, разочарованно фыркая, – И это посреди пустыни-то?
– Дальнейшая подсказка должны быть с другой стороны зеркала. Больше я ничего не знаю, правда. Мне удалось расслышать сквозь молву людей имена этих духов. Одноглазый – Эвлан, рогатый – Викту, и безликий – Гилесп.
– Ладно, – махнул рукой Ронэмил, – Возвращаемся вниз, уже темнеет.
– Погодите. – твёрдо сказал Модун, – Кричеса, вы сможете сосредоточиться на зеркале так же, как до этого на колонне?
– Я постараюсь почувствовать этот артефакт, но ничего обещать не могу. Мне нужно заснуть. Сон поможет мне сосредоточиться на своём желании.
– Хорошо. Я благодарен вам обоим за помощь.
Миновав колонны, все трое вновь заметили в коридоре таинственные, будто бы живые тени. Сговорившись, они на полном бегу как можно скорее проскочили сквозь скопление тьмы. Спускаясь вниз по каменной лестнице, они не без труда перепрыгнули через пропасть, благо прыгать приходилось не вверх, а вниз.
К их огромному облегчению спуск дался гораздо проще и приятнее, нежели подъём. Из каменных проёмов в святилище проникал еле уловимый рыжеватый свет заходящего солнца. Близился вечер, а в животах путников совсем пусто.
Наконец им удалось спуститься с высокой лестницы и почувствовать большую уверенность в ногах. Модуном было предложено заночевать в святилище, в закутке с тремя каменными стенами, что было одобрено остальными.
Щитоносец вышел из святилища и вместе с Кричесой срубил около скалы несколько низких кустарников. В это время Ронэмил, наловчившись, излавливал добычу среди больших камней. Первое время одноглазому не везло, ничего кроме мелких жучков под камнями не попадалось, но ему хватило упорства продолжить поиски и отыскать крупное, странное светло-золотистое насекомое с шипом на поднятом хвосте и могучими клешнями на лапах.
Когда тьма вступила в своё право, когда она начала окутывать округу, путники расположились у кострища и впервые в жизни опробовали нечто странное, хрустящее, местами горькое, но вполне съедобное. Кое-как утолив на некоторое время голод, какое-то время они живо разговаривали о плане на завтрашний день, который полностью зависел от сна колдуньи и её сосредоточении на старинном артефакте.
Ночь поглотила святилище, и дальше костра ничего нельзя было рассмотреть. Они улеглись рядом у огня, подстелив под себя одежды. Перед сном Ронэмил вспоминал свою любимую Катрону, гадая, как ещё ей удалось дополнить, улучшить картину? Модун же, всматриваясь в еле видную высокую лестницу, ведущую далеко вверх, припоминал отца и его добрые наставления, не забывая и о поучительных речах во время совместной работы в кузне в прибережной деревушке Докри. Кричеса, лёжа с закрытыми глазами, обращёнными в сторону тёплого, приятного костра, сосредотачивалась на увиденном золотом зеркале, желая почувствовать его тонкую энергию, которая, несомненно, существовала, потому как это был оккультный предмет.
Чуть погодя, достаточно поразмыслив перед сном, каждый из них заснул со спокойствием в голове.
Модуну крепко спалось. Ему снилась колдунья, отчего он беспокойно ворочался во время сна. Он явственно ощутил на своих губах тёплое, нежное касание, отчего проснулся и, к огромному удивлению, увидел перед собой хитро-лукавое лицо Кричесы, которая бесстыдно сидела на нём.
– Что вы делаете? – прошептал щитоносец, пытаясь убрать от себя женщину.
– Я видела, как ты на меня смотришь, – еле слышно отозвалась женщина, – Нет смысла скрывать свои чувства.
– Немедленно прекратите, а вдруг мы перебудим Ронэмила? Он обидится, что мы его разбудили.
– Что-то ты совсем не о том думаешь...
Кричеса быстро приблизилась к Модуну для поцелуя, от которого он не смог высвободиться. И хоть он и пытался в этот странный момент отвлечься, все его мысли были сосредоточены на губах этой женщины. Одновременно с блаженством ему не давала покоя мысль, что так не должно быть, что это неправильно, и он, борясь с ней, пытаясь убрать её от себя подметил, что она очень даже упряма и сильна. Они боролись, и в свете огня Модун видел её улыбчивое, хитрое лицо в котором была победоносность, потому как она своими двумя нежными руками вцепилась в его лапищи и с лёгкостью удерживала его.
Модун горько про себя смеялся, не веря, что женщине удалось его перебороть; к большому удивлению он подметил, что это ему даже понравилось и, он ощутил, как у него в штанах непрошено зашевелилось, что, несомненно, так же почувствовала сидящая на нём колдунья, чьи янтарные глаза в свете огня выглядели особенно маняще.
Перестав бороться и сопротивляться, они рассмеялись и улеглись рядышком, принялись приносить друг другу заслуженное блаженство. Этой ночью Модун снял с себя маску и отдался первому порыву страстной любви с той, кто его приманил в первый миг знакомства.
Лебединский Вячеслав Игоревич. 1992. 05.09.2019. Если вам понравилось произведение, то поддержите меня и вступите в мою уютную группу: https://vk.com/club179557491 – тем самым вы мне здорово поможете. Будет нескучно)