Зовут меня Михал Сидорыч Перепелкин. А работаю я в сельском кооперативе «Горький удел», то бишь по-старому в колхозе-передовике «Светлый путь», агрономом. И хоть жизнь нашего села не богата на разные там исторические происшествия. Все-таки не Москва, али там Питер с ихней историей. Но о выборах собственного депутата, бескорыстно-честного труженика, следует рассказать особо.
Итак, дело было в июле. А так, как денек стоял жаркий, - пот глаза заливает, - то присел я в тенечек отдохнуть. И вижу: бежит кто-то. Присмотрелся получше: ба, интеллигентишка, учитель наш школьный, Амвросий Федорович Дружинин. Тщедушный мужичок, лет 40 с хвостиком.
- Сидорыч, - кричит он во все горло. - Я тутась депутата нашел. Представляешь, взяток не берет, свого бизнеса нема, работает наравне со всеми. Да и надо ему по жизни немного. Зато, если взъерепенится, то держись село: полдня не уймешь.
Почесал я в затылке.
- А кто это? – любопытствую.
Федорыч аж просиял от гордости.
- Коня «Забияку» знаешь? Так он и есть, родненький!
Ну, думаю про себя, совсем Федорыч от науки сбрендил.
- Да не тронулся я, Сидорыч! – как бы оправдываясь, зачастил Дружинин. – Я намедни одну интересную книжонку читал «Жизнь двенадцати цезарей» называется. Так ее автор, римский историк Светоний, пишет: дескать тамошний император Калигула, тиран каких свет не видывал, вздумал свого любимого коня консулом сделать!
Тут Федорыч сделал минутную паузу.
- И, чтоб ты думал, убили, ироды! Но не коня, а Калигулу...Но это присказка. Вот я и решил, Сидорыч, по примеру Калигулы, из «Забияки» депутата сделать. Он, ведь, конь справный. За него все село горой встанет.
Призадумался я: «А чем черт не шутит? Мож, Федорыч, и прав будет! Он мужик ученый. Ему видней что и как.» Потом сказал:
- Тут дело сурьезное. Его одним махом не решишь. Да и, во-вторых, подписи требуются. Сам-то я не против, а вот, как мужики к нашему предложению отнесутся, вопрос из вопросов. Их, ведь, прежде напоить надо, а опосля и о деле калякать.
- Да о чем тут гутарить? – наступает на меня Федорыч. – Я намедни в поддержку «Забияки» пятьдесят старух подписал. Осталось токмо председателя, мужичков да молодежь уговорить.
- У него без литра и делать нечего…Ты сам-то много самогонки успел заготовить.
Федорыч почесал в затылке, прикидывая.
- Бутылей тридцать, пожалуй, будет. Да у тещи еще десяток наберется.
- Плюс мои двадцать. Итого шестьдесят, - подсчитал я. – Конечно, маловато будет. Но на двести мужиков, вродь, по стакану выходит.
- Да не. Не прокатит. Им што стакан? Только горло смочить.
- Тогда, Федорыч, айда к родственникам. У них, дай Бог, еще столько ж наберем.
На том и расстались.
Но Федорыч мужик не промах, и не успел я спросонья глаза еще протереть, как он застучал в мою дверь:
- Сидорыч, одевайся быстрее. Мужики в клубе ждут.
В клубе не продохнуть от самосада. Мужики, чувствуя важность момента, принарядились. Впервой свого кандидата, чай, выбирают.
- Ну вот и избиратели собрались, - произнес Федорыч, протискиваясь к наспех сколоченной трибуне.
- Товарищи! Ленин сказал, что каждая кухарка может управлять государством. Верно?
- Верно! – глухо поддержали Федорыча мужики.
- И люди труда действительно им управляли! От сохи и станка поднимались до министров и показывали капитализму «кузькину мать». Колхозы и заводы процветали. Все свое, нашенское. А что теперь? Заводы на ладан дышат, в селе работы не найти. Кругом ширпотреб китайский. Где выход, товарищи?
Федорыч обвел зал вопросительным взглядом.
- Выход токма в своем кандидате, чтоб он нашенские интересы защищал. И такой кандидат есть. Деревенский труженик и работяга, конь «Забияка».
Речь Федорыча потонула в бурных аплодисментах.
- Наша программа проста. Во-первых, достойное существование людям труда. Во-вторых, развитие села и отечественной промышленности. В-третьих, каждому гражданину по участку земли в вечное пользование. В- четвертых, богатства недр и озер принадлежит народу. И с этих богатств, товарищи, каждый гражданин имеет свою десятипроцентную ежегодную долю. Также нашему кандидату небезразлична судьба пенсионеров и ветеранов, чьи смехотворные пенсии обеспечивают только жалкое существование. Поэтому он предлагает повысить пенсии и зарплаты в четыре раза.
Зал в очередной раз потонул в нескончаемых аплодисментах.
«Ну, и мастак, - думал я, слушая Федорыча.- С такой башкой не учительствовать, а в Кремле заседать. Все по делу да складно».
- А о матерях-одиночках опять забыли?! – горестно воскликнула ворвавшаяся, как метеор, Клавка-кладовщица.
- Нет, Клавдия Петровна! – торжественно произнес Федорыч. – Конь «Забияка» обещает повысить детские пособия в три раза, а также государственную поддержку всем русским женщинам, оставшимся без мужей.
- Такая баба, как Клавка, свого не упустит, - сказал кто-то в зале.
- Ну, а теперь, товарищи, приступим к голосованию.
После этих слов Федорыч, с важным видом надев очки, сел за председательский стол и разложил перед собой бумаги.
- Сначала ко мне, товарищи! И после того, как ваша подпись удостоверит участие в выборах, подходите к Перепелкину.
- Эй, пострел, куда влез без очереди! - раздался громовой бас пятидесятилетнего Данилыча на молоденького двадцатилетнего паренька. – Ишь, молодежь растет. Старость не уважают. Токма один гонор да спесь. А все значит без отцовского ремня растут, бесенята!. А ну марш в конец очереди, покамест я тебе уши не надрал.
- Тише, товарищи! Тише! – кричал Федорыч, пытаясь сдержать рвение поверивших в «Забияку» избирателей.
Но тщетно! Расталкивая друг друга локтями, мужики протягивали ему свои паспорта, быстро расписывались в каких-то бумагах и, вылезши с матюгами из одной давки, устремлялись в другую.
Бутылки пустели, как на глазах. Самогона явно не хватало. Клуб гудел, как потревоженный улей.
- Ну все, Федорыч, баста! – сказал я, наливая последний стакан.- Теперь айда к председателю.
Избирательная кампания была завершена. Однако часть мужиков, захмелев от выпитого, устроила в клубе драку. С большим трудом дерущихся разняли.
Федорыч обвел место боя грустным взглядом. Два окна оказались выбитыми, стулья сломаны, на стенах и на полу местами виднелась кровь.
- Да-а де-ла-а, - протянул он.- Лес рубят, щепки летят. Что председателю скажем, Сидорыч? Погром устроили, а не выборы!
- «Забияка» депутатом станет - новый отстроим, – произнес я. – Сделанного уж не воротишь.
По селу заплетающиеся голоса горланили русские песни.
От клуба до дома председателя рукой подать. На фоне старушечьих лачуг, с покосившимися крышами он, добротный, с резными окошками и дубовыми стенами, смотрелся сказочным исполином из иного далекого мира. Рядом с домом, напротив палисадника, деревянная, свеже выкрашенная скамейка, на которой ближе к вечеру судачат о своем нелегком житье-бытье деревенские сплетницы.
Жена председателя, полногрудая и розовощекая Глашка, за которой по молодости пытался приударить Федорыч, присматривала за цыплятами.
- А мы к вам, Глафир Тимофеевна, по делу, - сказал Дружинин.
- Муж занят. Велел никого не пущать.
- Так, ведь, Глафир Тимофеевна, дело сурьезное, - вставил я. – Можно даже сказать общегосударственного значения. Отлагательств не терпит.
- Знаю я ваши дела, - не сдавалась Глашка, - Кому картохи, кому денег одолжи, кому самогонки налей. Ишь горланят – праздник устроили. И куды только жены смотрят.
- Да што вы, Глафир Тимофеевна, на нас взъелись. Мы с Сидорычем по пустякам беспокоить не станем.
- Ладно проходите. Только недолго у меня.
Мы вошли в избу.
- Кого там еще леший принес? – раздался в сенях хриплый голос председателя, широкоплечего, 45-тилетнего мужика, чьи огромные кулаки не раз трезвили деревенских пьяниц.
- Да не кипятись ты, Петр Владимирыч,- взял быка за рога Дружинин. – Это я с Перепелкиным по поводу депутата пришел.
- Какого там еще депутата? У меня тут уборка на носу. Денег кот наплакал. А вы со всякими глупостями лезете.
Дружинин достал из-под полы бутылку. Лицо председателя вмиг просветлело.
- Так бы сразу и сказали, что по делу пришли, – сказал он и, приоткрыв окно, прокричал.- Глашка, бросай цыплят. Гости пришли.
Вскоре на столе появилась кастрюля со щами, банка огурцов и тройка стаканов.
- Так кого ж вы в депутаты наметили? - поинтересовался председатель и залпом осушил первый стакан. – Ух, и креп –ка-а! Аж дух захватывает.
- Коня «Забияку», - проголосили мы хором. – У него и нрав буйный, и кличка подходящая.
Председатель поглядел на нас сурово, а потом ухмыльнулся.
- Вы што, мужики, с дуба рухнули али с ума посходили? Кто ж коня депутатом выбирает? Мож вы его и президентом поставите?
- Да ты подумай, Петро,- зачастил Дружинин. – Он с малых годков на селе работает. Таких трудяг, как он, днем с огнем не найти. А насчет президента дойдет и до него очередь. В Куренях, когда Николашку из-за Гришки скинули, мужики свого царя выбрали, чтоб, значит, по совести и по-ихнему было. А чем мы хуже куреновских? То то и оно, ничем. Такие ж рассейские мужики.
Федорыча, разгоряченного самогонкой, начинало нести.
- Погодь так он ж говорить не могет?
- А зачем ему говорить? – усмехнулся хитро Дружинин. – На это есть мы, помощники депутата, то есть я с Сидорычем.
- Ну доб-ро! – протянул председатель. – Я согласен. Только не забудьте к посевной тракторов штук пять да комбайнов с десяток прислать.
На том и порешили. А с утречка сели мы с Федорычем в полуторку и рванули в город. «Забияку» регистрировать. Да, не тут то было. Нашла, значит, коса на камень. В избиркоме глазенки вытаращили, пальцами у виска крутят да посмеиваются. Мы в одну дверь, вторую – везде от ворот поворот. Ну, Федорыч, видя тамошний беспредел, не сдержался да как начал их крыть по матери:
- Засиделись! Зажрались тут! Честного трудягу, за которого село проголосовало, не пущаете. А какого-нибудь жулика, пожалуйте. Но я этого дела так не оставлю. До самого президента дойду!
Да что толку пробовали и к президенту – не пускают, и баста!
В общем явились мы в село не солоно хлебавши. Но где русский мужик не пропадет? Так и Федорыч не сдался.
- Сидорыч, я тутась и в ООН, и в гаагский суд написал о творящемся у нас беспределе. Там все-таки Европа, разберутся. У нас же правды днем с огнем не сыщешь.
Теперь вот ответа дожидаемся.