День первый
Фонари заливали нежным розовым светом парк, бассейн и стену дома. Тимур Аксанович Ибрагимов сидел в шезлонге и лениво потягивал коктейль. Трудно жить, когда ничего не хочется, когда нет реальной цели. Все, о чем мечталось когда-то, теперь было доступно – только руку протяни. Все, кроме Анны…
Бизнесмен поставил бокал на стеклянный столик и потянулся. Даже красота природы, яркая, неповторимая, уже не вызывала интереса. Анна. Без нее мир опустел, перестал играть красками.
Тимур Аксанович поднялся и через раздвижную стеклянную дверь вошел в спальню. Скинув халат, он растянулся на прохладных простынях. Нет, он не рассчитывал заснуть. Бессонница стала его постоянной спутницей в последнее время. Воспоминания, сначала робкие, одиночные, постепенно увлекая его, накрыли с головой.
Тимур не был мусульманином, мать крестила его в младенчестве, но и христианином он так и не стал. Правда, в православные храмы заходил иногда – свечки на всякий случай поставить, чтоб удача в делах не оставляла. Кто бы мог знать, что именно там, в Троице-Сергиевой Лавре, он встретит любовь всей своей жизни. Неизбывную любовь.
Послушницы сидели вокруг большого деревянного стола и тихо переговаривались. Вечерняя трапеза давно закончилась, со стола было убрано, освободилась даже сестра, дежурившая сегодня по кухне, но матушка благословила не расходиться, вдруг еще понадобятся. Это была первая покойница в новой истории старого монастыря.
- Ой, девочки, я мертвяков боюсь, - вздохнула Мария, до крещения гордо носившая имя Марианна, в честь известной героини мексиканского сериала, которой чуть памятник в России не поставили от великой народной любви. – А мне в самую глухую ночь выпало псалтирь читать, в три часа. Жаннушка, давай поменяемся, а? Я ведь там точно от страха в обморок грохнусь. Я, уж, матушку просила-просила, - Мария тяжко вздохнула и заправила под платок очередную вылезшую прядку.
- Не, Маш. Я в это время сплю слишком крепко. Прости, не могу, - Жанна, а по-церковному Иоанна, откинулась на спинку стула и, положив ногу на ногу, стала грызть ноготь. – Долго нам еще тут сидеть? – поинтересовалась она в пространство.
- Хватит ныть. Сидим и ждем! – резко ответила Наталья, перекинув русую косу за плечо. – Ногу на ногу не клади, сколько раз уже говорили. – И добавила, глянув на Марию, - А ты платок пониже завяжи, торчат твои волосья красные во все стороны. Стыдоба!
- Наташка, ну ты че придираешься? У меня не отросли еще, что я могу сделать. Отрастут, будут русые, как у тебя.
- Ты еще помнишь, какие они были? – усмехнулась Наталья.
- Ладно, Наташ, да все мы тут – не святые, никто в монастыре не родился, - оборвала перепалку самая старшая из присутствующих, Евгения. – Понятно - все нервничают. Чужая смерть всегда напоминает, что все мы смертны, все под Богом ходим, когда кого застанет, неизвестно. Разве кто думал, что Ангелина вот так… - она вздохнула и отвернулась к окну.
- Ну, матушка, рассказывай, что у тебя тут? – участковый милиционер средних лет уселся на изящный серо-розовый диванчик с изогнутыми ножками, бросил рядом папку и снял фуражку. Он смотрелся в покоях настоятельницы, как грубый чурбак среди ювелирных украшений. – Ох, жарко у вас. – Он стал обмахиваться фуражкой. – Кто ее нашел-то? И когда?
- Два часа назад нашли, и то случайно. Я, видишь, Василь Петрович, завтра гостей жду, даже из больницы пришлось отпроситься. Приехала, к себе прошла, а Ангелина, она - секретарь моя, почему-то встречать не вышла. Ну, я думаю, может, заснула. Мать Агния как раз у меня была. Я ее и попросила: «Зайди, - говорю, - Гелю позови. Все равно, мимо пойдешь». Она к ней заглянула, и сразу ко мне. А там… - мать настоятельница перекрестилась на иконы. – Бедная наша мать Ангелина! Такая молодая еще. Вот, уж, не думала, что кто-то из девочек раньше меня умрет! – она смахнула слезу розовым кружевным платочком. – Хотя, сердце у нее всегда было слабое. А если б я не приехала сегодня, так бы и лежала наша Гелечка, пока бы девочки не забеспокоились.
- Как и где она лежала?
- Так в комнате у себя, на полу. Видно, приступ внезапно случился, упала бедная и на помощь позвать не смогла.
- Ну, покажи, где она лежит?
Матушка, охая, поднялась.
- Мы ее уже обмыли, обрядили. Она в храме уже.
- Как обмыли?! Ты че, мать?! – поднявшийся было милиционер, от неожиданности рухнул обратно на диванчик, от чего изящные ножки качнулись и жалобно скрипнули. – Мне ж ее осмотреть надо!
- Так ты осмотри-осмотри. Только ведь она монахиня была, ее даже обмывать полностью не положено. А так, что смотреть? От сердца она умерла. Вот и Наташенька ее осматривала, а она у нас – доктор.
- Ох, ну, ты, мать, даешь! А «скорую» вызывала?
- Да зачем? Скончалась же она – сразу видно. Ей уже никакая «скорая» не поможет, - матушка снова отерла выступившие слезы.
- Мать, да ты что вообще ничего не понимаешь?! «Скорая» смерть зафиксировать должна, документ выдать. В общем, вызовешь сейчас.
- Вызову, Васенька, вызову.
- Ладно, веди уже в храм. Показывай.
- Вась, ты, уж, прости! Поторопились. Но ты нас столько лет знаешь, напиши там, как надо, а? – попросила матушка. Она шла нарочито медленно, покряхтывая и прихрамывая. - Видишь, совсем старая стала, не сообразила. Сама, небось, помру скоро. А девочки, они что? Они…
- Девочки! Да, твои девочки – взрослые давно, все понимать должны. Сама говоришь, одна – врач, - ворчал милиционер. – Значит, знает правила.
В церкви была полутьма. Горела только пара светильников. Гроб с телом стоял посередине храма. Рядом, на подсвечнике, горело несколько больших свечей. На клиросе старенькая монахиня негромко читала псалтирь. Лицо ее четко выделялось на фоне стены, освещенное желтым светом настольной лампы. Милиционер перекрестился и слегка поклонился в сторону алтаря.
- Гроб-то откуда взять успели? – обернулся он к настоятельнице.
- Так это мать Агния себе приготовила. Она у нас самая старенькая, к смерти готовится, вот и попросила рабочих, сколотили. Гроб этот уже пару месяцев у нее в кельи стоял. Вот она, кстати, и читает. Позвать тебе ее, Василь Петрович, поговоришь?
- Позови. Это она тело обнаружила?
- Да, да. Мать Агния, поди ка сюда.
Милиционер, тем временем, склонился над телом матери Ангелины и отогнул с лица покровец. С минуту он вглядывался в застывшие черты строгого, красивого лица, а потом вдруг резко отшатнулся. «Да, неужто, она?! – пробормотал он себе под нос. – Ох, и не повезло!»
- Мать! – громко произнес он, обернувшись к настоятельнице. Лицо его было таким же белым, как у покойницы.
- Что, Васенька?
- Кто эта женщина?
- Так мать Агния. Ты же сам просил… - растерялась матушка.
- Не эта. Та! – милиционер, судорожно сжимая край фуражки, указал рукой в гроб.
- То мать Ангелина.
- Это у вас, а в миру, в миру ее как звали?! – Василий Петрович раздраженно повысил голос.
- Ой, что ты кричишь-то! – настоятельница отшатнулась. – Анной звали.
- А фамилия, фамилия как?
- Ибрагимова. Да что случилось-то? Толком объясни.
- Ну, все, мать, подвела ты меня под монастырь! Конец теперь. И тебе, и мне конец, - милиционер отер лоб свободной рукой и, достав простенький рабочий мобильник, стал набирать номер.
- Да, бригаду. Срочно. Жду! – он закончил разговор и повернулся к побледневшей матушке. – Имей ввиду, покрывать тебя не стану. Тут бы свою голову уберечь. Эта женщина – Анна Ибрагимова, полгода в розыске.
- Да ты что?! – матушка охнула и схватилась за сердце. – Она что же преступница?
- Нет. Ты что! Она – жена самого Ибрагимова. Уж, его-то ты не можешь не знать. Его и по телевизору показывают, и реклама везде висит.
- Так это этот?!
- Этот-этот. «Владелец заводов, газет, пароходов...» А это вот, - милиционер указал на гроб, - его законная супруга, да еще, находящаяся в розыске. Вы же, вместо того, чтобы меня дожидаться, обмыли, обрядили. Иди, распорядись хоть, чтобы из монастыря никого не выпускали. Сейчас сюда столько народу понаедет… И все захотят с твоими девочками побеседовать.
Бригада подъехала через час. Эксперт долго осматривал место происшествия и тело покойной.
- А, однако, придется уголовное дело заводить, - вздохнул он.
- Как дело?! – настоятельница всплеснула руками. – За то, что обмыли?!
- Да, при чем здесь это? – усмехнулся эксперт. – Плохо, что обмыли, но дело не в том. Убийство у вас тут, матушка.
- Что-о?! Что вы такое говорите? У нее же сердце слабое было. Это вам любой подтвердит.
- Может, сердце и было слабое. Это вскрытие покажет. А вот умерла она предположительно от удара по голове тяжелым предметом.
Опрос насельниц монастыря продолжался до глубокой ночи, но результат был нулевой – никто ничего не слышал и никого не видел. Измотанная следственная бригада уехала почти под утро, сестры наконец смогли лечь спать. Никто в эту ночь не читал псалтирь за мать Ангелину. Тело увезли на вскрытие.
Только крепкие молодые люди, присланные в монастырь Ибрагимовым после звонка следователя, были бодры. Они разместили посты возле обоих ворот обители, еще по два человека разместились у входа в сестринский корпус и у старого здания, в котором в настоящий момент проживали рабочие, пономарь и дворник, а в летний сезон останавливались немногочисленные паломники. Тимур Аксанович распорядился не выпускать из монастыря никого до выявления убийцы.
День второй
Следователь сидел перед заваленным бумагами столом и грыз кончик карандаша. Эта дурная привычка проявляла себя всегда, когда следователь нервничал. Сегодня повод для нервов был весомый – это ж надо, такое дело и в его захолустье. Конечно, он слегка кокетничал, шестьдесят километров от Москвы – не такое, уж, захолустье. Но, кто мог подумать, что именно здесь, в маленьком сельском монастыре, следует искать жену самого Ибрагимова. Эх, хоть бы на день раньше найти! Тогда все: белый «мерседес» последней модели, дача на Гавайях… Считай, удачу за хвост поймал. И вот, пожалуйста – опоздал на сутки, и вместо всех радостей жизни, все шишки на твой хребет. Можно представить, как с него будут трясти результат. Хотя нет, дело, конечно, передадут на более солидный уровень, но сначала отъездятся на нем. И ведь что обидно, бывал он в этом монастыре, и сестер этих видел не раз. Но кому придет в голову искать пропавшую модную красавицу здесь?!
Тимур Аксанович стоял возле тела. Так теперь называли ее – такую любимую, такую прекрасную. Тело. И правда. Это было ее лицо, но уже застывшее, похожее на скульптуру. Именно сейчас, в этот момент, он более всего поверил в существование души. Именно души не хватало теперь для того, чтоб это застывшее прекрасное тело ожило. Душа. Где она? Здесь? Или уже где-то далеко? Кто знает? Но поверить в то, что она перестала существовать совсем, было невозможно. Духовное должно жить вечно, оно не стареет, не разлагается, как плоть.
Ибрагимов коснулся плеча Анны и отдернул руку. Даже через одежду чувствовалось, что она холодна, как мрамор. Он старался думать о чем угодно, только не о том, что больше никогда не увидит ее. Смерть Анны пока еще не вмещалась в сознание. Раньше, когда она пропала, нужно было найти ее, теперь – найти убийцу. Опознание окончилось. Все документы подписаны. Можно преступать к главному.
Тимур Аксанович вышел на крыльцо морга, достал мобильный телефон и набрал номер.
- Олег, здравствуй!
- День добрый! Рад тебя слышать. Как дела, Тимур? – раздался в трубке солидный бархатный бас старого друга.
- Плохо дела, Олег. Помощь нужна.
- Какие вопросы? Приезжай! Когда ждать тебя?
- Уже еду.
Тимур сел в машину и махнул водителю:
- Поехали.
Охранник пристроился на переднем сиденье. Ибрагимов не любил большого количества охраны. Он считал, что главное – это правильно строить отношения с людьми. А если, уж, на след вышел убийца, тут не важно – один у тебя охранник или двадцать, для профессионала это несущественно.
До последнего времени Тимуру удавалось строить свою жизнь так, чтоб не подвергать ее опасности, но вот две недели назад… Это был день рождения тети, юбилей. Она не хотела особых торжеств, гости собрались у нее дома. Было приглашено довольно много разномастного народу – и подруги, с которыми тетя работала в техникуме; и родственники, самым знаменитым из которых был, конечно, сам Ибрагимов; и соседи; и даже несколько бывших учащихся, с которыми у тети сложились теплые отношения на многие годы. Конечно, были в доме и прислуга, и охрана. Присутствовала и охрана самого Ибрагимова.
Не всем, но многим из окружения бизнесмена, было известно пристрастие Тимура Аксановича к мартини бианко. Никакого другого спиртного он собственно, не пил. Вообще-то, он пил мало, бокал мог растянуть на весь вечер. И, уж, конечно, никто не покусился бы на этот бокал в особняке самого Ибрагимова, но здесь… Здесь случилось иначе. Бокал был наполнен, но Тимур не успел даже пригубить его, зазвонил мобильный телефон. Тот телефон, который он не отключал никогда. На этот номер звонили только самые доверенные люди. В зале было шумно, пришлось выйти на веранду. Разговор продолжался минуты три, а когда Тимур Аксанович вернулся к столу, оказалось, что бокал его был случайно сдвинут, когда переставляли блюда, и выпил его сосед по столу – глава администрации села, в котором жила тетя Тимура.
Посмеялись над путаницей, принесли новый бокал. А потом была «скорая», больница, морг и похороны того главы, умершего вместо него, вместо Ибрагимова.
Тетю волновать не хотелось, у нее было слабое сердце. Тимур остановил своей властью официальное расследование. В графе «причина смерти», вместо отравления клофелином, появилась запись: «инфаркт миокарда». Потом спецы Ибрагимова рыли и рыли на совесть. Но столько случайных людей… А если перепутал бокалы не только глава, но и убийца? Может, увидел бокал, ближайший к главе, да и сыпанул от души, и попал? Могло быть и такое. К тому же, способ убийства несерьезный какой-то. Людей уровня Ибрагимова убивали обычно из винтовки с оптическим прицелом или взрывали в автомобиле. А тут – клофелин… Оружие проституток. Яд, который не так, уж, сложно купить в аптеке.
Спецы так и не смогли тогда сделать конкретных выводов. А вот теперь, в свете убийства Анны, ситуация стала выглядеть более определенно. Совершенно очевидно, что убийца – не профессионал. Он совершал действия, не дававшие стопроцентного результата, слишком много случайных факторов могло повлиять на ситуацию. Собственно, и убийство Анны... Тяжелым предметом по голове… Может быть, целью было ограбление или попытка что-то скрыть? Или это был жест отчаяния?
Обратиться к Олегу за помощью Тимур решил сразу. Здесь был необходим не просто хороший следователь, нужен был человек, который бы мог разобраться во всех особенностях ситуации. Место преступления было необычным – монастырь, там своя, особая кухня. Количество подозреваемых строго ограничено. В обители в тот день не было случайных людей. И никто не успел покинуть территорию, собственно, потому, что тело Анны было обнаружено почти сразу после убийства. Эта случайность – неожиданное возвращение настоятельницы, и решила все. В противном случае, Анну бы нашли только на следующий день, может быть, ближе к вечеру. Таким образом, убийца десять раз мог бы успеть покинуть место преступления, как он, вероятно, и планировал (или планировала?). Но получилось иначе: после вечерней службы ворота обители закрывались на замок, у ворот дежурил сторож, а высокие старинные крепостные стены не давали возможности ни попасть в монастырь снаружи, ни покинуть его. Убийца надеялся покинуть монастырь утром, когда ворота открывались для прихожан. Но тело обнаружили раньше. Прибыла милиция, все ходы-выходы перекрыли. А потом функции охраны взяли на себя люди Тимура.
И теперь именно Олег мог помочь. Точнее, его племянник - Максим. Молодой человек недавно уволился из прокуратуры. У парня были еще неизжитые идеалы, а действительность слишком грубо попирала их. Он был хорошим следователем, и потому должен был уйти. Или «стать как все». Но мировоззрение не позволило. Парень недавно пришел к вере, для него это было слишком серьезно. Поэтому он предпочел уволиться и теперь работал юрисконсультом у дяди, у Олега. Вот о нем-то и подумал, в первую очередь, Ибрагимов. Максим был не только хорошим и честным специалистом, он еще и разбирался в специфике, в монастырских делах.
Надо ж так вляпаться! Теперь не уйти. Прикатила эта не вовремя, и все сорвалось. Так бы давно домой можно было попасть. А теперь сиди, делай вид, что тебе здесь хорошо. Правда, и доказать ничего нельзя. Следов-то не осталось. А дело сделано. Все-таки сделано. Могло ведь и не выгореть, слишком способ не надежный. Но удержаться в тот момент было невозможно, так все удобно сошлось. И выгорело. Теперь надо только сидеть тихо и выглядеть – как все. Тогда, может, и обойдется. Теперь спокойно, главное - спокойно. Никто не должен заметить нервозности. Все должно быть – как всегда. Конечно, трудно выдержать все эти беседы со следователями, но и куш того стоит. Дело, правда, еще не закончено, но это – вопрос времени. Сейчас бы понюхать, расслабиться. Но нельзя, никак нельзя. Менты эти вещи на раз высекают, а надо выглядеть – как все. Главное, внимание к себе не привлекать.
Максим плавно вел машину и обдумывал доставшееся ему дело. Конечно, отказать он не мог, да и не собирался. Дело, действительно, тонкое. Лучше, уж, самому. С матушкой, с сестрами деликатно надо.
В юности он был атеистом, законченным атеистом, и даже думать не думал… И с теткой верующей спорил не на живот, а не смерть. А потом, потом думать стал. Вот, стало ему интересно, как объяснить всякие явления нематериальные? Барабашки там, полтергейсты, НЛО. Слишком, уж, много их набралось в истории человечества, чтобы можно было сказать, что это все ерунда. И стал копать, стал думать, искать.
Только объяснений нашлось великое множество, сколько религий – столько объяснений. Как разобраться? И забурился Максим в религиозные направления. Читать стал, все читать – Бхагават-Гиту, Коран, журнальчики всякие протестантские, книжечки теософские, Библию наконец. Вот тут и дошла до него интересная вещь – все эти книжки, кроме Библии, все их мог любой умный человек написать, все там ясно, все по-человечески, а в Библии не так. Там нечто вышеестественное просматривалось. Одна мысль о Святой Троице чего стоит! Бог один, но Троичен в Лицах. Не мог это человеческий разум породить. Такое только через откровение могло прийти. В других религиях просто – либо один бог, Аллах, например; либо много – ну, как у язычников, Перун там и прочие. А здесь Христос в теле человеческом пребывает и одновременно на Небесах. Сердцем и разумом почувствовал Максим в православной вере происхождение неземное. А истинная вера и должна быть неземной, Небесной она быть должна.
Удивительно, что Евангелие, Книгу, над которой размышляли философы и ученые мира уже две тысячи лет, написали люди, с нашей точки зрения, совсем не образованные: Иоанн был рыбаком; Матфей – мытарем; Лука, правда, был врачом, но врач - это не богослов. И эти люди написали величайшую Книгу всех времен и народов. Только водимые Духом Божиим могли они сделать это.
Все двенадцать апостолов были простецами. Не было среди них богословов. А Христос их избрал. И даже фарисеи, самые образованные люди того времени, не могли опровергнуть проповедуемое ими учение.
Голубые купола монастыря ярко выделялись на фоне бело-розовых облачков, нежно окрашенных закатным солнцем. Высокая, беленая крепостная стена опоясывала обитель, надежно защищая ее от врагов. Внешних. Жаль, не внутренних. Кому ж в голову такое взбрело – монахиню убить?! Теперь жить здесь Максиму, пока не выяснит. Благо, все действующие лица здесь, никто не успел уехать.
- Матушка, благословите! – Максим преклонил голову и приложился к золотому кресту настоятельницы. Хоть ее можно не подозревать, и то – слава Богу.
Настоятельница нервничала, теребила платочек и периодически вытирала слезы. Оно и понятно. Такая беда в обители. Мало того, что помощницу убили, еще и убийца по сей день в монастыре. Страх-то какой! А теперь еще допросы, то следователь, то теперь вот он – Максим.
Сестры тоже были напряжены, говорили мало и все про то, что никто ничего не знает. Максим внутренне жалел их, хотя и вел себя строго. Не верилось ему, что эти отрекшиеся от мира девушки – преступницы, лицемерные убийцы.
Опросив всех, живущих в монастыре, Максим вернулся в выделенную ему келью. Уже совсем стемнело. Он опустился на постель. Информации много, но вся – пустая. Или он просто пока не видит конца ниточки, за которую ухватиться можно. Может, он что-то упустил? Максим сел за небольшой столик и стал разбирать заметки в блокноте.
Итак, в монастыре на момент совершения преступления (и на данный момент тоже) пребывали следующие лица:
1. Мать настоятельница. Ну, она вне подозрения. Хотя бы потому, что приехала после убийства.
2. Мать Агния, эконом монастыря. Этой старушке тоже не под силу кого-то убить. Да и ростом она не вышла. Покойная много выше ее была, а от того и удар бы совсем по-другому выглядел.
3. Мать Павла, старица парализованная. Тоже вне подозрений.
4. Сестра Евгения. Самая старшая из сестер, 35 лет. Врач. Как, уж, она не определила, что смерть не от инфаркта? Не понятно. Но это еще не повод для подозрений. Во время убийства, по ее словам, стирала в душевой мелкие вещи. Никто подтвердить это не смог, равно, как и опровергнуть.
5. Сестра Иоанна. Молоденькая, наивная. Рыжие кудряшки легкомысленно во все стороны лезут из-под платка. В момент совершения преступления кормила кур. Одна кормила.
6. Сестра Наталья. Красивая, строгая женщина. Коса до пояса. В миру бизнесом занималась. Теперь коровником ведает. И во время убийства коров доила.
7. Сестра Мария. Сама юная. Едва восемнадцать исполнилось. Малиновая челка торчит, не отросла еще. Простушечка деревенская. Трудно такую подозревать. Хотя в жизни все бывает. Весь вечер после службы сидела себе тихонько в келье, носки вязала и музыку по радио тихонько слушала, пока никого нет. На допросе краснела и бледнела, пока не созналась в этом «страшном» преступлении. После чего сразу успокоилась, а он было подумал…
8. Лидушка. Блаженная, так ее все зовут. Взяла ее настоятельница из жалости. Девушка явно психически не вполне здорова. Но тихая, зла никому не делает. Ходит вся в белом, из простыней старых одежки себе делает. Заговаривается, молитвы поет тихонечко. Обычно бродит по территории монастыря, если видит кого – помогает. Грядки полет, дрова укладывает. И в этот вечер гуляла, пела… и никого не видела.
9. Дворник Сергий. Вообще-то бомж. Нанялся сторожем. Матушка пожалела, взяла. Пока не пьет, живет в монастыре, помогает везде – на курятнике, на коровнике. Когда запивает, исчезает на недельку. Потом является снова, побитый, голодный и уже трезвый. Прогнать ни у кого рука не поднимается. Весь вечер колол дрова. Это слышали многие, но по минутам, конечно, не замечали.
10. Ильяс, рабочий-гастрабайтер из Таджикистана. Маленький, чернявый. Работает за копейки на строительстве хозяйственных помещений, живет при монастыре. Спать лег рано, но конкретно во сколько, сказать не смог.
11. Ринат, татарин, тоже рабочий на строительстве. Высокий, с бритой головой и густой черной бородой. Этот говорит, что телевизор перед сном смотрел. Есть у них там старый телевизор. Сами откуда-то привезли. Что смотрел, объяснить толком не смог, так как часто дремал. Говорит, концерт какой-то шел.
Оба они по-русски говорят плохо, но между собой как-то объясняются. Допрашивать их – мука смертная. «Ничего не понимаю, начальник. Ничего не знаю». Вот и весь сказ.
Подозревать можно каждого и никого. С одинаковой долей вероятности. Хорошо, хоть священник в обители не живет. Из Москвы приезжает на службы. Ладно. Утро вечера мудренее. Мозг и во сне работает. Может, к утру какие-нибудь идеи возникнут. Максим прочел молитвы на сон грядущим, лег в свежую, мягкую постель и мгновенно уснул.
День третий
Наталья вымоталась. Работа в коровнике – это ужасно. Так измучили ежедневные подъемы в пять утра. Все спят еще, как минимум, час, а она уже на ногах. И никаких шансов, что ей заменят послушание. Самая агрессивная корова – Ночка, слушает только ее. Остальных сразу на рога норовит поднять. А тут еще эти допросы. Вчера ночью – милиция, сегодня этот Ибрагимовский – Максим. Поспала часа четыре от силы. Наташа с грохотом поставила ведро на дощатый пол коровника. Отношения с сестрами не ладились. Смирение… А как его воспитывать теперь, в тридцать лет, когда за плечами обеспеченная жизнь, управление собственным бизнесом. Трудно, ох, как трудно.
Хотя, когда был бизнес, были и проблемы другие, более страшные. И не факт, что все уже в прошлом. Ангелина, она единственная знала. Может, и хорошо, что так все вышло. Наташа закончила чистить последнюю корову и со стоном распрямила спину. Теперь на службу. А сил уже нет совсем. Этот вот тоже, все копает. А если про сына раскопает? И вообще, круги деловые – тесные, информация поползет… Куда тогда прятаться? И ладно бы она, главное-то - Алешка.
Ну, вот. Прислали очередного. Следователя-расследователя. Спать не дает. Все – вопросы, вопросы. И когда бедному человеку дозу принять? Что за жизнь такая?! Нервы никуда, голова кругом, и еще следить надо, чтоб никто не заметил ничего. Бежать, бежать надо. Пока до срыва не дошло. Бежать! А может, сейчас, пока все на службе? Паломников нет, значит, никто по территории не шарахается. Как-то охрану отвлечь, сказать, что там… А что там может быть? О, есть идея! А когда они все поймут, тут уже поздно будет, тут они меня уже не найдут.
Максим встал пораньше. Ему хотелось побродить по монастырю, вжиться в здешнюю обстановку, понять взаимоотношения. Тимур Аксанович не торопил его. Бизнесмену была важна не столько скорость, сколько безошибочный результат.
В церкви уже читали полунощницу. Все сестры были на службе. Рабочие еще спали. Максим встал в конце храма. Он старался сосредоточиться на молитве, но периодически невольно переключался на рассматривание насельниц монастыря.
Настоятельница, которая так и не вернулась в больницу, не смотря на то, что Ибрагимов разрешил ее отпустить, стояла впереди за клиросом. Иногда она присаживалась на большое, обитое темно-красным бархатом, кресло. Матушка наотрез отказалась оставить своих девочек, как называла она всех сестер, в таком сложном положении. Она чувствовала себя слабой, разбитой, больной. Она вполне могла уехать, ведь ее присутствия никто не требовал. Но совесть не позволяла ей уйти с поста, оставить вверенных ей «овечек» Христова стада. И сейчас она молилась за них, за всех. Молилась сосредоточенно, истово, крепко сжимая зернышки четок своими маленькими, пухлыми пальцами.
Мать Агния – маленькая, сухая старушка стояла рядом с настоятельницей. Прямая, строгая, она, казалось, желала защитить ее, закрыть собой от мира, так бесцеремонно вторгшегося в обитель в виде милиции, следователей, охранников и самого убийцы.
Старица, мать Павла, сидела в инвалидном кресле за спиной матушки. Глаза ее были прикрыты. Можно было подумать, что монахиня спит, но губы слегка шевелились, а между пальцев медленно двигалась нитка четок.
На клиросе находились послушницы Наталья и Иоанна. Наташа читала полунощницу. И то, как она читала, невольно обращало на себя внимание. Девушка нервничала, это буквально бросалось в глаза. Периодически ей удавалось взять себя в руки, и тогда чтение становилось ровным, четким, потом, видимо, какие-то мысли отвлекали ее, и Наташа снова начинала запинаться и ошибаться в словах. Неужели она? У Максима было тяжело на душе. Уж, очень не хотелось, чтобы кто-то из этих славных, на первый взгляд, верующих девушек оказался лицемерной убийцей. Ладно, Наталью, все равно, придется взять на заметку и выяснить причину нервозности. Дальше.
Иоанна стояла на клиросе рядом с Наташей. Пела она неплохо, у нее был звучный альт. Но читать совсем не могла. Даже «Отче наш» читала с ошибками. Видимо, в монастыре она оказалась совсем недавно. Если учесть, что убийца пытался почти одновременно добраться до Ибрагимова и до его жены, можно предположить, что кто-то из сестер оказался здесь по наводке убийцы или был подкуплен им. Надо отследить, кто из девушек когда пришел в обитель. Хотя монастырь возродился не так давно. Реставрация вон все еще продолжается. Все они здесь относительно недавно.
Евгения и Мария следили за подсвечниками, меняли угасшие свечи. Но если Евгения, когда была свободна, явно старалась сосредоточиться на молитве, Мария, которой, пожалуй, больше шло ее мирское имя – Марианна, явно тяготилась службой. Она крутила головой, рассматривая недавно сделанную роспись, наматывала на пальцы кончики платка или вязала из них замысловатые узелки. Мать Агния не раз уже косилась в ее сторону, но Мария этого не замечала. И что она делает в монастыре? Еще красное мелирование не отросло. Явно жила девочка еще совсем недавно иной жизнью – дискотеки, парни… Совсем другой мир. Зачем она здесь?
Служба закончилась. Сегодня служили без священника, мирским чином. Батюшка приезжал только по воскресным и праздничным дням. Максим вышел из храма и в ожидании трапезы присел на скамью, уютно устроившуюся в кустах сирени и чубушника. Густая тень укрыла его от жаркого, летнего солнышка. Он чистил мобильник от старых сообщений, когда услышал голоса сестер, появившихся в этот момент на паперти.
Наташа говорила нервно, напористо:
- Жанна, ну, жалко тебе что ли? Да не разорю я тебя, слышишь! Мне всего один звонок!
- Наташ, да мне не жалко. У меня просто денег на телефоне мало.
- На, возьми деньги! Здесь гораздо больше, чем я выговорю за минуту разговора.
- Ну, и куда я с этими деньгами? Их же бумажками в телефон не засунешь, а положить негде. Сама знаешь.
- Знаю. У меня закончились.
- Ну, вот. Да что тебе так позвонить приспичило?
- Надо, - Наташа опустила голову, помолчала, потом снова схватила Жанну за плечо. – Слушай, я знаю. Я ребят-охранников попрошу. Они тебе деньги кинут мобильным переводом со счета на счет, а?
- Кинут? Ну, ладно тогда, - Жанна неуверенно протянула Наташе телефон, и та, радостно схватив его, убежала куда-то к старому корпусу.
Максим поднялся и пошел ей вслед, стараясь двигаться как можно тише и незаметнее. Но не мог же он бежать! Поэтому и услышал только последние слова разговора.
- Все. Целую, родной, - произнесла Наташа с нежностью.
Она появилась из-за угла старого корпуса, и Максим едва успел прикрыть за собой дверь.
- Здравствуй, начальник! Опять допрашивать пришел? – чернявый Ильяс нес к себе в комнату чайник и остановился, увидев Максима.
- Да нет. Я так. Посмотреть, как вы живете, - Максим прошел по коридору, заглядывая в комнаты.
Здесь раньше жили сестры. Потом располагались какие-то склады. Когда монастырь возродился, в этих помещениях снова разместили кельи. Но старое здание оказалось холодным. Ремонт требовал больших вложений. После долгих раздумий, спонсор предложил построить новый двухэтажный корпус. А это здание оставить для хозяйственных нужд. Теперь две комнаты занимали рабочие, а в остальных хранились какие-то вещи, инструменты.
В угловой комнате, на куче старых матрасов, лежал Ринат. Лежал так тихо, будто умер. Максим подошел к нему и, слегка наклонившись, коснулся плеча. Рабочий вскинулся, глянул на него безумными глазами и визгливо закричал. Лысый, с всклоченной рыжей бородой, он выглядел жутко. Наконец взгляд его прояснился, он узнал Максима и перестал кричать.
- Напугал, ой, напугал, начальник! – произнес он, вытирая испарину со лба.
- Ты чего здесь-то спишь? - Максим брезгливо оглядел пропыленные матрасы и сваленные в кучу колченогие стулья.
- Здесь тихо. Ильяс телевизор смотрел. А я спать хотел. Здесь хорошо. Тихо, - мотнул головой Ринат.
Говорить больше было не о чем. Максим кивнул и вышел обратно в коридор.
Значит, у Наташи есть… А собственно, кто есть? Муж, друг, любовник? И это означает, что она здесь по заданию, что она совсем не готовится к монашеству. Так? Может, и так. А может, и нет. Надо выяснять, но выяснять не здесь. Надо ехать в те места, откуда родом здешние сестры. Сами они ничего не скажут. Нужно выяснять их прошлое. Тогда что-нибудь прояснится.
Тимур Аксанович поставил толстую восковую свечу на квадратный подсвечник перед небольшим золотистым распятием. «На канун», - как сказала полная пожилая женщина, торговавшая в церковной лавке. Тимур не знал, действуют ли как-то эти свечи, «сорокоусты», которые заказывал он за душу Анны. Но ему хотелось сделать все, как можно лучше и правильнее. Тимур чувствовал, что душа Анны жива. Он не мог объяснить это совершенно иррациональное ощущение, но для него это было совершенно очевидно. И еще его мучила совесть. За то, что, как не крути, а увел он пять лет назад Анну из монастыря. А ведь она уже постриг приняла. Инокиня Ангелина. Так звали ее в обители. Из-за этого она сбежала от него, а он, дурак, не понял. А ведь любила она его. Любила. Но обеты, обеты были даны на всю жизнь. И она наступила на горло своим чувствам. Не могла она быть счастлива с ним. А он это только сейчас понял.
Тогда, в Лавре, он увидел ее. Тоненькую, строгую и такую прекрасную. И пропал. Ясные глаза, черный платок. Потом он узнал, что его называют апостольником. Она была совсем иной. Таких женщин он еще не видел.
Анна, вернее - инокиня Ангелина, приехала с сестрами ее обители приложиться к мощам преподобного Сергия. Тимур заехал туда, чтобы показать чудный архитектурный ансамбль Лавры своим партнерам по бизнесу из Испании. Партнеры восторженно лопотали по-своему, оглядывались, фотографировали. А Тимур стоял столбом и не сводил глаз с этой удивительной девушки. Не земной, неотмирной.
Потом он разыскал монастырь, в котором она жила, и два месяца осаждал ее, как неприступную крепость. И уговорил, все-таки уговорил. Потряс, покорил, закружил своей любовью. Но если бы тогда он отступился, сейчас Анна была бы жива. Тимур тяжело вздохнул, криво перекрестился и вышел из храма.
День четвертый
Всю ночь Максим провел за рулем. Допросы и наблюдения в монастыре дополнительной информации дать больше не могли. Люди стали нервничать, замыкаться. Нужно было искать факты, факты, на которые уже можно опираться в дальнейших беседах. А так все сводится к одному – ничего не видели, ничего не знаем. Максим решил обратиться к прошлому фигурантов дела. Всех – и жертвы, и возможных преступников. Адресами всех послушниц, выписанными из паспортов, снабдила его мать настоятельница. Предстояло собирать информацию и думать, анализировать, сопоставлять. Начать он решил с Натальи, как самой подозрительной на данный момент личности. Глаза слипались. Теперь по-быстрому найти более-менее приличную гостиницу и спать-спать.
Областной центр потихоньку просыпался. Первые троллейбусы собирали рабочий люд. Максим подрулил к остановке и прояснил у таксистов, как добраться до гостиницы. Оказалось, ехать недалеко. Маленький двухэтажный отель был оформлен по-европейски. Темные деревянные балки на фоне белой штукатурки, разноцветные петуньи перед каждым окошком, изящные фонарики и горшки с цветами у крыльца. В снятом номере было чисто и даже как-то уютно. Прочитав краткое молитвенное правило, Максим опустился на пахнущие свежестью простыни и мгновенно уснул.
Уехал. Хоть вздохнуть можно. А то все ходит-следит. Сил нет. Может, пока уехал, охрану ослабят, просочиться удастся? Надо думать. Доз осталось немного. А без дозы долго не выдержать. Хоть иди и сдавайся.
А тут еще эта дурочка. Тоже вынюхивает. Вчера зачем-то по корпусу шаталась, песни свои пела. Ходит, ходит, а потом, небось, матушке стучит. Блаженненькую изображает, чтобы в доверие втереться. Но меня-то не проведешь. Надо, конечно, быть осторожнее. Сегодня чуть с дозой не засекла. Но обошлось. Главное, сделать хорошее лицо. А может, она и увидела что, но вряд ли поняла. Ничего. Немного осталось. А потом сразу в дамках и уже на всю жизнь.
После разговора с сыном на душе у Наташи полегчало. По крайней мере, пока с ним все было нормально. Придет ли то время, когда они снова смогут быть вместе? Но сейчас так безопаснее. В первую очередь, для него. Привезти бы его сюда, в эту тихую обитель. Здесь она обрела веру. Не тогда, когда бежала сюда, чтобы спастись, а потом, когда ее после бури мира окружила тишина. Эта тишина проникла в самую душу, успокоила, залечила раны. Присутствие Божие чувствовалось здесь гораздо ближе, чем в миру.
Только сейчас, после убийства, стало ясно, что эти высокие стены не могут защитить от страстей человеческих. И стало страшно, что ее тайна выйдет наружу. Попутно, но от этого не менее опасно.
Наталья заглянула в келью матери Павлы. Ее часто тянуло к ней, к этой старице, которая, казалось, знала и видела не только внешнее, но и внутреннее.
- Мать Павла, может, вам нужно чего? – Наташе хотелось, чтоб монахиня попросила о чем-нибудь, чтоб был повод задержаться, побыть с ней. Здесь ее отпускало напряжение, отпускал страх.
- Посиди со мной, Натальюшка, - мать Павла, кажется, все поняла.
Наташа зашла и присела на низенький стульчик у постели.
- Возьми четочки, - старица протянула ей нитку плетеных из сутажа черных четок. – Помолись тихонько. Вместе помолимся, все и отойдет. Все Господь управит. Он-то все видит, все знает. Все наши метания – это пустое. Нам бы предаться в Его Святые руки и родных своих предать, - монахиня проницательно взглянула на Наталью, - и устроится тогда все самым лучшим образом. Помнишь, как в ектенье: «Сами себе и друг друга, и весь живот наш Христу Богу предадим»?
- Помню, - Наташа склонила голову. – Трудно.
- Трудно. А разве дается что-то в жизни легко. Только здесь самый первый шаг – трудный, а потом все легче и легче. Чем ближе ко Господу, тем легче.
- Вы все понимаете. Как мне дальше быть? – Наталья опустила голову еще ниже.
- Дальше? Все у тебя хорошо будет дальше, - старица слегка коснулась ее головы и перекрестила. – Тебе постриг принимать не надо, - тихо произнесла она. – Ты – мамочка!
Наташа вздрогнула всем телом и подняла на мать Павлу испуганные глаза.
- Я… Откуда вы?
- Тише, тише, милая. И Христа-Младенца хотели убить, так, что и в Египет пришлось прятаться. А Бог сильнее козней человеческих. Умерли искавшие души младенца. И тебе Господь управит. Не бойся. Теперь иди. Иди, с Богом!
Наталья вышла из кельи. Значит, старице Сам Господь открыл? Здесь ведь никто не знает. Значит, все хорошо будет. И сын к ней вернется. С души будто свалился тяжелый камень. Наташа улыбнулась солнышку. Даже коровы больше не раздражали. Она погладила Ночку по черной морде и поставила ведро для вечерней дойки.
Проснулся Максим около двенадцати и какое-то время бездумно лежал, глядя, как солнечный лучик проник через щелку между шторами. В нем золотилось множество пылинок, он был таким упругим, что хотелось поймать его ладошкой, но ловилась только пустота. Однако, сколько ж еще валяться? Работа ждет. Не на отдых, чай, приехал. От мыслей о работе настроение стало стремительно падать. Может, зря он такую профессию выбрал? Рыцарь плаща и кинжала. Недоделанный. Может, надо было врачом, инженером, учителем? Чтобы не копаться во всей этой грязи. Чтоб не развивать профессиональную привычку подозревать всех и вся, даже самых лучших людей, пока не доказана их невиновность. Ладно. От рассусоливаний ситуация не изменится. Максим резко встал, в темпе умылся и стал читать утреннее правило, которое впору было назвать сегодня дневным.
По адресу прописки Наталью, конечно, помнили. Всего год прошел с тех пор, как уехала она в неизвестном направлении. Но вот уезжала девушка не просто. Перед тем у нее спалили квартиру, взорвали машину. Жива она тогда осталась только чудом. И ребенок тоже жив остался. Алешенька. Первый класс тогда заканчивал.
Ох, ты! А это – новость. Про ребенка. В паспорте ребенок не вписан. И паспорт тот выдан тоже около года назад. По утере что ли оформила? И где ж тот ребенок? Год назад мальчишке было семь лет.
За что свалились на Наталью такие напасти, соседи не знали. Но рассказывали, что разыскивали ее потом, уж, после того, как она исчезла, какие-то «черные». То ли таджики, то ли азербайджанцы. Разве их нынче разберешь?
Пришлось Максиму тащиться за дальнейшей информацией в райотдел милиции. Там его, конечно, встретили без особой радости. Кому приятно старые «глухари» разбирать. В общем-то «глухарь» был формальный. Все знали, кто «наехал» на девушку. Деньги она для раскрутки бизнеса заняла. Был у нее салон красоты, а она решила серию салонов открыть, по всему городу. Ну, и попросила в долг у тех, кто дает – много, но под большие проценты. Да что-то там не рассчитала, кому-то не додала, кому-то не вовремя дорогу перешла и пролетела с деньгами. А здесь нынче совсем, как в Москве, - слезам не верят. Ну, и наказали девушку примерно, чтобы другим должникам неповадно было. Бизнес, конечно, забрали, квартиру спалили, хотели ее с сыном в машине взорвать, да что-то там у них не срослось. Устройство сработало, но не сразу. А она как раз в этот момент из машины вышла, то ли ребенка переодеть, тол ли еще что. После этого она поняла, что не жить ей здесь. И исчезла. Так исчезла, что «черные», а точнее банда Тамерлана, ее найти уже не смогли. Такие дела.
И что у нас получается? Получается, дальнейший слад Натальи на этом теряется, и вновь обретается только в монастыре. И уже без ребенка. Что Наташа спряталась в обители от своих врагов, это понятно. А вот где ребенок? Это вопрос, требующий скорейшего разрешения. Если ребенок находится где-нибудь у ее знакомых или родственников, это один вариант. Из которого следует, что она будет сидеть тихо и, уж, конечно, не пойдет ни на какие преступления. Тогда ее нервозность и звонки объясняются страхом, что информация о ее местонахождении «всплывет» и дойдет до тех, кто ее ищет. Второй вариант по своему результату прямо противоположен первому. Если ребенок Натальи каким-то образом попал в руки преступников или же они хотя бы знают о его местонахождении, можно предположить, что она согласится на любое преступление, лишь бы спасти сына. Тогда она вполне могла убить мать Ангелину. К тому же, неизвестно, верует ли Наташа в Бога или для нее спасение в монастыре – просто удачная идея, до которой вряд ли додумаются преследователи?
Следовательно, теперь нужно узнать, где находится в настоящий момент Натальин сын. Личные мотивы в этом убийстве пока не просматриваются. У всех с матерью Ангелиной были добрые отношения. Человек она была не конфликтный. К тому же, не следует забывать и о покушении на жизнь Ибрагимова. Скорее всего, преступления взаимосвязаны и преследуют одну и ту же цель. Тут возможны несколько вариантов. С одной стороны, это может быть попытка запугать бизнесмена для достижения каких-то, неизвестных пока, целей. Именно этим может быть объяснена неудача покушения на Тимура Аксановича. С другой стороны, мотивом покушения на бизнесмена и убийства Анны может оказаться месть. Тогда объяснима попытка уничтожить обоих членов семьи. Бизнес всегда дело темное. Не знаешь, когда и где можно вызвать зависть, ненависть.
Или же здесь какая-то личная выгода? Наследники? Сам Тимур Аксанович начисто отмел эту версию и посоветовал не тратить на нее время. Кажется, тут действительно все чисто. Детей у Ибрагимова нет. Из родственников есть только старшая сестра и племянник. Сестра старше на десять лет. Ибрагимову сейчас сорок три. Ей пятьдесят три, а ее сыну двадцать три года. С сестрой они не общались с юности, племяннику слегка удалось улучшить их отношения, и теперь они обмениваются старомодными открытками на дни рождения, Новый год и Восьмое марта. Племянник теперь живет и работает у Ибрагимова. Но он ничего не наследует. Тимур Аксанович принципиально оставил единственной наследницей сестру. Похоже, эта версия действительно никуда не ведет.
Тимур Аксанович вновь маялся без сна на широкой и удобной во всех отношениях кровати. Максим, в первую очередь, отработал версию о наследниках. Это естественно. По статистике, именно они чаще всего и являются преступниками. Но в его случае это явно не так. Тимуру наследовала сестра. И можно было скорее предположить, что на северном полюсе начнут расти вишни, чем заподозрить Рамилю в нарушении закона. Она выросла еще при советском строе и впитала определенные ценности того времени. Отношения между Ибрагимовым и Рамилей испортились еще в молодости. Сестра не понимала и не желала понимать законов новой рыночной экономики. Она считала, что человек должен жить и работать по совести, по той, советской, совести. Торговые операции, сделки, компромиссы с мафиозными структурами, взятки, «крутеж» с налоговой – все то, без чего почти не могли жить новые деловые люди, она считала недостойным Человека. У Тимура, напротив, коммерческая «жилка» была очень развита. Вскоре после школы он начал приторговывать валютой, потом организовал с приятелем на паях свой ларек на рынке – жвачки из Турции, одежки из Польши, и пошло-поехало. Сестра пыталась его образумить, но понятия о том, «что такое хорошо и что такое плохо», у них были совершенно разные. Отношения становились все дальше и дальше.
А потом приятель, тот, с которым сначала был ларек, а потом и первая фирма, решил избавиться от Ибрагимова. Он подставил Тимура, по-хитрому подставил. Так, что со стороны казалось, что именно Тимур один проворачивал махинации, обманывая налоговую службу и честных граждан. В дом Ибрагимовых пришла милиция. Родители находились в санатории, сестра была единственным свидетелем унижения Тимура. С каменным лицом наблюдала она допрос и обыск в их квартире. Тимура арестовали. Потом он подключил связи, отдал все, что имел, но выкрутился, его не посадили. Однако, когда он вернулся домой, Рамиля заявила, что не желает иметь дела с преступником и не пустит его на порог родительского дома.
Ибрагимов тогда оскорбился сильно. Жил сначала у друзей, потом снял квартиру, занял денег и снова начал дело. Родители звали его домой, но он не счел возможным вернуться туда, откуда его выставили с позором, как нашкодившего щенка. С сестрой они больше не общались. И даже не здоровались, встречаясь на улице. А потом Тимур Аксанович переехал в Москву.
Прошло двадцать два года. Ибрагимов стал известным и уважаемым человеком. В тот день он работал в офисе. Охранник на входе позвонил в приемную и доложил, что какой-то молодой человек требует, чтоб его пропустили прямо к Тимуру Аксановичу, так как он его родной племянник. Ибрагимов удивился, но велел парня пропустить. От родителей он знал, что сестра довольно поздно вышла замуж и родила сына. Потом отец ребенка оставил ее, они развелись. Рамиля воспитывала мальчика одна. Теперь он должен был стать совсем взрослым.
В сопровождении охранника на пороге кабинета показался молодой человек, и Тимур приказал охраннику вернуться на рабочее место. Перед ним был, несомненно, сын Рамили. Те же темные глаза, с характерным разрезом, унаследованные еще от прабабки, тот же нос… Парень слегка поклонился.
- Здравствуй, дядя!
- Здравствуй, коль не шутишь!
Тимур не встал из-за стола и не подошел к молодому человеку. Он был насторожен. С чем приехал племянник? Что ждать от него? Тимур Аксанович не любил неожиданностей. И не забыл предательства когда-то любимой сестры. Но племянник приехал по вполне естественной причине. Ему хотелось хорошей жизни. Отец его ушел из семьи, когда ребенку было три года. Рамиля всю жизнь проработала в библиотеке и получала копейки. Она пыталась приучить сына довольствоваться малым. Вместо детского парка, где все аттракционы были недоступно дороги, Рамиля водила его гулять в парк Победы, к «вечному» огню, который зажигали теперь только по праздникам. Вместо сникерсов покупала небольшую шоколадку и давала ее ребенку по одной клеточке после еды. Вместо компьютерных игр и телевизора со ста каналами, мальчик играл в старенький тетрис и смотрел мультфильмы по черно-белому «Рекорду», который неизвестно почему до сих пор не сдох. В школе он чувствовал себя изгоем, он не знал обычных детских развлечений, и от этого еще замыкался, старался не общаться со сверстниками. Сначала мальчик обижался и ненавидел одноклассников, у которых было все, в то время как он был лишен самого необходимого. Потом перенес обиду на мать. А когда узнал о том, что знаменитый Ибрагимов – его родной дядя, принял решение изменить жизнь. Все это было вполне понятно Тимуру. И еще было стыдно, что его племянник, родная кровь, жил в таких условиях.
Парень рассказал, что уехал вопреки воле матери, и обратно возвратиться уже не может. И если дядя его не примет, он готов идти работать хоть дворником… На этом месте Ибрагимов оборвал его. Как можно не помочь?! Молодой человек был принят на работу референтом, но никаких обязанностей Тимур Аксанович на него не возложил. Пусть мальчик отдохнет, почувствует вкус к жизни, а там посмотрим, куда его пристроить. Это было почти год назад. Парень жил в доме Ибрагимова, во флигеле. Отношения у них сложились неплохие. Тимур старался не особенно контролировать его. Теперь он действительно исполнял некоторые функции референта, но в основном проводил время с местной «золотой» молодежью. Не то что бы Ибрагимов это особенно приветствовал, но, с другой стороны, парня вполне можно понять. После такого детства хочется попробовать в жизни все, все, что раньше только манило издалека.
Ничего этого бизнесмен, конечно, не стал объяснять Максиму. Зачем выносить на глаза внутренние дела? Просто запретил рассматривать эту версию.
Ибрагимов был благодарен племяннику. Тот все-таки смог помирить его с сестрой. Парень съездил к матери, поговорил, попросил прощения и был прощен. Простила сестра и Тимура. Видимо, возраст и одиночество сыграли свою роль. Племянник привез Ибрагимову короткое письмо от сестры, и теперь они иногда переписывались. Правда, когда Ибрагимов хотел приехать, повидаться с сестрой, она категорически отказалась, сказала, что еще не готова. Ну, что ж Тимур Аксанович был рад и малому.
День пятый
Итак, надо найти сына Натальи. Максим потянулся и резко сел на кровати. Сама она, конечно, не скажет. Это очевидно. Не для того пряталась, чтобы потом первому встречному все рассказывать. Значит, надо искать свои пути. Кстати, есть идея! Максим достал блокнот и нашел в нем паспортные данные Жанны. Если мобильник оформлен на нее, а не на друзей и родственников, есть шанс узнать, на какой номер звонила Наташа с ее телефона. Приятели в милиции остались, помогут. Возможно, очень возможно, что Наталья говорила тогда именно с сыном.
Через два часа Максим имел адрес абонента, с которым говорила Наташа. И ехать недалеко. Всего-то пятьдесят километров. Он скидал вещи в сумку, сдал ключи и вышел на стоянку. Солнце стояло в зените, но летняя жара еще не наступила, предвкушая приятную поездку, Максим бросил вещи на заднее сиденье и завел мотор.
Улицы маленького городка были почти пусты. По обочине разбитой дороги медленно брели козы, обгладывая пыльные придорожные кусты. Максим подъехал к первому попавшемуся магазину, чтоб узнать, как добраться по искомому адресу, но магазин был закрыт. На дверях висела записка: «Ушла на пять минут». Максим ждал пятнадцать, и отчаявшись, был вынужден ехать дальше наобум. Дорогу удалось узнать у редких прохожих. Прямо-таки сиеста! Максим подъехал наконец к искомой пятиэтажке.
У подъезда пара старушек, лузгая семечки, обсуждали очередной сериал. Максим поднялся на второй этаж и позвонил в обитую коричневым дерматином дверь. В подъезде было прохладно, стены, вероятно, недавно покрасили, и они еще не успели покрыться сверху до низу надписями, характерными для всех без исключения городов нашей страны. За дверью стояла тишина. «Однако, я не подумал, ведь хозяйка должна быть на работе. Мысль верная, но не утешительная» - пробормотал Максим себе под нос и со вздохом стал спускаться по лестнице.
Старушки дружно повернулись к нему.
- Вы к кому, молодой человек? – не выдержала та, что постарше.
- Да, я вот Марину ищу, - Максим присел на скамейку. – Не подскажете, когда она будет?
- Так Мариночка на работе, наверно. Часов после пяти придет. А вы ей родственник будете? – старушка хитренько улыбнулась.
- Знакомый. А мальчик, он здесь сейчас? – решил спросить напрямую Максим.
- Алеша-то? Нет его. Уж, дня три во дворе не играл. Ты ему часом не отец?
- Нет. Я друг его матери. Я тут проездом у вас, вот, попросила проведать.
- А-а. Так это ты Марину жди. Мы не знаем, - вторая старушка, все молчавшая, согласно кивнула головой.
Максим поблагодарил за помощь и подошел к своей машине. И что, терять пол дня в ожидании? Или попробовать в школу? На школу он обратил внимание еще на подъезде. Она располагалась через дорогу, сразу за остановкой. Конец мая, но учиться-то дети еще должны. Максим подъехал к стандартному зеленому зданию. Перемена еще не началась, и во дворе было тихо и пустынно. В вестибюле дежурил охранник, но, занятый разгадыванием кроссвордов, на Максима внимания он не обратил. Да, спереть ребенка отсюда проще простого. Максим огляделся и, увидев в конце коридора расписание, направился к нему. У вторых классов скоро заканчивался последний урок. Максим медленно прошел к лестнице, поднялся на второй этаж, повернул в левое крыло, потом вернулся к правому. О, то, что надо. Коридор был разрисован зайчиками и мишками. Значит, тут начальная школа и есть.
«Завуч начальных классов – Федосова Ольга Александровна» - гласила надпись на табличке последней по коридору двери. Максим вежливо постучал и через секунду осторожно приоткрыл дверь.
- Здравствуйте!
За столом сидела дама средних лет в белой блузе, заколотой у ворота брошкой в виде камеи.
- Добрый день! Проходите, пожалуйста!
Максим прошел и присел на предложенный стул.
- Ольга Александровна, вы, извините, я тут… Понимаете, я отец одного мальчика. Но я с его мамой не живу. Развелись давно. И вот, хотел увидеть ребенка, а она не дает. А сама-то! К подруге сына отослала, а сама на курорт. Он теперь в вашей школе учится. Алеша Максимов. Может быть, вы поможете мне?
- Простите, - тон завуча стал строгим. – Но такие вопросы мы не решаем. Встреча с ребенком возможна только с согласия вашей жены или по решению суда.
- Я понимаю, понимаю. Но… Это ж сын! Может, хоть в вашем присутствии?
- О чем же вы раньше думали? – завуч смотрела все еще строго, но уже не без сочувствия.
- Молодой был. Дурак. А теперь вот понял, - Максим вздохнул нарочито тяжело.
- Ну… Ладно. Но только в моем присутствии.
- Конечно, конечно. Я так вам признателен, - Максим прижал руки к груди.
- Подождите здесь. Я приведу Алешу.
- А в каком он классе? – крикнул Максим вслед.
- Во втором «А», - ответила завуч, не задумываясь.
Чего и требовалось. Прозвенел звонок. В коридоре раздался топот, крики. Захлопали двери. Кто-то на секунду заглянул в кабинет.
Вернувшись минут через пять, в сопровождении молоденькой учительницы с аккуратно уложенными в прическу волосами, завуч развела руками.
- Не могу я вам помочь, при всем желании. Вот, Анна Николаевна, классный руководитель Алеши. Она, по просьбе Марины, отпустила мальчика в турпоездку. У них там была горящая путевка, и мы не стали возражать. Уже конец учебного года. Они буквально вчера уехали.
- Куда же они направились? – с опечаленным видом поинтересовался Максим.
- Куда-то в Болгарию. У них там как-то все стремительно получилось. Мы не вникали.
- Что ж, видно, не судьба, - Максим вздохнул. – Я очень благодарен вам за сочувствие и понимание.
Максим слегка поклонился и, попрощавшись, покинул школу. Получается, что Марина увезла мальчика после звонка Натальи, так, на всякий случай. Подальше от возможных проблем. Это свидетельствует в пользу того, что Наташа не имеет отношения к преступлению. Не сто процентов, конечно, но вполне вероятно. Будем считать, что на данном этапе, этот вариант отработан.
Максим сидел в машине и размышлял. Результат получен. Хорошо, конечно. Только вот… На душе было как-то не уютно. Пришлось придумывать, врать, выкручиваться, как обычно, в подобных ситуациях. А позволительно ли это православному человеку? Стоит ли вообще заниматься подобными делами? В конце концов, работу можно сменить, а вопрос спасения души – он самый главный должен быть всегда и во всем. Максим потер переносицу. Что ж делать-то? При такой профессии трудно, ох, как трудно обойтись без таких вот сомнительных способов добычи информации. Собственно, ответ, конечно, простой, как сказал однажды духовник – если совесть обличает, значит, надо просто ее слушаться. Ведь совесть есть глас Божий в человеке. Просто. Но так сложно…
Тимур Аксанович с утра работал в офисе. Дубовая мебель, удобное кресло из натуральной кожи. Все оформлено красиво и функционально, чтобы радовать глаз, но при этом не отвлекать от работы. Ибрагимов разбирал текущие документы, но мысли его витали далеко. То и дело приходилось перечитывать бумаги.
Сегодня ему приснилась Анна. Мать Ангелина. Во сне она просили не называть ее Анной, ведь она умерла для мира и приняла другое, новое имя. Сон был таким четким, так ясно запомнился со всеми деталями, словно они с женой действительно виделись и разговаривали.
Мать Ангелина, теперь даже мысленно Тимур называл ее так, был грустна. Облаченная в длинное черное одеяние, похожее на то, в каком ее хоронили, она смотрела на Тимура с какой-то жалостью и, словно, к чему-то призывала его. Увидев жену, Тимур рванулся было к ней, но она плавно отступила на пару шагов назад.
- Нет. Прошу тебя.
Тимур остановился.
- Анна, мне так плохо без тебя! – выдохнул он. – Ты оставила меня, еще когда была жива! Почему?! Ведь ты клялась мне в любви и верности до гроба.
- Прости меня! – на глазах Анны появились слезы. – Я виновата пред тобой, и еще более виновата пред Господом моим, Которому давала клятву прежде тебя.
- Какую клятву?
- Обеты монашеские – та же клятва, клятва нерушимая. А я увлеклась соблазном…
- Анна, как ты можешь?! Ты называешь соблазном нашу любовь?!
- Любовь… Мы думаем, что знаем о любви все, а не знаем даже самого малого. Как часто мы принимает за любовь страсть… Иногда путаем ее с жалостью, иногда с дружбой, а чаще всего с эгоистичной жаждой обладания. Прости меня, Тимофей!
- Тимофей? Почему Тимофей? – растерянно произнес Тимур.
- Так крестили тебя, в честь святого апостола Тимофея. Это твое настоящее имя. Если бы мы действительно любили друг друга, разве мог бы ты обречь мою душу на вечные мучения? Разве могла бы я подтолкнуть тебя к краю пропасти?
- Я не знаю, не разбираюсь я в этом…
- Разве это имеет значение? Истинно любящий готов пожертвовать собой ради любимого.
- И я готов! Я готов жизнь отдать, лишь бы ты была со мной.
- С тобой. Вот и ответ.
- Нет. Я не правильно сказал. Ради твоего счастья я тоже готов был отдать все. И я старался, старался сделать тебя счастливой. Разве тебе было плохо со мной?!
- Хорошо, в мирском смысле, мне было с тобой очень хорошо. Но за краткой земной жизнью следует жизнь вечная. И в той, вечной, жизни я должна была получить только вечные муки. Это страшно, Тимофей, это очень страшно.
- Почему муки? За что?
- Я преступили обеты, я нарушила заповеди, согрешила смертно.
- Разве любовь есть грех?
- Любовь, истинная любовь – не может быть грехом. Но ты хотел иметь меня для себя, потому что тебе было хорошо со мной. А о том, что будет с моей душой, разве ты думал об этом?
- Я не думал. Но я и не знал.
- А кто виновен в том, что ты не знал? Духовные законы работают не зависимо от того, знаем мы их или нет. Разве закон всемирного тяготения перестает работать, если человек не изучал его в школе?
- Это жестокие законы!
- Это просто законы. Совершая смертный грех, душа повреждается, получает раны. Когда человек выбрасывается из окна, он бьется о землю и умирает. Земля ли жестоко поступила по отношению к нему? Когда человек слушает бесов и согрешает, душа его меняется, страдает, нуждается во врачевании. И если она не прибегает в Лечебницу, она погибает, погибает в вечности.
- Что такое Лечебница?
- Это Церковь Христова. Бог Милостив. Он призывает поврежденных, падших, к Себе, чтоб исцелить, чтоб вернуть им силу и здравие духовное. Душа восстает от падения и может войти в жизнь вечную, в Царствие Христово.
- А ты? Где ты сейчас?
- Меня Бог спас. Спас почти в последний момент. Я любила, думала, что любила тебя. Я была страстно привязана к тебе. Но, совесть все более мучила меня. Даже взгляд на иконы доставлял мне страдание. Я чувствовала, что Бог видит меня, призывает меня к покаянию. К своему ужасу, я стала понимать, что ответственна не только за свою гибель. Я почти погубила тебя. И еще больше гублю каждым днем, каждым часом, проводимым с тобой. И мне стало страшно. А если я умру? А если умрешь ты? Что будет с нами?! Бесы, только бесы примут наши души. И будут жестоко смеяться над нами и мучить нас. И это – навсегда. Никто не спасет, не поможет, не облегчит. В какой-то момент я поняла, что не могу более ни минуты оставаться с тобой, что остался последний шанс – покаяться, вернуться в обитель, и молиться, со слезами молиться, чтобы Бог помиловал меня и тебя, чтоб дал и тебе покаяние.
- И ты уехала?
- Да. Я уехала. В этом монастыре я бывала когда-то, давно, еще до пострига. Матушка приняла меня милостиво. Но, выслушав, пришла в ужас от моего согрешения. Она повела меня к старице. Мать Павла только взглянула на меня, и по щекам ее потекли слезы. «Что ж ты с собой сделала, невеста Христова?!» - воскликнула она. Я повалилась ей в ноги. Захлебываясь слезами, я просила ее молиться за меня. Она обещала молиться. А я стала жить в обители. Матушка не знала, что я была женой всем известного бизнесмена. Имени твоего я не называла ей.
- Послушай, Анна…
- Нет! Не зови меня больше так. Не обличай снова мой грех. Мне до сих пор больно думать о нем. Ангелина. С таким именем постригли меня. И это имя дано мне навеки.
- Ангелина. Мать Ангелина. Так правильно?
- Да.
- Скажи мне, кто убийца?
- Нет, Тимофей. Тебе не нужно этого знать. Ты будешь мстить. Пусть Сам Господь управит все с этим человеком.
- Но…
- Он покушался и на тебя, я знаю. Не бойся, он не причинит тебе вреда.
- Понимаешь, мне невыносимо. Я не знаю, как жить дальше. Мне все не в радость.
- Это грех, смертный грех давит душу, вытравляет из нее остатки жизни.
- И что? Что делать мне? Тоже идти в монастырь?
- Нет. Монашество – это особое призвание. Иди в храм. Сегодня иди. Священник скажет тебе, что делать.
- А ты?
- А я буду молиться за тебя.
- Так ты… Бог простил тебя?
- Да. Бог всегда прощает кающихся. Проси прощения, и Господь пошлет мир твоей душе.
- Мир. Знаешь, раньше я желал каких-то радостей, успеха, развлечений, любви в конце концов. А теперь я действительно больше всего на свете хочу мира. Такое ощущение, что душу мою перемололи в жерновах. Она вся изболелась.
- Господь исцелит ее. Только припади к Нему всей душой. Осознай, что согрешил. Пойми, что покусившись на меня, покусился на чужое, на Царское сокровище. Ведь я отдала свою душу Царю Небесному и не вправе была распоряжаться ею.
- Я понял. Я постараюсь, - с трудом произнес Тимур.
- А теперь я пойду.
- Как?! Уже?
- Да.
- Ты придешь еще?
- Я не знаю.
- И я больше никогда не увижу тебя?!
- Я буду молиться, чтобы ты сподобился Царствия Божия. Только там души могут свидеться.
Это были ее последние слова. Потом мать Ангелина стала будто тихонько таять, удаляясь и удаляясь, пока совсем не исчезла. Тимур сел на постели. Он не мог больше спать. Потрясение было слишком велико. Потом он заставил себя поехать на работу. Но толку от этого не было. Работать он не мог. Пойти в храм? Разве можно не исполнить того, что она сказала. Но как рассказать там? Разве его поймут? И все-таки Тимур решился. После обеда он запер кабинет и сказал секретарше, что сегодня больше не появится.
И куда ехать? Она не сказала. Тимур Аксанович вышел на крыльцо и огляделся. Собственно, что долго думать? Вон храм, кажется, Архангела Михаила. Ибрагимов сел в машину, охранник уселся впереди. Ехать, конечно, совсем недалеко, но не идти же пешком.
Максим пролистал блокнот. Собственно, что мы имеем? Евгения и Жанна – Москва, Марианна – деревенька в ближнем Подмосковье. Рабочих и прочих оставим на потом. Девушки кажутся более подозрительными. Значит, в Москву. Максим завел машину и тихонько поехал по колдобинам, объезжая самые большие ямы по левой полосе.
Телефон зазвонил, когда он уже выехал на трассу. Номер был не знакомый. Максим ответил чуть настороженно. Когда ищешь убийцу, можно ждать чего угодно. Но выяснилось, что звонят из райотдела, в котором Максим наводил справки по Наталье.
- Ты просил позвонить, если еще какая информация всплывет. Мы тут подумали, может, тебе это и не надо, но решили звякнуть, коль просил. Банда эта, Тамерланова, с левобережными разборки устроила, а те чеченов привлекли. Короче, Тамерлана больше нет и ближайших его помощников тоже. Смотри, надо тебе это или нет. Кстати, можешь и Наталье передать, что ее вряд ли кто искать теперь будет. Захочет, так пусть возвращается.
- Понял. Спасибо.
Максим положил трубку. Вот так. Ну, ладно. Хоть Наташе легче, не надо за сына трястись.
Наташа закончила доить и устало отерла лоб рукавом. Никогда не думала, что это так трудно. И главное, все на нее. Хорошо было Ангелине. Хотя сейчас, конечно, завидовать нечему. Стать жертвой убийцы! Ужас какой! И где? В монастыре!
Наталья поставила в последнюю стайку ведро с водой, добавила сена в кормушку и вышла во двор. Опершись о загородку из жердей, она смотрела, как алое солнце медленно опускалось за лес. Тихо как. Не ветерка. А какие были закаты в Иерусалиме. Наташа улыбнулась сама себе. Здесь даже трудно представить, как она раньше жила. За границей пару раз в год отдыхала, сына вывозила. А в Иерусалим подруга позвала, на Пасху, говорит, там каждый год огонь чудодейственный сходит. Собрались, поехали. Собственно, там Наталья впервые задумалась о том, что Бог, наверное, есть.
Схождение благодатного огня произвело на нее сильное впечатление. Этому не было совершенно никаких логических объяснений. Огонь сходил в кувуклию, место, где, как верили христиане, воскрес Христос. Туда зашел только Патриарх и молился, пока не сошел огонь. Потом Патриарх вышел к народу с пучком горящих свечей, и от него все стали зажигать свои свечи и передавать друг другу. Можно было подумать, что он сам поджигает свечи, но Патриарха всегда обыскивали перед входом в кувуклию. Да и огонь сходил необычно. Сначала будто молнии стали мерцать по стенам храма. Народ напряженно молился. А когда Патриарх вынес огонь, все стали как бы умываться этим пламенем, касаться лица, рук, волос. Наташе сначала стало страшно, огонь все-таки. Но, рядом никто не загорелся. Лица людей светились счастьем. И Наташа тоже провела рукой и не почувствовала жара. А потом, совсем вскоре, огонь стал обычным, обжигающим.
Там, в толпе, Наташа и познакомилась с Анной-Ангелиной. Хотя нет. Тогда она была еще Анной. Они оказались рядом в толпе. Разговорились в ожидании. Анна была верующей, много рассказывала она Наташе про Иерусалим, про Святую Землю. Наталье тогда запомнилось, как Анна горячо говорила, что, вот, люди, мол, спрашивают, как узнать, где истинная Церковь? Есть католики, протестанты. Почему надо верить в истинность православия? А что тут рассуждать, когда Сам Бог показывает, что православие – единственная истинная вера. И показывает это неизменно, каждый год. Благодатный огонь сходит на гроб Господень только на православную Пасху, по молитве православного Патриарха. Сколько не пытались иноверцы добиться схождения огня, не удалось им ничего. Напротив, когда не пустили однажды православных в храм, огонь сошел не в кувуклию, а вышел из колонны за пределами храма, там, где стояли и молились православные. В подтверждение своих слов Анна показала ту колонну, треснувшую и опаленную огнем.
В хлеву замычала корова. Наталья оторвалась от воспоминаний и медленно побрела в корпус. Надо было ложиться спать. Завтра опять вставать в рань несусветную. Коровы ждать не могут.
День шестой
Ибрагимов усмехнулся. Экономка смотрела на него широко распахнув глаза.
- Тимур Аксанович, как же это? Без мяса? Совсем? Вы же каждый день кушали.
- Ты мне гречку свари, на растительном масле. И салатик нарежь – огурцы с помидорами, тоже на растительном.
- Ой, вы заболели что ли, что вам мясо-то нельзя? Может хоть рыбку?
- Не надо рыбку. Давай, что сказал.
- Да как же вы… Проголодаетесь!
Ну, что с ней поделаешь? Не объяснять же про пост, про подготовку к причастию. Вчера они два часа просидели-проговорили со священником обо всем. О жизни, об Ангелине. Батюшка оказался строгим, внимательным, вдумчивым. Он был почти ровесником Ибрагимову, и, конечно, знал его в лицо. Его почти все знали. Но на беседе это никак не сказалось. Очень серьезно отнесся священник к явлению Ангелины, о котором Тимур Аксанович рассказал ему с некоторой опаской.
- Это Господь послал к вам единственного человека, которого вы могли услышать. Велика милость Божия к нам грешным! Но что бы это не оказалось напрасным, требуются ваши усилия.
- Но я пришел. Она сказала прийти, и я пришел. Она сказала, что здесь я узнаю, что делать дальше.
- Дальше… - раздумчиво произнес священник. – Вы веруете во Христа?
- Да. Теперь, после слов Анны, в смысле Ангелины, да, верую.
- Тогда вы должны понять, и не только понять, но и всем сердцем прочувствовать, свою вину пред Господом.
- Я понимаю, это про то, что я женился на Ангелине.
- Не только про это. Хотя, возможно, это самый тяжкий ваш грех. Но вы, наверно, слышали, что Бог дал всем людям заповеди, - батюшка отошел на минуту к лавке и вернулся с книжкой в руках. – Вот. Возьмите, почитайте это.
- «В помощь кающимся», - прочел Ибрагимов.
- Это про грехи. Ведь любую заповедь можно нарушить, так сказать, на разном уровне. Можно, например, создать финансовую пирамиду и обворовать таким образом тысячи людей, можно украсть кошелек в троллейбусе, а можно в том же троллейбусе просто не заплатить за билет, проехать «зайцем». Все это – грех воровства. Конечно, ответственность за эти действия будет разная, сообразно степени вреда. Но все это – грех, повреждающий душу и оскорбляющий Господа. В этой книжке и даются объяснения о том, какие грехи существуют.
- Понятно. И что мне делать с этим? Прочитать, а дальше что?
- Прочитать, осознать, в чем конкретно согрешили вы в продолжении всей вашей жизни, и, главное, испросить за то у Господа прощение. Только не формально, а с чувством. Христос принес Себя в жертву ради нас, ради нашего спасения, а мы живем, даже не вспоминая о Боге. Живем, согрешая на каждом шагу, отдаляемся от Господа все дальше, и только в беде иногда прибегаем к Нему.
- Ну, не совсем, уж, так. Я и раньше заходил в храм, ставил свечи.
- Да. Как и многие. То есть совершали некий ритуал. А ради чего?
- Ну, когда проблемы…
- Правильно. Вы приходили к Богу попросить. Обменять свечку на какой-то, нужный вам, результат. Вы пытались купить услугу, как в автомате. Кидаешь монетку, получаешь чашку кофе. Так?
- Вообще, да, возможно. Я как-то не думал с этой точки зрения.
- А представьте, что ваш ребенок, ваше любимое чадо, вынянченное, взращенное, воспитанное, обращается с вами таким образом. Больно?
- Да. Я понимаю.
- Вот и просите у Бога прощения за то, что уже поняли, осознали. И просите укрепления в вере, просите помощи в покаянии. Ничего мы не можем без Бога. Только Его силой, Его милостью мы способны сдвинуться с «мертвой точки» в духовной жизни.
- Ясно.
- Потом, когда вы все продумаете, покаетесь пред Господом, испросите прощения, вам надо будет исповедаться перед священником. Христос дал человекам, а конкретно, священникам, власть отпускать силою Божией грехи. Все, что вы вспомнили и осознали дома, надо будет рассказать священнику на исповеди. Потом он прочитает разрешительную молитву. После этого грехи ваши изгладятся и больше не будут давить на вашу совесть. И в будущей жизни вы не понесете ответственность за те грехи, что вы успеете исповедать.
- Это получается, я должен все о себе рассказать? Все тайное, стыдное?
- Вы расскажете это не человеку, а Богу. Священник только свидетель вашего покаяния. Но свидетель необходимый.
- Трудно это, - качнул головой Ибрагимов. – К тому же, я – известный человек.
- Тайну исповеди любой священник обязан хранить до смерти. Но если вы не доверяете пастырям в Москве, попробуйте уехать в глубинку. Не важно, где это произойдет. Главное, чтобы исповедь состоялась. И еще, вы должны называть сущность греха. Обстоятельства, место действия, сопутствующих лиц называть не следует. Бог и так знает, где, когда и как случилось вам согрешить. Важно ваше осознание, ваше раскаяние, вы должны показать, что понимаете, в чем именно согрешили. А остальное священнику не важно и не нужно.
- Ну, так, так, пожалуй, я смогу, - кивнул Тимур Аксанович. – Если не возражаете, я приду к вам. С вами мы уже беседовали.
- Приходите. Исповедь – это одно из главных таинств Православной Церкви. Если вы подготовитесь, то после исповеди вы могли бы причаститься. Таинство Святого Причащения жизненно необходимо для нашего спасения. Причастие соединяет человека с Богом. Во время богослужения христианин под видом хлеба и вина принимает Тело и Кровь Христовы. Господь таинственным образом совершает это чудо. К нему человек может преступать только очищенным предварительно в таинстве Покаяния или иначе – исповеди.
- То есть, после исповеди я тоже смогу причаститься? Я, конечно, тут не все понял. Но если можно и нужно…
- То, что не поняли, это естественно. Тайны Божии вообще человек может постичь только в той степени, в коей Господь Сам открывает их. А причаститься вы сможете, если Бог даст. Только к причастию нужно готовиться особым образом – следует соблюдать пост и молиться, читать определенное молитвенное правило. Я покажу вам, если хотите.
Вот тут батюшка и объяснил, что нельзя есть мясо, молочное и вообще – продукты животного происхождения, а еще следует удаляться от гнева, раздражения, обид и всякого иного греха. Про грехи понятно, а вот на счет еды… Тимур слегка оторопел – что есть-то тогда? Но вспомнил детство, не богатое и не сытное. И все стало ясно.
Потом священник долго рассказывал, как читать Правило ко Святому Причащению и даже нарисовал схемку, чтоб Ибрагимов точно ничего не забыл.
Мария сидела в лавке и, закусив губу, теребила кончик платка. Рассказать или не рассказать? Собственно, что она видела? Ну, нюхает. В конце концов, это еще не преступление. Подумаешь, наркотики. Кого сейчас этим удивишь? А здесь жизнь не сладкая. У всех не сладкая. Ей, вон, пол дня в лавке, пол дня на огороде приходится... Разве об этом она мечтала. Да если бы не та сволочь… Мария так дернула старенькую ткань, что уголок платка остался у нее между пальцев. Раздраженно кинув его в мусорную корзину, девушка вздохнула. Всю жизнь сломал! Подонок! Достать бы его. Да как достанешь. Вот если бы вычислить убийцу и, в обмен на молчание, натравить на этого отморозка… Мария мечтательно улыбнулась. Нет. Лучше не рассказывать. Может, это еще и пригодится.
Тварь! Видела или нет? Если видела, небось, сразу к настоятельнице побежит. А внимание к себе привлекать никак нельзя. Что ж делать-то? Запугать ее? Может не поверить. Время, время идет. Валить надо отсюда! Все осторожность, осторожность. Нервы не выдерживают. Вот, еще Полинке надо позвонить, пусть открытку шлет, день рождения скоро. А если? А ведь это идея! Стены высокие, но если поленницу правильно переложить, можно забраться и перемахнуть. С той стороны кусты, упадешь, не расшибешься. Надо только аккуратненько перекладывать, чтобы внимание не привлечь. И валить, сегодня ночью валить. А если успеет рассказать? Надо меры принимать.
Евгения, значит, в больнице работала. Максим сделал запись в блокноте. Можно сейчас заехать. И недалеко. Он вывел машину из двора, где беседовал с бывшими соседями Евгении.
Главврач почему-то прятал глаза. Да, работала. Да, уволилась. И все. Работник? Нормальный работник. Не понятно. Конфликтовали что ли? Или личные отношения? Максим попрощался, аккуратно прикрыл за собой дверь, прошел по длинному коридору почти до конца и присел на широкий подоконник. И что дальше? Подруг бы ее поискать. Только надо как-то так, чтобы не привлекать сильно внимание.
Секретарша главврача, блондинка с неуместно-ярким макияжем, шла в его сторону. В руках у нее было несколько чашек, явно приготовленных для мытья. А, ну, да, здесь же рядом туалет. Узнав его, секретарша улыбнулась и чуть кивнула. Походка ее изменилась, стройные ножки, прикрытые символической юбкой, стали ступать по одной воображаемой линии, бедра закачались в такт. Максим спрыгнул с подоконника. Кстати, очень хороший вариант. Секретарши обычно знают все сплетни.
- Давайте, я вам помогу, - Максим широко улыбнулся.
- Спасибо, - девушка протянула ему пару чашек. – Подержите это, пожалуйста.
Они вместе зашли в так называемую умывалку. Секретарша стала быстро споласкивать чашки, а Максим, чуть наклонив голову набок, рассматривал ее. Можно, конечно, спросить, но лучше бы, она сама начала разговор. Человек легче делится информацией, когда делает это по своему желанию. Словно услышав его мысли, девушка спросила:
- Вы про Евгению Михалну спрашивали, да? Я случайно услышала, - слегка потупилась она.
Ну, да. Дверь чуть приоткрыла и совершенно случайно услышала. Максим мысленно усмехнулся.
- Да. Про нее.
- Ой, значит, вы ничего не знаете? – девушка покачала головой, явно намекая на какую-то общеизвестную информацию.
- Нет. К сожалению, нет. Но, если у вас есть время, и вы не откажетесь выпить со мной кофе…
- Ну, я вообще-то только что пила, - протянула блондинка. – Но, если вы голодны, я могу составить вам компанию, - решилась она. - К тому же, главный только что уехал. Ну, в смысле, главврач.
Девушку пришлось угощать по полной программе. Не смотря на только что выпитый кофе, она сделала довольно внушительный заказ. Максим внутренне поморщился, но не давать же задний ход. Однако, беседа оказалась не напрасной.
Евгения, врач-анестезиолог, проработала в этой больнице пять лет и была, в целом, на хорошем счету. Работала. Как все, работала. Претензий к ней не было. А потом у нее случилась беда, у мужа рак обнаружили. Неоперабельный и скоротечный. И кончилось ее благополучие за каких-то два месяца. Муж скончался, а Евгения впала в тяжелую депрессию. Краткий отпуск ей особо не помог. Напротив, она рвалась на работу, говорила, что в коллективе легче переносит утрату. А потом завертелось. Сначала больной у нее на операции чуть не проснулся, а у него еще живот был не зашит, и зрачки у нее стали замечать слишком расширенные. В общем, в больнице такое особо не скроешь, стали подозревать, что она наркотиками расслабляется. Но никто впрямую не говорил. Жалели. А потом скандал обрушился. Милиция приехала. Прямо из больницы ее забрали. Перед тем, оказалось, еще одну врачиху арестовали. За торговлю наркотиками. Оказалось, Евгения ей товар поставляла, а та через знакомых реализовывала. Уволили их, конечно, сразу, но в тюрьме не долго продержали. Та, вторая, оказалась девушка со связями. Дядя ее родной в МВД генерал что ли. Ну, и отмазал. Обеих отмазал. Потому как, Евгения могла за собой и эту вторую потянуть. А Евгения с тех пор исчезла. Не появлялась больше.
Ну, куда Евгения исчезла, это, как раз, известно. А вот про наркотики интересно. Очень интересно. Наркоманка могла за дозу и на убийство пойти. Могли ей мать Ангелину заказать? Да запросто. В принципе, это самый реальный вариант. Что ж, возвращаться в монастырь? Нет. Надо все-таки и остальных проверить. Неизвестно, какие там «скелеты в шкафах».
Мария и Евгения вместе пололи молодой лук. Впереди были еще три морковные грядки. Мария раздраженно отмахивалась от мух, крутившихся перед лицом, шлепала комаров на руках и шее.
- Жень, а ты как сюда попала? – поинтересовалась она от нечего делать.
- Как все попадают. На автобусе, - Евгения явно была не настроена продолжать разговор в таком направлении.
- Ну, почему? Меня, например, на машине привезли. Вот, живем мы тут, службы выстаиваем, огород полем. А к чему все это? Я, понятно, меня мать тут от проблем спрятала. Да и не собираюсь я тут оставаться насовсем. Поживу пока, а там посмотрим. Но, другие-то тут зачем? Что им это дает? Вот, ты, например?
- Маша, а ты совсем в Бога не веришь? – поинтересовалась Евгения, отгребая в сторону кучку сорняков.
- Ну, почему? – Мария изо всех сил хлопнула себя по виску и соскребла с ладошки комара. – Достали, кусачие! Почему не верю? Что-то, наверно, есть. Какая-то высшая сила. Только зачем ей все это – вычитывания молитв, посты? Зачем жить здесь всю жизнь? На огороде я и дома работать могу.
- Если представлять себе Бога, как некую безличную силу, тогда, конечно, смысла никакого нет, - кивнула Женя, поправляя вылезшую из-под платка прядь темных волос. – Только Бог христианский, это Живой Бог, любящий Свое создание. Господь наш создал человека для вечного блаженства.
- И почему же тогда мы так паршиво живем? – скептически поинтересовалась Мария.
- Потому что мы сами, я имею ввиду всех людей, а не отдельных личностей, выбрали свою судьбу, нарушили заповеди, повредили свою душу, сделали ее неспособной к пребыванию в Раю.
- Тогда, тем более, чего ради горбатиться, если, все равно, ничего не видать?
- Христос пришел на землю и умер, и воскрес. И тем исцелил падшее человечество. Теперь открылся для каждого путь ко спасению. Но это исцеление надо принять, по этому пути надо пойти. А если просто сидеть, сложа руки, никуда и не попадешь. Монастырь – это лечебница. Здесь все направлено на врачевание души: и труд, и послушание, и отказ от мирских удовольствий. Но врачевание не происходит автоматически. Если для тебя вера в Бога, спасение – пустой звук, то пребывание здесь ничего тебе не даст. Так, пустое времяпрепровождение.
- Евгения, иди! Тебя матушка зовет, - Иоанна стояла на крыльце и призывно махала рукой.
- А чего, не знаешь? – поинтересовалась Женя, подходя к дверям и стягивая на ходу грязные перчатки.
- Да, матушка, вроде, хочет тебя вместо Ангелины покойной в помощницы взять.
- Думаешь? Ладно. Пойду, - Евгения закончила отмывать руки под колонкой и, вытирая их на ходу, скрылась в дверях.
Жанна-Иоанна тяжко вздохнула и отправилась помогать Марии с прополкой.
Да, что ж это такое! Не подберешься к ней! Вечно рядом кто-то крутится. Нельзя, никак нельзя ее к матушке подпускать. Если видела… Хотя, скорей всего, не видела. Видала бы, уже могла попытаться настучать. Я, конечно, вход в корпус контролирую. Но, мало ли… Мне бы только до ночи продержаться. А там, через ограду и все – свобода! Там меня никто не поймает. Второе дело придется отложить пока, это ясно. Иначе слишком явно получится. Но это ничего, это потерпеть можно. Вот только Марианка… Все может испортить. А если с другой стороны пойти? Мне ведь что надо, чтоб она матушке не стуканула. Ее я пока нейтрализовать не могу, а если не ее, а матушку. А что? Неплохая идея.
Евгения уселась за стол и включила компьютер.
- Ты, Женечка, найди там бухгалтерские отчеты. У нее отдельная папочка должна быть, - матушка нервно крутила в пухлых пальцах кисточку четок.
- Матушка, - Евгения тяжело вздохнула, - я ж в бухгалтерии ничего не понимаю.
- Ну, ничего, ничего, разберешься. Геля тоже поначалу не понимала. Сама подумай, кого мне на это дело садить? Не Марию же?
- Наташу посадите. Она бизнесом занималась. Разбираться должна.
- Наташу… Не хочу я Наташу. Не складываются у меня с ней отношения. Смирению ей учиться надо, а то чуть что и вспылит. Ох, боюсь, не задержится она у нас. А, может, это и к лучшему. В общем, учись, Женечка. Я тебя потом с одной бухгалтершей познакомлю, она тебя всему научит. Она и Гелю учила. А ты пока папочки посмотри, документы. Ты – девочка умная, образованная. Все у тебя получится.
- Ну, да. Вот отчеты.
- Во-от. Ты их на что-нибудь скинь. На что вы там обычно скидываете?
- Ну, на флешку можно. Или на диск. Только где они?
- А ты там, в ящичках, посмотри.
- Да, есть. Сейчас чистую выберу.
- Ты скинь. А я отвезу этой бухгалтерше. Она в этом месяце согласилась отчет сама сделать, уже время подходит, в епархию сдавать. А потом, уж, тебя научит, когда все это расследование закончится.
Телефон на столе у настоятельницы резко зазвонил. Она вздрогнула.
- Алло. Я слушаю, - голос ее в трубке прозвучал напряженно и даже чуть испуганно.
- Матушка?
- Да.
- Вам надо срочно подъехать в прокуратуру, - настойчиво произнес строгий голос. – Это по делу об убийстве Анны Ибрагимовой.
- Когда подъехать? – растерянно поинтересовалась настоятельница.
- Немедленно. Вопрос не терпит отлагательств. Спросите следователя Никитина. Двадцать восьмой кабинет.
- А раньше другой следователь был, - протянула матушка.
- Тот на больничном. Теперь Никитин дело ведет. До свидания, - в трубке раздались короткие гудки.
Матушка осторожно опустила трубку на аппарат, исполненный под старину.
- Ну, вот. Опять. В прокуратуру вызывают, - тяжело вздохнула она, наматывая нитку четок на запястье. – Когда ж это все закончится?!
- Странно. Уже вечер почти, - Евгения оторвалась от монитора. – Они что там, до утра работают?
- Ох, не знаю я.
- Вот, возьмите. Я скинула отчеты.
- Хорошо. Хоть завезу бухгалтерше сразу, чтобы второй раз не ехать.
- Тогда я на огород?
- Не надо на огород. Я туда вместо тебя Иоанну послала. Иди, отдохни, уже служба скоро. Меня сегодня не ждите. В городе заночую.
Ну, вот. Все готово. Можно уходить. Хорошо, что ночь безлунная. И охраннички уже расслабились. Это первые дни они, как овчарки, все время настороже были. Монастырь по периметру обходили. А теперь только на воротах сидят. На входах в корпуса сидят, конечно, но на вечернюю трапезу уходят всей компанией. И правильно. Что здесь, внутри, охранять, когда выхода из обители всего два?
Пока трапеза шла, пришлось из корпуса уйти, в дровянике затаиться. Благо, нам ужин позже приносят. Глядишь, не хватятся сразу. Мы этих сестричек благочестивых вообще мало волнуем. Ну, это, как раз, к лучшему. Все. Пора.
Темная тень метнулась от дровяника через широкую, заросшую травой площадку, к высокой поленнице. Вокруг стояла глухая тишина. Тень уже наполовину пересекла площадку, когда справа, буквально в нескольких шагах, раздалось пение: «Се Жених грядет в полунощи…» Кто-то в белом оказался почти рядом с убийцей.
Тень дернулась, развернулась и изо всех сил ударила человека в белом. Раздался легкий вскрик. «Ах, ты, тварь!» Тень что-то схватила с земли и стала бить упавшего по голове, потом бросила орудие преступления и бегом рванулась к поленнице. Взлетев по удобно сложенным дровам к верху стены, тень перемахнула через стену. Раздался звук падения и через минуту шорох кустов и удаляющиеся шаги.
Одинокая фигура бродила по старому корпусу, заглядывая в каждую дверь. «Эй, дарагой, ты где? Кушать надо, спать надо? - покрикивала фигура, осматривая помещения. – Сбежал? Ой, сбежал. А на меня повесят. Я кто? Я никто. Кто меня защитит? – прошептал себе под нос человек». Фигура дошла до конца коридора и, стараясь не шуметь, приоткрыла скрипучую раму. Выглянув в окно, оглядевшись и не заметив никого, фигура перемахнула через подоконник и оказалась на улице.
«Где-то он в районе дровяника все возился», - пробормотал человек и, тихо ступая, двинулся в обход задания в сторону поленниц.
День седьмой
Уже почти рассвело, когда в тишине раздался громкий крик:
- А-а! Люди! Помогите! Убили! – сторож склонился над лежащей на траве женщиной. – Лидушку убили!
Охранники подбежали первыми. Они профессионально оцепили место преступления, подняли сторожа, отвели в сторонку, усадили на скамейку и стали расспрашивать.
- Дак я это… Я по утрам сплю плохо. Ну, и сегодня тоже, - сторож слегка заикался от волнения. – Пошел это, ну, перекурить пошел. Матушка запрещает, вы ей не говорите, а? - просительно протянул он.
- Не скажем. Дальше.
- Тут я обычно и курю, чтоб это… Ну, чтоб из окон не видно. Иду, смотрю, лежит кто-то. Наклонился, а тут… - сторож вытер слезящиеся глаза.
- Слышь, Михалыч, - обратился к допрашивавшему один из подбежавших охранников, - рабочие пропали! Оба!
- Ох! – Михалыч едва сдержал нецензурную брань. – Ну, все! Тимур Аксанович с нас головы поснимает, - треснув кулаком по ближайшему дереву, он добавил, - Пойду звонить. Со сторожа глаз не спускать. Может, врет. Может, это он Лиду по пьяни. Хотя, вроде, трезвый.
Дверь в квартиру Жанниной матери держалась на честном слове. Замок явно выбивался неоднократно и исполнял теперь сугубо декоративную функцию. Максим вошел в коридор. Из комнаты раздавался громкий храп. Густой запах перегара, грязи, испорченной пищи наполнял квартиру и выползал на лестничную площадку. Бомжатник.
Максим заглянул в комнату. На грязном матрасе в углу лежало два тела. По некоторым вторичным признакам Максим определил в ближайшем ко входу теле - женщину. Вероятно, это и была хозяйка квартиры. Попробовать разбудить? Максим наклонился и, преодолевая брезгливость, потряс женщину за плечо. Она дернулась и приоткрыла глаза.
- Ты че? – протянула она, вглядываясь в молодого человека. – Все выпили, больше нету. Иди, иди, - махнула она рукой и попыталась перевернуться на другой бок.
- Мне надо с вами побеседовать! – Максим заговорил твердо, напористо. – Это касается вашей дочери.
- Жанка? А ты че – мент? Че она натворила? – женщина с трудом приподнялась и села, облокотившись на стену.
Теперь стало видно, что она еще не стара, просто, уж, очень потаскана. Она протерла глаза, взгляд стал более осмысленным.
- Когда вы последний раз видели вашу дочь? Где она находится в настоящий момент?
- Видела. Давно. Слушай, мент, а у тя пива нет?
- Нет. Давай, вспоминай! Про Жанну вспоминай! – Максим перешел на привычный для женщины слегка агрессивный тон.
- Ну, она это… Она ж в ПТУ учится. Кажется. Там спрашивай.
- В каком ПТУ? Номер?
- В двенадцатом, - неуверенно произнесла женщина.
- Хорошо, - Максим пометил себе номер ПТУ. – Когда видела ее в последний раз?
Женщина задумалась надолго.
- Ну, вроде, осенью. А че?
Максим понял, что дальнейший разговор не имеет смысла. Может, в ПТУ повезет.
- Я проверю данные по ПТУ. А ты вспоминай, когда дочь последний раз видела. И приведи себя в порядок, я еще зайду, - сказал он строго и с облегчением покинул квартиру.
- Жанна? – соседка, гулявшая с ребенком во дворе, пожала плечами. – Да она давно тут не живет. Где тут жить-то? С этими что ли? – она кивнула головой в сторону подъезда. – Жанна как-то до конца школы дотянула. Тогда мать еще совсем не спилась. А потом в ПТУ поступила, договорилась, чтоб ее в общагу пустили. Там и жила. Сюда в последний год почти не приезжала совсем. Не знаю, где она теперь. Вроде, училище уже закончить должна была.
Ясно. Невеселая, однако, жизнь была у девушки. Теперь в ПТУ. Максим доехал туда минут за тридцать. ПТУ расположилось в старой «хрущевке», крашеной когда-то очень давно в серо-зеленый цвет.
- Ну, да. Конечно, я помню Жанну, - преподавательница откинулась на спинку стула. – Она окончила училище в прошлом году. Неплохая была девочка. Резковатая, конечно. Училась более-менее. Звезд с неба не хватала. Но по сравнению с другими…
- А какова ее дальнейшая судьба, вам не известно?
- Я не знаю даже, жива ли она.
- С ней что-то случилось?
- На текущем медосмотре у нее заподозрили лейкемию. Впоследствии это подтвердилось. Девочка слабенькая была.
- Вот как, - качнул головой Максим, с удивлением вспоминая вполне бодрую и довольно жизнерадостную послушницу. И не подумаешь, что так больна.
- Что с ней стало после училища, я не знаю, - преподавательница развела руками. – К сожалению.
Максим вышел на крыльцо. Слева курила стая молоденьких девчонок. Они с любопытством оглядывали парня и шушукались между собой. Максим решительно подошел к ним.
- Доброе утро, красавицы! – начал он.
- Кому доброе, кому как, - протянула одна, постарше, с волосами по виду и цвету напоминавшими зеленые водоросли.
- Мне, девушки, ваша помощь нужна, - Максим переводил глаза с одной на другую.
- Чего надо-то? За пятьдесят баксов мы тебе что хочешь сделаем, - хмыкнула коротко стриженная блондинка в красной кожаной юбке.
- С баксами напряженка. Давайте, лучше мороженым угощу, - предложил Максим.
- Мороженое – это для детсада. Лучше, уж, пивка, - усмехнулась зеленовласая, однако, стала со всеми спускаться к ларьку.
Получив по рожку с мороженым, девчонки уселись на лавочку неподалеку от входа.
- Ну, и че теперь? – поинтересовалась блондинка.
- Теперь ситуация такая, - начал Максим, - в вашем ПТУ училась Жанна Волкова. Окончила она училище в прошлом году. Я веду частное расследование. И мне нужно знать, что она за человек и как сложилась ее дальнейшая судьба?
- Обычная девчонка, - поджала плечами молчавшая до того сероглазая девушка с аккуратной стрижкой под «каре». – А что потом с ней стало, не знаю. Она ж больная была. С кровью что-то. Собиралась в больницу ложиться.
- Ага. Обычная. Гуляла с кем ни попадя, - махнула рукой зеленовласка. – За деньги.
- Ну, ты же знаешь, какие у нее родичи. Потому и гуляла, что деньги были нужны, - сероглазая посмотрела на Максима. – Вы не судите ее. У нее жизнь тяжелая была. Думаете, ей это нравилось? Да, она чуть руки на себя не наложила от такой жизни. И впереди перспектив никаких. Жилья нет, работы нет. А тут еще болезнь.
- Так она пыталась покончить с собой?
- До попытки дело не дошло, но мысли были. Жанка тогда с какой-то девчонкой познакомилась, та верующая была. Они даже однажды в какой-то монастырь вместе ездили. Жанна оттуда другим человеком вернулась. И гулять перестала, и о самоубийстве говорить. Ходила молчаливая такая, все думала о чем-то.
В этот момент у Максима зазвонил мобильник. Он кивнул девчонкам и отошел в сторону.
- Слушаю!
- Максим! Приезжай срочно. У нас ЧП.
- Куда приезжать, Тимур Аксанович?
- В монастырь. Я уже еду.
- А что случилось?
- Потом, все потом, на месте.
- Понял. Выезжаю.
- Все, девочки. Спасибо. Мне срочно ехать надо. Вы мне очень помогли, - Максим улыбнулся, махнул рукой и двинулся к машине. Через два часа он уже подъезжал к обители. Даже за воротами был слышен громогласный рык Ибрагимова.
- Уволю! Всех, сволочей, уволю!
Максим приоткрыл калитку и вошел в монастырский двор.
- Виноваты, Тимур Аксанович! – старший группы тяжело вздохнул. За ним, понурив головы, стояли охранники. Увольнение – это было далеко не самое страшное наказание за такой прокол. Могло быть гораздо хуже.
Увидев Максима, Ибрагимов кивнул:
- Полюбуйся! Эти разгильдяи убийцу проворонили.
- Как это?
- А вот так. Ушел убийца. Через стену ушел. По поленнице, как по лесенке поднялся. Уложил заранее аккуратненько. И все это почти у них на глазах. Да еще и Лидию убил. Видно, встретил некстати.
- Кто убийца? – напряженно спросил Максим.
- Кто-то из рабочих, - вздохнул Ибрагимов. – Пропали оба. Лиду сторож нашел. Сначала его заподозрили. Но не похоже. Зачем тогда кричал? Спрятался бы, никто б и не нашел.
- Да. А я девушек отрабатывал. Думал, им легче в сестринский корпус попасть. А тут вот как…
- Ну, вообще, конечно, побег еще не доказательство убийства. Мало ли какие причины могли быть. Может, рабочие просто побоялись, что на них преступление повесят.
- А что милиция? - поинтересовался Максим.
- Бригада работает. Фотороботы сделали, разослали. Ищут. Только не факт, что найдут.
- И что? Дальше девушек разрабатывать?
- Не знаю, - Тимур Аксанович помолчал и через минуту добавил, - работай пока.
Допросы. Снова допросы. Максим все меньше любил свою работу. Установить, кто где находился в момент убийства, кто кого видел. День тянулся, тянулся и все никак не кончался. И опять все то же – все спали, никто ничего не слышал, не видел, не знает.
- Наташа, вы можете вернуться домой. Вам больше никто не угрожает, - устало добавил Максим, после того, как задал Наталье все надлежащие вопросы.
- Я… Откуда вы...? – девушка напряженно смотрела на него.
- Я же веду расследование. С вашим сыном все в порядке. Отдыхает в Болгарии вместе с Мариной. В милиции мне сообщили, что банды Тамерлана больше нет, сам Тамерлан и его ближайшие помощники почили отнюдь не мирной кончиной. Так что, можете возвращаться. Больше ни вам, ни вашему ребенку ничего не угрожает.
- Спасибо. Спаси Господи! – Наталья с трудом сдерживала слезы. – Я могу идти?
- Идите. Идите с Богом.
Жанна плакала.
- Это так ужасно! Ужасно, что она умерла. Я накричала на нее вчера. И не попросила прощения. Еще хотела вечером выйти, извиниться, а потом подумала – завтра извинюсь. И вот, не успела.
- Не плачьте. Попейте водички, - Максим сочувственно смотрел на девушку. Она искренне переживала. – Вы же знаете, что она не умерла. Она, душа ее, жива. Возможно, она, видя вашу скорбь, сейчас пребывает здесь. Ведь до третьего дня душа имеет возможность посещать те места на земле, которые ей дороги. Попросите у нее прощения, она, уж, конечно, вас простит. Про нее все говорят, что это – светлая душа. И вам станет легче.
- Да. Вы правы, - Жанна вытерла слезы скомканным платком.
- Иоанна, вы ведь совсем недавно жили совсем другой жизнью и были тяжело больны. Почему же вы пришли в монастырь? – Максим задал все-таки этот вопрос, хотя он и не имел особого отношения к расследованию.
- Да. Я жила совсем по-другому, - девушка вздохнула. – Потом заболела. А куда пойдешь? У матери в квартире чуть ли не притон. Ни работы, ни жилья. Из общаги попросили. Монастырь был выходом. Но вы не думайте, я не только поэтому. В конце концов, я могла и мужика себе найти, подселиться. Я тогда с девочкой одной познакомилась. Она давно верующая. Ну, и привезла она меня сюда. А здесь совсем другая жизнь. И люди другие. Мне здесь так хорошо стало. И даже слабость постоянная почти прошла. Здесь Бог близко. Это я еще тогда, в первый раз, почувствовала. Я в вере мало понимаю, только, хоть здесь и то же люди, хоть мы тут и ссоримся иногда, а все равно – не так, как в миру. Мы и миримся скорее, и злобы той нет. Я, может быть, объяснить толком не умею, но чувствую.
- Вы матушке-то говорили, что больны? Она бы вам работы полегче давала.
- Я не говорила. Да и не за чем. А состояние у меня здесь намного лучше. Силы появились. Я раньше веник-то с трудом удерживала, думала, скоро помру. А тут, вон, в огороде работаю, и ничего.
- Иоанна, а ведь это – чудо Божие, - Максим глянул ей прямо в глаза. – Вы это понимаете?
- Понимаю. Но не надо говорить об этом никому. Ладно? Я боюсь потерять.
Ибрагимов сидел в кабинете матушки. Она еще не приехала. Найти по телефону ее не удалось. Настоятельница не любила мобильники. Тимур Аксанович размышлял. Ангелина сказала, что ему не надо знать имя убийцы, что Бог Сам все управит. Но произошло новое убийство. Надо ли продолжать расследование? Мысль о том, что смерть жены не будет отмщена, что убийца не понесет наказание, возмущала Ибрагимова до глубины души. Но поступить вопреки словам Ангелины… Тимур вздохнул. И священник сказал, что отпущение грехов на исповеди возможно только тогда, когда человек примирится со всеми – и дальними, и ближними. А с кем примириться не возможно по ситуации, тех простить от всей души. Простить убийцу? Это было трудно. Это было почти невозможно. Молиться, просить Бога о помощи – батюшка говорил, что так следует поступать всегда, когда силы человеческие иссякают. Только вот молиться никто не учил. Попробовать?
Тимур Аксанович встал с кресла и подошел ко святому углу. Старинные лики были освещены алым светом трех лампад. Ибрагимов с минуту вглядывался в иконы. Взгляд Господа был строг. Тимур даже почувствовал какое-то смущение. Он забыл, что такое чувствовать себя виноватым.
«Господи, я не умею молиться, - Ибрагимову было трудно говорить, но он чувствовал, что это необходимо. – Ты видишь, что происходит вокруг и у меня в душе. Помоги мне. Я не могу найти и наказать убийцу. Но он продолжает убивать. Накажи его Сам. Пошли мир моей душе и упокой душу Ангелины».
Тимур Аксанович еще несколько секунд смотрел на икону Спасителя. Он ощущал, что душа его открыта, и Бог видит всю ее до донышка. Но это не пугало. Напротив, от этого было хорошо. Не нужно ничего объяснять. Господь все знает Сам.
Солнце зашло, и в трапезной стало темновато. Марианна сидела напротив Максима за длинным, накрытым клеенчатой скатертью, столом и привычно грызла ноготь на большом пальце.
- Мария, как вы оказались в монастыре? – Максим устало потер переносицу. Эта девушка менее всех импонировала ему. Что-то в ней чувствовалось чуждое.
- А какое это имеет значение? – Марианна отвечала резко, с вызовом.
- Послушайте, в обители происходит уже второе убийство. И то, что пропали рабочие, еще ни о чем не говорит. Расследование продолжается, и все, подчеркиваю, все, кто находился в монастыре на момент убийства, остаются под подозрением. За исключением, пожалуй, сторожа. При осмотре выяснилось, что у него была когда-то сильно повреждена правая рука, и теперь он ею не вполне владеет. Он не мог нанести удар необходимой силы. Поэтому он вне подозрения. Но только он. Я понимаю, все устали, все нервничают, но я тоже устал, а вы, вместо того, чтобы внятно отвечать на вопросы, затягиваете время.
- А что, для того, чтобы прийти в монастырь, нужен особый повод?
- Мария, или лучше Марианна? – уточнил Максим.
- Как угодно. Мне все равно, - девушка пожала плечами.
- Да, пожалуй, вам больше подходит Марианна. Так вот, Марианна, вы – человек не церковный. Возможно, вы не знаете, но это сильно бросается в глаза. Такие люди иногда встречаются в монастырях, но обычно они приходят туда потому, что их подвигла к этому вера, вспыхнувшая в сердце. Или же чистый расчет, насущная необходимость. В вашем случае, видно, что о вере речь не идет…
- Все-то вы знаете! – перебила Марианна. – Прямо-таки знаток человеческих душ.
- Я видел вас на службе. И видел других. Поверьте, разница существенная. Вы, конечно, можете ничего мне не объяснять, но я, все равно, продолжу расследование, и выясню, что за подводные камни скрываются в биографиях каждой из вас. Так что рано или поздно информацию я соберу. Не думаю, что вы – агент ЦРУ, следовательно, найдутся люди, которые знают вас и расскажут о вашем прошлом.
- Хорошо. Я поняла. Просто, не очень-то приятно, когда вот так копаются в твоем прошлом, - Марианна помолчала. – Тем более, в таком прошлом.
- Это как-то связано с криминалом? – осторожно поинтересовался Максим.
- Нет. Просто… Просто я попала в нехорошую историю. На дискотеке. Там парень один… Короче, изнасилованием все закончилось. Я потом заявление написала, а мне в милиции потом объяснили, что это был сын главы районной администрации. И посоветовали, если хочу остаться живой и здоровой, сидеть тихо, а еще лучше – уехать совсем. Мать за меня испугалась очень сильно. Она сама – верующая. Ну, и договорилась, чтоб я тут пожила. Скрывать мне нечего. Но рассказывать все это…
- Простите, что приходится лезть вот так в личную жизнь. И… Я вам очень сочувствую, - Максиму было неловко.
- Да, ладно. Не я первая, не я последняя. Бывает, - Марианна дернула плечом. – Я могу идти?
- Идите. И… спасибо, за откровенность.
День восьмой
Примириться со всеми. Трудно. Очень трудно. А если хотя бы с теми, с кем возможно, прямо сейчас? Ибрагимов закончил разбирать документы. Интересно, как она отреагирует? Но, с другой стороны, открытки-то пишет, значит, не так, уж, плохо к нему относится. Помириться с сестрой, по-настоящему помириться, чтобы вновь обрести родного человека, Тимуру Аксановичу хотелось давно. Но он все откладывал. Трудно было решиться. А вот теперь стало как-то легче.
Машина несла его все дальше от Москвы. Редко он выезжал вот так. Обычно на самолете, и за окном мелькают не кусты и деревья, а моря и облака. На улице было жарко, но в салоне автомобиля это совершенно не ощущалось. Ибрагимов ехал и вспоминал те времена, когда не было у него, да и не только у него этих навороченных «тачек», шикарных загородных домов, когда он ездил на автобусе, купался в грязной речке неподалеку от дома, гонял с пацанами на велике. Кажется, тогда он был счастливее. Намного счастливее. Потому что тогда в его жизни не было не только особняков и джипов. Тогда не было и разборок, взяток, «стрелок» и прочих «прелестей» жизни бизнесмена. Не было неискренности, зависти, подстав, вечной лжи. Возможно, тогда сестра даже была права. В чем-то права.
Старая, когда-то очень давно окрашенная в зеленый цвет, «хрущевка», теперь выглядела ободранной. Ремонта за последние лет двадцать она явно не видела. Обстриженные тополя обросли короткими пышными ветками. Качели были сломаны. Мусорные баки, переполненные сверх всякой меры, благоухали на весь двор. Картина общего запустения резанула по сердцу Тимуру. Нет, сестру надо отсюда увозить. Срочно. Хорошо, хоть племянник пристроен нормально. Не удивительно, что ему захотелось бежать отсюда.
В песочнице возилась пара малышей. Они сосредоточенно лепили колобки и раскладывали их на выцветшем, а когда-то красном, бортике. Играли в его песочнице. В той, в которой когда-то также возился он. У Ибрагимова вдруг скололо сердце. Через несколько секунд боль прошла. Он посидел еще и наконец, решившись, махнул охраннику. Пошли.
Дверь подъезда была закрыта на кодовый замок, но, как всегда, от постоянных нажиманий кнопки кода стерлись и выделялись теперь на фоне остальных. Охранник нажал кнопки, и дверь послушно открылась. Подъезд, как и раньше, был покрашен изнутри синей краской. Лифта в доме не было. Задыхаясь, Ибрагимов поднялся на пятый этаж и остановился на площадке, перед центральной дверью. Дверь была старая. Та, в которую барабанил он в детстве тысячи раз. Тимур Аксанович отер пот со лба и нажал кнопку звонка. Звонок был новый, не такой, как в детстве. Он разлился мелодией «Подмосковных вечеров».
С минуту за дверью была тишина, потом раздался звук открываемого замка. На пороге стояла девушка в черных джинсовых шортах и свободной цветастой футболке.
- Вам кого? – недоуменно поинтересовалась она, разглядывая Ибрагимова и охранника.
- А… Рамиля Аксановна, она здесь живет? – бизнесмен непривычно смутился. Он ведь точно знал, что адрес остался тем же. Он сам регулярно посылал сюда открытки и получал ответы с этого адреса.
- Я такую не знаю, - девушка пожала плечами и стала закрывать дверь.
Охранник вопросительно взглянул на Ибрагимова и на всякий случай вставил ногу между дверью и косяком.
- Не поняла. Вам еще что-то нужно? – девушка переводила взгляд с Тимура на охранника. – Вы вообще кто такие?
- Девушка, в этой квартире жила моя сестра. Я хотел бы узнать, что с ней произошло, - Ибрагимов взял себя в руки и стал говорить сдержанно и вежливо. Можно было, конечно, просто отшвырнуть эту девчонку в сторону и войти, осмотреть квартиру. Но он приехал, чтоб примириться, а не поссориться еще и с другими.
- Но я же сказала, что не знаю вашу сестру.
- А вы давно живете в этой квартире?
- Давно. Я не помню. Ну, больше года, точно.
Значит, больше года. Или она врет? Или… Получается, племянник все это время обманывал?
- Мы могли бы пройти в квартиру? Хотелось бы посмотреть, может быть, что-то осталось от сестры.
- Нет. Извините. Я вас не знаю. Может, вы – бандиты. Я незнакомых людей пустить не могу, - уже раздраженно произнесла девица и попыталась снова закрыть дверь. Однако, охранник, понявший, чего хочет шеф, оттеснил девушку в прихожую.
- Спокойно, спокойно. Мы только посмотрим и уйдем, - приговаривал он, пропуская Ибрагимова.
- Да вы что себе позволяете? Я кричать буду! Я сейчас мужа позову! Он в той комнате спит! – девушка явно врала.
- Успокойтесь! Мы ничего вам не сделаем. Мы просто осмотрим квартиру и уйдем, - Тимур Аксанович поморщился, жаль, что не получилось по-хорошему. Но сейчас другого выхода нет.
Старые и новые вещи были перемешаны. Стол на кухне был то же, старый. А вот, холодильник, плита, шкафики – все новое. Тахта, на которой когда-то спал Ибрагимов, стояла в углу маленькой комнаты, а у окна новый компьютерный стол. И кресло-качалка по-прежнему стояла перед телевизором. Только сам телевизор был новый, дорогой. Ибрагимов вернулся в коридор, где остались девушка и охранник.
- Как вас зовут? – начал он мягко.
- Полина, - ответила она, глядя на гостей уже со страхом.
- Вы – владелица этой квартиры?
- Ну, да.
Чуть заметная заминка в ответе.
- Как она вам досталась – купили, унаследовали, получили в дар?
- Купила.
Ибрагимов помолчал.
- Вы, Полина, не покупали эту квартиру. Здесь слишком много вещей, оставшихся от старых жильцов.
- Ну, и что? Я так и купила. С вещами. Хозяйка умерла, а продавали наследники. Им все это старье не нужно было.
- Имена наследников? Договор купли-продажи? – бизнесмен заговорил жестко, напористо.
- Ну, я не помню, - протянула девушка. – А договор… Он не здесь. Он где-то у матери остался. Мне эту квартиру мама купила.
- Хорошо. Поехали к маме.
- А мамы нет. Она в отпуске. В Эмиратах. И ключей от ее квартиры у меня нет.
Кажется, девушка решила, что удачно выкрутилась.
- Тогда сделаем так. Мы сейчас вызовем милицию, и она проверит право собственности на эту квартиру. А то, может, вы здесь незаконно живете. Уморили прежних хозяев и…
- Да никого я не уморила. Что вы такое говорите?!
Ибрагимов снова прошел по квартире, стараясь что-то понять, уловить. Нет, эта Полина жила здесь не одна. Попадались мужские вещи. Но, словно, муж, или кто он там, был в отъезде, что ли… На столе в маленькой комнате лежала открытка и авторучка. Простая открытка, из тех, что не кладут в конверт, а высылают прямо так. Тимур Аксанович вздрогнул. Стоп! Это что? Он взял открытку в руки. «Дорогой Тимур! Поздравляю тебя с днем рождения!» - было аккуратно выведено на открытке почерком Рамили. Только открытка была не старая. Была новая. Этого года выпуска. Адрес был уже подписан. Его, Ибрагимова, московский адрес. Тимур провел пальцем по тексту. Буквы «п» и «о» слегка размазались. То есть она только что написала это. Даже чернила не высохли.
Вот как. Вот, значит, с кем он переписывался все это время. Ибрагимов схватил со стола вазу и изо всех сил швырнул ее в стену. Ваза разлетелась на мелкие куски. Полина в коридре ойкнула и заглянула в дверь.
- Что это? Что вы делаете?!
- Тварь! – Ибрагимов глянул на нее почти с ненавистью. – Пошла на кухню.
Охранник подтолкнул девушку в спину. Она прошла на кухню и присела на табуретку у стола.
- А теперь ты мне расскажешь всю правду. Или твое тело найдут в ближайшем пруду, - Тимур Аксанович больше не сдерживался. Он, напротив, распалял себя. Пусть испугается. Тогда поверит в скорую расправу и расскажет, расскажет все.
На глазах у девушки выступили слезы.
- Я не знаю, что рассказывать.
- Расскажи про это, - бизнесмен сунул ей в лицо открытку.
- А… Это… Это меня попросил… Ну, парень мой попросил.
- Имя парня?
- Ринат.
- Так. И о чем он тебя попросил?
- Чтобы я отправляла открытки. Иногда. Он сам говорил, когда и что писать. Он, говорил, что у меня почерк на почерк одного человека похож и просил, чтоб я от его имени отправляла открытки. Ринат сказал, что это розыгрыш такой.
- Розыгрыш значит. Я, как раз, тот, кого вы разыгрывали. А подписывалась ты от имени Ждановой Р.А. Рамиля Аксановна – моя сестра. И теперь мне очень хотелось бы знать, что с ней произошло?
- Но я, правда, ничего больше не знаю. Я и не вникала.
- Где сейчас Ринат?
- Он в Москве, на заработках.
- На заработках?! – Ибрагимов хмыкнул. – Вот как это теперь называется. Племянничек! Решил, что умнее всех. Когда он обещал вернуться?
- Сегодня. Он позвонил вчера. Сказал, что заедет на денек. Вроде, отгул взял.
- Отгул. Ну-ну. А мне позвонил, что в Ницце задержится, якобы простыл.
- В Ницце? – девушка широко распахнула глаза. – Он что на вас работает?
- Он? Он почти не работает. Но деньги получает. Большие деньги, - Ибрагимов посмотрел в окно. – Посидите-ка здесь.
Тимур Аксанович вышел из квартиры и позвонил в дверь напротив. Через несколько секунд дверь отворилась. На пороге стояла маленькая старушка в очках с толстыми стеклами.
- Ольга Станиславовна?
Старушка поправила очки.
- Простите, не узнаю вас, молодой человек. Мы знакомы?
- Здравствуйте, Ольга Станиславовна! Я – Тимур. Ибрагимов. Сосед ваш. Ну, помните?
- Тимур? Неужели? – старушка пригляделась и разулыбалась. – И правда, Тимур! Проходи, проходи.
- Да нет. Я на минуту. Я только спросить.
- На минуту. Раз в жизни приехал и на минуту.
- Да. Все дела. Я, знаете, спросить хотел. Сестра, Рамиля, она где?
- Рамиля… А разве ты не знал? Ну, да, получается, не знал… Умерла она, Тимур. Уже два года, как умерла, - старушка понурилась. – Мы на похороны ждали тебя. Ринатик обещал телеграмму отправить. Потом сказал, что ты не сможешь приехать, дела у тебя. А ты, оказывается, не знал.
- Два года… - Ибрагимов провел по лицу рукой. – Вот, значит, как…
- Ты зайди, Тимур.
- Нет. Простите. Нет, - Тимур Асканович развернулся и вошел обратно в квартиру сестры. – Зачем? Зачем ему это все? – бормотал он, остановившись в коридоре и глядя неподвижным взглядом на пейзаж, висевший на стене. – А если..? Нет. Нет!
- Тимур Асканович, все нормально? – выглянул из кухни охранник.
- Да. Сиди там, - кивнул Ибрагимов и достал мобильник. – Максим, - произнес он в трубку, - скажи мне быстро имена рабочих, что сбежали.
- Ильяс Оксалов и Ринат Жданов, - голос Максима звучал издалека, связь была плохая.
- Как? Понял тебя. Ты где? В монастыре?
- Да.
- Приезжай. Я сейчас скину тебе адрес. Мы, кажется, нашли убийцу, - Ибрагимов прошел в комнату и присел на тахту, свою тахту.
Значит, племянник. Родная кровь. Это почему-то было особенно больно. Хотя, кто он ему? Парень рос далеко. И вырос шакалом. Из тех, кто нападает из-за угла. Значит, все продумал заранее? Сестра наследует. Следовательно, о ее смерти никто не должен знать. Если наследовать будет он сам, то сразу же попадет под подозрение. А так, нормально. Но наследует еще и Ангелина. Ее тоже нужно убрать. И его, Ибрагимова, естественно. Сердце вдруг скололо, да так, что позвать на помощь он не мог. «Господи, Господи! – билось в голове. – Помоги!» Постепенно боль отошла. Тимур откинулся на подушку. Слава Богу!
Через час в дверь позвонили.
- Полина! Иди, открой. Быстро.
Охранник встал за дверью. Девушка глянула в глазок.
- Я его не знаю, - тихонько произнесла она.
- Открывай.
На пороге стоял Максим.
- Быстро ты. Молодец! – кивнул ему Ибрагимов.
- А где убийца? И кто он?
- Племянник. Мой родной племянник, - вздохнул Тимур Аксанович. – А это квартира моей сестры. Он должен сюда подъехать. Сегодня.
- Ясно. А как вы..?
- Да, случайно.
Буквально через десять минут в замке раздался скрежет. Дверь открывали ключом.
- Поля, ты дома? – голос Рината узнали все.
Охранник пихнул девушку в бок.
- Дома. Я на кухне. У меня подгорает. Отойти не могу.
- Готовишь? Это хорошо. Я жрать хочу, - на пороге кухни появился парень.
- Ой, а ты чего побрился? – от удивления Полина на секунду забыла о гостях.
- Так, лето почти. Жарко, - Ринат провел рукой по гладкой, как бильярдный шар, голове. – И голову мыть не надо. Тряпочкой протер, и все, - заржал он.
- Ну, здравствуй, Ринат! – раздался сзади голос Ибрагимова.
Парень вздрогнул всем телом и резко обернулся. А через секунду расплылся в сладкой улыбке.
- Дядя! Вы как здесь?
- Да, вот. Заехал сестру навестить, - Тимур Аксанович был неестественно спокоен. Угрожающе спокоен.
- Да… А она… Она у подруги, - чуть растерянно произнес Ринат. Он покосился на Полину. Нет. Она ничего не знает. И рассказать не могла.
- У подруги? А что, подруга тоже умерла? – Ибрагимов чуть растягивал слова.
- Что? Почему?
- Пройди в комнату, племянничек.
Ринат чуть попятился, но охранник, возникший из-за спины Ибрагимова, крепко взял его за руку и потянул за собой в комнату. Парень прошел за ним и опустился на диван. Ибрагимов сел напротив в кресло-качалку.
- Ну, расскажи мне, дорогой, как ты лгал мне все это время.
- Я? Дядя, да я…
- Только не надо. Я все знаю.
Ринат отер вмиг вспотевшие ладони об колени.
- Дядя, прости меня. Я скрыл от тебя смерть мамы. Прости! Я хотел, как лучше, - начал он быстро. – Я не хотел расстраивать тебя. И потом… Понимаешь, я так боялся, что ты не примешь меня. Не примешь из-за вашей ссоры. Поэтому я имитировал примирение. Я так боялся остаться в этой нищете, в этом убожестве. Пойми меня! Прости меня! – Ринат даже попытался упасть на колени, но Ибрагимов брезгливо поморщился, и охранник ухватил парня за плечо.
- Сидеть!
- Значит, будешь дурака валять? Максим! – крикнул Тимур Аксанович в маленькую комнату. На пороге появился Максим. Он посмотрел на Рината.
- Ну, здравствуй, рабочий!
Парень побледнел. Губы у него задрожали.
- Я… Я…
- Бороду ты, конечно, сбрил. Но, все равно, вполне узнаваем.
- Я…
- Послушай, сейчас сюда приедет милиция. Я уже вызвал. На камне, которым убили Лидушку, найдены отпечатки твоих пальцев. Помнишь, у тебя был привод в четырнадцать лет, когда вы ларек бомбанули? Тогда тебе пальчики откатали, а теперь сравнили, - про отпечатки на камне был полный бред, но он-то про это не знает. – Так что рассказывай, молчать больше смысла нет.
- Я не хотел. Так получилось! – из носа у Рината капнуло. Ибрагимов брезгливо поморщился.
- Со мной понятно – наследство. Ангелину за что? И Лиду?
- Лиду, она попалась. Случайно. Я не хотел. Она… Я уходил, а она тут… Я испугался.
- Понятно. Дальше.
- А Анну…
- Мать Ангелину.
- Ну, да. Мать Ангелину… Она же вас не любила. Она ушла от вас.
- Как ты нашел ее?
- Случайно. Она в Москву приезжала, настоятельницу в больницу сопровождала. Я их встретил возле больницы и проследил. Она меня не видела. А потом я внешность изменил и нанялся в монастырь, рабочим.
- А мне сказал, что в Ниццу поехал, отдохнуть.
- Ну, да. Я думал, почему она наследовать вам должна? Она – чужая! И даже не любит вас!
- А ты бы наследовал по справедливости?
- Да. По справедливости! Я… Я ужасно жил…
- Но я ведь дал тебе все.
- Но так же могли и отнять. Я был зависим, - парень снова потер нос. – Дядя, но ведь мы – родные. Мы одни на этом свете. Прости меня! – его потряхивало.
- Простить? – Ибрагимов помолчал. – Я прощаю. За себя и за Ангелину. Я не буду влиять на следствие и требовать твоего скальпа. Пусть судят по законам.
- Мне надо в туалет! – Ринат поднялся на ноги.
Охранник глянул на него с подозрением.
- А ну, выверни карманы.
- Чего?
- Карманы выверни!
Парень шарахнулся в сторону, к балкону.
- Стой!
- Нет! Нет! – крикнул он.
Охранник бросился за ним, но Ринат уже выскочил на балкон и, не глядя, перекинул ноги через перила.
- Ах, ты, сволочь! – охранник глянул вниз. Тело Рината распласталось на горячем асфальте. Где-то рядом тонко закричала женщина.
- Все, - Ибрагимов покачал головой. – Звони в милицию.
Охранник спустился и осмотрел тело. В карманах Рината нашлось несколько доз кокаина.
- Понятно, - вздохнул Тимур Аксанович, когда охранник сообщил ему о находке. – Наркоман. Теперь ясно, для чего ему деньги. Кокаин - не дешевое удовольствие. Что ж, Господь попустил ему ту смерть, что он выбрал сам.
День девятый
Служба только что закончилась. Тимур Аксанович, а следом охранник, приложились ко кресту и отошли на левую сторону. Ибрагимов остановился у иконы Божией Матери «Державная». Он долго смотрел на Царицу Неба и земли. Теперь, после исповеди и причастия, ему казалось, что святые и Богородица смотрят на него не строго, а радостно. Он чувствовал себя вступившим в некую незримую связь с этим миром, будто вошел в некую дверь, за которой начинается совсем другая жизнь. «Царице моя Преблага-а-а-а-я, надежно моя, Богоро-о-о-ди-це…» - запели на клиросе. Тимур перекрестился и, поклонившись Божией Матери, вышел из храма. Надо еще в монастырь к панихиде успеть, а потом там поминки по ней – по матери Ангелине. Мысль о ней больше не причиняла такой боли. Казалось, она рядом. И радуется за него.
Все сестры сегодня причащались. Матушка с любовью глядела, как по одной они подходили к Чаше. Какое счастье! Милостив Бог, не оказалось среди них преступницы. А, уж, как она боялась! Только вот Машенька уехала. Как убрали охрану, так сразу и уехала. Матушка вздохнула. Бедная девочка. Ну, ничего, молиться за нее надо. Бог даст, и вернется. Среди этих девочек тоже разные. Вот Наташа – бизнесвумен была, начальницей, а теперь какая стала. Строгая, к себе строгая. Все молится. А Иоанна, посмотришь, и не подумаешь, а она от матери Павлы не отходит, весь уход осуществляет. И все с терпением, с любовью. И Женечка, вот, тоже… Думали, преступница, а она через это, через отчаяние к Богу пришла. А как каялась, как плакала девочка. Матушка смахнула слезы. Ну, ничего. Они теперь в обители. Их Матерь Божия в обиду не даст. Теперь это Ее чадушки.