(недостающий эпизод вставлен в конец главы "V 9. Девица")
— Ну как, живая? – весело поинтересовался Дэннер у окончательно притихшей Мери-Энн.
По обеим сторонам дороги тянулись возделанные поля – здесь ухоженные и щетинистые от скошенных колосьев. Деревни попадались всё чаще; реки даже в морозном предзимнем воздухе источали запах нечистот, дрожа на ветру зеленовато-бурой рябью, по берегам уже схваченной первым хрупким грязноватым ледком, по которому важно бродили крупные откормленные утки. На полях паслись лошади, коровы и деловитые нахальные козы. Дорога сделалась утоптанной и нахоженной, живописно заваленной объедками, сломанными тележными колесами, подковами, конским навозом и самым разнообразным мусором, в котором деловито копошились пыльные куры, вороны и даже собаки. Все три группы шумно грызлись за добычу, но объединяло их одно – мнение, что под колёса и копыта лучше не соваться. Поэтому, когда обоз вытеснял их с дороги, они приходили к консенсусу и ругались уже на меланхолично прядающих ушами обозных лошадей. Люди, впрочем, тоже кидались врассыпную с дороги грозных имперских солдат. Обоз приближался к столице.
— Ого, – высунулась Ласточка. – Войны, эпидемии – а тут тишь да гладь. Забавно!
— Забавнее не бывает, – согласился Дэннер, мотнув головой в сторону. – Взгляни туда.
Ласточка проследила за его движением, узрела явно перегруженную шибеницу и поспешно зажала нос рукавом. Над висельниками увлечённо пировали раскормленные вороны. Такие декорации попадались на пути всё чаще и чаще в последнее время.
— Ну-ка, поглядим. – Дэннер придержал коня и свернул на широкую площадку по обочине, на которой и расположилась виселица. Ласточка, поколебавшись, направила свою лошадь следом. Дэннер прищурился на таблички на груди познавших имперское правосудие, но вконец обнаглевшие вороны, даже и не подумавшие испугаться при виде людей, мешали что-либо толком разглядеть. Подъезжать же ближе было просто-напросто опасно – птицы могли наброситься и на живых. Они слишком привыкли к сытной и вольготной жизни, и расплодились чрезмерно.
— За бунт и подрывание к мятежу честных... и ещё тридцать восемь ненужных слов... имя не разобрать... – прочёл Дэннер. – Казнена за укрывательство ведьмы... Да чёрт бы тебя побрал! – Он резко отмахнулся от вспорхнувшей ему навстречу крупной лоснящейся вороны. – И ещё девять человек. Но отсюда не видно.
— Да ясно уже, – сверкая глазами, сдержанно произнесла Крылатая. – Поехали отсюда, а?
— Да запросто, – невозмутимо согласился Дэннер. – И, сколько бы жертв война ни забрала, ей этого будет мало...
— Не люблю эту песню! Ты что, издеваешься? Тебе смешно, что ли? Чего ты улыбаешься?
— Я не улыбаюсь. Я злюсь.
— Дэннер... – Ласточка непроизвольно съёжилась, разглядев его лицо. – Вот не надо так, а? Я тебя боюсь.
— А тебе-то чего бояться?
— Ну... Поехали, в общем.
— Едем.
— Дэннер...
— Да.
— А что мы напишем Императору?
— Как ты думаешь?
— Ничего хорошего.
— Теперь ты улыбаешься?
— Я не улыбаюсь. Я злюсь.
Мери-Энн плотнее запахнулась в куртку и перепрыгнула замёрзшую коровью лепёшку. Надо бы ботинки раздобыть – ещё несколько дней идти, а ноги уже закоченели, что, впрочем, не мешает им немилосердно болеть. Она-то шагала пешком – в телеге тоже всю дорогу не проедешь, лошадь устаёт от лишнего груза. А коня у Мери-Энн не было, разумеется.
— Эй, ты, шёлковая! – весело крикнул, поравнявшись с ней, красивый конник с чёрными усами. – Садись, подвезу! А то хромаешь на обе ноги – того и гляди отстанешь и свалишься!
Дэннер и Ласточка поравнялись с ними. Они так и ехали, ухитряясь держаться за руки.
— Спасибо, не надо, – напряжённо ответила Мери-Энн, плотнее запахнув куртку. Солдат она боялась тоже.
Показались Дерр и Форх. Они тоже держались за руки и до смешного напоминали Аретейни и Дэннера. Волшебница раскраснелась и казалась очень довольной. Форх тоже перестал смущаться. Из придорожных кустов на них зарычала большая лохматая собака.
— Не мути, – строго сказала ей Дерр и, подойдя, погладила её меж ушей. Собака немедленно перестала рычать и, разомлев, подставила дитю лохматый лоб. Дерр скучала по Пушистому, которому теперь приходилось всё время прятаться, так что они виделись совсем редко.
— Укусит, – предостерег конник.
— Не-а, – заулыбалась волшебница. – Он знатный.
— Ну, как, красавица, – снова предложил конник. – Точно не подвезти?
— Нет! – пискнула Мери-Энн.
— Оставь её в покое, – сказал Дэннер.
— Есть, – грустно вытянулся верховой и тронул поводья.
Форх помахал рукой Дерр и умчался по своим делам. Теперь, когда не было Эндры, которая считала отряд юношей своим и заботилась о них, Воробей принял на себя её функции. Он всегда точно знал, где находится каждый из ребят, как и положено хорошему командиру.
Дерр на ходу ухватилась за стремя Дэннера.
— Слышь, Остроухий… Поговорить надо… – она покраснела. – Тока шоб никто не слыхал.
— Ой, тайны-ы-ы... – разулыбалась Ласточка. – Дэннер, я твою бешеную зверюгу не удержу, имей в виду.
— Обязательно поимею – и даже в виду, – отшутился командир и, увернувшись от подзатыльника, вместе с Дерр свернул с дороги на обочину. Подумал немного, подхватил волшебницу и усадил в седло впереди себя. – Держись.
Дерр послушно вцепилась в жёсткую блестящую гриву. Конь перемахнул придорожную канаву и, радуясь возможности размяться, от души припустил по полю лёгким стремительным галопом. Дэннер и Дерр прильнули к конской шее, грива стелилась по ветру. Со стороны казалось, будто они не скачут – а летят по щетинистому, припорошённому лёгкой кисеёй снега, морю – вот только у коня не хватает крыльев. Наконец, Дэннер придержал разошедшееся животное, и конь, недовольно заржав, перешёл на рысь, а потом и на шаг. По правую руку бесконечной змеёй, поблёскивающей чешуйками доспехов, тянулся обоз. Дэннер откинулся в седле, отпустив поводья и позволяя коню отдышаться.
— Ну, что там у тебя за тайны? – улыбнулся он, прикрыв рукой глаза от солнца и вглядываясь в широкой простор.
Дерр извернулась и, приподняв рукав курточки и рубашки, показала командиру запястье. На нём красовалась цветастая сложно плетёная ленточка.
— Во. Это мне Воробей надел. Велел не снимать никада. Чё он, а? Я совсем не пойму…
— А тебе не нравится? – улыбнулся Дэннер, безошибочно узнав венчальный талисманчик-оберег. – По-моему, очень даже красиво.
— Да я не о том! – обиделась Дерр. – Ну, чё вы все, а? Тока смеётесь! Я никак не пойму, чё он. Вроде, не мутит, а вроде и мутит. Чё он, а? Ты знаешь?
— Знаю. – Дэннер потрепал её по голове, размышляя, не рановато ли для любовных похождений. Хотя... он сам был на год младше Дерр, когда у него уже была семья. Была... Вот так вот думаешь, мечтаешь, влюбляешься в кого-то – а первая любовь, она самая хрупкая и чистая – а потом мечом по горлу – и привет. Форх ведь хочет быть мечником. Жаль будет, если и тут всё так же получится. Хотя на передовую он Форха и не отпустит, но всё же... Война есть война. Эту печальную истину приходилось повторять себе каждый день жизни – словно проклятие.
Дэннер протянул руку и осторожно коснулся браслетика. Он был тёплый от девичьей руки и какой-то трогательно-наивный, неумело, но старательно сплетённый из полинявших от времени цветных ленточек. Помолвка...
— Дерр... – Голос сделался хриплым. – Ты его береги. Форха, то есть. Дай ему немного времени, и он сам тебе всё расскажет. А я тебе не должен сейчас рассказывать. Просто не должен. Понимаешь? Ты должна именно от него всё узнать.
Дерр захлопала глазами и уточнила:
— Это чё, мутно?
— Нет, – заверил Дэннер. – Это очень знатно. Но рассказать тебе должен он сам. Форх. Ты подожди. Дай ему немного времени.
— То есть?.. – совсем растерялась волшебница, зябко прижимаясь к командиру.
Дэннер хотел было ответить – но в груди снова что-то кольнуло. Нет, это уже ни в какие ворота не лезет! Он оглянулся на дорогу, отыскав две крохотные фигурки. Вот же она, преспокойно болтает о чём-то с Кристофером, живая и невредимая. А тревога растет. В чём дело?
— Ты чё? – затеребила его Дерр. – Чё ты, а?
— Мутно, – машинально отозвался Дэннер, с трудом отворачиваясь от обоза и Ласточки. – А чего мутно – не знаю.
— А мож, ты заболел? – заволновалась Дерр. – А, мож, это не про Ласточку? У тебя ещё кто-нить есть?
— Нет, это она. – Дэннер уверенно тряхнул головой. – Что-то не так. Что-то... опасное для неё. Ты ничего не чувствуешь?
Дерр прислушалось.
— Ну… Рыжую чую, чернявого немножко, чую, ты мутишь. Воробья чую. Пушистого. Ласточку тож… Знатно ей, вроде. Не пойму. А чё?
— Не знаю. – Дэннер снова поглядел на далёкие фигурки – и успел заметить, как одна из них пошатнулась и сползла на дорогу. Вторая подхватила первую и помогла ей подняться на ноги. Дэннер узнал молодого витязя из бывшей охраны дона Мареца. Тот оказался наёмником и, за неимением погибшего нанимателя, поступил на службу к революционерам. Дэннер так быстро отправил коня в карьер, что Дерр едва не впечаталась носом в лошадиную гриву.
— Ну как? – поинтересовалась Аретейни, легко запрыгивая обратно в седло. – Поговорили?
— А ты чего падаешь?
Ласточка распахнула глаза.
— Заметил? С такого расстояния?
Дэннер поравнялся с ней, и теперь они ехали бок о бок. Дерр завозилась в седле, поглядывая на Крылатую.
— Так чего ты падаешь? – повторил командир. Ласточка отмахнулась.
— Да в глазах потемнело. От голода, наверное. А чего ты так беспокоишься? Я в порядке. – Аретейни протянула руку и коснулась пальцами руки мужа. Пальцы были холодные. – Всё со мной хорошо.
На ночь остановились в поле. Дэннер с тревогой поглядывал на Ласточку и даже разрешил ей на этот раз вместе с ним носиться по делам, чему Крылатая несказанно обрадовалась. Мери-Энн ощутила себя несколько неуютно, но жаловаться было недостойно благородной дамы. Поэтому она просто присела у костра, болтая с Кристофером, который, в отличие от остальных, производил впечатление благородного и интеллигентного человека.
Дерр с Форхом пропадали где-то. Деамайн тоже активно носился по делам, а когда проносился мимо, то на Мери-Энн не обращал никакого внимания, чему она была очень рада.
— Так странно, – девица прищурилась на пламя костра. – Люди как люди… Даже хорошие. А ведь, выходит, что враги…
— А ты не думай, что враги, – посоветовал алхимик. – Ведь они к тебе не как к врагу относятся. Значит, не враги.
— Да, но... Ведь еретики же...
— Ну и что? Лично тебе еретики ничего плохого не сделали.
— Не сделали, – повторила Мери-Энн.
— Ну вот, – сказал Кристофер. – Видишь.
— Вы спать собираетесь? – поинтересовалась Халлис из фургона. – Дерр с Форхом не видели?
— Они ходят где-то, – ответил Кристофер. – Идём мы, идём.
Мери-Энн ужаснулась, что мужчины спят в одной повозке с женщинами, но ничего не сказала. Кристофер залез первым и помог забраться девице, которой в платье было неудобно.
Внутри было теплее. Целительница уже устраивалась на ночь. Рядом посапывали Илька и Храбр. Мери-Энн скромно присела рядом.
— Укладывайся, не стесняйся, – улыбнулась ей Халлис.
— Спасибо. А… а командир тоже тут спит?
— Ага. Только эту компанию не утихомиришь, – смешливо фыркнула целительница. – Командир, Аретейни и ещё Эндра была. Как начнут болтать или ругаться… Ну где там Дерр ходит? Вот, улягутся все, и ей придется спать с краю.
Мери-Энн помолилась про себя, окрылилась и свернулась калачиком на дне фургона.
— Ты не бойся, – сказал Кристофер, глядя, как она зябко греет руки под курткой. – Это сперва холодно. А как все надышат, так даже тепло.
Девица тихонько ужаснулась, но ничего не сказала.
Она не знала, сколько пролежала так, прислушиваясь к ночным звукам. Халлис и Кристофер спали, Мери-Энн тоже делала вид, что спит, и смотрела в щель брезента. Снаружи костёр бросал оранжевые трепещущие отблески на стенки. А чуть выше было видно яркую пульсирующую звезду. Тихонько, чтобы никого не разбудить, в фургон забрались Ласточка и Дэннер. Они переговаривались едва слышным шёпотом.
— А где Дерр?
— Мотается с Форхом.
— Может, отправить их спать?
— Не надо. Пусть погуляют. В крайнем случае, отоспятся в седле.
— Дерр, может, и отоспится…
— Куда денется.
Мери-Энн видела, как они улеглись в обнимку. Повозились немного и притихли. Она полежала ещё немного. Подождала, пока пройдёт время, и приподнялась.
— Ты спать не хочешь?
— Не-а. Знатно всё. А ты?
— И я не хочу.
Дерр и Форх сидели у дальнего костра. Все – или почти все – уже спали. А они сбежали в дальнюю локацию, чтобы никто не мешал, и бессонничали вдвоём, глядя на звёзды и на пляшущее пламя костра.
— Слушай, Дерр, – спросил юноша. – Ты же издалёка, так?
— Ну?
— У вас ведь там совсем другие обычаи. Тебе не было тут непривычно?
Волшебница сморщила нос.
— Не-а. Обычаи – это мутно.
— А-а… Ясно.
Они помолчали. Форх всё смотрел на руку Дерр. Ему хотелось увидеть браслет на её запястье, знать, что она не сняла его, как и обещала. Дитя протянуло руку за веточкой, чтобы подкинуть её в огонь. Рукав приподнялся, открывая запястье. Браслетик был на месте, и Форх счастливо вздохнул. Он не совсем представлял себе, как он скажет Дерр вот это, самое главное. Она ведь может не понять или понять неправильно. Она вон какая, как ребёнок. И краснеет всё время, как заходит разговор о чём-нибудь этаком.
— А у тебя братья-сёстры есть? – спросила Дерр, обхватывая руками колени.
— Была сестрёнка, – ответил Форх. – Давно. Она умерла совсем маленькая. Простыла и умерла.
— О… – Дерр распахнула глаза и неловко хлюпнула носом. – Извини, слышь.
— Ничего… Слушай, знаешь… – Форх поёрзал. – Я всё время за тебя волнуюсь… Вот.
— А чё? – изумилась волшебница. – У меня знатно всё.
— Да я не о том… ты такая… хрупкая. А идёшь на войну…
— Ну… – Дерр посмотрела куда-то вверх. – Мутно это, ага. Но все идут. Рыжая идет, Остроухий. Ты идёшь. И я тож, значит.
— Но… Дерр, ты чего? – Форх насторожился. Дерр вздрогнула, как будто её ткнули в бок.
— Там Остроухий…
— Что? Что с командиром? – подскочил и Форх.
— Мутно ему!
Мери-Энн приподнялась на локте и уселась. Было тихо. Только негромко дышали спящие. Она различила ровное спокойное дыхание Дэннера, лежащего совсем рядом, которое сливалось в унисон с дыханием Аретейни. Мери-Энн сунула руку под куртку, нащупала нож. Осторожно потянула его из ножен. Он был прилажен хорошо, и подался беззвучно. Она поднялась на колени. Закусив губу, примерилась к горлу командира. Ладони вспотели, а рука дрожала, и она ухватила рукоять ножа двумя руками. Сжала её покрепче и замахнулась для удара.
Глухо хрустнула кость. Дважды. Дэннер выпустил искалеченную руку, резким ударом ноги отшвырнул нож, перехватил Мери-Энн за уцелевшую руку, вывернул сустав – и только после этого окончательно проснулся. Он действовал неосознанно, просто сработала интуиция и хорошо отработанный рефлекс.
— Я ведь предупреждал, – спокойно произнёс командир. – Отберу игрушку вторично.
Мери-Энн хватанула ртом – боль взорвалась, осколок кости прорвал не только кожу, но и быстро темнеющий от крови рукав шёлкового платья.
Она тихо охнула. В глазах стремительно потемнело.
— А-ай… – выдохнула девица. На большее не было сил.
Командир выпустил уже не представляющую опасности Мери-Энн, которая медленно опустилась на пол, прижимая здоровой рукой переломанную и скрипя зубами. Первый шок прошёл, и она закричала... Так больно ей ещё никогда не было. Она, выросшая в тепле, уюте и атмосфере заботы, вообще не привыкла к боли и не умела её терпеть.
От крика подскочила Аретейни и непроизвольно, ещё не до конца проснувшись, вцепилась в рукав мужа. Проснулись и остальные.
— Ненавижу… – сквозь душившие слезы прохрипела Мери-Энн. – Ненави-ижу….
Дэннер вздёрнул её за шиворот, заставляя подняться.
— О своих эмоциях расскажешь позже. А сейчас – не будешь ли ты так любезна поделиться мотивацией?
— Ой! – не сообразила спросонья Халлис. – Бедняжка... Где это тебя так?! Я сейчас помогу.
— Отставить.
— Почему?!
— По факту.
— По какому такому ещё факту?! – окончательно растерялась целительница. Глаза у неё сделались огромными, и мерцали в полутьме. – Что произошло?! Кто-нибудь видел?!
— Я видел, – неожиданно послышался спокойный голос Всадника. – Она пыталась его убить.
— Гад ты, родной, – фыркнул Дэннер. – И не предупредил.
— Я слишком хорошо тебя знаю. Тебя незачем предупреждать о таких вещах. А ты, кстати, мог бы и сам быть поосмотрительнее. Телепат. Лучший выпускник.
Дэннер на издёвку не обратил внимания. Он глядел на хрипящую Мери-Энн.
— Ненавижу… Проклятые… – Мери-Энн сделала попытку расцарапать Дэннеру лицо, но это не представилось возможным ввиду остро полыхнувшей боли. Она слабо пискнула, снова прижала сломанную руку и стиснула зубы. Встретилась взглядом с глазами командира и непроизвольно подняла плечи. Но это почему-то придало ей смелости, и она процедила, почти не запинаясь:
— Это ты во всём виноват… Ты и такие как ты… Ты – больше, раз ты командир… Всё из-за вас, всё! Ненавижу вас! Я тебя убью!
— Видали? – улыбнулся Дэннер. – И это вместо благодарности.
— Ты чего, рехнулась? – изумленно прошептала Ласточка. – Жить надоело?
— Мозгов нет, – ввернул Всадник. – Нашла на кого ножами махать, дура. Рыжий, прикончи её и дай мне, наконец, поспать.
Мери-Энн испуганно притихла.
— Нет, – возразил Дэннер, задумчиво разглядывая несостоявшуюся убийцу. – Так нельзя. Это же всего-навсего девка. Глупая напуганная девка. – В голосе зазвучало искреннее сожаление. – А я её ещё и изувечил. Скажи-ка, тётя, ведь недаром? Что за ночные приключения с ножами?
В фургон ворвалась Дерр и налетела с размаху на Мери-Энн. Следом влетел Форх. Мери-Энн взвыла. Дерр пролезла вперёд и ухватила Дэннера за ремень.
— Остроухий! Ты целый? А?
— Целый, целый. Ну, так что? – он посмотрел на девицу.
Она, хоть и бледная, как смерть, сверкнула глазами.
— Я тебя убью…
— Это я уже слышал. А могу я узнать почему?
— Всё из-за вас, всё-всё… Если бы не вы, всё было бы хорошо… Убийцы, вот вы кто! – из больших карих глаз хлынули слёзы. – Я вам никогда не прощу…
— Ничего нового мы не узнаем, – раздражённо буркнул Всадник. – Я же сказал, прикончи её. Она так и будет орать всякую бессмыслицу, а я спать хочу.
— Эгоист ты, братец, – упрекнул Дэннер. – Чуть что – так сразу прикончить. Спи, раз хочешь.
— Да у меня от визгов этой дуры уши завяли!
— Должно быть, ты давно их не поливал. – Дэннер примерился и аккуратно отвесил Мери-Энн затрещину. Та затихла и, кажется, немного пришла в себя.
— Товарищ командир! – взмолилась Халлис. – Дайте, исцелю! Она же без руки останется!
— Вашу мать, – страдальчески проскрипел Всадник. – Исцеляйте её уже! Может, верещать перестанет!
— Так она не шпионка, а наёмница? – ввернул Деамайн. Он, как и всегда, появился в нужное время в нужном месте. – А я предупреждал. Ну, Ласточка?
Крылатая сникла и жалобно покосилась на него.
— Я же не могу вот так... – пробурчала она. – Сходу о человеке плохо думать...
— А надо бы, – по-отечески наставительно уведомил партизан.
— Тебя ещё не хватало! – окончательно расстроилась Ласточка. – Дэннер, пусть Халлис её исцелит. Ей же больно!
— Угу, – не сдавался Деамайн. – А ему с перерезанным горлом было бы страсть, как хорошо, ага. О нём ты не подумала?
— Халлис, исцеляй.
— Ура! – оживилась целительница.
Вскоре Мери-Энн была исцелена, но Дэннер для острастки держал её руку под неестественным углом. В воспитательных целях. Девице было неудобно стоять, согнувшись на коленях, но шевелиться было невозможно.
— Я жду разумных объяснений, – устало произнёс командир. – Имей в виду, от них напрямую зависит твоя дальнейшая судьба. Будешь снова нести бессмыслицу – просто сломаю руку вторично, и никакая Халлис тебе уже не поможет. Дважды подряд одно и то же не исцеляют. Проявишь агрессию – смотри вариант номер один. Я тебя очень внимательно слушаю.
— Ага, наёмница, – насмешливо фыркнул Всадник. – С тупым ножом и дрожащими руками.
Мери-Энн, слегка ошалевшая после такого явно богомерзкого дела, как исцеление ворожбой, было дёрнулась, но получила наглядный пример того, почему дёргаться не стоит, пискнула и затихла.
— Я жду, – напомнил Дэннер.
…Ждёт он, ага. А что она ему расскажет? Как три года назад привычный, устойчивый, такой родной, такой уютный мир раскололся, встал с ног на голову, оставив лишь бледную тень того мира, который был раньше? Как он сузился, сжался и померк? Как пришлось учиться быть одной, привыкать к тоске, к пустоте? О том, что все вокруг говорили, что виноват он, Дэннер Менестрель, что это точно он, что больше некому… Это были слишком сокровенные воспоминания, это было всё, что осталось от того, настоящего мира. Мери-Энн хранила их трепетно и бережно, и она не позволит касаться их этим еретикам и убийцам. Да ведь они и не поймут. У них всё по-другому, нет ни семьи, ни дома… Они не поймут.
Пока она размышляла об этом, Дэннер легонько встряхнул девицу.
— Очень содержательное молчание, но хотелось бы конкретики.
Мери-Энн не очень представляла, как себя вести в подобной ситуации, и в качестве примера у неё были только романы и рассказы кормилицы. А там сообщалось, что перед лицом врага должно хранить гордое молчание. Что она и сделала, вскинув голову. Правда, видимо, впечатление несколько снижали покрасневшие глаза и опухший от слёз нос, но Мери-Энн не обратила на это внимания. Она вдруг почувствовала себя очень неловко оттого, что стоит на коленях с заломленными руками, а они все смотрят на неё… Посмотреть в глаза Дэннеру из неудобной позы не получилось, обзор кончался где-то на уровне груди командира.
— Я ничего вам не скажу. Можете меня убить, – сообщила она своему врагу.
— О, вот это дело! – возрадовался Всадник. – Прикончите её, и я смогу поспать.
— Мы не имперцы, – возразил Дэннер, разглядывая несостоявшуюся убийцу и размышляя, что с ней делать.
— Вот вечно ты так, – расстроился Всадник. – Всех тебе жалко. Ты их жалеешь – а они тебе в благодарность ножом по горлу...
— А может, её имперским властям сдать? – предложил Форх, неприязненно разглядывая аристократку. – Которые она так обожает! Всё им, кровопийцам, мало. Недостаточно, видать, народу загубили – теперь ещё и за нас принялись! Сдайте её. За попытку убийства.
— Осади, парень, – отмахнулся командир. – Меня-то они с пяти лет убивают, ничего нового она не сделала. И потом... если мы её сдадим, её повесят. А трупов и без того хватает.
— И что ты предлагаешь? – не выдержал Всадник. Поспать он, видимо, уже не надеялся. – Тащить её на верёвочке до столицы и в конце привязать на поводок? Блестящая мысль!
— Зачем тащить?
— Да затем, – вмешался Деамайн, – что верить ей нельзя. Либо снова будет с ножами по лагерю ползать, либо предаст. Ты чего, имперцев не знаешь? Им только кровь и нужна и, желательно, целое море. Тебе мало, Дэннер? Мы и без того от них на десять жизней вперёд натерпелись.
Дэннер вздохнул. Ему было жаль Мери-Энн, но не признать правоту эльфа тоже было бы неразумно.
— А может, просто возьмём с неё честное слово и отпустим? – безнадёжно предложил он.
— У них не бывает честного слова! – отрезал Форх. – Эти твари... мамку мою... – Он отвернулся и вдруг заорал:
— Вы бы видели, что они тогда с ней сделали! А вы их жалеете! Мы для них – не люди, а вы... вы...
— Но мы – не они.
Всадник нарочито внимательно оглядел командира и театрально всплеснул руками.
— И он до сих пор жив! Благотворитель хренов.
Мери-Энн слушала-слушала и вдруг тоже взорвалась:
— Не нравятся имперцы, да?! Не нравятся? Поэтому вы всех убиваете, да? Любите убивать? Натерпелись они… Хватит прибедняться! Сами виноваты! Убийцы, вот вы кто! Вам всё мало?! – она извернулась. – Кровопийца! Ну, убей меня! Не убьёшь – я тебе всё равно отомщу! Ненавижу тебя, ненавижу! Ты всё разрушил!
— Вот видишь, – пожал плечами Всадник. – Тебе её всё ещё жалко?
— Да.
Форх неожиданно взъярился. Он сорвался с места, попутно отшвырнув Ласточку и – наградил Мери-Энн такой затрещиной, что несчастная девица, пролетев через Ильку, Храбра и Кристофера, с грохотом впечаталась в борт фургона. Крепления с треском подались, и Мери-Энн сквозь отцепившийся брезент вылетела наружу и шлёпнулась на землю. Удар вышиб воздух из лёгких и, пока она пыталась вдохнуть, Форх стремительной тенью метнулся вслед за ней, прижал коленом к мёрзлой земле и ухватил за ворот платья.
— Это мы?! – не своим голосом заорал он сквозь душившие слёзы. – Это мы теперь – кровопийцы?!! Имперская дрянь! Да кто вас вообще сюда звал, мразь?!! Как ты смеешь...
— Форх! – рявкнул командир, вслед за ними спрыгивая на землю. Остальные не отстали. – Отставить! Ты что делаешь! – Парень встряхнул Мери-Энн, которая немедленно ударилась затылком о землю. В глазах потемнело, а потому блеска слёз в глазах Форха она не увидела. – ФОРХ!
Но даже знаменитый приказной тон Дэннера не возымел ровным счётом никаких результатов. Форх продолжал трясти девицу за ворот, словно нашкодившего щенка – с той лишь разницей, что щенков обычно не трясут с такой нечеловеческой ненавистью. Дэннер даже остановился.
— Я тебя сейчас убью! – зазвенел срывающийся от слёз голос. – Да вы все – не люди вовсе!! Вы – твари из Бездны!! Как ты смеешь, мразь, после всего, что вы сделали...
Тут Дэннер всё-таки опомнился и перехватил Форха за плечи.
— Спокойно, – мягко произнёс он, стараясь поймать его взгляд. – Спокойно, парень.
К ним подбежала Ласточка, принялась гладить Форха по плечам. Дальше она собиралась успокоить Мери-Энн, но Форх неожиданно вцепился в неё как в последнюю надежду, и Ласточка крепко обняла его за плечи, прижав, как ребёнка. Поэтому Мери-Энн поднял Деамайн.
— Коллективная истерика? – поинтересовался он, бесцеремонно и довольно резко отряхивая на ней куртку. – Так чего ж ночью?
— Похоже, нам стоит поговорить, – уведомил Мери-Энн подошедший Дэннер. – И, желательно, по существу и впредь без истерик. – Он улыбнулся. – Можно даже телепатически. Намёк ясен?
Мери-Энн так обалдела от Форха, что даже позабыла про гордое молчание и кивнула. Потом помотала головой.
— Только я всё равно ничего не скажу…
— У-у, как свежо и оригинально, – обречённо протянул Деамайн. Девица выдернула у него руку.
— Но-но, – предостерег эльф.
— Так, – решил, наконец, Дэннер. – Ласточка, ты останься с Форхом. А мы сейчас придём.
— А не боишься? – прищурился Всадник.
— Кого? Девчонку?
Дерр подобралась к Форху и затеребила его за плечо, заглядывая в глаза.
— Ну, Воробей… Ну, слышь, не мутись, а… Ну, пожалуйста, не мутись… Я боюсь, когда ты мутишься, Воробей…
Форх развернулся и второй рукой сжал руку Дерр, нащупал браслет на её запястье и немного успокоился. Дэннер взял Мери-Энн за локоть и повёл. Они свернули с дороги в поле, и пошли по хрустящему инею. Мери-Энн идти было неудобно, она не поспевала за широким шагом командира, а юбка путалась в коленях, и девица упёрлась. Дэннер выпустил её и обернулся.
— Здесь никого нет, и никто тебя не услышит. Если не хочешь говорить, можешь представлять, и я прочту.
— Это грех, – машинально испугалась девица.
— Тогда рассказывай так, – не стал спорить Дэннер.
— Не расскажу.
— Что-то мне это напоминает, – задумчиво прищурился Дэннер. – Я полуэльф и это не моё дело…
Он скучал по Эндре.
— Что? – распахнула глаза Мери-Энн.
— Проехали. Итак?..
Девица молчала. Когда она вылетела из фургона, то больно ушибла колени, а затылок ныл от удара о землю.
— Послушай, – мягко сказал Дэннер. – Тебе всё равно придётся рассказать. Так или иначе, я должен знать, что с тобой делать. Я знаю, что не всё бывает приятно рассказывать. Если хочешь, то просто вспоминай, представляй, а я прочту. Ничего греховного в этом нет. Это не ворожба, а способность разума.
Мери-Энн как-то сникла, с неё разом слетело всё геройство. Сейчас она казалась одинокой, обиженной девочкой. Она всхлипнула, обхватила себя за плечи. Дэннер едва успел ухватить цветную ниточку её мыслей. Память у неё была не такая хорошая, как, скажем, у той же Эндры, она не передавала так ярко незначительные детали, запахи и звуки, но была очень неплохой для человека.
Дэннер увидел осенний лес. Золотая осень, усыпавшая багрянцем землю. Двое верховых. Одна – Мери-Энн, только младше, лет двенадцати. Второй – молодой человек, десятью годами старше, очень похожий на неё, наверное, брат. Мери-Энн раскраснелась от скачки. Кони разгребают ногами шуршащие листья. Молодой человек ловко соскакивает с коня, и принимает на руки девочку, спрыгнувшую с мужского седла.
— Какая ты стала большая, совсем дама, – смеётся он. – Тебе пора ездить в женском седле.
— А я и езжу. Только на охоте. В нём неудобно.
Она принимается собирать букет листьев. Молодой человек присаживается на землю. Собрав огромную охапку, Мери-Энн садится рядом.
— Ты почему грустная, сестрёнка?
— Я не хочу, чтоб ты уезжал. Зачем тебе уезжать.
— Так нужно. Я же на службе, Мери-Энн. Я скоро вернусь.
Мери-Энн опускает голову ему на плечо.
— Не уезжай. Вы же только что помолвились с Беатрис. Она расстроится… Не уезжай, Геральд. Мне страшно. Если ты уедешь, что-нибудь случится.
Геральд обхватывает её за плечи и заглядывает в глаза.
— Всё будет хорошо. Обещаю.
— Честно?
— Честно.
Мери-Энн перебирает листья в своём букете.
— Но ты же сегодня ещё не уедешь? Мы же посидим, как обычно?
— Я уезжаю завтра.
— И мы вечером ещё соберёмся в гостиной? И будем рассказывать друг другу, как прошёл день? А потом слушать мамины сказки?
— Да. Обещаю.
Мери-Энн молчит. Потом вытаскивает из-за выреза платья тонкую цепочку с крылом, снимает через голову и протягивает Геральду. Он принимает её на раскрытую ладонь и удивлённо смотрит на сестру.
— Это же твоё Крыло?
— Возьми. Пусть тебе поможет.
Геральд молча надевает цепочку на шею. Они молчат некоторое время.
— Поедем домой, – наконец встаёт он. Протягивает Мери-Энн руку. – А то опоздаем к чаю, мама расстроится.
— Поехали!
Картинка расплылась, сменилась другой.
Гостиная, тяжёлые портьеры, треск камина. Мери-Энн, уже немного постарше, стоит у окна. Снаружи хлещет вовсю дождь, заливая окна. Темно.
— Мама, – Мери-Энн оборачивается к сидящей у камина женщине. Она очень красивая какой-то тихой, утончённой, хоть и немного болезненной красотой. – А правда, что когда Геральд вернётся, будет свадьба?
— Правда, – улыбается женщина. – Как только приедет, так они с Беатрис сразу поженятся.
— А когда он вернется?
— На днях, – отвечает сидящий рядом мужчина с уже седеющими волосами, но ещё красивый и статный. Это отец.
Стук в дверь.
— К вам гонец, – докладывает слуга.
Входит гонец. С его плаща ручьями стекает вода. Он устало щурится, откидывает со лба мокрые волосы и протягивает цилиндрик с письмом. Отец удивлённо вертит письмо в руках, вскрывает тубус, читает. И неожиданно бледнеет, как бумага в его руках.
— Что? Что такое?! – мама привстаёт с места, забирает письмо из пальцев мужа. Вглядывается и вдруг прижимает лист к губам.
— Сыночек… Сынок…
Мери-Энн пятится и вцепляется в портьеру. Она уже понимает, что произошло, но не хочет верить. Такого просто не может быть!
— Как это случилось? – спрашивает отец.
— Еретики, ваша милость, – гонец отвечает по-военному чётко, но старается смягчить голос. – Говорят, Дэннер Менестрель, этот дьявол.
Мама выпускает из рук письмо, листок летит к её ногам. А сама она оседает в кресло. Из конверта выпадает маленькое Крыло на тонкой цепочке.
Дальше – серое, пасмурное небо. Кладбище. Люди в чёрном, словно тени. Они тихо шепчутся:
— Не пережила, бедняжка…
— Ещё бы, сына схоронить…
Мери-Энн уже не хватает слёз чтобы плакать, и она просто молча смотрит. Чувства притупились, умерли. Остались только тени, только осколки. Чёрная открытая пасть могилы, куда опускают гроб. А рядом печально торчит серый гранитный обелиск с надписью «Геральд Лидергетт».
Картинка снова меняется. Столовая, Мери-Энн спускается сверху и удивлённо осматривает пустую комнату.
— Кормилица, а отец где?
Кормилица вздыхает.
— Уехали с утра.
— И ничего мне не сказал?
— Сказали – по делам. Велели без них обедать.
Мери-Энн одна усаживается за длинный пустой стол. И закрывает руками лицо. Кормилица обнимает её за плечи.
— Ну, что вы, девочка моя… Великий Эшт, ну, что ж такое…
— Почему он опять уехал молча? Он ничего мне не рассказывает, даже спокойной ночи не желает… Мы же виделись вчера, почему он не сказал… Он же раньше всё нам рассказывал…
— Деточка, ну, не переживайте так… Его милости, отцу вашему тоже несладко. Переживает он сильно. А вы терпите, терпите. Эшт наградит…
Мери-Энн всхлипнула, судорожно сжав рукав куртки, и распахнула заплаканные глаза. Опустилась на мёрзлую землю.
— Доволен? Я вас ненавижу… Всё из-за вас….
— Взаимно, – невозмутимо отозвался Дэннер, устраиваясь рядом. – Но лично к тебе у меня нет никакой неприязни. Я ненавижу Империю в целом, и никогда не позволил бы себе без суда и следствия решать кому жить, а кому умереть.
Мери-Энн вспыхнула – камень был явно в её огород. Дэннер сорвал мёрзлый колосок и принялся задумчиво его теребить. В зелёных глазах промелькнула жалость.
— Ты слишком мало знаешь о жизни, девочка. Слишком мало. Не обижайся, это правда. Я тоже мог бы тебе очень многое показать, да только не вижу в этом никакого смысла. Ты всё равно не увидишь дальше твоего собственного мирка, того, что в замке. Не потому что не дано, а просто ты не приспособлена. – Он прищурился и усмехнулся. – Или всё же показать? Учти, картинки не для слабонервных.
— Это чтоб я увидела, что ты на самом деле добрый и благородный? – устало поинтересовалась Мери-Энн. – Давай.
— Ты уверена? – Дэннер привычно проигнорировал сарказм. – Тогда гляди.
И он принялся передавать ей мыслеобразы. Про отца и долину Семиречье. Про маленький фургончик зимой на дороге. Про нападение на артистов и – тут память вспыхнула яркой картиной, видимо, навсегда до мельчайших подробностей, чётко отпечатавшейся перед глазами – молодая девушка с младенцем на руках, мгновенный взблеск стали, тёмный веер крови из распоротой глотки и солдат в чёрно-золотистой форме, кровь на снегу и лопнувший дымящимися ошмётками детский череп под ударом сапога. Дэннер тряхнул головой и постарался отогнать яркую картинку – алая кровь на истоптанном снегу и стремительные чёрные тени. Воспоминания бежали сами собой, лишь слегка покалывая иголочками – он с удивлением отметил, что всё то, что с детства тщательно пряталось в самые дальние уголки сознания, теперь не приносит больше боли. А перед глазами три имперца снова насиловали мать, затем промелькнуло рыжее пламя костра, эхом отдались в ушах крики обречённых на площади маленького городка, где они познакомились с Кристофером, галера, покрытая язвами рука в его руке и тоненькая иголочка Серебряного Шпиля, гнойные язвы в беззубом рту умирающего, приоткрытом в агонии, Маргунд на дыбе и Эланденор в кандалах, отец на залитой кровью дороге и полыхающий дом Ильки и Храбра, и, совершенно не к месту, изломанные окровавленные крылья Ласточки, мёртвая чумная деревня, острый запах гнили и болезни и захлёбывающийся криком младенец в полутьме, виселица на дороге – и тут же – дёргающееся в петле полудетское тело, умирающая Динка с лихорадочно блестящими, огромными глазами, Врата Бездны в таверне портового города...
Образы закружились каруселью, и Дэннер не стал их контролировать, и впервые позволил им затопить сознание. Больно не было. И даже то, что в течение долгих лет являлось в кошмарах, больше не ранило. А картины мелькали, сменяя одна другую, в ушах стояла чудовищная какофония звуков, и он машинально подумал, что надо бы прервать контакт, но было всё равно. Снова пронеслась перед глазами мокрая качающаяся палуба и сжимающие тяжёлое влажное весло собственные руки с открытыми гнойными ранами на запястьях, дальше, видимо, по цепочке ассоциаций, тонкая окровавленная рука Эндры.
«Дэннер, с тобой всё в порядке? – снова зазвучал в ушах её голос. Эндра встряхивает рукой, открывая широкую кровавую полосу разъеденной кожи. – А это... эльфы и железо?..»
«Видимо, в Морулии другие эльфы...»
Брызги крови, тяжёлая, выворачивающая боль, летучие мыши под стропилами, блеск меча и чавканье гнилой плоти неупокоенных под ударами, нож в откинутой руке Ласточки и резкий запах воспаления от грязных повязок волхва.
«Авось, доберемся, дочка, не горюй!»
«Как это – ничего не умеешь? Вот мы сейчас вместе чего-нибудь найдём!»
Скользкий речной ил под ногами, бьющаяся на руках в реке Эндра, оглушительный грохот падения крепостных ворот Эмберрина, осклабившийся в последней жутковатой улыбке труп часового в сугробе и печальное завывание ветра, гоняющего позёмку пыли по пустым улицам разорённого города... Яркий, солнечный полдень и жаркий гул костра.
«Мама! Верните маму!»
И он сам, среди толпы на площади, и цепляющаяся за подол рубахи детская ручонка, и резкий удар в спину. Грязная брусчатка и тяжёлые окованные сапоги.
«Так вот ты где, дьявольское отродье. Эй, ты, а тебе награда полагается. За дочку ведьмы...»
«Не тронь ребёнка!»
«Молчать. Так кто её сюда привёл?»
«Я сама пришла! Верните маму! Верните!»
Почему-то вспомнилась Ласточка в доме у Хорлонда. Дэннер отчаянно замотал головой, сообразив, что ухитрился пустить мысли на самотёк, не прерывая контакта. И обнаружил, что лежит на холодной земле, закинув руки за голову и глядя в серое небо, а рядом сидит, съёжившись, Мери-Энн.
— Получать шипованной плёткой за длинные уши, – неожиданно для самого себя, заговорил он, – больно лишь вначале. Дальше – только холод и пустота. Что Императору сделала мирная долина? Я не знаю. Но я им благодарен. Потому что, если бы не они, я был бы другим. И все, кто, так или иначе, мне дорог, были бы другими. И в моей жизни не было бы Ласточки. Я не хочу никому мстить. Мне плевать на всех дорогих мне покойников. Их нет. Мёртвые не пишут писем. Но остановить эту машину смерти кто-то должен. Может, в следующий раз воспоминания посмотрим? Я их не контролировал, чёрт-те-что получилось, наверное, ничего и не понятно. Или не стоит...
Мери-Энн молчала, обхватив колени руками. Она впервые поняла, что на войне нет добрых и злых. Эти убивают тех, те – этих, и так, по цепочке. Пока не умрут все. Больше не плакалось. Она ненавидела рыжего еретика… вроде бы. Но его было жалко. Девица тряхнула головой и машинально поправила сбившуюся золочёную сеточку на волосах.
— Я… я хочу домой. Отпустите меня домой.
— А я могу тебе верить? – вопросом ответил Дэннер. – Я тоже много куда хочу. К примеру, домой. Но у меня больше нет дома, потому что его отняли, и я хочу молча. Императора сюда никто не звал. И захватывать власть огнём и мечом их всех тоже никто не просил. Иррилин – мирное государство, которое никогда ни с кем не враждовало. Да только нет больше Иррилина. Думаешь, я хочу воевать? А никто воевать не хочет. Но мы обязаны защитить свою Родину. Тебя просили с ножом на спящих кидаться? Не просили. Так что, винить тебе некого. Терпи.
Мери-Энн отвернулась.
— Я знала, что ты проснёшься… Что ты собираешься со мной делать?
— Угу. Это ты просто решила показать мне танец с кинжальчиком когда я проснусь. Что с тобой делать. Отпускать рискованно, оставлять в обозе на свободе – тоже небезопасно. Пойми, больше тысячи человек под моей ответственностью. И среди них женщины и дети. Я не могу рисковать. Убить тебя? Я уже говорил, что такие меры не в моих правилах. Может, ты и считаешь меня убийцей, но я не обязан подстраиваться под твои домыслы. Что остаётся? Как ты сама думаешь?
Мери-Энн безразлично повела плечами и предположила:
— Взять под стражу, наверное. Только что потом вы станете делать со мной, когда придёте к столице?
— А в столице нам уже не понадобится ни от кого прятаться. Так что, там тебя можно и отпустить.
— Делайте, что хотите. Мне всё равно, – сказала Мери-Энн.
— С чем тебя и поздравляю. – Дэннер поднялся. – Идём? Интересно, как там Форх. Отпустить бы тебя... а то в первый же день можешь гордиться своими достижениями. Всех перебаламутила, довела парня до истерики, сама едва без руки не осталась. Дитя малое. Да ещё и невоспитанное, к тому же.
— Ах, какая я мерзкая! – взвилась Мери-Энн. – Убить меня мало, правда?
Она всхлипнула и уселась на землю. Потом ткнулась лбом в колени и разревелась.
— А кому от этого хуже? – невозмутимо уточнил Дэннер. – Тебе же и хуже. Довольно. Вставай.
— Не встану, – глухо донеслось сквозь рыдания. – Оставьте меня в покое!
Дэннер махнул рукой, скрутил девицу и перекинул через плечо.
— Характер будешь дома показывать, – отозвался он в ответ на возмущённый писк. – Нечего было нарываться на неприятности. Сама виновата.
Мери-Энн примолкла и устроилась поудобнее. Во всяком случае, можно больше не мочить вконец озябшие ноги. Но Дэннер немедленно скинул её на землю и крепко взял за руку.
— Не расслабляйся, – сказал он. Так они и вернулись в лагерь.
Остальные не спали, сидели тесным кружком вокруг костра, негромко переговариваясь. Отблески пламени выхватывали из темноты разрозненные фрагменты.
— Ну как? – поинтересовалась Ласточка. Она сидела рядом с Форхом и Дерр, и парень что-то тихонько рассказывал. При виде командира и Мери-Энн он замолчал и сверкнул на девицу глазами.
— Да как обычно. – Дэннер пожал плечами. – Она, вообще-то, добрая, только испорченная. Брат её пошёл грабить да убивать и сам погиб в бою, а мать отправилась вслед за ним. Видать, сердце не выдержало. Разумеется, имперские власти всё свалили на меня. Поэтому наша Мери-Энн решила освоить новую специальность. Специальность называется спиногрыз.
— А она думала, народ как послушная скотина, пойдёт на бойню и подставит имперцам шею, – неприязненно произнёс Форх. Дэннер его буквально не узнавал. – А народ ещё и смеет защищаться! Ай-ай-ай, как нехорошо! Не твой ли братец мою мать при грабеже искалечил, а?
— А не твой ли отец мою – в могилу свёл? – не осталась в долгу Мери-Энн.
— Это вряд ли, мой отец ни к кому не лез! А ты… – Форх задохнулся, но Дерр тут же ткнулась ему в плечо.
— Воробей, ты ж обещал!
Дэннер подтолкнул Мери-Энн к костру.
— Иди, погрейся.
— Какая трогательная забота, – всплеснул руками Всадник. – Действительно, ещё простынет девица.
Деамайн смерил взглядом заплаканную, замёрзшую Мери-Энн, представляющую собой весьма жалкое зрелище.
— М-да… Видимо, относительно шпионства я погорячился.
— Ну хорош мутить, ну! – взъярилась Дерр. – Чё вы все?! Ей, мож, мутно. Чё она, виновата? От хорошей жизни ножами не махают! Остроухий, скажи им, чё они, а?
— Дерр... не хотелось бы тебя расстраивать, но я согласен с Форхом. Мы никого не трогали, пока не тронули нас.
— Вот видишь! – обрадовался поддержке Форх. – Мой отец вообще из дома носа не высовывал, пока эти не явились и мамку не изувечили! А эта дрянь ещё и смеет надо мной теперь издеваться...
— Форх, прошу тебя! – повысил голос Дэннер. Теперь и он утратил свою обычную невозмутимость. Форх неожиданно вскочил, сорвался с места и умчался. Дэннер метнулся за ним. Снова по лесу за кем-то бегать... Жизнь циклична!
Он легко догнал парня и перехватил за плечи.
— Пустите! – заорал Форх, извиваясь ужом. – Да пустите меня! Я её убью...
— В таком случае, куда это ты собрался? Она в другой стороне, – заметил Дэннер. Форх бессильно опустил руки и замолчал.
— Форх, – Дэннер развернул парня к себе. – Послушай. Ненавистью многого не добьёшься. Девка не виновата. Она испорчена воспитанием, и у неё просто сдали нервы.
Форх сник и как-то жалобно поглядел на него.
— Вы не знаете... они мамку мою... вы бы видели тогда...
— Я ещё и не то видел. К сожалению. Форх... ты не мутись, хорошо? – Дэннер постарался улыбнуться. – Ты будь к ней поснисходительнее. Ты же умнее, Форх. Тебя-то в четырех стенах не держали, ты умнее будешь. Вот и не слушай, что она там болтает. Она же совсем ребёнок. Капризный, избалованный ребёнок. Только и всего.
Форх неуверенно кивнул. Тогда Дэннер привёл весомый аргумент.
— Дерр расстроится. Не огорчай её.
Форх подозрительно покосился на командира, но кивнул уже увереннее.
— Хорошо, не буду.