Знаю! Всё знаю! Сама росла в доме, где отец нависал с ремнём, а мама улыбалась с пряником. И конечно же любила я маму. Но и отец был понятен. Ребёнка баловать – только портить его. Только у женщин так не бывает.
Настало время, когда и я мамочкой стала, а Ира – моя ягодка, дочка. Как же мне её не баловать?!.. Сердце болит, когда она страдает, и душа поёт, когда улыбается. Ласкала, ублажала сладким куском, но характером удалась ушлой. Всему перечит. Ей слово, она в ответ десять. Конечно отец, брался за ремень. Но тут вмешивалась я с разборками, кто прав... Уйдёт на кухню, дымит табачищем. Переживает значит. Но пусть знает доченька, кто ей первейший друг. Да и она не очень-то с ним церемонилась. Чуть что: – Коряга!.. Охламон!
Жили в достатке, колбаса не переводилась. Ирочка пристрастилась к ней, мёду не надо и, если не доедала днём, вспомнить могла ночью. Вот и случился однажды конфуз.
Во сне я переживала ужастик, на моё целомудрие посягал бандюган, и вот уже реально наваливается сверху. От ужаса просыпаюсь… На мне Иришка с большим, зловеще сверкнувшим ножом.
Я опешила: – Что ты задумала, доча? – Мам, отрежь кусочек, – сонно прогнусавила она. И тут я разглядела в другой руке сервелат… Этот случай мог показаться милым, смешным, но оказался указующим перстом, что нас ждёт впереди. Настораживали и сегодняшние будни.
Едем в автобусе, и я засуматошилась. Где-то надо выходить, но где? Не прозевать бы остановку. Иришку то подниму с кресла, то усажу, то опять подниму. И тут она выдала: – Мамка, ты меня (пи-пи-пи)!
Я онемела. Дочка прилюдно изрекла тако-о-ое!.. Да, мы с отцом не кокетничаем, но от девочки, да ещё в людном месте! Схватила в охапку и от позора вылетела на первой же остановке.
Кое-как закончила она школу. Учиться дальше не захотела, надоело. Надоели и мы вместе со школой... Что ж! Может так оно лучше, и ей выдали ключи от квартиры покойной бабушки. Там же нашли ей работу в детском саду.
Работа, дом, себе хозяйка – мечта сбылась. Увы, денег ей не хватало для счастья, и за ними повадилась к нам. Мы помогали в разумных пределах, но она поститься не собиралась. Скукожится, сквозь зубы цедит: – Зачем тогда рожала меня?!.. Не дашь, тёте Клаве расскажу, какая ты мать.
Шантаж?! Спятила девочка!.. Однако деньги давала, нельзя не давать. Клавка навет разнесёт, пойдут разговоры, косые взгляды, слухи дойдут до работы... Нет-нет, с этим надо мириться.
Дочка в праздности, такие же дружки, и нагуляла ребёночка. Но как мать никакая! Я приходила, кормила обоих. Она спасибо не скажет, хвост веером и опять летит по кукушкиным делам. Наконец я высказала всё накипевшее.
Ягодка согнула бровки. – А ты для чего?! Как помрёшь, тогда буду думать. А пока жду счастливого случая, буратино с зелёным рублём. – Я шла домой, глотала слёзы. Нож в руках дочери знамением стал.
А жить надо, без нас она пропадёт. И внуком тоже нам заниматься, больше некому. С дедом о воспитании спорили и конечно истину утверждали родным языком. Не мудрено, что и внук болтать стал в нашем прононсе – баба дула, дед пелдед. Это могло быть умилительным, если бы не было так пакостно. Но самонадеянно верили, что со временем дитё образумится, и станет homo sapiens как все.
Настал срок и пошёл внучек в школу. Я тоже с директором завязала близкое знакомство. То Гошенька уроки пропустит, то девочку стукнет, то стекло разобьёт, причём за словом не лезет в карман. Якобы мало занимаемся им.
Ещё чего?! Мы его любим без памяти, даже вместе болеем… Да, не готовим на перспективу, он ещё маленький, всё впереди.
А пока живём на короткой ноге дальше некуда. Я ему пряник, и он по-детски кулачком мне в живот. Без всякой злости, просто так. У меня глаза на лоб, дыхание в ступор, а он молчит, любуется на мои гримасы. А налюбуется, обнимет как родную.
Ягодка моя! И я не подавала вида, что больно. Только ножи прятала и колбасу резала сама.