Традиционная охота в этот день была успешной. Трофеи во множестве украсили собою поляну, на которой собралось избранное общество, приглашенное Иваном-царевичем. Вельможи переговаривались, помахивая хлыстиками, красавицы, ахая, рассматривали трофеи и милостиво выслушивали истории о том, как удалось добыть того или иного зверя. Слуги суетились, накрывая на другом конце поляны обед для господ. Разыгравшийся аппетит заставлял охотников то и дело приближаться к вожделенному месту и громко втягивать воздух, пытаясь насытить пока хотя бы обоняние ароматами почти приготовленной дичи.
Все уже было почти готово к обеду, и только Иван-царевич отсутствовал, он все еще не вернулся из чащи. На его поиски час назад были отправлены слуги, но и они пока не появлялись. Запахи обеда становились нестерпимыми, дамы срывали раздражение на кавалерах, но приступить к трапезе без хозяина было немыслимо, и избранное общество вынуждено было терпеть.
Слуги не испытывали подобных мук. Напробовавшись различных блюд и слегка осоловев от сытости и сладостного лесного воздуха, они, не занятые более приготовлениями, расползались по сторонам, стремясь исчезнуть с глаз господ и прикорнуть где-нибудь в тенистом уголке, под сенью кустов боярышника.
* * *
Тем временем Иван-царевич кружил по лесу почти без надежды найти путь к своим сотоварищам. Уже третий час, как он образумился и бросил преследовать изящного, тонконогого пятнистого оленя. Уже третий час пошел, как он, пытаясь сориентироваться, бросался то в ту, то в другую сторону. Как на зло, небо заволокло тучами. Хоть бы один лучик солнца! Тогда царевич бы сразу понял, куда скакать, но солнце не появлялось. Напротив, все более мрачные тучи гнал холодный ветер.
Иван-царевич в очередной раз поежился и остановил коня. Оглядевшись, он обнаружил, что трудно набрести в этом светлом, молодом лесу на более мрачное место. Спрыгнув с коня, юноша обессилено опустился на землю у подножия старого, засохшего дуба. Посеревший ствол, сухие, скрюченные ветви… Кусты плотной стеной окружали дуб, оставив подход к нему только с одной стороны. Царевич сидел на подушке из опавших листьев и грустно размышлял о том, как дальше быть. Ветки почти смыкались над ним, оставив взору только небольшой клочок свинцово-серого неба.
Уныние все глубже охватывало Ивана-царевича, ему было душно, тяжко среди переплетенных ветвей. Запах прелой травы кружил голову, но у юноши не хватало сил справиться с собой и, решительно поднявшись, продолжить поиски тропы. Через пару минут он почти задремал, и только резкое, высокое ржание коня выдернуло его из забытья.
Царевич оглянулся и увидел, что на него из-за ближайших кустов в упор смотрит какое-то существо. Мрачный взгляд этот вызвал у юноши безотчетный ужас. Он хотел было перекреститься, но не смог пошевелить рукой. Сколько прошло времени, он не знал, морок прошел только после того, как существо зашевелилось и, кряхтя, выползло на маленькую полянку перед дубом.
- Кто ты? – осипшим голосом спросил царевич, оглядывая нескладную, согнутую фигуру, одетую в грязные лохмотья.
Существо хмыкнуло и картинно раскланялось.
- Хозяйка здешних мест, ваше высокочтимое высочество!
- У нас тут охота, - начал было Иван-царевич, но старуха перебила.
- Наслышана. Кто ж в лесу вашего баловства не слышал?! Зверя бьете, ветки ломаете, траву мнете. Чего от вас хорошего ждать?!
Царевич поежился от ее пронзительного взгляда и продолжил уже более просительно:
- Ты бы мне дорогу подсказала, мы бы и уехали. А если хочешь, и вообще не будем здесь более охотиться. Только ты, уж, выведи меня.
Старуха усмехнулась и покачала головой.
- Эх, царевич, сказки тебе мамка что ль не рассказывала? Не знаешь, как дело делается? Сначала я тебя накормлю-напою, в баньке попарю, спать уложу, потом на подвиг отправлю, а потом только домой путь укажу.
Засмеялся царевич, так, что даже страх прошел.
- Дак тебе и кормить-то меня, небось, нечем? А баньки тут и в помине нету. Живешь где-нибудь под кустом, а туда же.
- Зря смеешься! – покачала головой старуха, оправляя лохмотья, отдаленно напоминавшие юбку. – Зря, милок! А ну пошли за мной! – вдруг гаркнула они визгливым голосом так, что Иван сразу и подскочил.
Конь шарахнулся в сторону, когда старуха глянула на него, и исчез в кустах. Сколько не звал его царевич, конь не вернулся. «Так и решат, что меня зверь съел. И искать перестанут, - мысленно вздохнул юноша, поневоле следуя за своей отвратительной провожатой. – Авось и вправду выведет. На что я ей?!» - думал он, глядя в сгорбленную спину.
Старуха шла не оглядываясь, словно была уверенна, что Иван-царевич никуда не денется от нее. И он действительно покорно шагал за ней, отводя хлеставшие по лицу ветви деревьев и кустов, запинаясь за затянутые мхом валежины и отгоняя мошкару, стремившуюся напиться его кровушки.
* * *
На поляне избранное общество более не находило в себе сил ждать. Все более громко раздавались голоса, требовавшие начала обеда. И наконец, на свой страх и риск, старший вельможа провозгласил, что следует начать трапезу, не дожидаясь опоздавшего царевича. Все господа нестройным хором поддержали его.
Когда подавали запеченного кабанчика, вернулись ни с чем слуги, искавшие господина. Это еще более подстегнуло застольную беседу о пропавшем Иване-царевиче. Красавицы охали, обмахиваясь веерами, господа со знанием дела рассуждали об опасностях, подстерегающих охотников в лесу. Слуги также шушукались между собой, глаза их горели возбуждением и любопытством.
Одна только юная служанка отодвинула приготовленную для нее порцию мяса и, спрятавшись в ветвях боярышника, прислушивалась к разговорам господ и слуг, украдкой смахивая слезы с побледневших щек, и крестилась дрожащей рукой.
- Марья! Куда запропала?!
От резкого окрика старшей служанки юная девушка вздрогнула, тщательно отерла слезы и бегом бросилась на поляну, низко кланяясь на ходу.
- Иди, помоги подать десерт. Не видишь, лакеи не успевают. Господа на том конце ждут.
Девушка пролепетала в ответ что-то несвязное и со всех ног кинулась исполнять приказание. Она проворно уносила опустевшие тарелки, подавала новые блюда, и только губы ее слега шевелились, творя непрестанную молитву за пропавшего царевича.
- Совсем блажная! – покачал головой проходивший мимо лакей, глядя вслед юной служанке. – Все крестится-крестится, молится-молится. У такой и не поймешь, что в голове творится.
* * *
Иван-царевич чувствовал, что уже падает с ног от усталости, а старуха все шла и шла вперед, как заведенная. Юноша все чаще оступался и даже пару раз упал в сырой мох. Под ногами хлюпала вода, пахло сыростью. Деревья стали тоньше, кочки, покрытые черничником, пружинили под ногами. Когда царевич совсем было приготовился просить пощады у старухи, впереди показалось некое строение. Слабо похожее на дом, оно все же вызвало радость в сердце юноши, обещая скорое окончание пути.
Неожиданно с покосившейся трубы сорвался ворон и с резким криком бросился на Ивана, норовя клюнуть его в темя. Птица хлопала крыльями, била царевича по глазам и истошно кричала. Старуха с минуту наблюдала за мучениями юноши, а потом прикрикнула:
- Брысь, попугай облезлый! Не видишь, гостя привела?!
Птица заворчала что-то в ответ, но отлетела в сторону и, пристроившись на закачавшейся от ее веса тонкой березке, стала внимательно и недоверчиво наблюдать за царевичем. Он тем временем отряхивался, выбирая из волос перья и мусор, отирал носовым платком болезненные царапины и с опаской поглядывал на ворона.
- Испужался? – старуха хихикнула. – Во, ты какой слабый. С птахой не сладил. А я-то тебя на битву с драконом чуть было не отправила. Не, не сдюжишь. Он тебя одним когтем пришмякнет, да еще сверху наплюет. – Она снова с удовольствием хихикнула, представив, вероятно, эту приятную ее глазу картину. – Ладно, пошли ужо. Обед простыл. Сдюжишь-не сдюжишь, а кормить тебя надобно. Я правила знаю.
Они прошли еще с десяток шагов и остановились у порога скособоченного, вросшего в землю домика.
- Ты это, подожди. Заклятие снять надо, а то вопрется кто ни попадя, - старуха подошла вплотную к двери и зашептала что-то себе под нос.
Царевич дико смотрел на нее, ему хотелось убежать отсюда подальше. Но, оглянувшись, Иван не увидел тропки, по которой они пришли. Во все стороны простиралось болото. Топкое, страшное, оно поблескивало озерками воды, пофыркивало пузырями газов и источало удушливый запах.
- Заходи, гость дорогой! – старуха обернулась к нему и нарочито расшаркалась. – Коль уж на подвиги не силен, так хоть в хозяйстве сгодишься, - она махнула рукой и скрылась в мрачной глубине дома.
Царевич склонившись, протиснулся в узкую дверь и остановился, закашлявшись от терпкого духа каких-то трав, смешанного с запахом грязи и влажной затхлости.
- Че, не нравится? Привыкнешь, - старуха уже возилась в углу, у маленького столика, заваленного каким-то хламом.
Иван поднял руку, чтоб перекреститься, но, не найдя в красном углу икон, растерянно опустил ее. Старуха хмыкнула, но на сей раз промолчала. Пока царевич, присев на широкую лавку, разглядывал тонувшее в полутьме помещение, она готовила нехитрую еду, которую и выставила через минут десять перед юношей.
- На-ко вот, поешь, - она сунула ему под нос тарелку с каким-то холодным варевом и кусок засохшего хлеба.
Царевич снова поднял руку для крестного знамения, но старуха одернула его с гневом, - Оставь! Это вот оставь! Нечего! Здесь о Нем не место поминать.
Царевич испуганно глянул на нее и стал есть, преодолевая тошноту, осклизлую кашу не понятного происхождения.
* * *
Вечерело, когда высокие господа приняли решение прекратить поиски. Пусть, уж, их Величество продолжает их, коли захочет, завтра поутру. Заморосил легкий дождик, кавалеры стали подсаживать в кареты благородных дам, слуги засуетились, укладывая в повозки последние пожитки, и вскоре все общество, на лошадях, в каретах и повозках – каждый по своему чину, двинулось по дороге в сторону города.
Сумерки раскинулись по лесу тонким покрывалом, господа развлекали дам занимательными историями, слуги подремывали на сене, и никто не заметил, как с последней повозки соскочила маленькая фигурка. Юная служанка, спрятавшись за ближайшим деревом, смотрела вслед удалявшимся, и когда последняя повозка скрылась за поворотом, снова вышла на дорогу и направилась в сторону покинутой поляны. Ее маленькое сердце сжималось от страха и одиночества, тогда Мария начинала тихонько петь: «Царице моя Преблагая, Надеждо моя Богородице, Приятилище сирых и странных Предстательнице, скорбящих Радосте, обидимых Покровительнице, зриши мою беду, зриши мою скорбь…» На душе ее становилось все светлее, и ветер дул уже не так сильно, и даже дождик, казалось, затихал.
Вернувшись на поляну, девушка растерянно посмотрела по сторонам. Куда идти? Как, где искать Ивана-царевича? Яркая зелень кустов и деревьев теперь стремительно серела под призрачным светом показавшейся над лесом луны. Небесное светило холодно смотрело на девушку, заставляя ее ежиться. Даже тьма, сгустившаяся под деревьями, казалась уютнее и приветливее, чем этот бледный свет.
Мария сошла на ближайшую тропинку и коснулась пальцами соснового ствола. Дерево, еще хранившее солнечное тепло, казалось, стремилось обогреть ее. Девушка ласково погладила рыжеватый ствол, на секунду прижалась к нему щекой. «Что же мне делать? Куда идти дальше? – прошептала она едва слышно. – Сюда?» – Она стала всматриваться в тропинку, петлявшую между деревьями и вскоре терявшуюся во тьме. Мария посмотрела на дерево, и ей вдруг показалось, что на коре проступил образ Богородицы. Матерь Божия милостиво взирала на бедную девушку, и словно указывала путь, укрепляя в ее сердце решимость найти царевича и спасти его.
Юная служанка перекрестилась и в землю поклонилась Царице Неба и земли. Еще пару минут она вглядывалась в нерукотворную икону на стволе, потом образ стал расплываться, исчезать, и вскоре уже ничего не разглядеть было на нем, кроме обычной коры. Страх и даже холод прошел, и девушка двинулась по тропинке вглубь леса, не оглядываясь на освещенную лунным светом поляну.
* * *
Иван-царевич колол дрова. Вернее пытался это делать. В царских палатах его учили другим премудростям, но теперь приходилось осваивать и эту.
Дурно выспавшись на жесткой скамье, он чуть свет был разбужен криком ворона, видно, исполнявшего в здешней глуши роль петуха. Старуха уже копошилась в своем углу, нанизывая грибы на тонкие палочки, очевидно для сушки.
- Выспался, родимый? – ехидно поинтересовалась она. - Такие-то вы – царевичи, все бы спать. А бабка уж и в лес сбегала, грибков набрала, - она кивнула на стоящую у ног небольшую корзинку. – Да ладно, сегодня поспать можно. Я ж тебе обещала, все как в сказке – кормила, поила, спать укладывала. Теперь банька осталась и вперед – на подвиг.
- Благодарю, - буркнул под нос Иван, натягивая кафтан, что служил ему ночью вместо одеяла. – Умыться бы.
- Умойся. Чего ж не умыться, - усмехнулась старуха и кивнула в сторону двери. – Там, за дверью найдешь.
Царевич спустился по скрипучим ступеням и увидел на пне у входа ржавый таз с водой. Он зачерпнул горсть воды, но до лица так и не донес, выплеснул. Она столь нестерпимо пахла болотом, что Иван даже передернулся от отвращения. Юноша с тоской посмотрел на порозовевшее небо. Скоро во дворце все встанут, пойдут на правило в малую дворцовую церковь. Он вспомнил теплый уютный храм с позолоченным иконостасом, старика-священника, негромко возглашающего: «Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веков». Не любил тогда Иван стоять-молиться. То задремлет, облокотившись на стену, то в мыслях куда улетит. Вот и вчера он все об охоте думал, священник на него глянул потом грустно так, словно понял. Царевич ему раздраженным взглядом ответил – не его дело, в мысли царевича вмешиваться. А теперь так вдруг захотелось оказаться там, в церкви, рядом с государем-батюшкой…
- Где мешкаешь? Иди в дом. Али заплутал? – раздался из-за двери скрипучий голос.
Юноша вздрогнул и двинулся обратно в дом. И вот теперь, получив задание на целый день, царевич тяжко взмахивал топором, стараясь попасть по намеченной линии, но попадал почему-то все куда-то вкось. От большого чурбака отлетали щепки и пласты дерева, но сам он стоял непоколебимо.
Старуха куда-то пропала, и Иван несколько раз пытался уйти с припекавшего солнца в дом. Но ворон, оставленный в качестве надсмотрщика, бросался ему наперерез с громкими криками, угрожая снова раскровить юноше голову, и царевич с тяжким вздохом снова брался за топор.
* * *
Служанка уже давно шла ощупью. Она придерживалась руками за шершавые стволы и тихонько молилась, едва шевеля губами. Вокруг совсем стемнело, таинственные лесные звуки пугали. Что-то скрипело, подвывало, шуршало. Периодически резко вскрикивала какая-то птица. В такие секунды девушка вздрагивала и останавливалась. Но постояв с минуту и перекрестив себя и тропинку, снова продолжала путь. Сколько она шла, Мария не знала. Но вот впереди стало как-то светлее.
Лунный луч осветил большое старое дерево, уже совсем сухое. Девушка увидела под ним кучу листьев и поняла, что у нее больше не осталось сил. Опустившись на мягкую лесную подушку, она привалилась к стволу и прикрыла глаза. Еще пару раз она просыпалась и оглядывала свое прибежище. В какой-то момент ей даже показалось в кустах какое-то шевеление, словно кто-то живой смотрел на нее сквозь листья, но усталость взяла свое. Не успев толком испугаться, девушка уснула, а утром и не вспомнила про ночное видение.
Проснулась Мария от оглушительного пения птиц. Она потянулась и даже заулыбалась с закрытыми глазами, но тут все вспомнила и резко села. Как же она могла?! Царевич где-то там, в лесу. Может быть, он пострадал, сломал ногу, или зверь его подрал и теперь он ждет помощи. А она тут прохлаждается! Девушка вскочила и собралась бежать дальше на поиски, но тут же одернула себя, повернулась лицом к востоку, где уже почти взошло солнышко, и в голос стала читать молитвы. Со стороны кустов раздался резкий скрежет и шорох, будто кто-то стал быстро удаляться в чащу. Мария обернулась, не прерывая молитвы, но ничего не заметила, и вскоре в лесу вновь водворилась тишина, нарушаемая только птичьим пением.
Прочитав утреннее правило, девушка почувствовала себя более уверенно. Она огляделась и вдруг увидела на низко спустившейся ветви старого дуба обрывок красной ткани. Служанка осторожно сняла ее и внимательно приглядевшись, распознала парчу, не раз глаженную ею во дворце. Значит она на правильном пути!
От дуба вилась вглубь леса только одна тропинка, Мария уверенно двинулась по ней. Ровная, удобная - никаких кочек, канав и упавших деревьев, тропка радовала взор золотистым песочком. Девушка шла вперед быстро и радостно, надеясь на скорую встречу с пропавшим царевичем. Она даже запела что-то веселое о калинке-малинке. Не прошла она и версты, как впереди показался ладный такой, светленький домик, сложенный из свежих бревен. Плетень вокруг дома тоже казался только поставленным, аккуратно сплетенный, он был украшен вьющейся зеленью и милыми розовыми цветочками.
* * *
- Батюшка! Ну как же? Неужели вы оставите меня без праздника?! – надув алые губки, царевна Лидия заплетала и расплетала кончик косы. Она с укором смотрела на царя.
- Лидушка, как же ты можешь? Ведь брат твой пропал! Может, его и на свете больше нет! – Государь тяжко вздохнул. – А тебе все бы праздники!
- Да ведь помолвка раз в жизни бывает! – царевна смахнула слезу.
- Эх, молодые! Ничего не цените, никого не любите!
- Да как же вы можете, отец! Я Ивана люблю! – Лидия даже ножкой топнула от возмущения. – Иван мне добра желает. Ох, как он расстроится, что из-за него моя помолвка отложена. И ведь принц Арнольд уже в дороге. А ну как откажется жениться! Нет, ему о пропаже Ивана и знать не надобно. Прохлаждается небось наш Ваня где-нибудь на хуторе, молочко парное попивает, отдыхает от государственных забот.
- Заботы ему, - махнул рукой Государь. – Все заботы – разъезды да охоты. Ни к чему толком не приучен, ничем не интересуется. Ни военное ему дело, ни государственное не доверишь.
- Ах, батюшка, да ведь молоды мы еще, - царевна украдкой глянула в овальное зеркало за спиной отца и поправила локон. – Для себя бы пожить, порадоваться. Ты вот только про Ивана Арнольдику моему не поведай. Уехал по делам государственным – и весь сказ.
Государь ничего не ответил, грустно глядя в окно, и довольная царевна Лидия, шурша на весь зал юбками и оборками, удалилась.
- Отца Ермогена позови, - кивнул Государь слуге, отвлекшись от своих невеселых дум. – Ежели только не на молитве он.
* * *
Совсем утомившись, царевич, пользуясь тем, что ворона пока что не было видно, присел на большой старый пень, в теньке у самой избушки. «Сбежать бы, эх!» - вяло ворохнулась в голове мысль. Но даже думать не хотелось о том, чтобы встать и куда-то брести. Да и куда побредешь? Болото вокруг напоминало о себе вонью и тихими побулькиваниями. А ведь как-то старая карга отсюда выбирается, по лесу шастает. Не иначе заговоры какие пользует. Вызнать бы.
Царевич облизнул пересохшие губы и глянул вновь в сторону таза с водой. Эх, была - не была! Больше нет мочи терпеть! Он встал и пошатываясь подошел к воде и принюхался. Воняет, ох и воняет! По привычке Иван перекрестил воду и уже хотел было зачерпнуть ладонью, но тут же отпрянул. Воды в тазу вмиг не стало, а на дне зашевелилось что-то отвратительное, на медузу похожее, каких он видел в прошлогоднем путешествии к Синему морю.
Царевич передернулся. Вот и воды нет совсем, и пакость какая-то появилась. Лучше уж здесь и правда ничего не крестить, как старуха сказала. Ворон насмешливо гаркнул у его плеча, словно все это время подглядывал из-за угла. Иван чуть не упал от неожиданности. Он хотел было отмахнуться от назойливой птицы, но вспомнил вчерашний урок общения с клювом ворона и сдержался.
В животе урчало от голода. Иван-царевич не привык до обеда терпеть. Во дворце уж чего-нибудь да перехватишь – то пастилы, то инжира, то орешков каких. «Может клюквы на болоте поискать?» - мелькнула мысль. Но тут же и притихла. На таком болоте, пожалуй, только смерть найдешь.
Старуха появилась безшумно, словно из воздуха. Она усмешливо глянула из под лохматых бровей.
- Ай, никак водички моей попробовать хотел? Чего ж не испил?
- Исчезла, - проворчал царевич, с отвращением глядя на медузу.
- Ах, девочку мою напугал? Крестился опять, небось? – старуха угрожающе глянула на него и, подняв медузу из таза, запричитала над ней. – Как же теперь тебя бедную лечить? Поцеловав синеватыми губами бледное желе медузы, от чего царевича затошнило, она развернулась и пошлепала к избе.
- Э, бабушка, я ведь тут работал! – царевич кивнул на так и не расколотый чурбак. – Давай как в сказке – накормить, там, напоить!
- Видала я твою работу, - проворчала старуха, что-то пришептывая над медузой. – Вот, очухалась деточка, - она с нежностью поглядела на вновь заплескавшуюся в тазу воду. – Короче, Ваня, хочешь есть, предлагаю обмен, - она хитренько, почти ласково посмотрела на юношу.
- Так я, это… Согласен я, - выпалил царевич не задумываясь.
- Ну, вот и молодец, вот и ладненько. Сейчас я тебе, милок, кушать сготовлю, а то уморился весь на солнышке-то. А и заживем мы с тобой, ой, заживем. Ты и дракона победишь. А чего его не победить-то, когда я тебе слово шепну. Этим словом и победишь. И меч заговоренный дам. Чего там – мне не жалко.
Царевич слушал в пол уха болтовню старухи, принюхиваясь к неожиданно приятным запахам.
- А чего там – на обед? – лениво поинтересовался он сквозь наползающую дремоту.
- Хороший, хороший обед! Я тебе сейчас похлебочку чечевичную, да лучка туда, да травочек!
Через пару минут перед голодным и уставшим царевичем и впрямь появился горшок с еще кипящей, ароматной похлебкой.
- Ну, и ладно, пусть чечевичная, - пробормотал юноша, озираясь в поисках ложки. – Эй, дай, чем есть-то. Не через край же хлебать? – поднял он глаза на старуху.
- Щас-щас, милок! Давай только обмен совершим. Ты ведь уже согласился.
- А чего надо-то? Пояс вот только – дорогой, каменья самоцветные, - больше и нет ничего, - произнес юноша, раздумчиво оглядывая себя.
- Есть, дорогой, есть. На шейке у тебя, лапушка, вишь – шнурочек. Ты, шнурочек-то развяжи, да и отдай мне. И кушай, кушай, родной, - старуха просто источала мед.
- Э, да то ж крест мой крестильный. Ты что? Не, так мы не договаривались, отец мне голову снесет, если без креста вернусь. Это ж крест от прабабки еще, чудотворный, говорят.
- Так это ж еще вернуться надо, - протянула старуха, отодвигая горшок с похлебкой. – А куда ты вернешься? Ты тут у меня с голоду быстро ножки протянешь. Хоронить-то тут легко, скинул в топь, тело само и утопнет, - она махнула рукой и отвернулась.
- Эй, да ты что! А ну отдай! – Иван-царевич от возмущения даже покраснел и попытался было выдернуть у старухи из рук горшок, но в полуоткрытую дверь тут же метнулась черная тень. Ворон хлестанул крыльями по глазам пребольно клюнул царевича куда-то за ухо.
- Ай! – юноша отшатнулся и снова упал на лавку. – Убери ты его! – он передернулся, увидев на ладони кровь.
Успокоившийся ворон присел на край стола, наклонил голову и стал с любопытством наблюдать за поведением Ивана. Старуха тем временем прибрала горшок в печь и прикрыла заслонку. Усевшись на лавку напротив царевича, она с сочувствием и грустью взглянула на него.
- Эх, Ваня, как же мы жить-то с тобой дальше будем? Ты меня, бабку старую, обидеть хотел. Я к тебе с добром – кушать сготовила, обещаниям твоим поверила, а ты… - она тяжело вздохнула и, кажется, даже смахнула слезу.
- Так ты ж это… Ты сама… - царевич почувствовал себя дурак дураком.
- Эх, да какой ты там царевич, Ваня? Ты, уж, скорее – Иван-дурак, - отозвалась старуха. – Отпущу я тебя домой, к батюшке, а ты там что делать будешь? Государством править? Куда тебе такому править? Ты с собой-то что делать не знаешь. На что, вот, тебе этот крест? Украшение да и только. Ты себя послушай: «Батюшка заругает, если без креста вернусь!» Это ли мужеские речи? Что ж у тебя ума не хватит сказать, что порвался шнурок, в лесу крест потерял?
Иван пожал плечами.
- Сказать-то можно. А тебе мой крест на что?
- А это, уж, мое дело, - старуха недобро глянула, но продолжила почти миролюбиво, - может, племяннице хочу в приданное подарить.
- Ну, ежели так, - протянул царевич, – похлебка-то не остыла? - Он погладил себя по урчащему животу и стал снимать крест.
- Вот и умничка! - старуха искренне обрадовалась, кажется, она не ожидала столь быстрого согласия.
- Только ты, уж, меня больше голодом не мори! – Иван протянул старухе большой золотой крест, украшенный по четырем сторонам самоцветами. Та вдруг отпрыгнула, как ошпаренная.
- Щас, милок, щас, - она бросилась к полке и извлекла на свет небольшой березовый туесок. – Сюда кидай, - протянула она туес юноше, и он послушно опустил крест в туесок, даже не приложившись к нему на прощание.
Старуха облегченно вздохнула и, плотно прикрыв крышку, утащила туес куда-то в дальний темный угол. Через минуту она вернулась и вновь поставила перед Иваном ароматное варево.
- Кушай, кушай, дорогой!
Иван с удовольствием потянул носом воздух и стал жадно есть похлебку, причмокивая и прихлебывая.
* * *
Не успела Марья подойти к светлому домику, как из двери выглянула женщина средних лет в кокетливо повязанном красном платке.
- К нам ли, гостья дорогая? – широко улыбнулась она девушке.
- Мимо я, госпожа, - поклонилась Мария. – Только на секундочку задержусь. Мне бы спросить вас…
Женщина перебила:
- Да, пройди в дом, милая. Я тебя молочком парным угощу, хлебушком свежим, ягодками.
Мария вдруг поняла, что со вчерашнего дня у нее и крошки не было во рту. Да и вчера она почти не ела, тоскуя о пропавшем царевиче.
- Ну, если на минуточку, - вздохнула она, поднимаясь за женщиной в дом.
Стол был накрыт. Молоко в кувшине было подернуто жирком, ароматный хлеб поблескивал свежей корочкой, и целое лукошко земляники алело под лучами солнышка.
- Кушай, радость моя, и рассказывай, как тебя в нашу глушь занесло? – улыбнулась женщина, усаживая гостью на широкую лавку у окна.
Мария огляделась, в поисках образов, и не найдя их, с недоумением глянула на женщину, а потом перекрестилась на восток, в сторону утреннего солнышка. Широко перекрестив стол, девушка наконец притронулась к пище.
- И куда ж ты идешь? – переспросила хозяйка, переставляя и помешивая что-то на печи.
- Ах, госпожа, горе у нас в царстве, - вздохнула Мария, - пропал вчера наследник-царевич. Заплутал, видно, в лесу. Его-то я и разыскиваю. Вот, спросить у вас хотела, не встречали ли его? Юноша он высокий-пригожий, одет богато – кафтан у него красный с золотом, шапка бобром подбитая…
- Не видала, - махнула рукой женщина. – А чего ж у Государя вашего не нашлось других, кого послать на поиски, кроме девицы слабой? – поинтересовалась она насмешливо.
- Что вы, Государь и не знает, что я ушла, - вздохнула девушка. – Он-то, уж, пошлет и охотников, и воинов. Да только будут ли искать истово?
- А ты, значит, будешь? – усмехнулась женщина.
- Буду, не вернусь, пока не найду его, живого или мертвого! – всхлипнула Мария.
- И кто ж ты ему, девица? Что он тебе люб, это я вижу, а вот люба ли ты ему? – женщина в упор глянула на нее.
- Не знаю, - прошептала Мария. – Да ведь нет разницы. Все равно, буду искать его. Не для себя ищу. Пусть и не люба ему, лишь бы был жив да здоров!
- Ох, ты какая! – качнула головой хозяйка. – Себе, значит, счастья не хочешь?
- Отчего ж не хочу? Кто счастья не желает? Только ведь сердцу не прикажешь, коль не люба ему, так что ж? Да и кто я – служанка бедная, а он – царевич, наследник, - вздохнула девушка.
- Ну, а если помогу тебе? - женщина присела напротив. – Хочешь, твоим будет?!
- Как моим? – Мария так растерялась, что даже не знала, что сказать.
- Приворожу! Я умею. Найдешь его, вместе к Государю вернетесь, станешь женой ему. Хочешь, милая? – хозяйка цепко схватила девушку за руку.
- Нет! – Мария подскочила и выдернула руку. – Нет, что вы?! Это ж грех-то какой!
Девушка перекрестилась и с удивлением огляделась – вокруг простиралось болото. Не было больше ни домика, ни палисадника, лишь мелкие, чахлые березки, да остовы сосен в желтоватой, вонючей воде.
* * *
Во дворце шла предпраздничная суета. Повара ощипывали, запекали, жарили, парили разную дичь, варили соусы, выпекали ватрушки, пироги и всевозможные печенья. Служанки сбились с ног, готовя комнаты для съезжающихся гостей. На помолвку царевны Лидии с принцем Арнольдом была приглашена вся знать обеих государств. Слуги натирали полы в огромном танцевальном зале, распорядитель вникал во все и носился по дворцу, садам и пристройкам, периодически сбивая с ног иностранных гостей. И только Государя нигде не было видно. Слуги шептались, что он помешался и теперь все дни проводит в домовой церкви, откуда есть ход в его собственные покои. Он и допускал до себя только отца Ермогена, настоятеля одного из самых строгих столичных монастырей, бывшего уже лет двадцать его духовником.
- Батюшка-Государь, вы бы откушали, - старый слуга чуть не плакал, переставляя на подносе блюда. – Вот тут и перепела запеченные, и уточка фаршированная, яичница из перепелиных яиц с морскими гадами.
- Принеси морсу клюквенного и сухарей. А это, - Государь махнул рукой на богато уставленный поднос, сам съешь или людям отдай.
- Помилуйте, батюшка-Государь! Вы ж исхудали совсем. На сухарях-то с морсом долго не протянешь.
- Святые травкой одной питались, а жили по сто и более лет. Да дело не в том, - вздохнул рукой Государь. – Пропал царевич, а никому и дела нет, - прошептал он в след уходящему холопу. – Не угодны, видно, Богу мои посты и молитвы. Может, хоть отец Ермоген сынка моего непутевого вымолит. Что я, я своих детей воспитать правильно не смог. Сам по молодости не о вере и благочестии думал, а о войне, да охоте, да делах всяческих. А когда в разум пришел, поздно оказалось. Выросли детки.
* * *
Иван колол дрова, неловко, будто делал это в первый раз. Иногда он бросал топор и с удивлением оглядывал свои руки, стертые до крови. Словно первый раз… Старуха говорила, что он – крестьянин, а служить к ней поступил за долги, на три года. Ваня все пытался вспомнить, чем же он занимался раньше – как пахал землю, пас скот, но в голове стоял какой-то вязкий туман. Память удержала только дом старухи, ее двор да болото. Он даже не знал, как звать ту, что заставляла его работать с утра до ночи, кормила какой-то склизкой кашицей раз в день, а спать отправляла в щелястый сарай за домом на кучу гнилой соломы.
Периодически на Ивана нападала глухая тоска. Смутно помнилось откуда-то из далекого прошлого что-то дорогое, безценное, давно утерянное. Ивану казалось, что стоит вспомнить, что это и как его найти, и счастливое прошлое вернется. Но память, как резиновая, отталкивала его, снова и снова возвращая в мрачное настоящее.
Старуха, как обычно, появилась совершенно безшумно, но Иван почувствовал. Он всегда чувствовал ее приближение – по спине начинал ползти мерзкий холодок страха и отвращения. Старуха придирчиво оглядела сложенную поленницу, толкнула ее ногой и резво отскочила. Поленья с шумом осыпались.
- Р-работничек! – старуха сплюнула. – Сегодня ужина не будет. Воды принесешь и спать иди. Завтра с утра переложишь, - она кивнула на обрушившуюся поленницу. – До обеда еще вон ту поляну перекопать надо. Не успеешь – голодом сиди.
На глазах Ивана прямо из болота показался клочок земли, он все рос и рос, пока не превратился в достаточно обширный островок. От дома к нему вилась тропинка.
* * *
Марья несколько секунд озиралась и даже попробовала ногой хлипкую землю. Земля хлюпнула, выступила вода. Паника вдруг охватила девушку, ее затрясло. Все – и земля, и небо, казалось, были пропитаны водой. Эта вода грозила поглотить ее – такую бедную и одинокую.
Девушка сжала рукой нательный крест так сильно, что металл врезался в кожу. Стало чуть легче. Он глубоко вздохнула пару раз, медленно перекрестилась и прижала крест к губам. «Господи, спаси, помилуй, сохрани!» - прошептала она лихорадочно.
- Иду-иду! Это кто тут заплутал и о помощи кричит?
Мария обернулась на голос и увидела невысокую женщину в монашеском подряснике. Она пробиралась к ней прямо по воде тяжело опираясь на сучковатую палку.
- Здравствуйте! – девушка поклонилась, только я не кричала.
- Надо же. А мне мать настоятельница поспешать велела. Говорит: «Иди скорее, там девица пропадает! О помощи кричит!»
- А где у вас тут монастырь? – Мария удивленно оглянулась на болото.
- Да тут рядышком, - женщина улыбнулась и махнула рукой в ту сторону, откуда пришла, - за дымкой просто не видно. Пойдем за мной, милая.
Мария сосредоточенно перекрестилась, перекрестила монахиню и только после этого двинулась за ней. Женщина одобрительно улыбнулась.
- Умница! Так всегда надобно.
Под ногами все хлюпало, земля, казалось, расползалась под ногами, но все-таки держала. Вскоре дымка рассеялась, и показался лесок, настоящий живой лесок. Невысокие сосенки окружали маленький деревянный храм с куполочком и крестом над ним. Рядом стоял домик, ладно сложенный из сосновых бревен. Он был похож на охотничью избушку.
- Здесь и живем, - монахиня остановилась, и широко перекрестившись, низко поклонилась в сторону храма. Мария повторила за ней крест и поклон.
- Как же вы здесь, в глуши? – спросила она удивленно. – Надо ж и питаться чем-то.
- Мир не без добрых людей, Господь питает – когда людской помощью, а когда и чудной милостью.
Они вошли в храм, в который от силы могло вместиться человек пять, приложились к старинным иконам и снова вышли во двор.
- Пойдем теперь в трапезную, монахиня кивнула на домик, посмотрим, что нам Бог послал.
В небольшой, светлой комнате у стены на деревянной лавке лежала маленькая старушечка в монашеском облачении.
- Матушка, благословите! – монахиня опустилась на колени перед старушкой.
Та сосредоточенно перекрестила склонившуюся и тихо спросила:
- Как дошли, спокойно ли? Нечисть не баловала?
- Вашими молитвами, спокойно добрались, - монахиня улыбнулась. – Благословите девицу покормить.
- Кушайте-кушайте, - матушка посмотрела на Марию. – Ну, что, девица, сильно напугалась? - Мария только кивнула. – А ты не страшись. Нечисть, она креста, как огня, боится. Крест да молитва – вот твое оружие, коли уж на бой вышла.
- Так я не на бой, я царевича нашего ищу, - негромко произнесла Марья.
- А это твой бой и есть, милая. Хочешь царевичу помочь, за Бога держись, Его о помощи проси, греха в себе не попускай.
- А вы знаете, где он? – встрепенулась девушка.
- Знаю. Недалеко. В плену он.
- У кого в плену? – Мария растерялась. - Вы можете ему помочь?
- Трудно помочь, коли он добровольно в тот плен сдался. Но ты попробуй, твоя это доля.
- Конечно, конечно, - часто закивала головой девушка. - Вы мне только подскажите, куда идти?
- Не спеши. Успеется. Вот покушаешь, отдохнешь и пойдешь. Никуда уж теперь твой Иван-царевич не денется.
Матушка приподнялась на лавке, прочла молитву перед трапезой и перекрестила стол. Она откинула полог с колен, ног у матушки не было.
- Трапезуйте, сестры! – она снова устало откинулась на лавку.
- Матушка, и вы бы с нами? Смотрите, Господь хлебушка послал! – монахиня просительно глянула на игуменью, подвигая
- Это ради гостьи Господь послал. А мне грешной пост до смерти положен, - покачала головой матушка.
* * *
- Ах, Арнольд! – царевна кокетливо повела плечом. – Вы меня балуете! – она разглядывала золотой браслет, украшенный крупными изумрудами. – Какая прелесть!
- К этому браслету, дорогая, есть и продолжение, еще более впечатляющее, - принц со значением закатил бледно-голубые глаза так высоко, что они почти исчезли под веками.
- Да неужели! – Лидия развернулась к нему. – Но вы мне хотя бы покажете?
- Обязательно, моя очаровательная! Только вот условьице.
- Какое?! – царевна надула губки. – Какие это между нами могут быть условия?!
- Я, моя прелесть, - Арнольд склонился к ручке Лидии и припал к ней на несколько секунд слюнявым ртом, - слыхал, ваш батюшка не в себе.
- Глупости, слухи! Как вы можете собирать сплетни? – Лидия выдернула узкую, затянутую в тонкую перчатку ручку.
- И наследник-царевич, брат ваш сгинул, в болоте утоп, - продолжал принц, не обращая внимания на возмущение Лидии.
- Откуда вы? Да как вы? – царевна ахнула и даже попыталась потерять сознание, но Арнольд резко встряхнул ее. – Вот это преждевременно, цыпочка. Садитесь и слушайте, - он решительно усадил царевну на скамью у фонтана.
- Слушаю, - прошептала Лидия, не сводя испуганных глаз с крупных, желтоватых зубов принца.
- Вы получите к этому браслету ожерелье, серьги, диадему и два кольца, - Лидия ахнула. – Но вы должны уговорить отца отказаться от престола в нашу пользу. Он уже не в состоянии управлять! А Иван, Иван мертв, - Лидия попыталась было возразить, но Арнольд остановил ее жестом. – Мы станем править этой великой и обширной страной, править милостиво и щедро. Это принесет только благо вашему народу. Государь ваш совсем стар, он убит горем от пропажи сына, наконец, он сошел с ума на почве своей религии. Разве может такой человек достойно править? Я заменю его. Но сделать это силой невозможно. Нужно, чтобы он сам понял, что слаб и стар. И в этом должны помочь ему Вы, моя дорогая.
- Вы правы, Арнольд. Но я не знаю, как, - прошептала Лидия грустно. – Конечно, мы были бы куда лучшими правителями, но…
- Не пугайтесь трудностей, дорогая, ваша задача вполне выполнима. Я все продумал, ваша дело лишь слушать меня и четко исполнять.
- И что же я должна делать? – Лидия взглянула в водянистые глаза жениха.
- Во-первых, ваш батюшка должен увидеть, что вы вместе с ним скорбите о Иване. В этом плане сегодняшние празднества вовсе неуместны.
- Отец предлагал отложить помолвку, но я…
- Вы уговорили его. И зря. Теперь он думает, что вы – безсердечны и глупы. Покайтесь перед ним, скажите, что теперь и вам все празднества поперек души. Упирайте на то, что надеялись на скорое возвращение Ивана, а теперь осознали тяжесть потери.
- Ну, это почти правда, - протянула Лидия.
- Вот и хорошо, тем легче. Главная ваша задача, убедить отца, что Иван мертв, что ждать его возвращения безсмысленно. Плачьте, заламывайте руки, падайте в обморок – у вас это хорошо получается. Короче, заставьте его скорбеть в десять раз сильнее.
- А зачем?
- Затем, что есть следующий ход, - усмехнулся принц. – Ваш отец религиозен, я бы сказал, фанатично религиозен. Такого в клетке держать надо и на ярмарках показывать.
- Арнольд, вы забываетесь! - царевна топнула ножкой, впрочем, несильно.
- Да ладно вам, не стоит предо мною притворяться, - принц махнул рукой. – Вы тоже так считаете. Но не о том речь. Его веру следует использовать в наших целях.
- Как же?
- Это вполне вам по силам. Главное – заставить его чувствовать вину. Пусть поймет – он виноват, что не правильно воспитал сына. Ежели бы не приучал его с детства к охотам всяким, не пропал бы сегодня сынок так бездарно. Только действуйте аккуратно.
Лидия кивнула.
- Что же дальше?
- И вы еще не догадались? Дальше все просто – пусть замаливает грехи в монастыре. А мы уж, так и быть, возьмем на себя все тяготы правления.
- Так просто? Как я сама не догадалась?! – Лидия даже хлопнула в ладоши. – Вы – гений, мой Арнольдик!
Принц поморщился, но стерпел.
- Цените ту удачу, что пришла к вам в моем лице, дорогая, - добавил он.
* * *
Мария проворно шла по лесной тропинке, по обе стороны простиралось болото, но тропинка была плотной, словно шла по сухому сосновому лесу. Впереди показалась полянка. Яркая, зеленая, она буквально манила к себе. На ней какой-то мужик копал землю, разрубая лопатой крупные комья.
- Бог в помощь! – крикнула Мария, подойдя ближе.
Мужик отер пот со лба и обернулся, одергивая грязную рубаху.
- Ты кто? – он с удивлением воззрился на девушку.
- Иван-царевич! – Мария всплеснула руками. – Нашелся!
- Ваня я, - царевич как-то тупо посмотрел на нее. – А ты кто? – повторил он через несколько секунд. – Там же болото, - он махнул рукой в сторону тропинки.
- Что ты? Тропинка же вот, - девушка смотрела удивленно.
- Нет там никакой тропинки, - вздохнул Иван и снова взял лопату. – Мне работать надо. Не отвлекай. А то опять без обеда останусь. – Повернувшись спиной к девушке, он снова стал копать.
- Царевич, ты что же, не узнал меня? – Мария смотрела растерянно. - Тебе надо во дворец возвращаться. Государь уж все глаза выплакал. Все тебя ищут, - она говорила что-то еще, но Иван даже не обернулся. Он упорно копал неподатливую землю.
Мария опустилась прямо в траву и горько заплакала. Она безпомощно смахивала все набегающие слезы, когда откуда ни возьмись на поляне появилась замотанная в лохмотья старуха.
- Эт-то что тут за непорядок! – грозно прикрикнула она. – Гостей приваживаешь, лодырь?
- Я не причем! – царевич поднял руку, словно закрываясь от удара. – Она сама пришла. Я ей говорил, чтобы уходила.
- И чего тебе здесь, красна девица, понадобилась? – старуха пристально взглянула на Марию.
- А кто вы, бабушка? – Мария встала и отерла слезы концом платка.
- Эй, тебе ль вопросы задавать?! Пришла ко мне, так сказывай, зачем пришла или иди своим путем! – старуха напустила на себя грозный вид. – Чего моего работника смущаешь?
- Но ведь это Иван-царевич! – всплеснула руками девушка. – Вы, наверное, не знаете, он на охоте потерялся. Его Государь везде разыскивает! Отпустите его со мной! – Мария просительно глянула на старуху. – За то, что вы его спасли, Государь вас наверняка наградит, он сына очень любит.
- А ты, девица, стало быть, тоже его любишь? – старуха хитро прищурилась.
- Не обо мне речь, - Мария смутилась, но не отступила. – Пойдемте с нами в город. Там вас Государь обласкает, обратно в золоченой карете приедете.
- Что ж ты за других обещаешь? Ты за себя говори. Что готова за его свободу отдать? – старуха смотрела пристально, а Иван все копал, словно и не слышал разговора, а может и вправду не слышал.
Мария уже поняла, что с ним случилось что-то страшное – не помнит он ни батюшки-Царя, ни отечества своего. Теперь она хотела только довести его обратно в город да передать лекарям. Может, излечат бедного. От этих мыслей на глаза девушки снова навернулись слезы.
- Я все отдам! – прошептала она. – Только ведь нет у меня ничего. Хотите, в услужение вам останусь. Я ведь все умею – и готовить, и стирать, и в огороде все могу! – девушка воззрилась на старуху умоляюще.
- Хе, работница! Об этом я еще подумаю. А вот если укажу тебе вещь, на которую обменяю царевича, отдашь ее мне.
- А что ж за вещь? – Мария удивленно оглядела себя. Вся одежда ее была старой, поношенной. Аккуратные заплатки были видны и на кофточке, и на широкой юбке.
- На шнурочке на груди носишь, - подсказала старуха, прищурившись.
- Крест?! Да вы что?! – девушка вздрогнула и отступила к тропинке, подальше от страшной бабушки. – Чтобы я крест сняла? Да ведь его как на крещение одели, так до смерти снимать и не положено!
- Воля твоя, - проговорила старуха как-то скучно. – Иди, девица, своей дорогой. А Иванушка-дурачок пусть на меня еще поработает.
* * *
- Права она, отче, права, - Государь опустил голову на руки. В голосе его звучало глухое отчаяние. – Не след мне народом управлять, коли своих детей воспитать не смог. И в смерти Ивана я виноват.
- Эк, она тебя обработала! – отец Ермоген погрозил пудовым кулаком куда-то в сторону двери. – Вот же девка! Ты, Государь, от власти отрекаться не в праве. Ты за народ в ответе.
- На покаяние мне надо, в монастырь. Одно осталось – грехи мои тяжкие замаливать, - он посмотрел на монаха больными глазами.
- Ты, значит, в монастырь, а девка со своим женихом иностранным будет народ губить. Не зачтется тебе такое покаяние. Не благословляю! Покаялся уже и на исповеди разрешение получил. Что же ты в Божие прощение не веришь? – отец Ермоген бухнул кулаком по столу. – Ты посмотри, до чего страну довел. К тебе чиновники вторую неделю попасть не могут, все дела встали.
- Так ведь горе у меня.
- Горе, а празднества зачем разрешил?
- Дочь просила.
- Дочь твоя со свету тебя сживает. Ее бы скрутить в бараний рог, а ты ей попускаешь.
Государь только вздохнул.
- Ты мне, отче, хоть епитимию какую назначь. Может оно полегчает, - тихо попросил он.
- А и назначу, - священник строго глянул из-под широких бровей. – Вот тебе епитимия: с утра до обеда всех чиновников и просителей принимать и дела государственные разбирать. А отлынивать будешь, от причастия отлучу!
* * *
Мария стояла на коленях прямо на тропинке и молилась уже часа два. С рассвета Иван садил что-то на свежевскопанном участке, а девушка просила Господа о его вразумлении и крестила издали согнутую спину. Наконец решившись, она поднялась с колен и, подойдя к краю поляны, окликнула негромко:
- Иванушка!
Царевич обернулся и недовольно глянул на нее.
- Опять пришла. Иди отсюда. Меня за тебя старуха побьет и без обеда оставит.
- Ваня, я тебе покушать принесла.
Глаза юноши загорелись.
- Давай! – он в два прыжка достиг края поляны.
- Вот, смотри, малинка, - Мария протянула ему платок с ягодами.
- Ух ты! – Иван стал горстями запихивать ягоду в рот.
- И не перекрестился даже, - вздохнула девушка тихонько. И вдруг заметила – на груди Ивана не было креста. – Никак старуха забрала, - шепнула она.
- А еще есть? – Ваня смотрел жадно, слизывая сок с пальцев.
- Есть, только пройти немножко надо. Здесь же целый малинник вдоль тропы.
- Это куда идти-то? – Иван недоверчиво смотрел на тропу. – Болото одно. И как ты тут ходишь?
- А ты мне руку дай, я и тебя проведу. Там малины много. А неподалеку тут добрые бабушки живут, так у них и свежий хлебушек есть, - Мария протянула руку, царевич неуверенно коснулся ее пальцев.
- Ну, если хлебушек, а мне дадут?
- Дадут, дадут, - они всем дают, сами не едят, все другим оставляют. Девушка слегка потянула его за руку, и Иван сделал пару неуверенных шагов.
- Это ж надо – по воде иду! – он с удивлением смотрел себе под ноги.
* * *
«Ты почему их упустил, попугай драный, перепел-переросток! – старуха хлестала метлой ворона, метавшегося по избе. – Подлететь он к ним не мог, видишь ли! Это девка, девка все! – уморившись, она присела на лавку. – Ну, лети теперь, ищи их, воробей ощипанный!»
Ворон выпорхнул в дверь, и старуха, посидев немного, вышла следом.
«Девку надобно извести, - шептала она себе под нос, и тут же сама отвечала, - А как изведешь, когда она не только крещеная, еще и молитвенница. Да и за нее где-то молятся. Я против нее силы не имею. Ну, хоть Ваня ейный дурачком останется. Куда ему без креста? Сам отдал, сам на чечевичную похлебку променял. Теперь он мой!»
Ворон спикировал прямо на голову Ивану и стал драть волосы.
- А-а-а! – истошно заорал царевич, отбиваясь.
- Ваня, Ванечка, что?! – Марья выскочила из кустов, где собирала для голодного юноши ягоды, пока он отдыхал. – Кыш, кыш! Пошел отсюда! – она махнула платком, из которого во все стороны разлетелись сочные ягоды малины, но птица не успокаивалась. Снова и снова она бросалась на Ивана.
- Господи, помилуй! – девушка широко перекрестила беснующегося ворона, и том метнулся куда-то в верх. – Ванечка! – Иван лежал без сознания. Мария склонилась к нему. – Бедный, надо тебе крест надеть. Как же без креста-то?! Вот и нечисть всякая нападает.
Девушка с сомнением глянула на собственный крестик, потом решительно потянулась к ближайшей ветке. Отломив две маленькие палочки, она выдернула несколько волосинок из косы и связала ими крестообразно соединенные палочки.
- И шнурочек мы сплетем, - приговаривала Мария, - аккуратно переплетая волосинки. – И оденем теперь. – Она приподняла голову Ивана и аккуратно надела самодельный крест ему на грудь.
Царевич вдруг открыл глаза.
- Очнулся! - Мария всплеснула руками.
- Это что?! – Иван схватился за крест и тут же отдернул руку. – Жжет! – Пальцы его действительно покраснели, как от ожога. – И грудь жжет! – он скривился, как ребенок, собирающийся заплакать. – Ты меня за что? Сними это?
- Терпи, Ваня, что ты? Терпи! – девушка смотрела на ожог с ужасом. – Пойдем! – она потянула Ивана за руку и потащила за собой. – В монастырь надо, скорее, - бормотала она, все ускоряя шаг.
* * *
- Матушки, родимые! Помогите! – Марья с порога бухнулась на колени. – У меня там…
Монахиня, что-то негромко читавшая перед иконами, обернулась.
- Что, родимая?
Но игуменья, на скамье слушавшая чтение, перебила:
- Иди скорей во двор, да мощи преподобного прихвати!
Монахиня поклонилась, схватила с аналоя под иконами равноконечный крест-мощевик и выскочила за Марией во двор.
- Ой, не могу! Ой, жжет-то как! – Иван катался по земле и рвал с шеи крест. Удивительно, но тонкий волосяной шнурочек не поддавался его рывкам.
- Ох, родимый, какую над тобой силу нечистый поимел! – монахиня склонилась к нему. – Держи его, Марья! Молись, молись непрестанно!
Она склонилась к Ивану и зашептала «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его…». В такт молитве монахиня безпрерывно крестила лежащего с ног до головы крестом с мощами местного Божьего угодника. Иван еще несколько раз дернулся и затих. Кажется, он снова потерял сознание.
- Что же он сотворил, что в такое рабство попал? – спросила монахиня, устало поднимаясь.
- Не знаю, но думаю, от креста отрекся, старухе-колдунье его отдал, - девушка всхлипнула. – Что же делать? Неужто теперь он навсегда таким останется?
- Бог милостив, Машенька. Видишь, ему уже полегчало. Ежели покается, так Господь все простит. Только вот крест у колдуньи добывать обратно надо, нельзя святыню на поруганье оставлять, - раздумчиво добавила она.
* * *
Едва не падая от усталости, Мария шла по вечернему городу и вела за руку Ивана-царевича. Он скоро пришел в себя в лесном монастырьке, но по-прежнему ничего не помнил и вел себя, как капризный ребенок. Хорошо хоть крест с себя больше не рвал. Ожег на груди Мария мазала ему освященным маслицем, что дала ей с собою игуменья, и красный след постепенно бледнел, хотя еще пока отзывался болью.
«Дворец! Наконец-то!» – девушка остановилась, глядя на красивые башенки главных покоев. Она перекрестилась на золоченые купола дворцовой церкви и решительно двинулась вперед.
- Пропустите же меня! Позовите Государя! – Мария чуть не плакала, уже с полчаса препираясь с дворцовой стражей. – Ну я же говорю, царевич это пропавший!
- Шла бы ты, девка, отсюда. И убогого своего забери. Нешто я царевича Ивана не видал?! Красавец, косая сажень в плечах. А это ты что за уродище привела? - Иван безучастно стоял чуть в стороне, ковыряя грязным пальцем стену. – Он у тебя еще не в своем уме, да и сама ты… - пожилой стражник махнул рукой и захлопнул ворота. – А ежели у тебя прошения к Государю какие, так приходи завтра утром на площадь Милосердия. Там теперь Государь всех просителей выслушивает, глядишь, и тебе поможет. Милостив он стал к нищим и убогим с тех пор, как сын-то его сгинул.
* * *
«Ничего, ничего, мы еще повоюем! Ты, Иван-дурак, еще свой подвиг мне во славу совершишь! - приговаривала старуха, лепя из воска куколку. Она тщательно нарисовала глаза и рот и обрядила куклу-царевича в красную шапку. – Ну, теперь я в городе этом таких делов натворю!» - старуха удовлетворенно вздохнула.
Потом она долго что-то шептала над куклой, лепила других персонажей задуманной ею истории, и словно с кем-то советовалась, кланяясь поминутно на запад.
«Эт-то Лидка, а то Государь ихенный», - старуха наконец расставила всю композицию на столе и стала разыгрывать некое действо. Она, казалось, впала в детство, смеялась, что-то приговаривала. Но во всем этом чувствовалась и некая жуть, от которой даже ко всему привычный ворон предпочел улететь подальше. С вершины засохшей березы он озирал окрестности и ждал, не позовет ли хозяйка, которую боялся и ненавидел.
* * *
- Что ты хочешь, милая? – Государь ласково смотрел на подошедшую девушку и ее оборванного, явно нездорового спутника.
- Батюшка-Царь, - Мария упала ему в ноги и разрыдалась. – Батюшка, посмотрите! Это ж Иван-царевич! Это сын ваш! – она указывала за спину, на убогого.
Государь вздрогнул было, вгляделся в толпу, но, не увидев сына, снова обратился к девушке:
- Что же ты так жестоко шутишь? Али и ты, девица, не в себе? Подайте им хлеба и денег. Иди, иди, девушка, - он уже смотрел на следующего просителя.
Но тут Иван словно очнулся, он резким движением бросился к ближайшему стражнику и вырвав у него алебарду бросился на Государя. Стражник, не ожидавший нападения и такой силы в убогом, упал наземь. Двое других хватали уже Ивана за руки, но алебарда, брошенная меткой рукой, полетела, как копье. Площадь в ужасе замерла.
«Огради, Господи, силою Честнаго и Животворящего Твоего Креста и сохрани от всякого зла!» - раздался громогласный крик отца Ермогена. В момент броска он воздвиг над головою крест и осенил им Государя. Алебарда разлетелась в воздухе на куски, словно на нее обрушили чудовищной силы удар.
- Живы ли вы, Царь-батюшка? – старый слуга первым бросился к Государю.
- Жив, - прошептал он в ответ.
- Кровь у вас! – запричитал слуга.
- То не рана, - Государь смахнул со щеки капли крови. – Щепой хлестнуло. – Поклон тебе, отче, низкий! Твоими молитвами Бог миловал, - оборотился он к отцу Ермогену, но тот уже спешил к преступнику.
* * *
- Эх, Ваня-Ваня! – отец Ермоген притянул к себе голову закованного в железа юноши. – Как же ты до такого дошел.
- Он, конечно, брат мне, но я требую справедливости! Иван-преступник, он покусился на жизнь нашего дорогого отца и Государя, он должен быть казнен! – голос Лидии звенел негодованием.
- И тебе совсем не жаль его? – отец Ермоген грустно глянул на царевну.
- Ах, не давите на жалость! – Арнольд расхаживал по залу, меряя из конца в конец ковровую дорожку. – Лидия права. Все-таки преступный удар достиг цели: Государь в горячке.
- Бог поможет, выздоровеет. Неудивительно, что после такого известия об Иване, он слег. И все же, сам Царь должен решить судьбу сына.
- Это невероятная жестокость! – буквально вскричал Арнольд. – Как можно заставлять отца решать судьбу собственного сына. Это даже хорошо, что он сейчас в безпамятстве. Суд, приговор могут сгубить его окончательно. Гораздо лучше, если он очнется после казни. Все уже будет в прошлом. А может он и не вспомнит, что Иван нашелся.
Лидия только кивала, с неприязнью и любопытством глядя на Ваню, снова ушедшего в себя.
Отец Ермоген только тяжело вздохнул и, еще раз погладив Ивана по голове, вышел, тихо притворив за собой дверь. Что он мог поделать, когда власть оказалась в руках Лидии и Арнольда. Он часами просиживал у постели метавшегося в бреду Царя и со слезами молился за него и Ивана.
Но сегодня он вспомнил еще об одном деле: надо посетить ту девицу, что привела Ивана. О ней в суете как-то забыли. А ведь девушка должна была что-то знать, где-то ж она его нашла. И не понятно, имеет ли она отношение к преступлению? Может быть, она и направляла действия Ивана? Девицу сразу же отвели в каземат, где-то там ее и следует искать.
* * *
- Значит, Иван сам отдал чудотворный крест? – отец Ермоген тяжело вздохнул и грустно посмотрел на девушку, стоящую перед ним. Черты лица ее заострились, под глазами залегли тени. Она казалась особенно хрупкой на фоне грубых каменных стен, покрытых местами мхом и сочащихся влагой.
- Не знаю, но думаю так. Батюшка, его казнят теперь? – прошептала Мария, глядя на него широко распахнутыми, полными слез глазами.
- Кто знает. Бог милостив, - вздохнул отец Ермоген, отводя взгляд. – Ежели Государь очнется, то не попустит.
- Отчего же меня не допрашивают? Я бы всю правду рассказала! Иван - не преступник, это все колдунья! Она его опутала, околдовала.
- Да верю я, верю, дочка. Эх, нам бы крест его вернуть, глядишь, и Иван бы в разум вернулся, покаялся бы, - покачал головой отец Ермоген.
- Ой, батюшка, выпустите меня! Я дойду, я верну Ванин крест! – воскликнула Мария.
- Как же ты вернешь-то его? – грустно спросил игумен. – Путь неблизкий, опасный. Да и не отдаст тебе крест колдунья.
- Ничего. Я силой Божией. И колдунья мне ничего не сделает! Она крестного знаменья, как огня, боится.
- А еже ли, и правда… - протянул отец Ермоген задумчиво. – Вера у тебя, вижу, крепкая. И на жертву ради ближнего ты готова, о себе не думаешь. Душа у тебя чистая, таким Господь помогает.
- Благословите, батюшка, пойти! – девушка упала перед игуменом на колени.
- Что ж, Бог да благословит тебя, чадо! Ведь это не только ради Ивана, всему государству конец, ежели Лидия с Арнольдом править станут, - добавил он, перекрестив Марию.
- Только как же вы, батюшка? Не повредит вам, если меня отпустите? – спохватилась вдруг Мария.
- А это уж мое дело, - махнул рукой отец Ермоген. – Если Ивана казнят и Государя уморят, и мне здесь не жить. Вечером за тобой вернусь, будь готова. Стражам скажу, что Лидия с Арнольдом тебя срочно во дворец требуют. Молчи, не смущайся.
Тяжелая дверь медленно затворилась за священником. Лязгнул засов. Стражник проводил государева духовника с низким поклоном. На душе отца Ермогена полегчало. Господь указал путь, и игумен верил, что это и есть ответ на его молитвы.
* * *
Мария быстро шла по лесной тропке, крепко сжимая в левой руке четки. Ни мысли не допускала девушка о неудаче. Батюшка сказал идти прямо и молиться непрерывно. И четочки, вот, дал. Велел ни на что внимание не обращать, будут страхования, так молитву усиливать. «Ты только иди все прямо, деточка, - вспомнилось Марии, - не пытайся по солнышку ориентироваться или дорогу вспоминать. Только размышлять начнешь, сразу нечистый вмешается. Там ведь все запутано-заколдовано, всю жизнь на одной поляне проплутать можно. А ты не думай, молись только, Господь тебя и проведет через все дорожки, прямо к избушке выведет».
Где-то справа ухнул филин. Мария подавила желание взглянуть в сторону. Она вообще не сводила глаз с тропки, по которой шла от той самой поляны, где шумели когда-то охотники царевича. Вдруг ей показалось, что уже стемнело, тропинка сузилась, а потом и совсем перестала просматриваться. Все стало заволакивать мглистым туманом.
«Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную!» - Мария молилась сначала мысленно, произнося молитву на каждое зернышко четок. Но сейчас, когда страх стал путать мысли, она стала молиться вслух. Голос, казалось, тонул в тумане. Девушка почти не слышала себя. «Главное, не бойся. Ничего не бойся. Нечистый со всеми его колдунами против Бога ничто, и силы у него никакой нет, так – призрачность одна. Но это только, когда человек за Бога держится. А ежели на свои силы кто полагается, так сама видела, что бывает. Вон, как Ивана бедного скрутило», - слова отца Ермогена ясно звучали в душе.
Мария стала молиться более медленно и четко и вдруг увидела, как солнце осветило тропинку, которая, как оказалось, никуда и не исчезла. Каждая сосновая иголочка зарыжела под ногами. Потом стало больше мха, но тропинка оставалась твердой.
Поляна. Она показалась неожиданно. Вот и участок, раскопанный и засеянный Иваном. Мария огляделась в первый раз за весь путь. Она даже не знала, сколько шла. Ноги подгибались от усталости, но она не помнила, чтобы хоть раз опускалась ночь.
Вот и избушка. Ворон с шумом отлетел подальше и присел на ветку засохшей березы.
«Птичка, милая, не обижай меня! – девушка перекрестила ворона, но на сей раз он не улетел. – Где ж хозяйка твоя?» – Мария огляделась. Казалось, здесь давным давно никого не было. Ворон неожиданно подлетел ближе, он внимательно смотрел на девушку, словно что-то ожидая от нее.
Мария перекрестилась и толкнула скрипучую дверь. Она поддалась неожиданно легко. В избушке, не смотря на солнечный день, царила полутьма. Развешанные по стенам пучки трав зашуршали от сквозняка.
«Что же мне делать?» – девушка безпомощно огляделась. Она подошла к столу, передвинула плошки с какими-то снадобьями. В избушке было столько всякого хлама, явно копившегося годами, что трудно было приступить к поискам. Крест мог быть спрятан где угодно. «Господи, помоги мне! - прошептала Мария. – Мне же спешить надо. Там Ваня бедный в темнице томится».
С шумом в избушку влетел ворон и аккуратно опустился на подоконник. «Ты прогнать меня хочешь?» - грустно спросила девушка, но птица лишь склонив голову пристально глянула на нее. «А, может, ты-то мне и поможешь? Ты ведь – тварь Божия, Господом сотворенная. Помоги мне, ворон, миленький! Найди крест Ивана», - Мария снова перекрестила птицу. Ворон сорвался с места. Он сделал круг по комнате, потом еще раз пролетел над столом и, присев на полку, стал расталкивать клювом какие-то предметы. С полки покатился восковой шар, упала связка змеиных хвостов, а следом свалился и туесок. Крышка отлетела, и золотой крест упал прямо на стол перед Марией.
«Слава Тебе, Господи! – прошептала едва слышно девушка, умиленная столь явным чудом. – Благодарю тебя, милый ворон! – Она протянула руку и ласково погладила птицу, опустившуюся рядом с ней, по гладкой голове. – Полетели со мной к Царю-батюшке. Что тебе здесь делать?»
Ворон снова сделал круг под потолком и вылетел в распахнутую дверь.
* * *
Толпа шумела и переговаривалась. Площадь перед дворцом была заполнена народом. Что-то громко читал глашатай, но что именно, разобрать было невозможно. Мария растерянно стояла перед людской стеной. На площадью одиноко парил большой черный ворон.
- Простите, что происходит? – спросила она наконец у пожилого мужчины, периодически встававшего на цыпочки, чтобы хоть что-то увидеть.
- Из деревни что ли? – мужчина с удивлением оглядел ее. – Сегодня чего только не происходит. Утром венчание было – царевна Лидия замуж за Арнольда этого иностранного пошла. Щас вот казнь бывшего царевича Ивана ожидаем. Эй, девка, ты чего? – Мария побледнела, как полотно, и пошатнулась.
- Ничего, я уже ничего. Устала, - пробормотала она. – Вы рассказывайте.
- После казни коронация Лидии и Арнольда состоится. Так-то вот, новые правители у нас будут. А прежний, говорят, совсем занемог, в лечебницу его отошлют заморскую. А еще, слыхал, духовника его, игумена Ермогена, сразу после коронации в дальний монастырь сошлют, чтоб в дела государственные не вмешивался, - мужчина рассказывал с удовольствием, в кои-то веки удалось встретить слушательницу, которая совсем ничего не знала. Он попытался сказать что-то еще, но Мария уже проталкивалась вперед.
- Пропустите, пожалуйста, пропустите! Мне очень нужно! Пожалуйста!
- Куда прешь?! Ой, больную мозоль отдавила! Пошла вон, всем посмотреть хочется! – девушку толкали со всех сторон.
Ей удалось продвинуться совсем немного. Дальнейшие просьбы ее вызывали только возмущенные крики. Мария заплакала.
- Ну, как же вы не понимаете! Мне надо пройти, мне надо крест передать.
- Всем надо. Стой, где стоишь, - рявкнул высокий мужик, в рваном кафтане. – Я, может, за десять верст пришел посмотреть.
Мария вдруг вспомнила про четки.
- Как же я забыла?! Батюшка ведь сказал – всю дорогу читать, туда и обратно, - девушка достала из кармана четки и начала молиться вслух. Она старалась не отвлекаться на разговоры в толпе и даже на происходящее посреди площади, на высоком, недавно построенном помосте. Словно в заколдованном лесу, она глядя только под ноги и безпрерывно повторяя молитву, стала потихоньку продвигаться вперед. В особо трудных, плотно заполненных местах ворон камнем падал с неба и пугал людей, хлеща крыльями и заставляя их раздаваться в стороны.
Наконец Мария обнаружила, что перед ней больше нет людей. Она подняла глаза и увидела совсем близко край помоста. На нем одиноко стоял связанный Иван.
- Ваня! – девушка бросилась к нему, но стражник, стоявший неподалеку, дернул ее за плечо.
- Куда-й-то собралась?! Стой ужо. Сейчас приговор оглашать будут.
- Именем его Царского Величества суд постановил преступника, поднявшего руку на Государя нашего, - закричал глашатай в толпу.
- Но Государь же болен, без сознания! Он не знает! – вскрикнула Мария.
- То – дело не твое! - стражник погрозил ей.
Приговор наконец был оглашен. На помост поднялся, солидно покряхтывая, палач. Он поглаживал топор и с интересом разглядывал преступника. Не каждый день царевичей казнить приходится. Иван стоял на краю помоста, безразлично глядя в толпу. Казалось, он не понимал, что с ним собираются сделать.
С балкона казнь наблюдала Лидия. Она обмахивалась веером из страусиных перьев, недавно подаренным тогда еще женихом, а ныне новоиспеченными мужем, и готовилась упасть в обморок в нужный момент. Арнольд оглядывал площадь через монокль и поглаживал правой рукой любимицу-болонку.
- Крест! Дайте Ивану надеть крест! – крикнула Мария изо всех сил, вытянув руку с крестом вверх. Она старалась не думать о том, что будет дальше. Лишь бы главное сделать – отдать крест.
Палач услышал. Он слегка нагнулся и с интересом спросил:
- Золотой?
Девушка кивнула.
- Ну, давай! – по закону все, что было на преступнике, получал после казни палач. Он подошел к безразличному ко всему Ивану и протянул крест. Тот даже не посмотрел в сторону палача. Тогда он сам надел крест на царевича. – Давай, дорогой, поноси перед смертью. Хоть со крестом на груди Царю Небесному на суд предстанешь, - пробормотал палач, отходя в сторону и глянул на балкон, ожидая команды к началу казни.
- Где я? Что происходит? Да развяжите же меня! – царевич оглядел толпу с недоумением и снова подергал связанными руками. Он резко развернулся к палачу. – Что со мной? Где Государь?
- Государь ему понадобился! – покачал головой палач. – Поздно, братец!
- Я – Иван-царевич, я желаю видеть отца!
- Начинайте же! – не выдержав, взвизгнула Лидия. Арнольд неодобрительно поглядел на нее, но ничего не сказал. После коронации - тогда уж он все расставит на свои места, покажет, кто в доме хозяин.
Двое дюжих стражников подскочили к Ивану и силой опустили его на колени, уткнув лицом в высокий чурбак. Мария рыдала в голос: «Господи, помилуй!»
* * *
Отец Ермоген поднялся с колен. Сюда, во внутренние покои, почти не доносился шум с площади. Он подошел к лежащему в безпамятстве Государю, окунул кропило в чашу со святой водой.
- Если не сейчас, потом уж будет поздно, - прошептал священник и возгласил громко, - Именем Господа нашего Иисуса Христа, тебе говорю, восстании! – он высоко поднял кропило и обрушил на Государя целый водопад святой воды.
- Отче, ты что творишь? – Государь вдруг сел на постели и отер руками лицо. – Сколько раз говорил, кропи аккуратно. А так будить совсем уж не гоже.
- Жив! Очнулся! Слава Тебе, Господи! – игумен, не обращая внимания на слова Царя, повалился на колени и припал головой к полу пред иконами.
- Я что, болел? – Государь пошевелил плечами и встал. – Не чувствую. Бодр вроде.
- Царь-батюшка, выслушай скорее! Ивана сейчас казнят, если ты казнь не остановишь! – заторопился, поднимаясь, отец Ермоген.
- Иван нашелся?! Какая казнь? Кто приказал?! – Государь потряс головой. – Ничего не понимаю. Дай хоть морсу испить.
- Потом, все потом. Не успеешь, всю жизнь себя казнить будешь! – игумен уже накидывал на плечи Царя кафтан. И шапку надень! Пойдем скорее.
Спеша по переходам, отец Ермоген, как мог кратко, излагал Государю события.
- Лидия все с Арнольдом ихенным. Ваня-то, бедный, околдован, не понимает ничего. Ровно, как ребенок малый. А они от него избавиться решили. Тебя куда-то в клинику заморскую сослать, чтобы тебя там до смерти залечили. Вот и свободен престол.
Государь слушал молча и только вздыхал. Наконец они оказались в главном зале.
- Эти-то где? – поинтересовался Царь мрачно.
- На балконе, небось, за преступлением своим наблюдают.
Расталкивая толпившихся за спинами Лидии и Арнольда вельмож, Государь, сопровождаемый удивленным шепотком, вышел на балкон.
- Начинайте же! – снова крикнула царевна истерически. Арнольд только молча кивнул палачу.
- Да как вы можете?! Где мой отец?! Его вы тоже умертвили?! – раздался голос царевича.
- Не сметь! – Грозный возглас Государя прозвучал одновременно с вскриком сына.
Палач замер, уже закинув топор.
- Ваше Величество! Живой! – выкрики в толпе становились все громче.
- Вы отменяете казнь, Государь? – уточнил палач с поклоном.
- Отменяю. А этих – арестовать! – Царь махнул рукой в сторону побледневшего Арнольда и уже вправду потерявшей сознание дочери. Арнольд попытался было смешаться с толпой вельмож, но был снова вытолкнут ими на средину. Площадь зашумела радостно.
- Ваня, поди ко мне! – крикнул Царь сыну. – А ты говоришь, совсем глупой стал! – удивленно глянул он на игумена.
- А это вот ее благодарить надо! Дошла, видно, вернула крест, умница! – отец Ермоген кивнул куда-то в толпу. – Машенька, иди к нам! Пропусти ее! – добавил он стражникам.
Через пару минут отец уже обнимал сына.
* * *
- Батюшка, я ведь все время как в тумане был, собою не владел! – выдохнул Иван. – Только сейчас вспоминаю. Словно волею моей старуха та управляла.
- И по сей день бы управляла! Надо ж, от креста своего отрекся! Сам колдунье отдал, на чечевичную похлебку променял! – грозно произнес отец Ермоген. – Ежели бы не Божья помощь, да не вера этой вот девицы, был бы ты, Иван рабом ее до конца дней. Да и конец дней твоих наступил бы скоро.
- Да полно, отче, не сейчас! – попытался было остановить сурового духовника Государь.
- Нет, батюшка, прав отец Ермоген, - Иван низко опустил голову. – Дурно я жил, дурно и помереть мог. Ты б меня, отче, исповедал.
- Вовремя, - кивнул игумен, вставая. – Пойдем, чадо, добрые дела откладывать не стоит.
- Батюшка-Государь, - осмелилась спросить Мария, мышкой сидевшая в самом углу, - а с Лидией и мужем ее что же станется?
- С Лидией-то? – вздохнул Государь. – Ну, той же монетой платить им не стану. Пусть их едут в свою заграницу, коли ей такое счастье понадобилось. Удерживать не стану. Но и здесь им делать нечего. Толку от них – интриги одни. А образумятся да покаются, тогда – милости просим.
Девушка радостно закивала.
- А тебе-то что, милая, надобно? Как тебя наградить? – Царь с улыбкой глянул на нее.
- Да меня-то за что?
- За преданность, да за веру крепкую. За скромность еще.
- Что вы, мне не нужно ничего. Ежели б меня снова служанкой взяли… - потупилась Мария.
- А родители твои где ж? – Государь доел пирог и отер бороду полотенцем.
- Сирота я, Царь-батюшка. На дворцовой кухне выросла, кухарка меня воспитала. А потом и она померла, - девушка тяжело вздохнула.
- Может, тебя за Ивана замуж выдать? – произнес Государь раздумчиво. – Преданность свою ты уж показала. Женой верной будешь.
- Ой, нет! Как же! – Мария покраснела. – Он – царевич, а я кто? Не пара я ему. Да и не люба, - добавила девушка смущенно.
- Ну, тогда, по-другому давай, - Царь посмотрел ласково. – Не хочешь ему женой быть, сестрой станешь. Удочерю я тебя, девица. Будешь мне чадом верным да пригожим. Одной дочери лишился, другую Господь послал.
Мария упала на колени перед Государем и заплакала.
- Спаси вас Бог, батюшка! – шептала она.
Закатное солнышко высветлило углы горницы. Слышавший последние слова игумен замер в дверях и отер радостные слезы.