Благодарю тебя, Судьба! Рассказы

СЕДЬМАЯ ЗАПОВЕДЬ

«Не прелюбодействуй»
Кн. Исход, гл. 20
В семь часов утра на столе уже кипел самовар,
пахло свежей стряпней. Мария хлопотала у печки
спозаранку. «Экое счастье – сын приехал из города
погостить на месяц! Жаль, что невестка с 2-х месяч-
ной внучкой не может приехать – не ближний свет –
трое суток на поезде, да 70 км. до деревни!» Валерка
утром рано, как всегда, уехал на велосипеде на речку
искупаться и мать ждала его к завтраку. Он всегда
приезжал с букетиком полевых цветов или с кустика-
ми земляники для неё. Но часы уже показывали 10, а
его все не было. И тут Мария вспомнила: «деревен-
ские говорили будто к Таисье приехала из Ленин-
града дочка, Нинка, одноклассница Валерки. Не к
ней ли заехал сынок?»
До Капустина 3 км. будет. Жара. Мария покрыла
голову новой косынкой (подарок невестки) и по-
шла….
Дорогой она вспоминала, как впервые увидела не-
вестку. Высокая, тонкая в небесно-голубом наряде, с
золотисто-рыжей косой, уложенной вокруг головы, с
огромными черными глазами, она показалась ей чу-
дом, сказочной царевной. Всю жизнь прожившая в
далекой вологодской деревне, сплошь белоголовой и
голубоглазой, где только в конце 60-х появилось
электричество, она понятия не имела о евреях. Весе-
лый нрав и мягкий характер Лены пришлись ей по
душе. Мария полюбила невестку. Фотографию Лены
с дочкой и родителями она поставила на комод ря-
дом с иконой и постоянно молилась за них. Сын шу-
тил: мама ты что же боженьку обманываешь, ведь
они евреи-антихристы. На что она отвечала: Б-гу все
равно, кто они, он видит, что люди хорошие!
Испытавшая на себе боль от мужниных измен, бо-
язнь потерять его (в послевоенной деревне он был
одним из немногих вернувшихся с фронта), Мария
люто ненавидела «гулящих». Неужели сынок пошел
в отца? И она, Мария, теперь будет переживать за
Лену и внучку?
Валеркин велосипед у дома Таисьи она увидела
издалека. На её стук в дверь и крики: Валерка! Нин-
ка! – молчок. Окна высоки – не заглянешь. Озираясь
по сторонам, Мария увидела на террасе швабру: буду
стучать в окна – решила она. Уже на взводе от устало-
сти, от обиды она схватила швабру. Но та зацепилась
за гирлянды сушеных грибов, развешанных вдоль и
поперек по всей террасе. Гирлянды оборвались, гри-
бы дружно посыпались вниз. И тут взору Марии
предстали во всем великолепии плоды нового уро-
жая: сверху до низу на всех полках террасы стояли
разноцветные банки с компотами и вареньями.
Солнце играло в них и казалось, они со своих высот
злорадно посмеиваются над её бессилием. Обида ду-
шила, слезы застилали глаза. Швабра, казалось, сама
взвилась в верх волшебной палочкой, сметая с полок
банки. Они с грохотом летели вниз, разбиваясь о ка-
душки с солениями. По ступенькам террасы лилась
река из компотов, солений, варений, грибов. Бросив
швабру в эту ягодно-овощную смесь, Мария, с чув-
ством выполненного долга матери и свекрови пошла
домой. Шла быстро, через лес. Месть Нинке – прелю-
бодейке (мысленно она всю дорогу материла её) и
предвкушение возвращения домой «блудного сына»
будоражило кровь, придавало сил. Не заметила, как
прибежала домой. У крыльца стоял велосипед Ва-
лерки.
Мария с недоумением смотрела на велосипед, пы-
таясь его мысленно сравнить с тем, у дома Таисьи, и
жуткие мысли роились в её голове… В сельпо поди
все велосипеды одинаковы. Тот – не тот? Как узнать?

КАК СЫР В МАСЛЕ…

«Все бабы в деревне мне завидуют. Ты, говорят,
Марья, теперь богато жить будешь. Сын – ученый, в
институте студентов учит, большие деньги, поди, по-
лучает: ведь 18 лет учился!» – писала мать сыну в
Свердловск. Она гордилась им, деревенским парнем,
в 25 лет ставшим кандидатом математических наук.
Видела его богатым и счастливым.
Ответное письмо невестки было для нее громом
среди ясного неба. Та писала, что зарплата сына, по-
сле защиты диссертации, 175 руб. в месяц. Из нее
они выплачивают взнос за кооперативную квартиру.
Сама невестка – тоже преподаватель института – сей-
час не работает, т.к. дочке 6 месяцев, а в ясли оче-
редь не подошла. Так что еле концы с концами сво-
дят. Такого Мария и в страшном сне не могла б
увидеть. И она решила срочно устранить несправед-
ливость.
«Дорогие мои! – писала она. – У нас в деревне те-
перь житье куда как лучше вашего-то городского.
Вот Венька, одноклассник твой, сынок, – тракторист,
пьянь, а получает 400 рублев в месяц! Я пошла к
председателю. Все про тебя обсказала, какой ты уче-
ный. Так он пообещал, что возьмет тебя в колхоз сче-
товодом. Места у нас в избе всем хватит. Так что бу-
дете, как сыр в масле кататься. Приезжайте скорее!».
______________________________________________________

КАРАКУЛЬКИ

В конце лета муж уехал отдохнуть в деревню, к ро-
дителям. Осенью ему предстояла защита диссерта-
ции по математике. Через неделю после его отъезда
я получаю письмо из деревни от свекрови: «Лена, до-
рогая, любимая! Приезжай сюда скорее. Валерка,
видать, с ума сходит. Говорят, такое бывает с шибко
умными. Целую ночь он сидит в горнице и пишет.
Утром я глянула в его тетрадку, а там сплошь кара-
кульки. Прошу тебя, умоляю, приезжай скорее!».
Так интегралы из высшей математики – «кара-
кульки» – всерьез напугали мою свекровь.

______________________________________________________

БУКАРАШКИ
К празднику сын послал старикам-родителям по-
сылку. Кроме тушенки и твердокопченой колбасы
удалось ему достать две баночки креветок. Письмо
из деревни пришло неожиданно быстро. «Дорогой
сынок – писал отец. – Уж как порадовал ты нас. Боль-
но вкусна колбаска! И за тушенку спасибо. А вот чо за
букарашки в банках? Мать побежала к соседке Зинке
их показать, да той в доме не было. Так мать малень-
ко из банки покрошила ейным курам. А остаток я хо-
тел взять для рыбалки. Поставил банку в сенки.
Утром – глядь, а банка пустая. То ли кот сожрал, то
ли… уж не знаю, чо и подумать… Кота другой день
нигде не видать.
Мать боится не прибежит ли Зинка реветь об ку-
рах, велела мне молчать. Ты уж отпиши сынок, по-
жалуйста, пошто послал нам этих букарашек-то?»

_______________________________________________________

ВОРОТА В РАЙ

Ожидая приезда матери из Вологодской дере-
веньки в Свердловск, сын заранее приобрел билеты
в Оперный театр. Из театра мать пришла взволно-
ванная, восторженная и делилась впечатлениями со
сватьей. «Ой, Поля! Я как зашла в залу – обомлела…
Кругом красный бархат с золотом. Стулья бархатные
– сесть страшно! По стенам кругом сверху до низу
кармашки из бархата, а в них люди стоят, сидят. По-
толок весь в брильянтах сверкает, аж глазам больно.
А на сцене – это ж ворота в рай божий!
Занавесь – бархат красный, блестящий, да такой
ядреный, тяжелый, весь сверкает – переливается. Да
весь в складочку, да по всему верху еще оборочки.
Это сколько ж бархату на такую красоту пошло – экое
богатство! Как его раздвинули – я видать так ахнула
– соседка аж зашикала на меня. А там ещё другие за-
навеси. Шелк прозрачный голубой с розовым колы-
шется как от ветра. Ну чисто небеса райские! И вся
эта красота неземная из бархата и шелка то опустит-
ся, то поднимется, то в стороны раздвинется, то
опять все вместе и всё это благолепие блестит и раз-
ными цветами переливается. Глаз не оторвать!
А чё они там пели, то я не больно то разбирала. У
нас в церкви, да на гулянках еще и получше поют.

ЧТО ЛЮДИ ПОДУМАЮТ?

Митревна (так звали ее в деревне) на седьмом де-
сятке еще работала в колхозе. Жила она одна в боль-
шом доме раскулаченного Федота и рада была, если
кто-то к ней заходил.
– Брат Венька в тридцатые пошел по партейной
линии, щас большой начальник – хвастала она при-
езжей учительнице, покупавшей у нее козье молоко.
– Он завсегда помогал: вот в дом вселил, а нонче па-
спорт мне справил, ни у кого в деревне нет. Гли-ко,
чо тут прописано: Пегова Зинаида Дмитриевна.
С покоса Митревна вернулась поздно вечером, за-
жгла керосиновую лампу (в ее вологодской деревне
Глядково в конце пятидесятых ни радио, ни элек-
тричества не было). Села читать письмо из Сверд-
ловска от внучки Нинки. Митревна вырастила ее
одна. Та в пять лет сиротой осталась: зять Сашка на
Пасху по пьяни сильно избил жену Валентину, – на
гулянке христосовалась с парнем из соседней дерев-
ни. Валя померла, а Сашку посадили.
После школы Нина уехала в город, жила в общежи-
тии, выучилась на повариху и работала в заводской
столовой. А недавно получила комнату в коммуналке.
«Баба Зина, – писала Нинка, – я купила телевизор
«КВН» с линзой и теперь смотрю дома и кино, и те-
атр, и концерты разные».
О таком чуде Митревна назавтра рассказала сосед-
ке. Деревенские решили: то ли Нинка врет, то ли
Митревна спятила.
А через неделю баба Зина уже жарила пирожки с
капустой на коммунальной кухне у Нины в Сверд-
ловске и рассказывала ее соседке Гале:
-Ежли куда далеко ехать, дак я боялася, заплутаю.
Нинка летом кода приедет, повидаемся и ладно. А
тут решилася: нешто помру и эдако чудо не увижу?!
До станции-то 40 верст трястись на лошаде, ладно
ешшо – льна на воз накидали. А оттудова до города
двое суток на поезде, – намаялась.
Электроплитка Зине не понравилась: из печи-то
пирожки покрасивше будут. «Жар тут больно силен,
пригорают», – недовольно ворчала она.
– Ну, тебе не угодишь. Телевизор хоть нравится?
– А то! Кино идет гладко – любо глядеть. У нас вот
привезли впервой «Кубанских казаков». Дак два му-
жика крутили ихнюю динаму. Как они устают, – кино
мутнеет, а то и вовсе гаснет. Тода зовут других кру-
тить. Щас-то передвижки ездиют, с движками. В
Чебсаре, за рекой, все время стучит большой такой
движок, на весь поселок.
– А клуб у вас есть? Где собираетесь?
– Гулянки по праздникам делают в конторе. Веша-
ют большую керосиновую лампу и пляшут «вышиба-
ловку» под гармошку. Всё кончается дракой, лампу
разбивают. А молодые-то, чо ешшо, – Зина смущен-
но улыбнулась, – парень с девкой, поди, как в древ-
ности, «ходят в горе».
– Это как?
– Ой, это скоро не сказать, – пирожки остынут.
Угощайся, бери, которые на тебя глядят. Да ма-
лой-то своей возьми порумянее.
Зина сложила их в тарелку, взяла чайник и пошла
в комнату.
Пила чай из блюдечка с колотым сахаром впри-
куску и любовалась, оглядывая все вокруг: «По-
везло Нинке, – экие хоромы, поди баре жили ка-
кие тут... Потолок-то вон как высоко, а по углам
ангелы летают. Окно большущее – всю улицу ви-
дать. Зеркало чуть не до потолка, ясно, старинное
– рама больно хороша! А на лампе-то, будто юбка
из красного шелка, вся в складочку, а по низу
бахрома, кисточки болтаются, – экое богатство!
Шибко низко над столом, поднять бы – скажу
Нинке. Молодец она, видать, хорошо зарабатыва-
ет. Телевизор, поди, тоже дорогой, чудо тако. На
новой тумбочке стоит и в зеркало глядится, – буд-
то два их, чуда-то. Скоро уж можно включать,
надо приодеться».
Она сняла фартук, накинула на плечи шелковый
платок – подарок Нины – и пошла к зеркалу. Приче-
салась, захватила волосы спереди полукруглой гре-
бенкой. Хотела надеть туфли, но к вечеру ноги опух-
ли и туфли не налезли: «Жаль! Тапочки-то старенькие.
Ну да ладно, под стулом не видно».
Оглядела придирчивым взглядом комнату, поста-
вила стулья к столу, поправила подушки на диване.
Голубую вазу с красными бумажными розами пере-
ставила с подоконника на стол – так красивше, да и
людям из телевизора видать будет. Пущай глядят, –
поди, не хужее других живем.
Затем убрала салфетку, закрывающую экран, и на-
жала кнопку, как учила Нина. Появилась сетка из
кружочков с черточками и музыка. Зина придвинула
стул ближе и стала ждать.
Хлопнула дверь, пришла с работы Нина: «Ухожу в
гости, приду поздно!» Она взяла в шкафу полотенце:
«Я в ванную, а ты...»
Внучка еще что-то говорила, но Зина уже ничего
не слышала, – сетка исчезла, и на экране появилась
красавица.
– Здравствуйте, дорогие телезрители!
– Здравствуй, здравствуй, милая! – кивнула и
улыбнулась ей в ответ Зина.
– Начинаем передачу «Уральские посиделки».
За накрытым столом у самовара собрались наряд-
ные гости: они рассказывали о своей жизни, шутили,
пели, плясали. Играл баянист. Зина тихонько под-
певала, смеялась, аплодировала.
– Деревенским расскажу – не поверят, диво див-
ное, да и только!
На приятный запах за спиной она обернулась:
прямо против экрана перед зеркалом стояла голая, в
одних трусиках Нинка, начесывала волосы и чем-то
брызгала на них.
Лицо бабы Зины Нина увидела в зеркале – оно
было перекошено гримасой ужаса.
– Срам-то како-о-ой! Позорище-е-е! – Зина вско-
чила с криком, обхватив голову руками. – Люди до-
брые, простите дуру бессты-ы-ы-жую!
Спохватившись, нажала кнопку – экран погас.
– Господи, прости-и-и-и! – причитала она, всхли-
пывая. – У людей праздник, а ты с голой задницей
перед ними вертисся – стыд-то како-о-ой! Чо люди-то
про нас подумаю-ю-ют, как жить-то теперича – а-а?!
_________________________________________________________

ДОБРО И ЗЛО

Добро и зло – вечная тема. Раны от встреч со злом
в детстве оставили след в моей душе на всю жизнь.
Наверное, поэтому меня так трогает в людях добро-
та: добрые глаза, улыбка, способность любить и со-
страдать. Непонятно только, почему люди буквально
с детства одни злые, а другие добрые?

Злая Оля
Зимний солнечный денек. Я и Оля – шестилетние
подружки строим во дворе снежную горку, качаемся
на качелях, бегаем, прыгаем, болтаем и смеемся. –
Давай играть в похороны, – вдруг предложила Оля,
глядя на углубление, образовавшиеся в снегу под ка-
челями. – Ложись в ямку, закрой глаза. Я засыплю
тебя снегом, а потом ты меня. Мне страшно, но я по-
корно ложусь. Оля лопаткой сыплет снег с горки на
меня. Холодно, я пытаюсь встать, но Оля не дает,
прижимает меня лопаткой. Снег запорошил лицо,
мерзнут руки, ноги, я дрожу, плачу. А она прихлопы-
вает на мне снег лопаткой и смеется… Спасла мама,
шедшая из магазина. При ее приближении Оля убе-
жала.
В школе мы с Олей, оказались в одном классе.
Училась она средне. Часто, не справляясь с домаш-
ними заданиями, приходила ко мне, и я всегда стара-
лась ей помочь. Так было и в этот раз. Сделав не-
сколько ошибок при решении задачи, она вырвала
лист из тетради и сказала: – Не пропадать же добру,
давай сделаем из него «секретик». (Мы с малолетства,
играя во дворе, любили «секретики»: фантики от
конфет, красивые камешки, рисунки, накрывали
осколками стекол и закапывали в землю около дома,
навсегда забывая о них). Оля, смеясь, диктовала мне
всякую ерунду о девочках из нашего класса, давала
им смешные имена и прозвища. Я поддерживала
игру, писала, даже не вникая в смысл Думала: пусть
потешится, мы ведь это закопаем и все.
Придя на следующий день в класс, я сразу почув-
ствовала что-то неладное. Нина, с которой я сидела
за одной партой, не ответила на мое радостное «При-
вет!». И тут я с ужасом увидела: перед ней лежал ли-
сток из «секретика».

Добрая Таня
Однажды зимой в подъезд нашего дома забрел
щенок. На улице мороз, вот он и грелся под батаре-
ей. Кто-то из жильцов принес ему теплую подстилку,
кто-то мисочку с едой. Так он и прижился у нас. Дети
делились с ним школьными завтраками, а он встре-
чал всех радостным лаем. Весной старший брат Тани
сколотил ему будку и поставил во дворе под балко-
ном. Все любили Тобика, он играл, бегал с нами. Два
раза щенка ловили собачники, но все собирали три
рубля и выкупали его. Летом, когда все дети разъе-
хались в пионерские лагеря, Тобика не выкупили…
Конура стояла пустая с открытой дверкой. Как-то мы
играли во дворе и услышали жужжание: в будке би-
лась об стенки пчела. Вовка захлопнул дверку и ска-
зал нам с Таней: «Если это матка, то к ней прилетит
весь рой и будут носить сюда мед». Вовка был старше
нас, учился уже в третьем классе. «Я буду ходить за
медом с большой банкой, – продолжал он, – а вы со
стаканами». Мы с Таней кивали, соглашаясь. Вскоре
Вовку мама позвала домой, а мы остались играть.
Пчела все жужжала. Вдруг Таня подошла к будке и
решительно открыла дверку. Пчела вылетела. Я ис-
пуганно смотрела то на Таню, то на балкон, где стоял
Вовка:
– Ты че сделала?! Вовка наподдает нам!
– Ну и пусть поддает! Жалко пчелку. Ждет, ждет
деток, плачет. А они летают где-то, ищут маму, найти
не могут. Пусть к ним летит!
– А как же мед?
– А никак!

Добрые и злые взрослые
Управдом Василий Иванович занимал самую боль-
шую, светлую комнату в нашей коммуналке на вто-
ром этаже. Соседи говорили, что он из прежних хо-
зяев дома. В первую мировую войну был ранен,
прихрамывал и ходил с палочкой. На левой руке у
него было только два пальца. Человек интеллигент-
ный, обращался ко всем жильцам на «Вы», а к жен-
щинам – «голубушка», «милая». Обходя квартиры,
звонил или стучал тихонько, а если не открывали
сразу, долго ждал. На грубости не отвечал, старался
всех помирить. Жильцы его уважали, с ним советова-
лись. Когда умерла его жена Вера, сыну их было 12
лет. Василий Иванович один растил Сашу. А в про-
шлом году получил известие, что сын пропал без ве-
сти. Соседи ему сочувствовали, ободряли. Он им всем
помогал, чем мог: что-то ремонтировал, кому-то пи-
сал письма на фронт, получал и приносил продукты
по карточкам. Наша почтальонка Люба, пожилая ху-
денькая женщина, звала его Васей. Зимой, разнося
почту, она заходила к нам на кухню погреться. Сади-
лась к печке, снимала шаль, стряхивая с нее мокрый
снег, и рассказывала что-то. Кто-то из соседок сразу
бросался заваривать ей морковный чай. Иногда она,
заходя в квартиру, шла мимо кухни прямо в комнату
к Васе, и мы понимали: несет что-то плохое. Все по-
хоронки Люба приносила только ему. Он умел под-
готовить родственников, поговорить, утешить, по-
плакать с ними, даже внушить надежду: мол, много
бывает ошибок, вернется. Ненавидела его только
дворничиха Валя – маленькая, толстая, злая и лени-
вая беженка с Украины. Управдом, казалось, боялся
ее: постоянное хамство, крик, мат – коробили его. Он
даже не приказывал ей делать то, что входило в ее
обязанности, а только просил. Мы, дети, не любили
«Вальку», дразнили, прятали лопаты, метлы. Нам ка-
залось, что ей доставляло удовольствие по малейше-
му поводу жаловаться на нас родителям.
Весной 1944 года Василий Иванович объявил, что
семьям фронтовиков разрешили посадить картошку
возле дома. Он выделил всем участки в скверике с
северной стороны, подальше от дороги. Жильцы пу-
стили на посадку всю оставшуюся от зимы картошку,
многие даже очистки с «глазками» сажали. Все лето
трудились: пололи, поливали, хоть лето и так было
дождливое. Радовались, глядя на высокую, густую
ботву. Какое же было разочарование, прямо горе,
когда вышли на уборку урожая: на корнях была кар-
тошка размером с горох! И только Валя ехидно усме-
халась: «Это Васька, вражина буржуйская, вам на-
рочно устроил. Знал гад, что картошка в тени да в
сырости не растет. Ему что? Его сынок к немцам сбе-
жал, а вам детей кормить нечем.» Василий Иванович
ходил, как побитый, с опущенной головой. А потом
пришли к нему из НКВД и увезли. Управдомом ста-
ла Валя. Сразу переселилась из полуподвальной
дворницкой в его большую комнату и стала криком и
матом наводить «порядок» в доме.
______________________________________________________

АМЕРИКАНСКИЙ ПОДАРОК

Это было в первые дни после Победы. Нам домой
принесли огромный мешок, перевязанный шнурком
с картонной биркой. –Американский подарок для се-
мей фронтовиков, – сказала мама, развязывая его.
Она доставала из мешка очень красивые вещи. Я,
шестилетка, никогда таких не видела: яркие, наряд-
ные детские платьица и костюмчики, кофточки,
юбочки, шелковые чулочки – чудеса, да и только! А
когда мама достала вишневое бархатное платье с зо-
лотым поясом и надела его, я не могла оторвать от
нее глаз. Мама кружилась перед зеркалом и смея-
лась. Платье сверкало на солнце, переливалось раз-
ными цветами. Такой красивой и счастливой, светя-
щейся, я маму никогда не видела.
– Если бы у тебя еще были белые волосы, – сказала
я, – то ты была бы царицей!
– А что, царица с черными волосами не бывает?
– Нет, конечно. С черными волосами только «дев-
ка Чернавка».*
Утром мама сняла с антресолей большую старую мя-
тую сумку и стала складывать в нее вещи из американ-
ского мешка. Соседка тетя Лида ждала маму у выхода.
– Мы приедем вечером, а ты слушайся Веру, – по-
махала мне рукой мама, уходя.
– Поехали в деревню менять вещи на еду, – броси-
ла им вслед Вера, тринадцатилетняя дочка тети
Лиды.
Вернулись они вечером. Мама плакала на кухне.
Рассказывала соседкам, как при посадке в поезд, в
толкотне, у сумки оторвалась ручка. Банка сметаны,
которую она выручила за бархатное платье, упала и
разбилась. Я тоже заплакала: мне жаль было, что
больше не увижу маму такой веселой красавицей.
*А.С. Пушкин «Сказка о мертвой царевне…»

УДИВИТЕЛЬНАЯ КОЛБАСА

Прошел только год после войны. Отменили кар-
точки, и в магазинах появились некоторые продукты.
У нас, детей, были в то время свои любимые деликате-
сы: бутерброды из ржаного хлеба с подсолнечным
маслом, солью и луком; пирожные – тот же черный
хлеб (другого не было) с маслом, сахаром. А какие
вкусные «чипсы» из картофельных очисток, жареных,
или высушенных на батареях парового отопления!
Жвачку делали из смолы, которую мы собирали под
корой сосен. Жевали вар – черный асфальт, застыв-
ший на железных бочках. Единственными конфета-
ми были «петушки» – разноцветные самодельные ле-
денцы на палочках. Бутерброд с тоненьким, почти
прозрачным кусочком колбасы был праздничным
угощением.
Однажды во двор вышла незнакомая девочка в
нарядном платье и блестящих красных туфельках.
Она очень отличалась от нас: длинная коса с бантом,
сумочка на ремешке, перекинутом через плечо. А мы
все ходили коротко остриженными, носили одинако-
вые коричневые сандалики. Девочка села на скамей-
ку, достала из сумочки пакет. Она кусала большой,
толстый, розовый ломоть колбасы. И вообще без хле-
ба! Я смотрела на колбасу и не верила своим глазам:
разве так можно?! Ведь живот заболит, а вдруг отра-
вится. Мне стало ее жаль: наверное, у нее дома нет
хлеба.
_________________________________________________________

СОЛДАТ КОЛЯ

Ах, война, что ты сделала, подлая…
Булат Окуджава

В конце войны в нашем доме в полуподвальной
каморке рядом с кочегаркой поселился солдат Коля,
вернувшийся с фронта инвалидом. Раньше вместе с
бабушкой он проживал на третьем этаже в большой
светлой комнате. Там висели огромные старинные
картины в позолоченных рамах, у окна с тяжелыми
бархатными шторами стоял рояль, на котором часто
играла бабушка.
Когда я, семилетняя девочка, увидела Колю после
возвращения его с войны, он показался мне старым
и страшным. Безногий, сидя на доске с колесиками,
он ехал по двору, отталкиваясь от земли « колобаш-
ками», похожими на утюжки. Шел дождь, и тело-
грейка на нем промокла, была вся в грязи. Ушанка
надвинута низко на лоб, лишь светились глаза на за-
росшем щетиной лице. Соседка Зоя жалела его: «Он
ведь совсем не старый, всего-то двадцать лет парню,
сразу после школы ушел на фронт и подорвался на
мине».
Дворовая малышня любила инвалида Колю. Зи-
мой он пек картошку в горячей золе из кочегарки и
угощал нас. Для детворы делал бумажные игрушки:
самолетики, прыгающих лягушек, смешных чело-
вечков, лодочки, которые мы весной пускали по лу-
жам. Мальчишки всегда окружали его, рассматрива-
ли ордена, расспрашивали о войне. А летом все мы
ходили в Колиных пилотках из газет.
То, что случилось с ним в тот солнечный майский
день 1946-го года, мне не забыть никогда.
… Мы с подружкой идем из школы. Около булоч-
ной видим очередь – отоваривают хлебные карточ-
ки. У входа старушка просит милостыню, молодая
женщина торгует «петушками» – разноцветными ле-
денцами на палочках. Часто там сидит наш Коля. Он
всегда пьяный и играет на немецкой губной гармош-
ке.
Позади нас раздаются удары медных тарелок ду-
хового оркестра: похоронная процессия медленно
движется по центральной улице в сторону кладби-
ща. Впереди – грузовик с откинутыми бортами, на
ковре за гробом сидит девочка лет восьми. Одной ру-
кой она держится за памятник – железную пирамид-
ку со звездой. За машиной солдаты несут красные
подушечки с орденами. А по тротуару рядом с про-
цессией едет на каталке Коля. Его не узнать: чисто
выбрит, светлые кудряшки выбиваются из – под пи-
лотки, на отглаженной гимнастерке сверкают орде-
на. Он видит нас с подружкой, достает из кармана
«петушок» и протягивает нам. «Вместе воевали», –
кивая на машину, грустно так говорит и катит даль-
ше на кладбище.
А мы поворачиваем за угол нашего дома. Вдоль
улицы тянется траншея, в которую укладывают во-
допроводные трубы. Нас останавливает вкусный за-
пах кофе, и мы заглядываем в ров – там работают
пленные немцы. Все они в синих робах, на головах
– шапочки. Молоденький милиционер разливает им
в железные кружки кофе и выдает бутерброды с сы-
ром. И хлеб не черный, клейкий, который мы полу-
чаем по карточкам, а белый, пышный! И сверху тол-
стые ломти желтого сыра. Мы не можем оторвать
глаз от этой еды, стоим, как вкопанные.
Тем временем с кладбища возвращается Коля. Он
совсем пьяный, поет. Привлеченный, видимо, аро-
матом кофе, подъезжает к краю траншеи и что-то
громко кричит немцам, перемежая немецкие слова с
русским матом. Плюет в них и, вытирая рукавом сле-
зы, грозит «колобашкой». Милиционер пытается его
отогнать, но Коля не слушает, продолжает кричать,
плакать, махать руками. Милиционер наклоняется к
нему, протягивает руки, чтобы откатить тележку.
Коля вдруг с размаху ударяет ему по руке «колобаш-
кой». Тот вскрикивает от боли и с силой пинает ка-
талку, на которой сидит Коля. Тележка прыгает по
вывернутым булыжникам мостовой, переворачива-
ется и Коля падает лицом на камни. Его поднимают,
из носа и рта течет кровь, вся гимнастерка с ордена-
ми – в крови. Мы с подружкой ревем. Всех прогоня-
ет милиция.
… Больше Колю никто не видел.
P.S. Тогда, после войны в городе было много таких
инвалидов на самодельных колясках. Пьяные, гряз-
ные, заросшие, они обращались к людям, просили
милостыню. Потом, как-то одновременно, исчезли.
Позже, в рассказе Юрия Нагибина «Терпение» я
прочитала, что их всех сослали на остров Валаам, об-
рекая на постепенное вымирание. А пленные нем-
цы, о которых заботился, защищая их права Между-
народный Красный Крест, благополучно вернулись
к себе домой. Известно, что правительство СССР, в
отличие от других стран, не подписало Конвенцию о
содержании военнопленных от 29 июля 1929 года. И
сотни тысяч наших солдат, попавших в плен, гибли
от непосильного труда, голода и болезней, во время
войны в немецких лагерях, а после войны – в совет-
ских. «У нас нет пленных, есть только предатели», –
таков был принцип Сталина.
_________________________________________________________

«ЯВЛЕНИЕ ХРИСТА»

Сонную тишину отдела технической информации
завода нарушил резкий протяжный телефонный зво-
нок – междугородний. Трубку взял начальник.
– Ответьте Бакуриани, – громко звучал голос теле-
фонистки, – вызывают Лешкову.
Я подскочила к телефону.
– Галка! Прилетай срочно в Бакуриани на две не-
дели. Билет бери до Тбилиси, а оттуда до гостиницы
автобусом. Я встречу. Все расходы мои, отпразднуем
8 Марта.
Моего близкого друга Бориса, известного в Сверд-
ловске хирурга-кардиолога, все сотрудницы видели
– он иногда встречал меня с работы. Они слушали
доносившийся из трубки приятный баритон и наде-
ялись, что шеф наложит вето на это мероприятие:
очередной отпуск я уже отгуляла.
Начальник увидел мольбу в моих глазах:
– Ну что, Галина Алексеевна, будем оформлять
отпуск «без сохранения на содержание»*, – сострил
он.
…В Бакуриани я приехала рано утром, а уже после
завтрака мы с Борей в полной горнолыжной экипи-
ровке стояли у подножья горы в очереди на подъем-
ник. Белоснежные вершины гор на фоне ярко-голубо-
го неба, тающее облачко луны, «мороз и солнце»!
– А потом отметим твой приезд – нас пригласил в
гости Сандро, мой пациент.
– Пациент из Грузии?
– У нас «мост дружбы». Грузины в Свердловске ле-
чатся, а мы у них отдыхаем. Сандро ко мне на стол
попал со смертельным диагнозом, а теперь на лыжах
катается. Подарил мне старинную икону Христа с
надписью «Моему спасителю и чудотворцу».
Я смотрела на Бориса – он катался без шапочки –
вьющиеся темные волосы обрамляют узкое смуглое
лицо, бородка, нос с горбинкой – совершенно би-
блейская внешность. И вообще, какой-то он не от
мира сего: необыкновенное благородство, боязнь
обидеть кого-то, скромность. А как умеет радовать
всех сюрпризами, подарками! О нем говорят «хирург
от Бога» – и он действительно творит чудеса: дарит
людям жизнь, возвращая совершенно безнадежных
с того света. Может ночью сорваться из дома, чтобы
проверить состояние больного после операции. Па-
циенты на него молятся, а все коллеги любят добро-
го, безотказного, самоотверженного «чудотворца» –
Бориса Иосифовича.
«Пир горой», устроенный благодарным Сандро,
затянулся до вечера. На улице похолодало, пошел
мокрый снег с дождем. Я в теплой куртке, а на Боре
– только легкая ветровка. Хозяин заботливо накинул
ему на плечи длинный плащ с капюшоном, и мы
пошли в гостиницу.
Борис был здорово навеселе, шел покачиваясь,
опираясь на меня. Я споткнулась в темноте, и мы
вместе упали на какую-то старую сломанную дере-
вянную скамейку.
– Сиди и жди! – я привязала Бориса шнурками от
его капюшона к верхней планке скамейки, чтоб не
ушел, не заблудился. А сама побежала в гостиницу
позвать кого-нибудь из его друзей на помощь.
Когда мы с Левой подошли к скамейке, она была
пуста.
…Ночная дежурная первого этажа гостиницы,
полная пожилая женщина дремала в мягком ста-
реньком кресле. В длинном темном коридоре, где
она сидела, было только два светлых пятна: одно – от
стоявшей на тумбочке лампы, другое – свет с лест-
ничной площадки.
Этери работала здесь днем горничной, а раз в не-
делю дежурила. Уставшая за день, она мечтала но-
чью отдохнуть, брала с собой вязание. Клубок ниток
бросала в корзину для бумаг, чтоб не укатился. За
ночь успевала связать совсем немного: засыпая, спу-
скала петли и начинала считать их снова.
Стук, доносившийся с лестницы, разбудил ее. Она
приподнялась с кресла и увидела в конце коридора
движущийся на нее темный силуэт человека, распя-
того на кресте.
«Христос воскрес!» – прошептала она и упала в
кресло…
Борис шел по длинному коридору гостиницы и
нес на плечах планку от скамейки, к которой был
привязан, придерживая ее раскинутыми в стороны
руками. Брел, стуча концами планки по стенам. На
шум выскочил полуголый мужчина, отвязал планку
от капюшона и отвел Бориса в комнату.
Этери все крестилась и шептала: «Христос вос-
крес!»
Когда мы с Левой забежали в комнату, «Христос»
крепко спал в кресле.
А рано утром следующего дня, 8 Марта, Борис
ушел с проводником Резо в горы и возвратился в го-
стиницу весь в снегу, с охапкой эдельвейсов. Первой
его встретила Этери: «Воистину воскрес!» – смеялась
она. Троекратно поцеловала, перекрестила его и с
букетом пошла домой с дежурства.
К сожалению, наши пути с Борисом разошлись.
Но память хранит до сих пор тот вечер, воскресшего
Христа и букет эдельвейсов, который он положил на
тумбочку возле моей кровати. Эти горные цветы, как
заветные подснежники из сказки «Двенадцать меся-
цев», стали одним из множества других чудес, сотво-
ренных им для людей, которых он так любил!
А через пять лет я узнала, что Борис погиб при
аварии самолета санавиации. Летел ночью спасать
человека.
Наверное, где-то в небесах решили, что Христос
должен быть один.
_______________
* Отпуск без сохранения содержания – т. е. без оплаты.

__________________________________________________________

МАТЕРИНСКИЙ ИНСТИНКТ

Канада. Летнее воскресное утро. Неяркое север-
ное солнце пробивается сквозь вековые сосны, сере-
брит гладь озера. На берегу большой дом с бассей-
ном и парком. «Живут же люди!» – завидовала я в
молодости киногероям «Санта-Барбары». А теперь
так живёт моя младшая дочь Танечка, успешная биз-
нес-леди, счастливая жена и мать троих моих люби-
мых внуков.
Всё семейство уехало кататься на лошадях в горы. А
я сижу на веранде, завтракаю и смотрю по телевизору
«Жди меня». Немолодая женщина, вытирая слезы
скомканным платочком, рассказывает, как в юности
оставила в роддоме сына и уже много лет безуспешно
ищет его, переживает: с кем он, где, как ему.
Сердце защемило: такая участь ожидала и меня.
Господи! Как мучительно думать об этом. Неужели
никогда не избавиться от этих воспоминаний?
Какое страшное время было в моей жизни!
* * *
Прошло два года после развода с мужем, а боль не ути-
хала. Очень его любила, считала гением, боготворила. Он
– типичный учёный, эрудит. Но «человек в себе». А я всё
пыталась его понять, влюбить, достучаться, достичь...
Одиночество в полной мере ощутила после отъез-
да дочки на учёбу. Вечерами дом встречал меня тём-
ными окнами: никто не ждёт, никому не нужна.
Однажды случайно познакомилась с интересным
мужчиной. Вот, думала, будет свет в окошке. Борис
на шесть лет моложе меня. Добрый, открытый, ще-
дрый. Влюбился, как мальчишка. Просил выйти за-
муж, родить ребёнка.
Мне бы радоваться, а душа молчит. Его компли-
менты, ласковость, заботливость казались приторны-
ми, а спокойствие, какая-то правильность – скучны,
порой раздражали. В общем – не влюбилась. Ничего
в жизни менять не собиралась, тем более рожать в
тридцать семь! Но и расставаться не хотела, пугало
«женское одиночество».
Летом отдыхали в Болгарии. Всё было чудесно!
Вскоре поняла, что беременна. Взяла направление
на аборт. Ему ничего не сказала.
Как-то утром готовлю завтрак на кухне.
– Зоя, ты не видела квитанцию? На столе вчера
оставил.
– Посмотри у меня в сумке. …Нашёл?
…Тишина. «Там направление!» – молнией удари-
ла тревожная мысль.
Глянула в прихожую – так и есть! Борис сидит на
обувной полке, опустив голову, держит направление.
Не говоря ни слова, закрылся в ванной. Я готова
была к чему угодно – ждала обвинений, обид. Вы-
шел, – меня потрясло: волосы мокрые, в глазах такая
обречённость, голос дрожит.
– Ты только роди, моя мама поможет, она так ждёт
внука!
Говорил о любви, убеждал, просил. Стало жаль
его. «Я предательница, обманщица!» – думалось мне.
Хотелось обнять, успокоить, приласкать. Показа-
лось, что люблю: он же близок, дорог. А утром пошли
в загс.
Беременность проходила тяжело, несколько раз
лежала на сохранении. Врач предложила путёвку в
санаторий для беременных. Вернуться решила на
два дня раньше срока – хотелось отметить свой день
рождения дома.
Вхожу в комнату и… как в анекдоте: «Надо было
телеграмму послать» – Борис голый в обнимку с де-
вицей… У меня потемнело в глазах – больше ничего
не помнила. Пришла в себя – лежу на диване, на го-
лове мокрое полотенце. За столом соседки судачат:
«…говорил, что его дипломница, что консультиру-
ет», «…несколько раз их видела в подъезде». Первая
мысль: «Ненавижу! И его, и всё, что нас связывает!»
Мужа выгнала. На его записки с объяснениями,
мольбами о прощении, клятвами – отвечала одно:
«Жить с тобой не смогу никогда».
Днями неподвижно лежала на диване. Навязчивое
видение той сцены вызывало желание убить нена-
вистный плод, – как ребёнка я его не воспринимала.
Только как напоминание об его отце и сейчас, и в бу-
дущем. Боль глушила успокоительными и снотворны-
ми. Приходила подруга, ругала: «Ты с этой химией
родишь «неведому зверушку», урода, понимаешь?!»
Она видела, что я уже на грани, и записала меня на
приём к юристу Института охраны материнства и
младенчества (ОММ) посоветоваться. Шла я туда, как
на эшафот. Пожилая женщина выслушала всё:
– В вашем состоянии лучший и, пожалуй, един-
ственный выход, который я могу предложить, – оста-
вить ребёнка здесь, в родильном отделении. У меня
есть знакомая семья, оба врачи, люди состоятельные.
Им за сорок, бездетные. Хотят взять грудничка от
хороших родителей. Сразу уедут за границу. Поду-
майте. Если решите оставить, то на роды приедете
сюда. Ребёнка вам не покажут, перевяжут грудь, и
уйдёте домой.
Так всё и было… бы!
Родила я в пятницу вечером. Ещё лежала на катал-
ке, когда ко мне наклонилась врач:
– Выходные полежите в отделении, а в понедель-
ник придёт наш юрист, подпишете отказ.
Меня удивило, что говорила она так спокойно, как
о чём-то обыденном.
Ощущение на следующее утро было потрясающее –
эйфория! Позади душевные и физические муки – кош-
мар последних месяцев, будто очистилась от скверны,
от какой-то грязи. И теперь начнётся новая жизнь без
ожидания чего-то страшного. Представлялось: снова
любимая работа с поездками по стране, интересным
общением, горные лыжи, заграничные путешествия…
В ванной комнате смотрела на себя в зеркало и
любовалась: из-за депрессии сильно похудела, живот
исчез – будто и не было ничего. С лёгкостью на душе
позвонила подруге и сообщила, что всё позади.
Днём мамашам принесли малюток на кормление.
Мне, понятно, нет. Лежу, и как-то тревожно стало:
«А если врачи, которые возьмут моего ребёнка, раз-
ведутся? А если с ними что-то случится?» Во время
вечернего кормления я вышла в коридор. Навстречу
медсестра везёт пустую каталку: всех детей раздала
мамочкам. И так громко, грубо:
– Мамаша, почему не кормите? Где дитё?
– Мне не принесли.
– Как фамилия?
– Леонова.
Она открыла дверь в процедурную, откуда доно-
сился плач:
– Галя, у тебя ребёнок Леоновой?
– Да. Написано: матери на кормление не давать. У
девочки отит.
Во мне что-то оборвалось, стало жарко, я опусти-
лась на кушетку. «Господи, это моя доченька плачет,
у неё болит ушко, она голодная!»
– Позовите врача! – вырвалось каким-то стоном.
– Врач только дежурный. Что случилось? – испуга-
лась сестричка.
Я стала срывать с груди бинты, но они не поддава-
лись, крепко замотаны.
– Позовите дежурного!
– Она на третьем этаже. Позвоню сейчас.
Я не могла ждать – понеслась наверх. Влетела в
незапертую дверь ординаторской и кинулась к вра-
чу: плакала, просила снять скорее бинты, дать горя-
чей воды, молока, разрешить покормить дочку. «Су-
масшедшая», – удивлённо смотрела на меня женщина.
Врач кому-то звонила, что-то выясняла. Хмури-
лась, качала головой. А я пила, стуча зубами по сте-
клу стакана.
Вскоре сестричка принесла в палату мою малыш-
ку. В каком-то беспамятстве я прижимала этот тё-
плый комочек к груди, гладила, целовала, плакала и
пыталась сцедить ей в ротик хоть капельку молока.
Не хотела отдавать медсестре, и она поняла, остави-
ла.
Утром на душе было спокойно: доченька сосала,
причмокивая. Щёчки розовые, такая хорошенькая.
Спасибо тебе, Господи!
Вечером позвонила маме, всё рассказала ей. Рань-
ше не хотела волновать, зная, что она тяжело больна.
– Ты правильно сделала, – услышала в ответ. – Я
уверена: девочка будет счастливой.
* * *
Шум, топот и ржание лошадей, разговоры, смех
прервали воспоминания – моё семейство возврати-
лось с прогулки.
– Бабулечка! – Бежит ко мне внучка. – А что ты пла-
чешь? Что у тебя болит? Давай я подую – и пройдёт.

СУМОЧКА

От сумы да от тюрьмы не зарекайся.
Народная мудрость.

«Врагу не сдаётся наш гордый Варяг…» – отстуки-
вают каблучки по асфальту. Я любуюсь своим отра-
жением в витринах: модная стрижка, голубое джин-
совое платье, красные лаковые туфельки и такая же
сумочка через плечо – хороша!
Моё появление в «любящем» коллективе после
двухдневного тюремного заключения должно быть
впечатляющим!
В учительской многолюдно – день выдачи зарпла-
ты. Приветливо здороваюсь и занимаю очередь. Все
взгляды – на меня: картина «Не ждали»…
– Галя, пиши объявление! – шутя приказываю се-
кретарше, – «Сегодня в 17.00 в актовом зале школы
состоится встреча с заключённой Алёшиной Л. Явка
обязательна». А сверху припиши красным: «Не про-
пустите. Удовольствие гарантировано!»
Из учительской зашла поговорить к старшему вос-
питателю Виолетте.
– Извини, в районо вызвали. Подожди меня здесь,
очень важное расскажу! – уходя, попросила она.
Оставшись одна, расплакалась: «За что? Почему со
мной такое?»

Начало
Всё ведь начиналось так хорошо.
Год назад моя жизнь сделала крутой поворот: из
инженера-конструктора – в «инженеры» детских душ
– воспитателя.
– У вашей Машеньки очень хорошие данные, от-
дайте её в балет, – настойчиво рекомендовала мне
воспитательница детсада, бывшая балерина. – В го-
роде есть школа искусств с интернатом. Там препо-
дают балерины нашего оперного театра, и дети тан-
цуют в спектаклях. Школа-десятилетка, хорошее
общее образование.
Я отправилась туда. Захожу в кабинет директора.
Из-за стола поднимается мне навстречу крупный
мужчина лет сорока пяти-пятидесяти. Его полное,
лоснящееся лицо, узкие глаза под толстыми стёкла-
ми очков – всё улыбается.
«Нравлюсь!» – мелькнуло в голове.
– Приёмные экзамены окончены. Что ж вы так
поздно пришли?
– Не знала ничего о школе.
Он расспросил о семье, образовании.
– Инженер, и музыкант, и французский знаете –
очень хорошо. Вот что я могу предложить. Уволи-
лась воспитательница, а через два дня надо прини-
мать класс. Если вы согласитесь поработать у нас этот
год, я возьму вашу дочку. Понравится работа – оста-
нетесь, нет – вернётесь на свою.
Первого сентября я познакомилась со своими се-
миклассниками, а Машенька пошла в первый класс. Ра-
бота показалась интересной: вот моё призвание! Здесь
смогу отдавать детям то, чему научилась. Всё преобра-
зую, одомашню в этом скучном, казённом интернате!
Навела уют в спальнях и в игровой комнате: сши-
ла красивые шторы, принесла из дома самовар и
устраивала вечерние чаепития с беседами по душам,
о книгах, кино. А как мы веселились в праздники:
придумывали балетные миниатюры, инсценировали
песни под мой аккомпанемент. На школьных кон-
цертах и конкурсах мои ребята удивляли талантами,
были лучшими. Директор и учителя хвалили класс
(я помогала всем по математике, сольфеджио, фран-
цузскому). Родители на собраниях благодарили. Но
главное – я чувствовала любовь детей: они открыва-
лись мне, доверяли свои секреты, советовались. Я
знала о проблемах и радостях каждого. Работала с
удовольствием, старалась выглядеть красиво.
Одна ложка дёгтя была в этой бочке мёда – мою
дочь невзлюбила её учительница Светлана Викто-
ровна: постоянные записи в дневнике, двойки, при-
дирки, ругань. Машенька не хотела идти в класс.
Я решила посоветоваться с Виолеттой. Она жен-
щина прямая, даже грубоватая (работала раньше в
детской колонии), но доброжелательная.
– Не знаю, что делать.
– Теперь мне ясно, откуда ветер дует, – улыбну-
лась она своей догадке. – Неделю назад в школу при-
шла инспектор районо и показала анонимку на тебя:
«…в школе работает воспитатель без педобразова-
ния и непедагогическими методами добивается…» и
так далее. Я не хотела тебя расстраивать, думала,
кто-то из зависти. А это Светлана! Она давно и безна-
дёжно влюблена в директора, ревнует.
– Вот оно что! Недавно он подошёл ко мне в вести-
бюле. «Знаете, – шутит, – почему день защиты детей
1 июня? Потому, что 31 мая дети приносят домой та-
беля за год!» Смеёмся. И вдруг вижу стоящую рядом
Светлану с таким перекошенным, злым лицом.
– А у тебя с ним роман?
– Нет, просто добрые отношения, симпатия – не
больше.
– Светлана – мстительная, её не любят, змеёй на-
зывают.
– А что мне с Машенькой делать?
– Не обращай внимания. Маше шесть лет. Оста-
вишь её на второй год – пойдёт к Нине Ивановне, –
хорошая учительница.

Следствие
Увидев в почтовом ящике повестку в милицию «в
качестве свидетеля», очень удивилась.
– Вы подозреваетесь в краже сумки с деньгами в
сумме 250 рублей, – следователь положил передо
мной папку «Дело №…». Я в шоковом состоянии чи-
таю заявление Ольги – потерпевшей. Якобы, заби-
рая в субботу дочку Лену домой, она забыла на её
кровати сумочку. Когда хватилась и вернулась, сум-
ки там не было. Перелистываю показания перво-
классников (написаны взрослым почерком) о том,
что сумочку взяла Маша (она живёт в одной комнате
с Леной) и отдала её мне.
«Ночью воспитательница будила меня и девочек, го-
ворила про какую-то сумочку. И Светлана Викторовна
на уроках про это спрашивала», – рассказала мне Маша.
Я побежала к адвокату.
– Помогите мне написать жалобу прокурору на не-
законные методы ведения следствия.
– Прокурор и следователь сидят в соседних каби-
нетах, вместе пьют. А вы хотите одному жаловаться
на другого? По-моему, даже дочь следователя учится
в вашей школе.
Я почувствовала себя в западне, в капкане.
Утром меня разбудил настойчивый звонок в дверь.
На пороге стояли милиционер и две соседки.
– Вот ордер на обыск и понятые.
Он мельком заглянул в шкаф и ушёл. Я от стыда
не могла смотреть на соседей. «Воровка», – наверня-
ка решили они.
Через два часа по вызову пришла в милицию. Сле-
дователь встретил меня у входа в кабинет.
– С вашей дочкой сейчас работал психолог. Со-
гласно его выводам, вы будете арестованы на двое
суток и помещены в следственный изолятор. Пока. А
дальше – следствие покажет.
Я впала в ступор, в обречённость: будь что будет,
мне уже всё равно, всё безразлично.
Во дворе милиции увидела машину с кузовом в
виде огромного металлического контейнера. В одну
из множества ячеек (размером в человеческое тело)
поставили меня. Пошевелиться в ней было невоз-
можно. Дверь захлопнулась, и я очутилась в полной
темноте. В этом ящике меня возили долго, думала,
задохнусь. Хлопали дверки других ящиков – собира-
ли арестованных по городу.

СИЗО
В следственном изоляторе (СИЗО) заставили
сдать очки, шнурки от обуви, пояс и завели в камеру.
На нарах сидела молодая женщина. От пережито-
го ужаса меня била дрожь, я плакала.
Обед – железная миска с водой, в которой листики
капусты гонялись за рыбьими костями, и кусок хле-
ба. Я не могла есть.
– Поешь, больше ничего не дадут. Это не тюрьма,
там нормально кормить будут. За что тебя?
«Подсадная утка», – решила я и ответила:
– Обвинили в краже, а я понятия не имею об этой
сумочке.
– Ну, не реви. В тюрьме не так, как здесь. Там и
кровати, и стол, и тумбочки. Семью заведёшь – ты
баба ладная, сразу понравишься.
– А ты уже сидела?
– Да, по малолетке. А как с Вовкой сошлась, вот
уже пять лет вместе работаем.
– Воруете?
– Ну да. Если в ресторане – я одна. В троллейбу-
сах, автобусах – с Вовкой вместе.
– И что, не ловят вас?
– Ловят. У нас свой «следак» в ментовке. Меня
возьмут – Вовка утром там сидит. «Следак» видит
Вовку – значит, меня взяли. Он идёт, берет моё дело.
Вовка ему тыщу – он меня отмазывает.
– А что же здесь сидишь?
– Влипли. «Следак» в больнице. Выйдет – отмажет.
Соседка закурила – я закашлялась.
– Ну, ты мне весь кайф портишь! Иди к параше,
изображай больную – тебе плохо, рвёт. Реви, кашляй,
чо угодно делай!
Она отчаянно стучала кулаками в дверь, кричала
матом:
– Начальник, …, баба подыхает, …! Зови, …, вра-
ча, …!
Вошёл милиционер с медсестрой. В медпункте
она измерила мне давление, дала таблетки, потом го-
рячий чай с сухариками и велела лечь на кушетку,
где я уснула.
Утром в СИЗО пришёл следователь.
– Откуда у вас на сберкнижке появились сто ру-
блей?
– Я отдавала их подруге, просила купить плащ в
Москве. Она не купила и вернула деньги.
– Кто подруга, её координаты?
На следующем допросе я не узнавала следователя.
– Скажите спасибо своей подруге – она так хвали-
ла, защищала вас.
Через полчаса я вышла из СИЗО.

Сговор
Уже стемнело, когда Виолетта пришла из районо.
Она включила настольную лампу, приготовила нам
кофе. И вот оно – обещанное важное:
– Пока ты была в тюрьме, я переговорила с ноч-
ными дежурными, с родителями, с детьми. Чувство-
вала: Светиных рук дело. И точно!
Виолетта налила кофе в чашки, подала с печеньем
и продолжала:
– Ольга потеряла свою сумочку в троллейбусе по
пути домой в субботу. Бегала в троллейбусный парк,
искала. В понедельник утром по дороге в школу по-
делилась этим несчастьем с папой Вали Царёвой.
– Зачем же она пошла на такой обман?
– Вот и я думала. И стала копать дальше. Прижала
кое-кого, не скажу, обещала. И узнала! Ольга, придя
в школу, поплакалась Светлане Викторовне на своё
горе. Разговор был приблизительно такой. Учитель-
ница спросила: «А вы уверены, что потеряли сумочку
в троллейбусе?» – «Да, я ведь билеты покупала, день-
ги в сумке брала». – «Жаль, – посочувствовала Свет-
лана и намекнула: – Если в школе забыли, то вам воз-
местят убытки. А вы напишите заявление, что забыли
у дочки в спальне. Вернулись, а её уже украли. Ниче-
го ведь не теряете. Вам компенсируют потерю – про-
пажа в стенах школы». Учительница настаивала – ну
как отказать?! Ольга написала под её диктовку.
А дальше уже Светлана Викторовна и её подруга
– воспитательница постарались. И ночные допросы,
и внушения детям пошли в ход. Света подключила
знакомого из милиции. Вот так и состряпала против
тебя «дело»: якобы Маша взяла оставленную в ком-
нате сумку, отдала её маме, и вы с ней ушли домой.

Суд
Весь «судебный процесс» длился полчаса.
Родитель Царёв пересказал суду слова Ольги о по-
тере ею сумки в троллейбусе.
«Главный свидетель» обвинения шестилетний
Коля, который «видел Машу с сумочкой», пришёл с
папой. «В то время Коли вообще в школе не было. Я
его забрал в субботу утром после третьего урока, мы
торопились в деревню на свадьбу», – заявил суду
мужчина.
«Свидетельница» – воспитатель класса, подруга
Светланы, «заболела» и в суд не явилась.
«Потерпевшая» Ольга краснела, путалась, потом
отказалась отвечать на вопросы.
Из заключительных слов судьи я поняла, что при-
знана невиновной.
До сих пор храню выписку из решения суда:
«Оправдана за недостаточностью улик».
Адвокат потом объяснил: в случае полного оправ-
дания я могла бы требовать компенсации ущерба.
_________________________________________________________

ВЫСОКАЯ ДОЛЖНОСТЬ

Кому из нас, так называемой интеллигенции в СССР
– рядовым инженерам, врачам, педагогам, не приходи-
лось сталкиваться тогда с отсутствием возможности
комфортно отдыхать семьёй на море? Всё, что было до-
ступно, – это хибарка во дворе, комнатушка на всё се-
мейство, еда в забегаловке, кусочек пляжа, занимать
который надо чуть ли не с вечера. Несмотря на все не-
удобства, каждое лето мы ехали «с милого севера в сто-
рону южную» в отпуск оздоравливаться.
Как большинство приезжих, мы начали отдых с
поиска жилья. На доске объявлений, у которой тол-
пился народ, я прочла: «В пионерлагерь требуются
уборщицы».
То, что в стране всеобщего среднего и бесплатного
высшего образования постоянный дефицит убор-
щиц, я знала по собственному опыту. Сама в трудные
времена, имея два высших образования, подрабаты-
вала труженицей ведра и тряпки в Управлении Ме-
тростроя. Помимо хорошей зарплаты, я ещё получа-
ла дефицитные продукты. Физическая нагрузка
позволяла сохранять стройность фигуры, а в свобод-
ной от напряжённой умственной работы голове в
эти часы рождались стихи и рассказы. Я даже горди-
лась этой профессией, которой не страшны никакие
кризисы, сокращения, увольнения. Для многих из
нас это была палочка-выручалочка.
Мы с дочкой решительно направились по указан-
ному адресу в пионерский лагерь «Алые паруса» для
детей нефтяников Севера. То, что мы увидели, пре-
взошло любые ожидания: на берегу моря четырёхэ-
тажный белоснежный корпус с лоджиями походил
на океанский лайнер. Его окружал роскошный парк,
в котором расположились концертный и спортив-
ный комплексы, игровые площадки, фонтан с цвет-
никами и т.д. Над этим великолепием парила прият-
ная музыка. Зайдя в здание, я оторопела: мраморные
колонны, люстры, паркетные полы – дворец!
В кабинет директора входила почти на цыпочках.
И опять была удивлена. Небольшая светлая уютная
комната – никаких штор, рядов стульев, ковров. Ря-
дом с письменным столом – чайный столик. Несколь-
ко застеклённых стеллажей, несколько мягких сту-
льев. Из-за стола навстречу мне вышел загорелый
спортивный юноша с чертами лица типичного пред-
ставителя народов Севера. Улыбка, казалось, никог-
да не сходила с его лица, приоткрывая белые зубы.
Это была сама доброжелательность. Директор при-
гласил меня сесть и, просмотрев мои документы,
предложил работать пять дней в неделю с шести до
восьми часов утра. Комната и питание – бесплатно,
зарплата – по окончании срока. «Если вас устраивает
– оформляйтесь!»
Когда мы попали в отведенную нам комнату с лод-
жией, новой мебелью, телевизором, я пошутила:
«Комнату будем сдавать, а спать – в лоджии».
Работа была не трудная, но не для брезгливых –
четыре туалетных комнаты на одном этаже. Даже
сейчас таким могут любоваться только гости в пятиз-
вёздочных отелях: импортная сантехника, стены от-
деланы плиткой в цветочках, полы отполированы до
блеска, вентиляция и ароматизация воздуха.
Мои дети не раз бывали в летних лагерях, но ниче-
го подобного там не встречалось. «Вот что делает
нефть!» – часто приходило мне в голову в этом лагере.
Обычно я справлялась с работой быстрее поло-
женного времени. Это было хорошей утренней раз-
минкой. А целый день – море, желанный комфорт,
фрукты, санаторное питание.
Столовая для сотрудников (весь обслуживающий
персонал и дирекция питались вместе) скорее напоми-
нала ресторан. Столы, с белыми скатертями, красивой
посудой, накрывались заранее. Но больше всего удиви-
ли меня очень интеллигентные лица сидящих за стола-
ми. Такие мне доводилось лицезреть только в институте
на заседании учёного совета, да в филармонии на симфо-
нических концертах. И действительно, как я потом уз-
нала, многие из сотрудников оказались людьми извест-
ными: гроссмейстер, певец, музыканты, художник,
супруги-чемпионы страны по бальным танцам и т. п.
Они руководили кружками и спортивными секциями. С
некоторыми из них я подружилась, так что приятное
общение дополняло отличный отдых на море.
Дочку сразу же взяли в пионерский отряд. Она
участвовала во всех кружках и мероприятиях, была
совершенно счастлива.
Два летних месяца пролетели быстро. Получив хо-
рошую зарплату, я пошла к директору, чтобы побла-
годарить его и, по возможности, договориться о рабо-
те на будущее лето. Правда, решила попросить взять
меня в следующем году дворником или садовником –
очень хотелось работать в парке на свежем воздухе.
Директор открыл мою трудовую книжку и прочёл
вслух:
– Старший научный сотрудник. Степени не имее-
те? – лукаво улыбнувшись, спросил он. – У нас на
этих должностях работают только кандидаты и док-
тора наук. Так что защищайтесь и приезжайте!

ПЕРВЫЙ БИЗНЕС

Cреди дорогих сердцу фотографий в нашей изра-
ильской квартире висит раритет советской эпохи.
Это шуточный подарок мужу на день рождения от
сослуживцев – талон на один литр спиртного в кра-
сивой рамке. Поклонником «зелёного змия» он не
был. Наоборот, в нашей семье никто не пил, именно
потому и произошла в горбачёвские «безалкоголь-
ные» времена эта история.
Тогда на полках домашней кладовки скопилось
десятка два бутылок водки и вина, купленных по та-
лонам.
В день рождения деда собрались родственники,
друзья. Запас алкоголя выставили на стол. После
первого тоста с шампанским стали разливать кому –
водку, кому – вино. Прозвучала вторая здравица в
честь дедушки, все одновременно из рюмок и бока-
лов выпили и… с удивлением, недоумением устави-
лись друг на друга: в бутылках была в о д а! Я с ужа-
сом поняла: это проделки нашей доченьки. В это
время она была в пионерском лагере, что и спасло её
от сиюминутной расправы. Нас выручили соседи –
поделились своими запасами.
По возвращении домой, дочка, поняв, что отпи-
раться бесполезно, с присущим ей юмором сообщи-
ла: «Я, если хотите знать, выполняла постановление
ЦК партии «Пьянству – бой!» и успешно наладила
безотходное перепроизводство алкогольной продук-
ции в безалкогольную». Маша видела, как за ремонт
сантехники в квартире мы расплачивались с масте-
рами ЖЭКа спиртными напитками, и продолжила
эту «производственную» связь. Она продавала слеса-
рям, работавшим в подвале нашего дома, дефицит и
требовала возврата чистых бутылок и неповреждён-
ных крышечек. Дальнейший процесс зависел от цве-
та напитка: белый – наливалась вода, другие – чай.
Готовая продукция закупоривалась с помощью при-
способления, взятого у тех же слесарей, и аккуратно
расставлялась на полках кладовки.
Скромный бизнес позволял Маше удовлетворять
постоянно растущие потребности. Так начиналась
карьера ныне очень успешной бизнес-леди в Канаде.

ТРАГИЧЕСКИ ЖЕНАТ

В командировку я ехала с Викой, сотрудницей.
Разговорились.
– Развод пережила без особого стресса, – делилась
с ней. – Больше замуж не хочу. Конечно, хорошо бы
найти вторую половинку, но только для «свободного
полёта».
– Хочешь, познакомлю? Твой ровесник, высокий,
красивый. Мы были соседями по коммуналке. Сей-
час он с моим мужем в университете работает. Дис-
сертацию защитил. Интеллигент до мозга костей. Но
с личной жизнью – беда.
– Женат?
– Женат… трагически.
– Все бабники так женаты, по их словам.
– Он не бабник. Раньше был маменькин сынок. А
теперь… не подкаблучник, а скорее «сынок жены».
– В чём же трагедия?
– Он с матерью в пятьдесят восьмом году приехал
в Свердловск из Китая, из Харбина, белоэмигранты
они. Дед – царский генерал. Ника сразу в универси-
тет поступил, ему семнадцать исполнилось. А вскоре
мать заболела – слегла. Тонька-соседка привезла ей
сиделку из деревни, свою родственницу. Не девка –
гренадер, под два метра ростом. Лицо длинное, зубы
крупные, кривые – что-то лошадиное, точно. Стриж-
ка короткая, ну чисто мужик. В деревне её звали
«Валька-гермафродит». Веру, больную, как пушинку
поднимала, на балкон выносила. По дому всё делала,
хозяйственная, чистюля. И, знаешь, добрая. Матери-
лась так смешно, беззлобно.
После смерти матери Ника совсем растерялся,
плакал как ребёнок, такой наивный, беззащитный.
И вдруг сюрприз: Валя беременна. Выясняется, что
ей только шестнадцать!
– Женился?
– Тонька застращала: «Посажу, буржуйское отро-
дье!» Вот и женился. Дочка у них. Вчера он к мужу
на день рождения приходил.
– С женой?
– Нет, никуда с ней не ходит, стесняется, видно.
Она домработница, нянька, снабженка, в гастрономе
работает. Так-то.
– Да, действительно несчастный.
– Вот и пожалей. Познакомить?
– А как?
– Приходи седьмого ноября. После демонстрации
он с мужем к нам придёт.

Праздничный вечер. За столом вся семья Вики…
и Ника – я вижу только улыбающиеся мне навстречу
добрые серые глаза… Потом он играл на пианино
Шопена, а мне хотелось плакать. Потом я пела под
гитару романс «Не уходи». Танцевали…
Гуляли по ночному городу, любовались салютом,
говорили… Молчали, целовались. Я сразу почувство-
вала, что Ника из тех, о ком говорят: «Не от мира
сего». Романтичный, сентиментальный. Такое благо-
родство во всём, деликатность… Человеческий анти-
квариат. Наши встречи, любовь захватили меня – не-
ужели всё это может кончиться? Я боялась даже
думать об этом.
Как-то летом моей дочке дали путёвку в пионерла-
герь. «Хочешь, и твоей Олечке достану?» – предло-
жила я Нике. Девочки уехали в лагерь вместе.
В первый же родительский день мы отправились
к детям втроём: Ника, Валя и я, на их машине.
– А чо ты своего мужика не взяла? – первый во-
прос Вали.
– Он в командировке. (Ника объяснил ей наше
знакомство: я жена его однокурсника.)
Валя как-то сразу расположилась ко мне, благода-
рила за путёвку: «Приходи в гастроном завтра, я тебе
продуктов дам». Она и потом иногда звонила, пред-
лагала дефицит.
Однажды мы встретились вечером в универмаге,
она предложила: «Пойдём ко мне, мужа дома нет. Я
тебя шоколадным ликёром угощу, первый раз полу-
чили. Вкуснятина!»
Сидим мы с ней, дефицит пьём, дефицитом заку-
сываем. Обе уже весёленькие.
– Мне домой пора, дочка одна.
– А мужик где?
– Кто его знает, он у меня гулящий, – выкрутилась я.
– Мой не гуляет. Он – импотент.
– А как… (от неожиданности я поперхнулась) Как
же ты… (хотела сказать: родила)?
– У меня такой классный мужик есть – Славуха! Я,
ещё как из деревни приехала, с ним сошлась. Он у
нас во дворе в «молочке» работал. Потом пивом тор-
говал в ларьке у главпочты, может, видела? Здоро-
вый такой, рыжий! Щас грузчиком в гастрономе ра-
ботает. Бухает…
Домой я шла в ужасном состоянии от опьянения и
услышанного. Подумала даже, может и дочка этого
Славухи?
Нике, конечно, ничего не сказала. Зато поведала
всё лучшей подруге Ларисе. «В Новый год у брата
свадьба. Помоги со спиртным», – воспользовалась
она. Я позвонила Вале, и та всё устроила.
Через пару дней встречаю на улице Валю.
– Ты, оказывается, спишь с моим мужем, подруж-
ка?! – спрашивает с усмешкой.
Я онемела.
– Мне Лариска проболталась, – спокойно говорит,
миролюбиво. – Ладно! Меня-то хоть не выдашь?
Дочка ведь у нас.
___________________________________________________________

С ДЕРИБАСОВСКОЙ – НА ГЕРЦЛЬ

Ой, не спрашивай, будешь иметь что слушать.
Про вопрос «ехать – не ехать». Чтоб он сильно
меня волновал тогда, за двадцать лет раньше, – так
нет. На повестке дня не стоял. За «ехать» – это как
раз про дочку. Училась в Израиле. Очень хотела в
армию, солдаткой. Её дело – я не вмешивалась. Но
скучала за ней сильно – это правда.
Надумала сама лично посмотреть, как там люди
живут, – лучше, хуже? Приехала. Гуляю, настоящая
туристка. И что, ты думаешь, я вижу своими глаза-
ми? Что Израиль – это что-то! Можешь мне пове-
рить! А как наши люди там поустраивались, – дай им
бог! Чтобы манна с неба кому-то сыпалась, так лично
я не видела. А вот про молоко с мёдом – совсем даже
не майсы*.
Конечно, и цорес** тоже хватает. Вот взять хотя
бы праздники и шабаты, а их там через два дня на
третий. И если у тебя нет машины, то эти дни ты
тихо сидишь дома. Почему тихо? Чтобы соседи не
думали, что ты, не дай бог, делаешь работу. А ехать к
дочке, или в гости, или ещё куда-нибудь, так даже не
мечтай и не бери в голову. Ничего ж не ходит: ни
автобусы, ни электрички! Как тебе это нравится? А в
мои скоро пятьдесят сидеть в праздник камнем –
точно не про меня. Это, конечно, за «не ехать».
Потом потихонечку начинаю себе думать: может,
есть какие-никакие варианты в этой жизни? Почему
бы, к примеру, не выйти замуж за приличного чело-
века, пожилого прынца со всеми удобствами, с ма-
шиной? В таком разе где угодно жить можно.
Накупила русских газет. Объявления, что с сер-
дечком, – это про знакомства. Мужчины в них – меч-
та всей моей жизни. Есть даже академаи.*** По-на-
шему, наверно, академики. Звоню. И что ты думаешь?
Все женихи, герои моих красивых снов – клиенты
брачных бюро! А за лично их увидеть хотят, как за
брильянты, – плати и бери на пробу. Ну, что ты на
это скажешь? Тебе смешно? Ага, думаю, сейчас бегу
покупать ваших женихов, – так нет!
Собрала пачку своих лучших фотографий. На обо-
роте каждой – моя реклама и телефон. Гуляю себе по
Алленби в Тель-Авиве со списком брачных агентств.
Я им говорю: «Оставьте у себя мои фото, – может,
какой ваш клиент западёт… Отблагодарю, конечно».
Женихи хотели меня уже назавтра. Вечерами хо-
дили в кафе, гуляли. Делала им кастинг. Что за хи-
хи? Это совсем не то, что думает твоя дурная голова.
Это конкурс на почётное звание моего мужа. Сказать,
чтобы там было что-то особенное, так нет. Не шле-
мазлы****, но и не «Ах!». Не моё счастье.
Но мужа себе я таки нашла. Не заморского прын-
ца, нет. Московского короля! Вдовца. Да такого вид-
ного – бывший лётчик! Где нашла? А на дороге. Чтоб
я так жила! Прямо на дороге. Случился теракт. По-
лиция людей не пускает. Стою в толпе, как раз возле
его машины. Разговорились.
Уже двадцать лет наговориться не можем.
______________
* Шутки (идиш).
** Горе (идиш).
*** Человек с высшим образованием (иврит).
**** Сумасшедшие (идиш).


ГОРЬКИЙ ОПЫТ
(Быль)

Говорят, источник мудрости – опыт, источник
опыта – глупость. Это про меня. Конечно, у каждого
свои «грабли», но, может быть, и мой опыт пополнит
копилку чьей-то мудрости.
Я приехала в Израиль по туристической визе на-
вестить дочку-солдатку. Повидала страну, решила
подзаработать. Объявление в газете показалось на-
ходкой: «Требуется помощница по хозяйству с про-
живанием» – то, что надо! Цифра 1000 долларов в
месяц околдовала. Это же туры по Франции, Италии,
по обеим вместе – манила реклама на той же страни-
це, мечта!
Дверь отворила женщина лет пятидесяти, такая
высокая и полная, что заслонила собой весь проём.
«Гаргантюа!*», – я даже отступила, здороваясь.
– Ципора! – неожиданно тонким голосом предста-
вилась хозяйка.
Ципора на еврейском «птичка». Наверно, «страус»
– мысленно улыбнулась я.
– Сын с семьёй год назад переехал на съёмную
квартиру, – она показывает мне пустые хоромы, – с
тех пор не видимся. Живу одна.
«Довела, не выдержали, – понятно».
Запущенность шестикомнатного пентхауза меня
удивила: ворох грязного белья и одежды в ванной,
паутина на потолках, тёмные пятна сырости на сте-
нах, грязные окна, закопчённая кухня. Настоящее
«Федорино горе»!**
Заметив мой шок от увиденного, Ципора пыта-
лась успокоить:
– До Песаха осталась неделя. Уберём, наготовим
праздничной еды и будем отдыхать: гулять по набе-
режной, купаться, смотреть телевизор, есть вкусно-
сти – райская жизнь!
– Что ж ты, богачка, не наняла помощницу для
уборки раз в неделю?!
Мне бы сразу догадаться: жадная Горгона*** – и
бежать…
А я, не теряя времени, засучила рукава.
Работала с шести утра до двенадцати ночи: убира-
ла, чистила, гладила, готовила еду для Песаха, – кру-
тилась на пятой космической скорости. Краткие пе-
редышки Ципора пресекала моментально.
Перед сном ещё исполняла ежевечерний ритуал:
погружала «Птичку» в ванну, мыла, а потом «из боло-
та тащила бегемота», смазывала кремом и укладыва-
ла в постель.
Покоя не было даже ночью:
– Помассируй ноги! Завари траву, чернослив!
Принеси йогурт!..
Рабства с унижением и издевательством вкусила с
лихвой
На седьмой день каторжных работ пентхауз было
не узнать: солнечные зайчики улыбались на белос-
нежных стенах, мебель и ковры вспомнили свой
цвет, в шкафах благоухали выглаженное бельё и оде-
жда. В кухню вернулись «Федорины-Ципорины бе-
глецы», холодильник с трудом сдерживал напор бес-
численных яств.
Квартира помолодела, а я постарела и похудела на
семь килограммов! Проклинала Италию вместе с
Францией – «быть бы живу»! Мечтала только об од-
ном: дотянуть до наступления шабата. И вот наконец
пятница!
Оставалось три часа до первой звезды на небе.****
Ципора залила пятна на полу какой-то резко пахну-
щей зелёной жидкостью и велела их оттирать. У
меня слезились глаза, закружилась голова. Я выбе-
жала на балкон подышать… и упала в кресло. Мне
плохо, тошнит. Сквозь шум в ушах различаю её крик:
– Если больная, то зачем нанималась?! – и что-то
ещё...
…Но я уже не реагировала – в глазах потемнело,
наверное, теряла сознание.
– Домывай полы и убирайся! – услышала, придя в
себя.
Позвонила дочке на военную базу. Просила прие-
хать за мной. Я уже поняла, что нужна была хозяйке
только для аврала перед Песахом.
– Заплати мне за неделю, – говорю, собирая вещи.
Что тут началось!
– Это ты должна мне платить! Ты у меня жила…
Ты туристка, заявлю в полицию – вылетишь из Из-
раиля! Посажу!..
Звонок в дверь прервал её визг.
– Шабат шалом! – приветливо улыбаясь, вошла
моя Яночка, такая худенькая, с большим рюкзаком и
автоматом. Поставила всё у двери и начала склады-
вать мой скарб в рюкзак. Узнав, что хозяйка отказы-
вается заплатить даже за неделю, дочка попыталась
говорить с ней на иврите. Но Ципора, на взводе,
продолжала кричать про туристку… про полицию…
– Заплати маме! – грозно прервала её Яна.
Она побледнела, насупилась – я её такой никогда
не видела.
И тут Горгона бросается в атаку: огромное тело
колышется, поднятые вверх руки угрожающе машут
болванками кулаков. Стокилограммовая озверевшая
масса с криком: «Убирайтесь, а то…» – движется на
нас.
– Убью, гадина! – Я схватила автомат.
«Птичка» от неожиданности мгновенно «сдулась».
Где воинствующая Ципора?
Она открыла ключом из большой связки потай-
ной ящик в шкафу и несколько раз пересчитала
шесть стошекелевых купюр.
Мы покинули «поле боя».
______________
* Гаргантюа (фр. здоровенный) – очень толстый, великан,
обжора, персонаж сатирического романа Ф. Рабле «Гаргантюа и
Пантагрюэль».
** «Федорино горе» – сказка К. Чуковского.
*** Горгона – женщина-чудовище в греческой мифологии. В
переносном смысле – злая женщина.
**** …до первой звезды на небе – время начала шабата и
запрета на выполнение любой работы.


КЛИН КЛИНОМ…

Пролог
Криминальная история нашей свердловской квар-
тиры началась в «лихие» 90-е после смерти моей
мамы. Семидесятилетний папа, проживший с ней
полвека счастливым подкаблучником, без «каблуч-
ка» растерялся. Мне пришлось взять его судьбу в
свои руки. Брачное агентство «Надежда», к моему
удивлению, ухватилось за клиента, и вскоре я полу-
чила более тридцати писем «невест» от сорока до
восьмидесяти лет. Главными козырями «жениха»
были квартира и пенсия ветерана войны. Наш вы-
бор пал на шестидесятилетнюю вдову с квартирой и
маленькой пенсией, так как она никогда не работала.
На первое свидание я отправила папу по высшему
разряду: на такси, с тортом и букетом цветов. Домой
он приехал через два дня за вещами. Я собиралась
уезжать и решила на какое-то время сдать эту квар-
тиру в аренду.

«Праздник жизни»
Первый съемщик квартиры Дима, бывший до-
цент, кандидат технаук, променял обнищавшую нау-
ку на хлебную должность директора городского рын-
ка. Человек семейный, разбогатев, завел любовницу
и свил ей гнездышко. Через месяц я пришла за
арендной платой и квартиру не узнала. О евроре-
монте понятия не имела, а то, что увидела, меня по-
трясло: подвесной потолок в виде звездного неба, со
встроенными светильниками; пол – мягкое, пуши-
стое ковровое покрытие; раздвижной зеркальный
шкаф. Посреди комнаты – круглая кровать, склады-
вающаяся в полукруглый диван. Вдоль всей его
стенки – подсветка, рядом – два мягких пуфа и бар. А
белоснежная итальянская кухня с огромным им-
портным холодильником! На столе в красивой посу-
де – ломтики красной рыбы, маслины, в соуснице
плавают какие-то морские каракатицы, в вазе – све-
жие фрукты (зимой!).
Дима предупредил, что на выходные они улетают
на Мальдивы:
– Я установил охранную сигнализацию и видеона-
блюдение.
У подъезда его ждал джип с шофером и телохра-
нителем.
«Побывала на экскурсии «Праздник жизни» – по-
думала я, уходя.
Но – «недолго музыка играла...» Диму убили в бан-
дитской разборке за владение рынком, подруга съе-
хала. Шикарная квартира ждала нового клиента, те-
перь уже по соответствующей цене...

Артур
...И он объявился. Импозантный мужчина кавказ-
ской внешности, лет пятидесяти, вышел из иномарки.
– Артур Магикян! – Он гордо выложил передо
мной документы своей фирмы, паспорт с московской
пропиской. – Открываю здесь отделение. В квартире
буду жить один, семья в Ереване.
Я слышала, что все боятся сдавать жилье кавказ-
цам: мол, сдашь одному, а к нему приедут родствен-
ники, друзья – не выселишь. Но Артур, такой респек-
табельный, располагал к себе. Мы оформили договор
аренды.
– Въеду в квартиру только через месяц, с первого
сентября, а в залог оставляю триста долларов.
Он отсчитал деньги. Я дала расписку.
В начале августа я надолго уезжала в Израиль, по-
этому познакомила Артура с моей дочкой Верой, жи-
вущей в соседнем доме:
– Возьмете у нее ключи и будете платить ей за
аренду.

Угрозы
В августе того года в России грянул экономиче-
ский крах. Артур за ключами не пришел, и Вере при-
шлось искать жильца уже по низкой цене.
Студентка университета Оля, поселившаяся в
квартире, не верила своему счастью!
Прошел месяц. Вере позвонил Артур:
– Из-за дефолта бизнес невозможен, снимать квар-
тиру не буду. Срочно вышли мне триста долларов в
Харьков на Главпочту, до востребования.
На ее возражение посыпались угрозы: тебя изо-
бьют, изуродуют и т. п.
Узнав об этом, я очень испугалась. Жуткие карти-
ны рисовались в сознании: темный двор, идущая
поздно вечером с работы дочь и нападающие на нее
злодеи-кавказцы... В тот же день выслала триста дол-
ларов Артуру и успокоилась.

Захват
…Оказалось, что напрасно. События разворачива-
лись, как в фильме ужасов...
Оля собиралась утром на лекции, когда в дверь
квартиры позвонили. В глазок она увидела хдень-
кую, белокурую девушку: «Я соседка». Оля открыла
дверь. За «соседкой» вошел высокий молодой кавка-
зец с большой клетчатой сумкой и кожаным «дипло-
матом». Он закрыл за собой дверь и по-хозяйски
снял с вешалки ключи. Испуганная Оля бросилась к
телефону, но блондинка выхватила трубку.
Кавказец достал из «дипломата» бумаги:
– Я сейчас тебе всё объясню. Вот договор об арен-
де этой квартиры. Мой дядя Артур снял ее для меня
с первого сентября. А вот расписка хозяйки, что она
получила триста долларов залога за съем. Поняла?!

«Моя милиция…»
Оля с чемоданом и рюкзаком позвонила в дверь
Вериной квартиры. Сонная Вера испугалась, увидев
свою постоялицу в слезах:
– Идем в милицию, опорный пункт рядом.
Молоденький дежурный слушал растерянных, пе-
ребивающих друг друга, плачущих девчат с полуу-
лыбкой, поигрывая авторучкой, постукивая ею по
столу.
– Я вам помочь ничем не могу. Идите в суд – там
разберутся. Только не вздумайте заниматься самоу-
правством, открывать квартиру, выбрасывать их
вещи. Вас обвинят в воровстве, – бросил он вслед
уходящим девушкам.

Поиск
Узнав об этом в Израиле, я поняла, что теряю
нашу квартиру.
От переживаний – «что делать?!» – поднялось дав-
ление, попала в больницу.
Лежу под капельницей и думаю: «Что заставит Ар-
тура освободить квартиру? Милиция не помогла, суд
займет годы. Остается действовать его же оружием.
Надо найти Артура, его дом в Ереване». Я знала, что
в СНГ во многих городах есть национальные общи-
ны: грузинские, чеченские, армянские и прочие.
«Отыскать в Израиле армян со связями в России,
Украине, Армении? Нереально».
«Армянские рестораны!» – вдруг осенило меня.
Вернувшись из больницы, нашла в журнале рекламу
армянского ресторана «Арарат». «Как объяснить ре-
сторатору, почему я ищу его соотечественника? Нуж-
но сообщить что-то очень важное, трогательное... Но
что?»

Эврика!
И придумала: «Родственнику Артура, живущему в
Израиле, нужна срочная помощь!» Сказались дни,
проведенные в больнице. Хитрость? Обман? Но –
клин клином вышибают…
Волнуясь, я набрала номер телефона.
– Ресторан «Арарат», – услышала приятный муж-
ской голос с акцентом.
– Я медсестра из больницы «Каплан». У нас в отде-
лении лежит старик, армянин. Он в тяжелом состоя-
нии. Ему предстоит операция. Никого из близких в
Израиле у него нет. Единственный родственник Ар-
тур Магикян сейчас в Харькове. Артуру пятьдесят
лет, его семья живет в Ереване. Старик очень просит
найти Артура и его семью. Надежда только на вас.
Поможете?
– Оставь, дорогая, свой номер телефона. Тебя как
зовут?
– Лена, – выдумала я.
Через два дня раздался звонок.
– Лена? – Я сразу узнала голос ресторатора. – За-
пиши, милая! – Он продиктовал адрес и номер теле-
фона семьи Артура в Ереване.
Я не верила удаче!
А на следующий день:
– Здравствуйте, Лена! Это Артур, вы меня искали?
– Искала, дорогой Артурчик! Совсем забыл ты
Людмилу Семеновну из Свердловска?
В трубке – молчание, сопение, кашель.
– А мои армянские друзья быстро нашли тебя и
дом твоей семьи в Ереване (я четко прочла адрес).
Он им очень понравился. Просят передать тебе: если
твои «родственники» не освободят сегодня же мою
квартиру в Свердловске, то завтра освободится твоя
в Ереване! Ты, надеюсь, всё понял, дорогой?
– Д-д-да, я-я в-в-всё вы-ы-ясню, всё с-с-с-де-де-
лаю…
– Сегодня же!

Эпилог
Освободили.

________________________________________________________

«СЛЕДОВАТЕЛЬ ПО ОСОБО ВАЖНЫМ ДЕЛАМ»

В дверь звонили так, как при пожаре или другом
бедствии. В квартиру влетела Эля – моя соседка, пен-
сионерка. Полы расстёгнутого халата, накинутого
поверх ночной рубашки, развевались на сквозняке.
Тыкая пальцем в бумагу, сквозь плач, она пыталась
объяснить, что случилось. По слову в оранжевом ква-
драте я поняла, что это счёт от телефонной компа-
нии «Оранж». Итоговая цифра в нём была действи-
тельно огромная – 5000 шекелей за один месяц.
Когда всхлипывания прекратились, Эля начала рас-
сказывать.
Дочь, уехав за границу, оставила ей свой «мобиль-
ник». Пользоваться им Эля так и не научилась – оста-
вила в ящике стола. Прошло больше года, и она уз-
нала из рекламы, что мобильный телефон можно
продать.
В магазине, куда она пришла, её очень любезно
обслуживал молодой красивый продавец. Он долго
проверял аппаратик – разбирал, собирал и, наконец,
вернул его, сказав, что не годен и можно выбросить.
Эля опять положила телефон в стол, надолго за-
быв о нём. И вот!.. Она достала из кармана халата
злосчастный аппарат. Номер на нём и на счёте был
тот же.
Мы пошли в магазин. Красочный рекламный щит
у входа приглашал продавать и покупать телефоны.
За прилавком стояла молоденькая израильтянка. По
её словам, никто другой здесь никогда не работал.
Тут Эля совсем скисла, села на уличную скамейку
и расплакалась. Я с трудом уговорила её пойти в по-
лицию и всё рассказать.
Пожилой, очень полный полицейский объяснил
нам суть обмана: «фокус-покус» был в том, что прода-
вец вытащил из аппарата Эли сим-карту, вставил её
в другой и говорил, или продал, отдал – поди знай.
Ищи иголку в стоге сена! Но полицейский внёс наше
заявление в компьютер и выдал бумагу с номером
дела о мошенничестве.
Вечером Эля слегла с приступом гипертонии.
Меня возмутила безнаказанность наглого мошенни-
ка. Так жаль было Элю! И тогда я решила взяться за
поиск вора сама, хотя о работе сыщиков знала только
по детективам и фильмам. С бумагой из полиции я
поехала в фирму «Оранж», где получила распечатку
всех звонков – 67 листов на 5000 шекелей. Неделя
ушла на изучение, обобщение наиболее часто встре-
чающихся номеров, выяснение их владельцев. Наи-
большее число бесед адресовалось на номер телефо-
на того самого магазина: именно он красовался на
рекламном щите. Я его сфотографировала.
Чтобы разузнать о владельце магазина и продав-
це, я решила посетить их конкурентов. Уж они-то
«знают своих врагов в лицо». В Реховоте несколько
подобных магазинчиков. В первом же мне рассказа-
ли, что Гоги – владелец магазина и сейчас лечится в
клинике для наркоманов. А пока там торгует его
жена. Так неожиданно легко для меня выяснилось
имя мошенника и основной объект его звонков из
клиники – жена.
О результатах проведённого «дознания» я расска-
зала изумлённой Эле. Решив, что собранных данных
достаточно для изобличения вора, мы снова отпра-
вились в полицию.
Тот же полицейский с неохотой взял мою папку с
добытыми доказательствами и стал лениво переби-
рать её содержимое. По мере просмотра интерес его
рос у нас на глазах, он что-то подчёркивал маркером,
задавал вопросы. Неожиданно, удивлённо посмо-
трев на меня, сказал:
– Очень профессионально!
– Так она в России была следователем по особо
важным делам! – пошутила Эля.
Вдруг этот пожилой грузный усталый служака
встал, выпрямился. Казалось, сама жизнь проснулась
в нём: в глазах заиграли искорки, щёки порозовели,
лицо осветилось улыбкой. Он с восхищением смо-
трел на меня. Потом вышел из-за стола и крепко по-
жал мне руку.
На следующий день Элю пригласили в полицей-
ский участок на опознание. Красавец Гоги сидел в
наручниках с поникшей головой и с чековой книж-
кой.

ВОВРЕМЯ ОСТЕПЕНИЛСЯ
(Из жизни «веселого и находчивого»)

Мне 35! Ё-моё! В «Одноклассниках» увидел зна-
комые рожицы. Большинство, как и я, – дважды
эмигранты – после Израиля многие из них уехали в
Америку, Канаду, Германию или возвратились в
Россию.
Я обратил внимание, что наиболее успешными
стали те, кто были наиболее «трудными» (по поняти-
ям педагогов), а среди своих соучеников слыли «весе-
лыми и находчивыми».
В первый год действия программы НААЛЕ* из
России в Израиль в полурелигиозную школу-интер-
нат приехал целый класс – двадцать четыре челове-
ка. Дети-первопроходцы. Отбирали в программу
пятнадцатилетних – умных, но не слишком благо-
разумных, то есть не маменькиных сынков. Ведь
дети уезжали одни, на три года, в чужую страну, в
неизвестность. Да и отпускали родители только та-
ких, которые выживут в любых условиях, не запла-
чут по маме.
Я же прилетел в Израиль с родителями, на флаге
эмиграции которых было написано – для твоего
счастливого будущего! А подразумевалось – от греха
подальше!
Тогда, в начале 90-х, я был типичным одесским
«весельчаком» и на уроках в школе находился гораз-
до реже, чем в дворовых компаниях, где, понятное
дело, преподавали то, чему в школе не учат. При
этом от отцовской ругани и маминых слёз я защи-
щался, как мне казалось, очень умными словами: «А
Эйнштейн тоже был двоечником!»
В общем, увезли меня в Израиль буквально из за-
решёченной детской комнаты милиции.
Здесь от ощущения полной свободы, безнаказан-
ности, безнадзорности я просто ошалел, хотелось
даже закричать: «Спасибо товарищу Пересу* за наше
счастливое детство!»
Родителям моим – скрипачке-маме и биологу-папе
– пришлось вкалывать с утра до ночи на стройках ев-
рейского капитализма. Иногда папа пытался учить
меня жить. Но как только он доставал ремень, я вы-
таскивал сотовый телефон и для охлаждения папи-
ного порыва симулировал звонок в полицию – за-
ступницу от родительского гнева. Ай да законы в
Израиле! Здесь дети – святое! Что бы они ни вытво-
ряли – их не тронь! И они творят такое, что моим
одесским пацанам и не снилось! В общем, я был со-
вершенно счастлив!
Но вот родители мои – совсем наоборот! Видя, что
райская жизнь в земле обетованной им не светит, ре-
шили податься в Америку. Мой протест был «гласом
вопиющего в пустыне».
Вот так я оказался на Брайтоне. Какова же была
моя радость, когда я встретил здесь почти весь кон-
тингент Одесской детской комнаты милиции. Кореша
повзрослели и заматерели. Я был принят с распро-
стёртыми объятиями! Когда понял, что попал в насто-
ящую преступную группировку, – было уже поздно.
Меня «подставили», и грозил конкретный срок.
Спасло несовершеннолетие и то, что родители во-
время подсуетились и сплавили меня обратно в Из-
раиль в религиозную школу для перевоспитания. С
ребятами из России я быстро нашёл общий язык в
прямом и переносном смысле – стал их переводчи-
ком.
Однажды к нам в школу в качестве вожатых при-
слали двух солдаток-израильтянок. Понадобился пе-
реводчик, и меня попросили им помочь. Надо было
написать английскими буквами русские слова, необ-
ходимые для работы: подъём, на зарядку, в синагогу
и т. д.
Ну как тут было удержаться? Я вспомнил весь сло-
весный запас шпаны с Молдаванки и Привоза и со-
ставил прекрасный словарик двум командиршам.
Они, ничего не подозревая, заучивали слова, а я, ста-
рательно жуя жвачку, чтобы не хохотать, расставлял
ударения, поправлял произношение. У девчонок в
комнате до утра горел свет – учили выражения!
А утром мы с друзьями поднялись чуть свет и ста-
ли свидетелями того, как милые девушки громко бу-
дили детей отборным русским матом с израильским
акцентом.
На этом мои проделки не закончились. Первый в
жизни «русских» детей пасхальный седер*. Меня по-
садили за стол с десятью девочками для ведения се-
дера и перевода. Раввин прочел молигву и после сло-
ва «Лехаим» (за жизнь) все подняли бокалы, а я
громко перевел: «За милых дам!» Раздался оглуши-
тельный хохот!
Директор не понял юмора и потребовал от роди-
телей забрать меня из школы. Я снова вернулся в
Америку.
Сильнее религии на моё перевоспитание в Амери-
ке подействовал закон капитализма – получи то, что
заработал. А иметь хотелось много чего. Женился на
любимой девушке-одесситке, такой же предприим-
чивой. Захотелось достатка, так что пришлось обоим
хорошенько потрудиться.
В итоге – сегодня я владелец крупной транспорт-
ной компании. У меня счастливая семья, трое детей.
Я с гордостью выставляю семейную фотографию на
фоне нашего дома и фото фирмы с моим именем в
«Одноклассниках».
Всё-таки есть в нас, «весёлых и находчивых», что-
то прогрессивное!
Мы бесшабашные, остроумные, энергичные, об-
щительные, и, конечно, рисковые.
Важно только вовремя остепениться.
__________
* «НААЛЕ» – аббревиатура (ивр.), означает «Молодёжь репатри-
ируется раньше родителей». Программа предо-ставляет школьни-
кам, имеющим право на репатриацию, возможность бесплатно за-
вершить в Израиле среднее образование и получить израильский
аттестат зрелости.
* Министр иностранных дел Израиля в 90-е гг.
* Вечер за праздничным столом в ночь Песаха.


СПАСАТЕЛИ

Ранним утром в безлюдном парке, окончив спор-
тивную программу, я присела отдохнуть на скамей-
ку. До чего здесь хорошо!.. Ночью прошел дождь, и
летняя природа дышит свежестью. По веткам прыга-
ют зеленые попугайчики, ящерица скользнула вверх
по дереву, ползет улитка в кусты – всюду жизнь... Но
хозяйки утреннего парка, несомненно, вороны –
здесь им всегда есть чем полакомиться и поиграть. А
вот и «цирковое представление» на мусорной урне:
ворона с мятым пластиковым стаканчиком в клюве.
Что она вытворяет! Мотает его в разные стороны,
подбрасывает вверх, прыгает с ним вниз, трясет и
бросает в лужу, достает и продолжает играть...
Из кустов показался вороненок с блестящим рва-
ным пакетиком: опускает его на землю, заглядывает
внутрь – «как вкусно пахнет!». Но тут подлетает дру-
гой, покрупнее. Малыш отскочил, оставив пакет –
видно, субординация у птиц строгая.
Завладев мешочком, ворон пытается сунуть в него
голову, – безуспешно. Держит его клювом за уголок,
трясет и клюет выпавшие оттуда крошки (это ж надо
сообразить!).
Откуда-то слетает на траву большая ворона с огры-
зком яблока, поклевала его немножко и отошла. Тут
же к десерту подскочили два вороненка – «так хочет-
ся сладенького!». Хозяйка мгновенно отогнала их.
Они еще походили вокруг огрызка под ее строгим
взглядом и улетели не солоно хлебавши. За ними
сразу унеслась и владелица яблока, оставив его на
дорожке.
Надивившись птичьим талантам и нравам, я ре-
шила идти домой. И вдруг среди полной тишины
раздается страшный шум, ор, карканье – множество
ворон летят с разных сторон, садятся на провода и
деревья вдоль дороги. А по ней медленно вышагива-
ет, прихрамывая, маленький вороненок со сломан-
ным крылом. За ним (о, ужас!) крадется тощая ры-
жая кошка. Я уже готова была броситься ей наперерез
и отогнать, когда передо мной с дерева спикировала
огромная ворона. Раскинув крылья, она пролетела
над кошкой, едва не задев ее.
С полсотни ворон кружили над дорогой и оглуши-
тельно каркали. Голодная хищница остановилась,
зыркнула по сторонам... – и продолжила преследова-
ние. Шла медленно, неуверенно, поглядывая вверх...
И тут – новая атака: слетевшая с проводов ворона
шлепнула кошку крылом и взмыла вверх, на дерево.
Кошка остановилась, глядя вслед медленно удаляю-
щейся добыче – «плохи дела, надо уносить лапы» – и
нехотя повернула обратно. Она еще раз оглянулась
на ковыляющего вороненка, потом на кружащих не-
высоко в небе его защитников и скрылась в кустах…
И тут мне вспомнилась история котика-спасателя.
Прошлым летом мои внуки взяли на воспитание у
соседской многодетной мамы-кошки двух близне-
цов: серого и белого. Отношения братцев-котиков с
другими обитателями домашнего «зоопарка» скла-
дывались по-разному. «Какая красивая, мя-я-яу!» –
огромная рыжая собака им сразу понравилась: бега-
ли за ее хвостом, цепляли за лапы, а в ее отсутствие
забирались в конуру и играли там – мол, неизвестно
еще, кто здесь хозяин! Противную толстую белую
крысу с длинным хвостом они боялись и ненавиде-
ли: «За что ее так любят дети, зовут ласково Мышка?!
Фу! Бр-р-р!» Разноцветные попугайчики в клетке и
золотые рыбки за толстыми стеклами аквариума
дразнили, вызывая аппетит. Завидев на окне жуж-
жащую муху, братцы дружно бросались в атаку, и по-
бедитель покидал поле боя, облизываясь. Зимой они
целый день бегали по дому: из кухни на первом эта-
же утром спешили на второй – будить хозяев, а отту-
да – в подвал с гостевыми комнатами и игровым за-
лом, где гоняли мячики и таскали по полу игрушки.
Летом играли в саду и на веранде.
...В тот день стояла жара, а ближе к ночи поднялся
ветер, стали собираться тучи. Моя дочь Маша обо-
шла дом, закрыла все двери, окна. Я ушла спать в
подвал – там прохладнее. Немного почитав, уснула
под шум дождя. Меня разбудил странный звук, ка-
кой-то надрывный вопль: мя-я-яу-р-р! За окном гро-
за – гремит гром. В свете молний я увидела у кровати
белого котика. Он смотрел на меня и отчаянно мяу-
кал. «Есть хочет», – решила я. Босиком, сонная, по-
брела за ним к лестнице. Котенок бежал впереди,
оглядываясь на меня и, не переставая, мяучил. На
кухне я направилась к их кормушке – но там полно
еды!! А он бежит мимо, прямо к стеклянной раздвиж-
ной двери, ведущей на веранду. Я обомлела! – по ту
сторону двери, под проливным дождем, грохотом,
сверканием молний, в луже стоит его серенький бра-
тик, упираясь передними лапками в стекло.
Утром близнецы мирно спали в своем «домике».
Маша вышла на кухню сердитая: «Я с таким тру-
дом вечером уснула. А ночью кот не давал спать –
орал под дверью. Грозы испугался, что ли?»
…Тут я поняла, почему котик будил именно меня!
Оказывается, сначала он пытался просить помощи у
хозяев на втором этаже. И только потом пошел искать
по всему дому кого-нибудь, чтобы спасти братика.
Эти самоотверженные спасатели – и бесстрашные
вороны, и белый котик – надолго останутся в моей
памяти. Как трогательны и благородны бывают по-
ступки «братьев наших меньших»! Я восхищаюсь их
природным инстинктом взаимопомощи.
_________________________________________________________

ПРЕДАЛА

Сразу предупреждаю я – «кошатница» и к собакам,
врагам моих любимок отношусь прохладно. И надо
же было мне, приехав в Израиль, выйти замуж за
«собачника». Я поняла, что «Лотик» – самое ценное
свадебное приданое мужа, его гордость. И представ-
лен он мне был, как отпрыск древнейшего герман-
ского рода. Наверное, от немецких «псов – рыцарей»
времен Ледового побоища – смеялась я. А в родос-
ловной он прописан как «Лотар-Вульф...» и по чело-
веко-собачьему летоисчислению (1:7), был уже дол-
гожителем. Цвет его шерсти там назван не просто
серый, а соль с перцем! Этот породистый ризеншна-
уцер, как чистокровный ариец, имел генетическую
непримиримость к здешним кошкам, коренным из-
раильтянкам. Сорвись он с поводка во время прогул-
ки по двору – им бы несдобровать.
Но издержки долголетия начали проявляться – он
хромал. Менять же советский наваристый суп с
косточками на израильский сухой корм (по совету ве-
теринара) ему не позволял гордый «нордический»
характер. К своему столетнему юбилею пес стал со-
вершенной развалиной: во двор мы его выносили на
руках, день и ночь он выл от боли. Муж не мог с ним
расстаться, а ветеринар ничего, кроме смертельного
укола, не предлагал. Мне пришлось согласиться, и я
не корила себя за эвтаназию.
А мучает меня вина перед любимой кошечкой. В
память о ней, наверное, я так жалею, кормлю ее изра-
ильских бездомных соплеменниц. Правда, с приез-
дом в Страну советских Васек и Мурок они «обрусе-
ли», треугольные мордашки округлились, появилась
«сибирская» пушистость и теперь напоминают мою
свердловскую Маляшку
Я ее слепым котеночком нашла в подъезде и вы-
кормила из пипетки. Сколько радости доставляла
она мне!
Через год кошечка начала. изредка убегать во
двор, но возвращалась в тот же день и ждала у двери.
После таких загулов приносила двух-трех котят. В
прихожей я обустроила ей «роддом – кот/сад», пока
пристраивала потомство «в хорошие руки».
Что бы она ни вытворяла – срывала шторы, гоня-
ясь за мухами, точила когти о мебель, била посуду,
воруя еду – все меня только умиляло, так я любила
ее. А она бежала встречать меня с работы, ласкалась.
Когда я болела, Маляшка всегда была около: ло-
жилась на одеяло, сидела рядом в кресле, тихонько
мурлыкала, терлась о руки – «лечила». Даже не игра-
ла, как обычно, а так сочувственно, казалось, смотре-
ла на меня... Я жизни не представляла без нее.
Все закончилось в один день. Я встретила Марка.
Давно была влюблена в него, но наши отношения
дальше дружеских не шли. А тут он вдруг пригласил
меня к себе на день рождения.
Я знала, что Маляшка выбежала во двор и ждет
меня у входной двери. Она «на сносях» и ей может
понадобиться «роддом». Но любовь к Марку победи-
ла. Утром домой не шла – бежала. К моему ужасу,
впервые Маляшки у двери не было! Я обегала все
дворы вокруг, спускалась в подвалы, где она могла
родить. Спрашивала у соседей, расклеивала объяв-
ления. Искала, искала... Еще долго бегала за похожи-
ми кошками, звала. До сих пор вспоминаю об этом с
горечью. Предала.

ИЗ ЖИЗНИ «РУССКИХ» ИЗРАИЛЬТЯН

МЕТАПЕЛЕТ*
Мать с новорожденной дочкой на первом приеме
у врача.
– Как назвали девочку?
– Арина.
– О! Так, как звали МЕТАПЕЛЕТ Пушкина?

* Метапелет (иврит) - няня


СХИРУТ *

Даша укладывает спать маленькую сестру.
– Даша, пожалуйста, расскажи мне сказку про
Лису и Зайку!
– Я ее не знаю.
– Ну, как Лиса Зайку выгнала из дома, и сама ста-
ла в нем жить.
– Что, у Зайца СХИРУТ кончился?
________________
* Схирут (иврит) – аренда квартиры

ПЕРЕД ОТЪЕЗДОМ В ИЗРАИЛЬ

Восьмилетняя Маша обнаружила коробку с доку-
ментами и читает российские паспорта. Удивляется
и бежит к старшей сестре.
– Ира, Ира, а почему у тебя в паспорте написано
«русская», у папы – тоже «русский», а у мамы драз-
нилка – «еврейка»

ПОЛИГЛОТЫ

Мальчишки лет восьми пишут на стене русский
мат ивритскими буквами
– Что же это вы, разбойники, пишете такие гадо-
сти буквами из Святого писания?!
– А мы русских букв не знаем.

К ЛЕНИНУ – «ОТ ВАСИ»

Лечу из Тель-Авива в Омск с пересадкой в Москве.
Решила погулять по городу, побывать на Красной
площади. Подхожу к Мавзолею и вижу огромную
очередь к нему – до Александровского сада. У входа
стоит ОМОНовец.
– Пропустите, пожалуйста, – прошу его и показы-
ваю билет. – У меня мало времени до отлета.
– Я не могу. Но вон ближайший пропускной пункт,
там наши ребята стоят. Скажете «от Васи» и дадите
500 рублей.
Я так и сделала. Пропустили.

У МЕМОРИАЛА ПАВШИМ ВОИНАМ

Пятилетняя внучка спрашивает у бабушки:
– Что тут написано?
– Это имена героев, погибших на войне за Изра-
иль.
– А где они сейчас?
– На небе
– А это (показывает на даты рождения и смерти)
номера их мобильников, чтобы с ними разговари-
вать?

ЗОЛОТОЕ ЧУДО

Интерес к родителям просыпается поздно.
С годами пробуждается интерес к каким-то истокам
и хочется понять откуда все идет.
Лилиана Лунгина «Подстрочник»

Этой морозной ночью город Свердловск, празд-
нично украшенный, встречал Новый 1967 год. Для
меня он начинался счастливо: первого января я ро-
дила дочь. Следуя народной примете, заранее дет-
ское приданое не готовила. Поэтому обрадовалась,
увидев принесенный мамой необыкновенной красо-
ты комплект для новорожденного: золотистый атлас
расшит чудесными узорами из шелковой нити, а вну-
три – белая мягкая ткань. На всех вещах - яркие лен-
ты, оборочки, бантики, причудливые блестящие за-
стежки – такая красота была явно заграничного
происхождения. Откуда все это? И вдруг возникло
ощущение, что когда-то, давным-давно я уже видела
это «золотое чудо». Картинка из далекого детства
всплыла в памяти…

* * *
Мне семь лет. Я болею, одна дома. Сижу на старом
кожаном диване. На высокой спинке дивана – оваль-
ное зеркало и две полочки. Cемь мраморных слони-
ков (на счастье), статуэтка – танцующая балерина в
тонкой, ажурной фарфоровой юбочке. На стене игра-
ют солнечные зайчики от блестящих шариков нике-
лированной кровати. В открытую форточку врывает-
ся ветер, листает ноты на старом немецком пианино.
Одну стену от пола до потолка занимают полки со
старинными книгами. С ранних лет люблю рассма-
тривать в них гравюры со сценами из жизни царству-
ющих особ: дворцы и замки, дамы в роскошных на-
рядах, богатые кареты.
Мой взгляд падает на «туалетный столик» - три
чемодана, один на другом, накрытые белой скатер-
тью. Что там? Убираю зеркальце, коробочку пудры
«Лебяжий пух», расческу в щетке, снимаю скатерть,
открываю чемодан. Под стопкой постельного белья
в самом низу нахожу что-то, завернутое в наволоч-
ку… И словно солнце осветило всю комнату! У меня
в руках оказался такой красивый, блестящий, золо-
того цвета наряд для младенца, что я не верила сво-
им глазам. Моя фантазия разыгралась: может, в этой
одежде ребенка похитили из царского дворца?!

* * *
И вот теперь, спустя много лет, я возвращаюсь из
роддома с дочкой, одетой в это «царское» приданое.
– Откуда у нас, в семье простых инженеров, такое
богатство? – спрашиваю маму.
– О... Это «дела давно минувших дней». Было дру-
гое время, другая жизнь...
Мама вышла из комнаты и вскоре вернулась с фо-
тоальбомом в руках. На одной из фотографий я уви-
дела высокого темноволосого юношу, богато одето-
го, в шикарной шубе. Кто это?
– Красавец? – улыбается мама, – это мой дед, а твой
прадед Абрам Нисенбаум. Он был известным в Бело-
руссии лесопромышленником, занимался заготовкой
и сплавом леса, имел баржи на Березине, торговал
даже с Турцией. Человек широкой души, щедрый,
безотказный, делал много добра: давал деньги на по-
купку земель в Палестине, построил для своих рабо-
чих целый поселок, c непонятным названием – «Чут-
ча». Там его до сих пор помнят как Абрама
«Чутченского». Он был очень богат, к сожалению,
ушел из жизни молодым…
Мама как-то грустно улыбнулась: – Я с детства
помню, что бабушка Лея, его вдова, во всем винила
корчмарку Итку, любовницу деда, – якобы та его ра-
зорила. При любых неприятностях в доме в адрес
Итки сыпались проклятья: «А холерэ ир ин ди в бэй-
нэр, никейвэ, фаршпорн зол зи ойфцуштэйн».* А
когда я не слушалась бабушку, то получала: – Вторая
Итка растет на мою голову. Видимо, красавица Итка
хорошо попортила кровь Лее. Но к смерти деда она
отношения не имела: разорил его пожар на лесозаго-
товках. Дед обанкротился, не смог этого пережить и
застрелился.
– Как же вы жили, на что?
– Да, остались без средств. К счастью, старшая из
его дочерей – Софья, моя мама, а твоя бабушка, вы-
шла замуж за богатого купца Меера Марголина, и он
взял на себя заботу обо всей семье. Мой отец был
энергичным, деловым человеком. В нашем доме**
на первом этаже он открыл магазин «Ткани. Цены
без запроса» (то есть, фиксированные), организовал
пошив и продажу постельного белья, спальных при-
надлежностей. Часто бывал заграницей, заключал
договоры на поставку товара.
– Что же, бабушка вышла замуж не по любви?
Мама задумчиво посмотрела в окно.
– Твоя бабушка Софья была очень красивая. В нее
в молодости был влюблен сын городского головы.
Но выйти за него замуж она не могла, как он ни про-
сил: ей, еврейке, надо было бы поменять веру. А это
позор для всей семьи: ее сестер никто бы не взял в
жены, пришлось бы всем уехать из страны. Одна из
этих сестер, Сабина, рассказывала мне, как в 1918
году во время Первой мировой войны в нашем боль-
шом доме были на постое немецкие офицеры. Один
из них влюбился в красавицу Софью и даже уговари-
вал уехать с ним. Услышав об этом, ее муж выскочил
из дома с ружьем. Их еле разняли.
– Да, на этой фотографии она красавица. Как у
Цветаевой:
Продолговатый и твердый овал,
Черного платья раструбы…
Юная бабушка! Кто целовал
Ваши надменные губы?
– После немцев в 1920 году пришли большевики
– продолжила рассказ мама. – Мне было восемь лет,
но тот день я запомнила на всю жизнь. Проснулась
от шума, криков во дворе. Там стояли подводы, а ка-
кие-то люди выносили из дома сундуки, узлы с веща-
ми. Моя мама Софья была тогда беременна, она пла-
кала, что-то говорила человеку в военной форме. Он
оттолкнул ее, она упала, а подводы уехали.
– А ее муж, твой отец?
– Он был в отъезде, в Париже. Когда вернулся, уз-
нал, что все имущество из дома и магазина вывезли.
Закрылся в своем кабинете, к обеду не вышел. Но-
чью к нему вызвали врача, на следующий день он
умер от сердечного приступа… Вскоре мама потеря-
ла ребенка.
– Дом у вас не забрали?
– Не успели, наверное. Через какое-то время позд-
но вечером к дому опять подъехали подводы. Теперь
наши сундуки уже вносили в прихожую, при этом
обращались к нам любезно, уважительно. Лея, вдова
Абрама, открывала сундуки, а я смотрела на краси-
вые вещи: сервизы, столовое серебро, богатую оде-
жду. «Это ваше приданое, – объясняла нам с сестрой
бабушка Лея, – постельное и нижнее белье, полотен-
ца, скатерти. Все это отдавали в монастырь. Монаш-
ки вышивали цветными нитками узоры и ваши вен-
зеля».
– Что же случилось, почему все вернули? – переби-
ла я маму.
– Оказывается, Лея написала письмо самому Ле-
нину о том, что в подвале нашего дома еще при жиз-
ни деда Абрама находилась подпольная типография
РСДРП. Семья рисковала, а теперь с ней так неспра-
ведливо поступили. В Губком пришла телеграмма:
«Все вернуть. Ленин».
Мама, вздохнула, закрыла альбом с фотография-
ми.
– После смерти отца наша семья опять осталась
без кормильца. Моя мама Софья никогда не работа-
ла, содержать нас она не могла. И меня отправили в
Ленинград к маминому брату – дяде Науму. Он еще
до революции окончил университет в Германии,
приехал в Санкт-Петербург, открыл здесь гинеколо-
гический кабинет – как сын купца первой гильдии и
как врач он имел право проживания в столице. Дядя
был заядлым библиофилом: собирал библиотеку
первых посмертных изданий русских и зарубежных
классиков. В книжных шкафах хранилось много бо-
гато изданных книг с гравюрами, портретами, ри-
сунками известных художников, подшивки популяр-
ных журналов. Он и меня увлек, ходила с ним по
букинистическим магазинам. Домой после школы
бежала с одним желанием: читать!
– Папа говорил, что вы познакомились в Ленин-
граде, в институте.
– Да, но я сразу поступить в институт не могла из-
за «непролетарского происхождения». Пришлось
пойти на завод. Два года отработала фрезеровщи-
цей. Видишь шрам на лбу? Это от горячей стружки.
А отец, сын сапожника, окончил рабфак – и сразу в
институт. Всю жизнь благодарен советской власти:
местечковый еврей из многодетной семьи стал инже-
нером, а его братья – врачами! Представляешь, даже
день рождения у него – седьмого ноября!
– А в Свердловске как оказались?
– После окончания института, в 1937 году, получи-
ли направление на работу сюда. А за несколько дней
до нашего отъезда арестовали дядю Наума. Обвини-
ли в шпионаже: учился и жил заграницей, перепи-
сывался с коллегами из Германии, получал оттуда
медицинские журналы. К нам прибежала жена дяди
Наума, тетя Анюта. Понимала, что ее тоже арестуют:
«Увезите хоть часть книг, он очень ими дорожит».
Так мы спасли библиотеку. А через двадцать лет, в
1957 году, получили справку с грифом «секретно» за
подписью лейтенанта Госбезопасности, что приго-
вор о расстреле Н. А. Нисенбаума приведен в испол-
нение 25 января 1938 года. Расстреляли секретно и
реабилитировали секретно после разоблачения
культа Сталина.
– Почему же у нас на столе всегда лежала книга с
огромной фотографией Сталина на обложке? В ней я
находила стихи для школьных праздников: о Роди-
не, о счастливом детстве, о Сталине.
– Мы же тогда верили ему!
– А еще помню, что ты вечерами читала роман
Синклера Льюиса в журналах «Огонек» за 1928 год.
А я развлекалась, просматривая там вопросы и отве-
ты «Викторины».
Мама взглянула на книжные полки:
– Эту подшивку я всегда прятала, уходя из дома, и
запрещала тебе кому-нибудь ее показывать. В жур-
налах были статьи и фотографии Бухарина, Рыкова,
других руководителей партии, объявленных позд-
нее врагами народа. Тогда всего боялись. Разговари-
вали, оглядываясь по сторонам. Боялись ссориться с
соседями – могут оклеветать. Боялись делать аборт –
тюрьма. Боялись опоздать на работу – тюрьма. Боя-
лись сделать ошибку в чертежах – вредитель! – тюрь-
ма. Можно было попасть в лагерь за песни
Вертинского, за «Очи черные», за стихи Ахматовой.
– И вы жили в таком кошмаре?
– Время, конечно, было страшное, но мы были мо-
лодые, с удовольствием работали, любили театр,
друзей, праздники, мечтали о лучшей жизни. Летом
в отпуск мы с Ильей всегда ездили в Белоруссию, в
Бобруйск к маме. Там собиралась вся семья.
В апреле 1941 года я поехала в Белоруссию и 8
мая родила тебя. В роддом твоя бабушка Софья при-
несла большую красивую коробку с изображением
Эйфелевой башни и надписью «Paris». Она нашла ее
в кабинете мужа еще в 1920 году после его внезапной
смерти. Открыла коробку и увидела детское прида-
ное, как будто сделанное из золота. Очевидно, он
привез это из Парижа, ожидая рождения ребенка. К
несчастью, ребенка она тогда потеряла… А это «золо-
тое чудо» сохранила. И вот только через двадцать
лет, оно пригодилось.
Тебе было полтора месяца, когда началась вой-
на. Бобруйск бомбили в первый же день. Я с то-
бой на руках прямо с прогулки бежала в лес, а от-
туда – подальше от города. До железнодорожной
станции вместе с другими беженцами прошла
около 150 километров. Останавливались в дерев-
нях. Хозяйки жалели нас, помогали, кормили.
Одна даже предложила: «Оставь дитя, погубишь
ведь. Спасайся сама, молодая еще. Кончится вой-
на – заберешь». Почти месяц добирались до
Свердловска. Сначала на поезде, в вагонах из-под
угля, потом на платформе с заводским оборудова-
нием, прятались под брезентом. Во время бомбе-
жек матери закрывали детей своими телами. А
под Оршей был настоящий кошмар, рядом со
мной … – мама всхлипнула, закрыла лицо фарту-
ком и вышла из комнаты.

* * *
А мне подумалось: ведь я никогда в юности не ин-
тересовалась маминой жизнью: ее переживаниями,
ее прошлым, ее увлечениями. Мы никогда не гово-
рили «по душам», да мы просто мало времени прово-
дили вместе: мое школьное детство – с ключом на
шее. Мама приходила домой поздно, уставшая после
работы и очередей в магазинах. Неизвестная мне
мама открылась только на праздновании ее пятиде-
сятилетия, из разговоров и воспоминаний гостей.
Ленинградские подруги вспоминали о ее романе с
преподавателем математики, двадцатидвухлетним
профессором, будущим Нобелевским лауреатом –
Леней Канторовичем. Их общим увлечением была
поэзия Пастернака. По рассказам друзей, она была
живая, остроумная, неунывающая, душа компании.
«Жилетка для слез», «касса взаимопомощи» перед
стипендией, добрая фея Поленька с домашними пи-
рожками для голодных студентов – так говорили о
ней сокурсницы. И такой, наверное, всю жизнь лю-
бил ее мой отец.

* * *
Мама вернулась, и я спросила:
– А папа где был в то время?
– На фронте. Он на трех войнах повоевал. Еще в
ноябре 1939 года добровольцем ушел на финскую, а
в 1941-м в первые же дни войны отказался от брони
и отправился на фронт. В 1945-м, после госпиталя,
уехал воевать с Японией. Ладно, хоть между война-
ми успел сотворить тебя. Вернулся только в 1946
году и впервые увидел уже пятилетнюю дочь.
– Я его тогда так испугалась! Ведь мы всегда жили
с тобой вдвоем. А тут вдруг входит огромный, чужой
человек, протягивает ко мне руки, и ты говоришь:
«Это твой папа». Меня такой ужас охватил! Целый
день не хотела выходить из-за печки, плакала. Иско-
са поглядывала на подарки, которые он выкладывал
всякие заводные игрушки, красивых кукол, детские
японские кимоно. Но я только сильнее вжималась в
угол между печкой и стеной. Долго потом не могла
называть его папой, не чувствовала родным.
– Знаешь, отец какой-то слишком чистый, поря-
дочный, даже наивный, абсолютно бескорыстный.
Еще в институте вступил в партию и служил ей про-
сто фанатично. Семь лет воевал. За Родину, за Стали-
на готов был жизнь отдать, не на словах. Ради своих
идеалов и нас не жалел: мы двадцать лет жили в ком-
муналке, в 11-метровой комнатке. Помнишь ее?
– Еще бы! Я до шестнадцати лет спала на раскла-
душке.
– А ведь он был председателем профсоюзной орга-
низации огромного комбината «Уралуголь», сам
утверждал списки на получение квартир! «Я – ком-
мунист, и возьму себе квартиру только тогда, когда
последний мой работник будет обеспечен жильем»,
– вот так. Сам фактически жил на работе. Домой при-
ходил очень поздно, измотанный, наливал стопку: «с
устатку». Я ругаюсь, а он: «Пьяный проспится, дурак
– никогда». Матерился, доказывал мне, «буржуйке»,
преимущества социализма. Я его «глушила», – вклю-
чала радио, громко мыла посуду. Представляешь, в
институте такой был теленок, а тут вылез весь «сапо-
жник»! Понимала, что его не изменишь. И злилась, и
жалела. Но жить так дальше было невозможно. Ты
взрослела. Раскладушка меня уже просто бесила. По-
дала на развод, надеялась – образумится. И что, ты
думаешь, он сделал? Переехал в комнатку работни-
ка, который получил новую квартиру.
– Да, помню, как ты плакала и посылала меня к
папе «в гости», с дипломатической миссией.
– Слава богу, через пару месяцев в Свердловске
создали Совнархоз, отца назначили начальником от-
дела и дали квартиру в новом доме.
Мама взглянула на часы.
– Посмотри, уже девять часов, а его все еще нет.
В это время хлопнула входная дверь – пришел с
работы отец.
– «Легок на помине», – оживилась она и поспеши-
ла на кухню.
Этот разговор с мамой запомнился мне на всю
жизнь.

* * *
С тех пор прошло почти пятьдесят лет. Я живу в
Израиле.
Давно уже нет на свете прабабушки Леи – жены
богача Абрама «Чутченского». В 1941 году ее застре-
лил фашист. Помня о вежливых немецких офицерах
Первой мировой войны, наивно веря в «интелли-
гентную нацию», она вышла навстречу фашистским
мотоциклистам, остановившимся у ворот: «Кум
арайн эйн штуб».*** И получила пулю в сердце.
Нет красавицы бабушки Софьи. Она осталась в ок-
купированном немцами Минске, ухаживая за боль-
ной сестрой. Обе они погибли в гетто.
Нет моей мамы, у которой сейчас я хотела бы о
многом спросить, но опоздала…
Папа недавно умер, он прожил в Израиле до 102
лет. Регулярно проверял в шкатулке, на месте ли его
партбилет. 9 мая надевал парадный костюм с множе-
ством орденов и медалей на груди.
Я горжусь своими родителями, всегда помню о
них. И вместе с тем меня не покидает горькое чув-
ство вины. Переживаю, что, возможно, недодала
внимания, заботы, ласки, добрых слов…

* * *
… 2014 год. Жаркое лето. Я гуляю по парку в Ре-
ховоте с шестилетней внучкой, прапраправнучкой
Абрама и Леи. Она везет в коляске куклу в роскош-
ном, золотом одеянии. Что-то говорит ей на иврите.
А я слушаю и думаю: этот замечательный атласный
наряд из Парижа заканчивает свой вековой путь в
Израиле, пройдя через города и страны, прикоснув-
шись к судьбам шести поколений моей семьи. Поис-
тине, золотое чудо!
___________________
*еврейские ругательства (идиш)
**сейчас в этом доме (г. Бобруйск, ул. Комсомольская, 70)
детская поликлиника. Ее посетители любуются красотой пото-
лочной лепнины, старинными высокими дверями и окнами.
*** проходите в дом (идиш)