31 октября, Виттенберг, в уединении
Каждый год в этот день все наиболее нерадивые студенты нашего университета, словно сговариваясь, устраивают дионисийские вакханалии, словно возвращая нам все то темное варварское сознание нашей жизни, какое знало лишь падение Римской империи. Нечистоты мысли, охваченные мелкими душевными склоками и юношескими дерзаниями, возвращают в этих действиях желание большинства быть в странном и глупом, почти невозможном родстве с духами и рождать их. Будто не читали они текста Писания, не слушали мудрых учителей, не проводили дни над великими книгами… Будто не знают ни «Исповеди» Августина, ни мысли Аквината о положеньи нашем меж ангелом и зверем… Где же ты, разума свет?! Где твое вечное сияние?.. Как понимаю я несчастного Абеляра, когда он говорит, что логика оттолкнула от него мир. Как это верно! Ведь нельзя от мира оттолкнуться в единой точке бытия, чтобы опять к себе не развернуться... Монтень нам сегодня говорил, что «истинное достоинство подобно реке: чем она глубже, тем меньше издает шума» (Монтень). И это знали древние, хотя их движение в реку напоминает последнее омовение тела.
В этот день и ночь, когда уснуть по-человечески невозможно, я предаюсь размышлениям. Это время для мыслей, благоразумно предпочтенных разгулу страстей. Думал о Гамлете, принце и человеке, студенте и друге. Многое у меня с ним связано. Его отец когда-то помог поступить в Виттенберг, добрый человек наш король. Мы с Гамлетом – бессменные слушатели Эразма и Бруно, участники диспутов и театральных действий. Мы первые начали обсуждать идеи Коперника, буквально переворачивающие мир и Слово о нем. В наше суетное время, когда никто не знает правды и вины, Юст Липсий заявил – общение людей хороших превосходит заповеди философов. И это в Гамлете уж верно есть. Но есть ли то во мне?! Монтень говорит, что дружба – «одна душа в двух телах». Вот это точно! Но что, если одно из них – тело философа? Может ли другой вынести такое? Увидим.
А эти все шумят… Бездумно, несомненно. Даже сейчас, когда я дописываю эти строки. Весь этот день исполнен тревог и сумрачных предчувствий. Не в том дело, что он отдан темным и страшащим нас силам, а в том, что сами эти силы будто звали к свершению неизбежной катастрофы в нас самих. Да, очень-очень глубоко в нашей душе, на самой ее кромке таятся самые глубокие бездны жизни. Как сказал нам сегодня на лекции великий Эразм, «человек воюет не с человеком, а с самим собой, и как раз из собственного нашего нутра нападает на нас все время вражеский строй». И этот удар из самого себя – самый неожиданный и самый важный для нас. Это в нас прорываемся мы сами.
1 ноября, Виттенберг
К принцу приехал темный вестник из Эльсинора. Вот он – удар! Вот оно – провидение! Вот то, чего мы так боялись. Король умер! Король Дании ушел, и трон наш опустел. И это в то время, когда коварный гордый Фортинбрас все ближе к сердцу королевства рвется. Опасность близко. Вот что знаю: ясно приближенье битвы. Готово ль королевство и народ? Отвага, доблесть, честь еще ли живы?! Или их нет, и лишь туман над телом короля? Теперь, узнав о том, что совершилось, мой принц вернуться жаждет в Эльсинор. Он весь взволнован. Разум помрачен. Рвется уехать… туда, к нему, скорее… Подозревает что-то?
Тьма, поглотившая небо, звезд не дает сосчитать.
2 ноября, на выезде из Виттенберга
Гамлет уехал. Прощались жарко. Рвался и просил, чтобы его исполнил я желанье. Мы ждали долго. Скоро в Виттенберг вернется Бруно. С ним продолжить наш разговор от имени обоих мне Гамлет поручил. Затем могу приехать в Эльсинор, он приглашает. За это время все дела уладит, так говорит. Уехал друг – я снова погрузился в свои раздумья.
Учил Сенека мудростью веков, что «истинную дружбу… не расколют ни надежда, ни страх, ни корысть, такую, которую хранят до смерти, ради которой идут на смерть». И в этом нету для меня сомненья.
Дороги легкой! Жди меня, мой друг!
3 ноября, Виттенберг, в уединении
Жаль доброго старого короля. Бедный Гамлет! Но у него там свой дом, мать, дядя… Они должны помочь принять эту утрату. И взойти на трон новым сильным правителем Дании. Его возвращению будет рад народ. Его там любят.
4 ноября, Виттенберг
Сегодня был хороший разговор об истине и лжи, их связи с мудростью. Долго спорили. Интересно, чем заняты мы все, когда близится роковой час битвы за Данию. Королевство в опасности, трон готовится занять молодой Гамлет, которому понадобятся верные друзья и соратники. Поэтому сейчас все взоры и речи так или иначе направлены к Эльсинору. «Давайте откровенно. Разве не мудрость привела Сократа к чаше с ядом?» (Эразм Роттердамский).
6 ноября, Виттенберг
Вчера и сегодня все готовят встречу Джордано Бруно. Говорят, в Марбурге ему запретили читать лекции. На Родине к нему тоже относятся неподобающе, называют еретиком. За что? Величие космических миров не нарушает положенья Бога. Но как это объяснить тем, кто и слушать иного не желает?!.
Интересно, добрался ли Гамлет.
7 ноября, Виттенберг
Приехал Бруно. Профессора и студенты окружили его сразу, поговорить один на один не удалось. Сам профессор Гилберт приехал, чтобы ознакомиться с лекциями Бруно по «Физике» Аристотеля. Признаться, меня более волнуют его философские и богословские взгляды. Завтра большая лекция нашего почетного гостя. Я в предвкушении нового научного триумфа. Надо заранее занять место.
Думаю, Гамлет станет хорошим королем. Жаль, что не попаду на коронацию. Верно, ему крайне тяжело сейчас. Может, стоило ехать с ним сразу? Но он же просил остаться… Видно хочет быть один у гроба… не хочет меня опечалить… Ничего, скоро поеду следом.
8 ноября, Виттенберг, перед сном
Лекция Бруно собрала невообразимое число слушателей. Слушали в почти полной тишине.
Бруно говорил о «героическом энтузиазме», этой жизни в духе, меняющей наш мир, делающей нас настоящими героями, героями духа. Для этого и нужна наука, чтобы наш человеческих дух сделать героическим. Бруно связывает аксиологию, онтологию, эсхатологию, этику и эстетику. Много приводил самых разнообразных примеров. Убеждал в необходимости сомнения как основании философии. Говорил звонко, ярко, образно, метафорично, часто переходя на стихи. Читал их очень страстно. Видно, что может так всю лекцию.
Запомнилось: «Энтузиазм – это любовь и мечты о прекрасном и хорошем, при помощи которых мы преобразовываем себя и получаем возможность стать совершеннее и уподобиться им» (Джордано Бруно).
Взгляд у него очень глубокий и ясный, словно горит изнутри, светится.
Утверждал, что вопрос энтузиазма связан с развитием человека и мира: «Жизнь человека на Земле является не чем иным, как состоянием войны! Он должен поражать ничтожность лодырей, обуздывать нахальство, предупреждать удары врагов» (Джордано Бруно). Как это актуально для нас сегодня!
Студенты засыпали вопросами, поговорить без свидетелей снова не удалось.
9 ноября, Виттенберг, между занятиями
Окрылен вчерашней лекцией и полон сил. Сегодня штурмовал учителей на предмет личной встречи с гостем. Вроде бы пообещали устроить. В университете обсуждают его слова. Уже предложили ему прочитать курс лекций для студентов и преподавателей. Теперь даже не хочется уезжать, но обещал другу, потому поеду, душа истосковалась. Обратился по этому поводу – меня отпустят после встречи.
10 ноября, Виттенберг, в уединении
Сегодня говорил с Эразмом.
Коперниканские идеи Бруно плохо принимают в нашей стране, как и его увлеченность Николой из Кузы. В этом мы с ним очень похожи. Даже странно. Неловко, что его так принимают в мире. Думаю, у нас ему будут рады всегда. Читать лекции согласился. И это очень хорошо!..
Эразм благословил меня на поездку в Эльсинор для помощи Гамлету. Сказал, что «лишь немногие, чье подлое благополучие зависит от народного горя, делают войны». Это высокий слог, но оценит ли его в Эльсиноре? Как там реально обстоят дела? Чувствуют ли, знают, что нас ждет? Что ждет королевство?
Как Гамлет?
11 ноября, Виттенберг
Скучаю о друге. Трудно представить, как он там сейчас. Как прошли похороны отца, как перенес утрату… Как прошла коронация… Вспоминаю его слова и взгляд перед прощанием. Такой напряженный, такой тяжелый… Что-то не так. Тревожно очень. Особенно в последние дни.
Студенты обсуждают две темы: прошедшую лекцию и грядущую войну. Вспоминается известная речь «О двойном согласии», где утверждалось внутреннее согласие в университете и в церкви. Видно, настало время для согласия внутри страны.
15 ноября, Виттенберг
Эти дни сам не свой. Пришло известие из Эльсинора – после смерти короля на трон взойдет Клавдий, дядя Гамлета. Но как? Почему? Где искать ответы? Игры судьбы.
16 ноября, Виттенберг
Поговаривают о заговоре.
Темные тучи над университетом отражают происходящее на земле и в небе, в душе и в жизни, в Виттенберге и Эльсиноре. Быть может, это знание мне предвещает что-то? Не ведаю. И скрыто все от нас.
Мне говорил Эразм: «Даруй свет, и тьма исчезнет сама собой». Не значит ли, что даровать свой свет, и есть быть Солнцем для другого человека? Или для мира?
Вопрошаю прямо: в чем источник наш?
17 ноября, Виттенберг, в уединении
Сегодня наконец состоялась долгожданная встреча с Бруно. Эти дни к нему было не пробиться. Решил дождаться, поговорить, и сразу же уехать. Хотел скорее – что-то не пускает.
Говорили уже под вечер. Говорили обо всем: о Гамлете, о грядущей войне, о смене короля и возможных последствиях, о необходимости помочь принцу… Он внимательно выслушал меня, а затем сказал, что «одна истина освещает другую». В этот момент глаза его сверкнули. Я странным образом понял тогда, что в самом человеке могут содержаться ответы на многие вопросы мироздания.
«Мне говорят, что я своими утверждениями хочу перевернуть мир вверх дном, – продолжал Бруно. – Но разве было бы плохо перевернуть перевернутый мир?». Здесь по-прежнему диалог рождал во мне чувство, без которого нельзя на месте точки ставить точку с запятой.
Теперь за Гамлетом последую немедля. При нем я буду правою рукой и верным другом. Так велит судьба мне.
Он прочитал мне второй сонет из книги «О героическом энтузиазме»:
Мое живое сердце – мой Парнас,
Куда иду я в поисках покоя;
А мысли – музы, что в прозренья час
Мне дарят образы своей рукою.
Меня, – пусть влага слез течет из глаз, –
Напоит Геликон водой живою;
Ведь здесь поэт увидел, в царстве гор,
Небесный свет, космический простор.
Не могут ни имперские награды,
Ни милость королей, ни чернь, ни знать,
Ни благосклонность папы столько дать,
Как эти лавры, что сплели наяды,
Вручаемые свыше всех щедрот
Веленьем сердца, мысли, пеньем вод.
(Джордано Бруно)
Благословенья взял. Теперь – в дорогу!
24 ноября, Эльсинор, вечером в покоях замка
Днем прибыл в Эльсинор.
Еще в отдалении, когда лишь открылся образ замка, мне почудилось, что он выглядит еще более мрачным, чем мог быть в моих представлениях. Опасность в нем, и тьма скрывает свет. Король умер. Нездешнее все здесь, и, оседая, рассеивается.
Гамлет меня не встретил. Все говорят, болен, не в себе… тяжело перенес утрату. Никак не отойдет. Боже, как пленяет смерть! Как дух ее суров! И словно в воздухе здесь что-то… Не просто так. И голова кружится.
25 ноября, Эльсинор, второй день в замке
Виделся с королевой Гертрудой, матерью Гамлета. Привел меня к ней придворный Полоний. Все как-то необычно. Или кажется? Я рассказал откуда и зачем приехал. Королева обрадовалась моему приезду и сказала. Что мы все должны заботиться о принце, быть с ним в этот момент. Полоний подтвердил ее слова. Не понимаю, зачем.
Гертруда попросила меня чаще быть при ней и свите, чтоб Гамлету при случае явиться нужным и полезным. После отпустила. Полоний ухмыльнулся, я заметил это верно.
Что происходит?
26 ноября, Эльсинор, после прогулки
Весь день гулял по замку в поисках Гамлета. Если болен, почему не пускают его навестить? Если рады, почему не говорят толком, как есть? Если что-то случилось, почему все делают вид..?
Шершавый камень городской стены с зеленым мхом, местами в ней проросшим, напомнил мне, что до сих пор в стране датчан не знали спроса на премудрость.
27 ноября, Эльсинор, в уединении
Как все спешат! Как странно стараются жить! Какая суета! Так муравьи прячутся в свой природный «дом» перед проливным дождем. Так змеи переплетаются, шепчутся и копошатся в тот злосчастный летний день, когда в лесах по этой причине не бывает охоты. Так шумели студенты в ту страшную ночь последнего дня октября в Виттенберге.
Офелию я видел. Помню речи о ней, что с принцем мы вели. Ее он вроде любит. Или любил? Как странно тут писать, что будто эти времена сосуществуют вместе в Эльсиноре. Где жизнь твоя, любовь? В чем смысл твой? Ведь он ее не видит. Она мне тоже говорит, что Гамлет стал другим. Он странен.
В разговорах придворных ничего не услышал о войне и приближении неприятеля. Зато узнал, что готовится свадьба Клавдия и Гертруды. Про принца говорят неоднозначно: закрылся, не велел входить и видеть никого не хочет. Говорят, стал дерзок, низок и самолюбив. И вроде странный, как ума лишился от горя. Впал в безумье.
На этом фоне мельтешит Лаэрт. Он брат Офелии. Мне показался человеком недалеким. Чего-то рыщет, слушает, следит…
28 ноября, Эльсинор
Сегодня видел Гамлета, но правда издали. Был прием у Клавдия, который, немного для двора освободившись, прилюдно объявил о дате свадьбы. 4-го числа свершится, говорит. Я видел Гамлета. И что же?! Он бледен, взор недвижен, пуст, истлел. Он сам не свой. Он рвался так сюда, летел, быстрей стрелы, быстрее лошади…
Здесь Гамлет молчалив, он меньше говорит и даже дышит реже. Выходя из зала, мимо меня прошел, не обернувшись. Видно, что его не удивило это заявленье. Он вышел быстро, гневно, твердо. Зачем поспешность в свадебных делах? Нельзя ли было подождать немного?
За Гамлетом следит Лаэрт. Престранно! Будто он не хочет, чтоб тот с Офелией продолжил разговор. Ревнует? Есть в нем суетная жила.
Поговорил с солдатами, прошелся вдоль торговых лавок… Вот где кипит закрытое от всех живое мясо обсужденья!.. Народ страшится битвы. К смерти не готов. Не верит Клавдию в сем деле обороны. Витает, говорят, над замком что-то, похожее на неугомонный дух, вернувшийся за собственной добычей. Какой же вздор! Чего не скажет люд!..
Про Гамлета услышал, что не в себе. Все те же речи!
30 ноября, Эльсинор, в уединении
Пустые дни! Пустые лица! Пустые речи!
Что случилось с принцем? Узнал, что он обратно рвется в Виттенберг, мне рассказала королева. А Клавдий не пустил.
Решил я проследить за ним сначала до его покоев, а затем тихонько следовать за ним повсюду, дабы разузнать все то, на что ищу ответы. И что же?.. Он сам в себе, почти что нелюдим. Я приближался ближе, отдалялся… Он словно спит и видит сны. Меня во сне своем не видит.
1 декабря, Эльсинор, после прогулок по замку
Здесь средоточие всех датских бород. И эти бороды за мной следят. Чего страшатся? Вчера им видится как завтра. Сонные слова, какой-то лепет вьется суетливый, как ручеек весенний… И молва, как ветерок, его легонько гонит… в час забвенья… Не то, что б тут не видели Христа, здесь света Божьего в душе своей не видят… Не знают, чем живут, да и живут ли…
Может, показалось?
Тут странные люди, странное общество, мне глубоко чуждое. Как нас учил в «Вершине созерцания» Никола, что из Кузы: «… ведь ни светлее, ни ярче, ни прекраснее самого могу не может быть». И это было с нами в Виттенберге. Но этого нет с нами в Эльсиноре. Нет этого в нас, как нет в бродячих актерах той свободы, которая есть у них на пути к сцене. Читал об этом я у Эпиктета: «Я назову свободным только такого человека, который поступает по своей совести, не боясь никаких напастей и мук, ни даже самой смерти». А я здесь не Могу. И Гамлет тут не Может. Мой принц, мой друг – непризнанный король. Сидит у саркофага своего отца, прикован к саркофагу раньше срока. Но такова ль его судьба?
Чем я могу служить ему сегодня?
2 декабря, Эльсинор, днем
Молчание удерживает взоры, а движение рвет мысль. Но в Эльсиноре нет ни первого, ни второго.
В Эльсиноре все говорят и только говорят. А сказать нечего. Нет в них того, что можно и должно сказать. Слова с их уст слетают, как листья с деревьев. Слова на ветру похожи на покинувшую голые ветви живую осень. Стремительные порывы, сметающие жизнь и подымающие пыль с дорог судьбы, неясных и нелепых, – так мысли и смыслы покидают эльсинорцев. Здесь истлевает красота духа, обращаясь в прах, в золу, в темноту…
Много, много говорят, а звезд меж слов этих не видят. Куда им видеть знаки от небес! Как точно молвил Абеляр, «как будто для овец важнее блеять, чем кормиться». Не слышат таинственных отзвуков божественного начала, не ведают поиска истин… Что с вами, люди?! Где ты, Эльсинор?
Во истину «надобно хранить истину в тайне, дабы избежать ее опошления» (Пьер Абеляр). Быть может, потому мне ясен Гамлет, Гамлет в Эльсиноре. Но долго ли он будет спать? Что сон его развеет? Вот задача!
3 декабря, Эльсинор, в уединении
Невероятно!
Вот ко мне вчера пришла идея, как пробудить престранно дремлющего принца. Я слышал от Марцелла и Бернардо в разговоре, охрана видела сгущенье темных сил у стен, будто являлось что-то, таинственно прошло пред ними – привиденье! Пространный дух, завороживший их. Меня позвали посмотреть. И я подумал – хоть что-то развлекает скупые дни… И караульный мне сказал, что в холод ночи он приходит не первый раз. Все стало так лишь после смерти короля-отца. Я один средь них искусен в существе латыни и говорить могу я с призраком. Вот так! Зачем читал я, говорил с учителями!.. На что поэзия, театр, философия… Чтоб экзорцистом стать для караула у ворот! Что может Эльсинор в минуту сделать с человеком!
Но я пойду.
4 декабря, Эльсинор, в глубоком потрясении
Я видел!
Нет, я точно поражен.
Я видел!
В тьме ночного замка, среди дерев в холодный самый час Он вдруг сошел. Да, это правда! Я не верил в это. Я был не прав!
Какое страшное и дикое явленье!
Я говорил с ним, заклинал его… Да, это Призрак, точно совершенно.
О, Боже! Как похож на короля! Что же творится! Влажная Луна по небу ходит, отражая морской прилив. Нет, – адский дух! Исчезнул с петухами.
Нас погружают в истину народного поверья.
Не спал совсем. Напуган, поражен. Я – видел!
Дух ли мой расстроен явленьем смуты темных этих сил, что вдруг взыграли прямо перед свадьбой. Не трубы славы! Как будто нас зовут с собою в бой. В них нет волшебных звуков Габриэля… В них ветра вой… И стоны в тишине… Я им сказал, как встали мертвецы пред смертью Цезаря…
Днем вместе все мы ворвались в покои принца и Гамлету сказали все, что видели. Он словно пробужден. Да, он очнулся! В нем есть интерес и силы эти вновь его вернули к жизни. Нет, он взволнован больше, чем мы все, и с нами согласился этой ночью на встречу с Призраком явиться.
Любовь и долг – орудья нашей битвы.
5 декабря, Эльсинор, в уединении
Он вновь явился! Гамлет говорил с ним и возвратился глубоко прозревшим. Сон рукой сняло, хоть до сих пор не ясно, чья же это длань. Тревога вновь меня сразила. Как принц воспринял? Что ему сказало привиденье? Может ль провиденье так говорить с людьми?..
Мы поклялись молчать о том, что видели. Но как молчать перед самим собой?!.
Свадьба состоялась. И пир гремел. Пирует нечисть, пока кружатся духи над моей страной.
6 декабря, Эльсинор, размышления у моря
Гамлет изменился. Он, пробудившись словно тянется ко мне. И слов не молвит. Что его тревожит? Что в тайне держит он? К чему молчанье?
Изрек Петрарка: «Раз нельзя быть внешне тем, чем хочешь быть, стань внутренне таким, каким должен стать». Быть может, это происходит?
Я рад, что мы с ним снова вместе – верные друзья. Я верен долгу, верен клятве, верен трону.
Кружатся слухи: Фортинбрас стал ближе. Все готовятся к сраженью. Над морем мгла, и волны не спокойны.
Будет буря!
7 декабря, Эльсинор, днем.
Есть новость – едут к нам актеры, которые про Гамлета прознав, желают быть с ним. Он их очень любит. Театр жив! Живы воспоминанья! Все снова будут вместе. Может, хоть эта капля теплом своим растопит холод этих дней. Но вряд ли. Сцену уж готовят.
Полоний стал все чаще приходить. И речи странные. А Клавдий торжествует! Не слишком ли легко он взял корону сам?! И эта мысль меня пронзила лихо, почти насквозь, как острие клинка.
Мне говорят, король погиб от змея. Но что-то много змей ютится при дворе. Которая из них настолько ядовита?! Злые, злые языки. И все шипят.
Что медлит Он?
8 декабря, Эльсинор, ночью
Полоний объявил, что к нам приехали актеры. И Гамлет сними весь провел свой день. Готовят что-то. Может, позабавить весь двор пора. Не верю – отрезвить пора весь этот скотный двор! От свадьбы на просохли еще уста, как новое вино из погребов достали. А море тише не становится. Враги наступают. Я стал тревожен, самому мне странно. Предчувствия дремавшие проснулись.
Гамлет захотел переписать куски речей актерам. К чему молчит? От чего бережет меня?
Я рассказал ему меж тем о Бруно, моих последних виттенбергских днях. Он слушал и внимал, но как бы между делом. В нем мысль клокочет. Что готовит принц?
Здесь Розенкранц и Гильденстерн. Зачем? Что говорил им Клавдий? Готовится не просто представленье? Иль не одно?
9 декабря, Эльсинор, у моря
Я взял с собой книги, но когда?..
Проблема вечная нехватки времени на основное, на главное, на не-мирское.
И лишь сейчас открыл «Наедине с собой» Аврелия.
С первых строк открыл себя наедине с собой у моря жизни. Он тоже долго отлагал все размышленья, но куда там!..
Да, «неизбежно будет несчастен тот, кто не следит за движениями своей собственной души» (Марк Аврелий).
10 декабря, Эльсинор, вечером
Свершилось!
Мы поговорили уж прямо перед представленьем. Мне открылся Гамлет и попросил смотреть за Клавдием, когда настанет сцена смерти короля.
Мне верит принц! Душа в его душе, душа на двух одна всегда едина. Мои волненья отзыв в нем нашли, его – во мне…
Но я не понял сразу все о черных мыслях, кузнице Вулкана в его словах. Но вот когда увидел, я понял подозренья принца. Как слеп был! Нет, я уж подозревал. И Клавдий понял, и Гертруда… Но двор молчал. А Гамлет как собачка был у трона короля с Офелией… И тоже видел ужас смертельный на лице тирана. Все ясно стало вмиг! И желчь разлилась у короля.
И Гамлет понял все. И понял, что я понял.
Змей ядовитый обнаружен лихо!.. Возмездье свой клинок уж обнажило.
Единенье впечатлений, как единенье тел в одной душе. Средь множества волнений они слагают образ полноты и рассекают светом отраженье во тьме густой. Открытой станет суть.
Эринии кружатся над короной. Но как поступит Гамлет? Переворот? Напрасно ли учили нас всему Эразм и Бруно?!
Розенкранц и Гильденстерн – шпионы Клавдия. Все ясно! Снова приползли, наш разговор не дав окончить с принцем.
Вечером читаю Марка Аврелия.
11 декабря, Эльсинор, в уединении
Полоний умер!
Гамлет заколол, как говорят, и тело вдруг исчезло. Все в панике.
Меня призвали в свиту. Мы с королевой к юной Офелии пришли, чтоб успокоить… Она уж не своя… Отец, отец погиб…
Лаэрта к себе позвал король. Может утешенье дать змей искусный только языком коварства, лжи, обмана. Пусть не верит его словам! Я не успею с ним говорить!
Аврелий мне говорит, что Гиппократ, Цезарь, Александр и Сократ тоже погибли. И эта гибель иногда – освобожденье от оболочки, у которой мы в плену. Мы – дух и гений, оболочка – прах и тлен.
Где пристань твоя, душа?
12 декабря, Эльсинор, покидая замок
От Гамлета письмо. Стянуло сети. Он зовет меня, готов открыться окончательно. И чувствую опасность для него. Бумаги королю передадут и без меня. Спешу к нему!
14 декабря, Эльсинор, после возвращения с кладбища
Да, друг спасен! Хоть тут и сам себя он спас!
Я должен был при нем остаться! Нельзя сейчас его уж отпускать надолго. Змеи кругом кишат и норовят на нем поставить точку.
Мы вернулись с побережья, где он остановил злодейское деянье. Показал мне письмо от короля, чтоб по приезду убили принца. Страшно как! Но совершил он действо и теперь свободен!
Скоро придут известья, что казнь совершена.
Вернулись в Эльсинор, чтоб схоронить Полония (аккуратно исправлено: Офелию).
Я все при Гамлете и соглашаюсь с ним, хоть речь его больна и черны мысли. Из праха череп Йорика достал, сравнил его он с Александром, «благородным прахом которого законопатят бочки». Пока могильщики свое простое свершали дело, явился вдруг Лаэрт, напал на принца. Еле их разняли.
А ведь и вправду их судьба теперь похожа…
Король уж попросил следить за принцем. Он удивлен, что Гамлет в Эльсиноре. И, кажется, напуган, разозлен. Ах, старый плут!.. Я б ему ответил, но не теперь. Теперь я нужен принцу.
Мы говорили обо всем, он мне во всем признался. И верю другу, следую за ним.
15 декабря, Эльсинор, после похорон
Все кончено!
Я светом был, но он рассеян, распался мир, где жили мы, и замкнут круг, движение застыло… кругами на воде… И вот уж нет его совсем. А сколько маялось, кружило!..
Спокойно море. В Дании темно.
Я говорил ему довериться чутью, а он мне отвечал: «О, нет: не надо верить в предчувствия. Воробей и тот не погибнет без воли Провидения. Если не теперь, так со временем; если не со временем, так теперь; если не теперь, то вообще когда-нибудь. Надо всегда быть готовым. Со смертью мы все теряем – так не все ли равно, раньше или позже? Будь, что будет!» («Гамлет», Акт V, сцена II). И пошел на примиренье, но не с Лаэртом, а с самим собой.
То путь в могилу.
Я видел все. И поединок, и подмену с чашей, и обмен рапирами… И яд, убивший королеву и Клавдия… Действительно, сей яд, как молвил Гамлет, должен был это сделать… Яд попал в убийцу его отца… Он раненый меня лишь попросил поведать миру правду. Я – свидетель невольный. Тело принца перенесли в его покои, и я один остался с ним под залпы выстрелов. То Фортинбрас брал город. С собою перенесли и чашу с ядом, которую я был готов принять, чтоб с ним последовать, но принц остановил: «И если ты любил меня, то откажись от счастья небытия…» («Гамлет», Акт V, сцена II). Бремя жизни теперь мне тягостнее, но не мог перечить другу, что уходил…
Я записал в его тетрадь все, что сказал он. Принял на себя его завет, апостолом назначен, нет, избран!..
В чем моя вина?..
Предсмертный голос отдал Фортинбрасу, и я поведал людям все немедля: историю судьбы и смерти, дружбы и предательства, голоса и молчания… и предъявил бумагу, подписанную Королем, как раз пришел ответ о совершенной казни.
Сегодня с почестями хоронили Клавдия, Гертруду и Гамлета, принца Датского.
Объявлен траур, и тишина нездешняя спустилась в Эльсинор. А в этой тишине, будто в нее одетый, пишу слова, лелея смыслы со слезами скорби и тоски.
16 декабря, Эльсинор, перед отъездом
Не сплю вторые сутки.
Решил вернуться в Виттенберг, в колыбель Реформации. Да, именно туда, в лучи духовно проникающего света, я спешу, чтобы очиститься, чтобы спастись…
Дневник моего друга беру с собой. Не могу теперь с ним расстаться: в нем, как в Нагорной проповеди, пути земные и духовные пересекаются один в другом, – слово обретает вес, совесть рождает жизнь. Писал когда-то славный Цицерон: «Со смертью людей не погибают (…) их мнения; им, может быть, только недостает того сияния, которое исходило от их авторов». И для того на землю пришли апостолы. Быть может, мне и быть «апостолом» названным?..
Я забираю с собой живой дневник мертвого Гамлета – мой всенощный компас, глас молчащего, которому служил, который меня оставил вот так трагично. Среди его вещей я обнаружил на столе и те слова, что Гамлет сочинил для короля-предателя, что принц вложил в уста актеров-странников; его «Мышеловка», в которую попался Гамлет сам. Игра не задалась. Не заиграться – вот предел мечтаний.
Уеду ночью. Все уже готово.
24 декабря, Виттенберг, сочельник, над дневником Гамлета
Дорогой задержался – труден путь.
Весь Виттенберг поставлен на уши случившимся.
Дневник прочитан, он куда теснее моего. И Гамлет прав: так было нужно. Сопоставлял с Аврелием. Знакомо, живо, свято.
Сегодня Бруно встретился со мною: «Смерть в одном столетии дарует жизнь во всех грядущих веках». И тут мне верить хочется опять, я рассказал ему с Эразмом, как случилось дело. Меня просили дать им перечесть тетрадку Гамлета. Готов ли я? Согласен?
Прочел сегодня у Аврелия: «Не живи так, точно тебе предстоит еще десять тысяч лет жизни. Уж близок час. Пока живешь, пока есть возможность, старайся быть хорошим».
Решился дать дневник – и будь, что будет…
13-14.09.2019