Подниму эту беседу «наверх» личной страницы на Прозе. Как свидетельство, что минувший год (если считать от даты рождения) был для меня небезнадёжен, к счастью. Имя литсобрата и критика не называю: «меня и так много на твоей странице; главное – суть».
И пускай это будет последняя публикуемая на Прозе беседа о новом романе «Дети Декабря». Полагаю, она логично венчает небольшой «цикл послесловий» к моему опусу.
***
– Я, прежде всего, скажу тебе, что Мишель и Анна – лучшая пара, что ты «вывел» в своих романах. Не столь «правильная», как в «Машеньке». Не с взаимной «онтологической отягощённостью» безвозвратно утраченного прошлого, как в «3017-м».
С ними… уютно. Вот, я думаю, как филолог, что это самое точное слово.
– Знаешь, почему Милен очень быстро раскланивается и уходит на том дружеском ужине в 1938-м? С часок посидела с ними, и всё. Потому что мадам Жаке завидует этому союзу. Она любит Аню, счастлива за неё. И, тем не менее, завидует. Человек многосложен, столько всего намешано внутри. Вопрос лишь в том, как он с этим справляется.
– Это я поняла. Что завидует. Кстати, помнишь, мы обсуждали с год назад, существует ли «белая зависть», или это от лукавого? Но я не об этом. При всём нарративе повествования, живости портретов, у меня есть вопросы к их историям. На предмет жизненности.
– Хочешь предысторию?
– Конечно, если она поможет пониманию романа.
– Такой же осенью 2017-го я плавал с супругой на теплоходе по Волге. В ресторане случился вечерний концерт русских романсов. Ира у меня… ну, просто слушает обычно, получает удовольствие от музыки вне моих философий. Ей стократ легче по жизни. А я мигом заметил одну вещь. Как женщины мечтательным хором подхватили про «парней так много холостых на улицах Саратова». А мужики, естественно, про «как много девушек хороших». И такой неподдельный блеск глаз.
Я расстроился и вышел на палубу покурить. Смотрю на осенние Жигули и понимаю, что каждый человек мечтает о счастье. Не про то, чтобы устроиться на непыльную работу, получать большие деньги и много потреблять, а… вот о таком счастье, чтоб заслоняло собой весь этот падший Мир и было на всю жизнь.
И грустно думаю, что мало кто на свете этого достоин. При всём блеске глаз. Муж и жена годами живут в браке и слабо представляют вкусы, интересы и мысли друг друга. Сплошь и рядом. И какое счастье? Если нет глубокого взаимопонимания? Разве только, кратковременно-физическое, при близости. А после 50-ти – что, всё?
Потом думаю: писать надо об исключениях. Это такая «миссия» литературы, а для меня – «пунктик». В том плане, что верьте и не падайте духом. Случается иначе, случается! Но нужно пройти очень серьёзный путь – и умом, и душой.
На самом деле, именно в той поездке, вот так неосознанно, стал зреть мой роман. Я сам этого ещё не понимал – тогда…
– Ты же знаешь, что я не считаю, что этот Мир создан для обретения счастья. Для понимания сути вещей, для внутреннего возрастания, для реализации талантов и предназначения – да. А счастье… мы его или не замечаем, или не готовы ему соответствовать.
– И об этом, в том числе, я написал тоже. Это к твоему недавнему вопросу о «наказании» Миши с Аней: Встреча, три месяца счастья, не омрачённого почти ничем, а потом – подлинное венчание. Разлука. Потому что… он должен был слушать сердце, а не практический разум. Не убояться возможной потери работы и прочих экономических трудностей. Люди, в этом смысле, слабы и не умеют довериться Богу. Хотя единственное, за что они отвечают – чистота собственных чувств и помыслов. А не карьера и зарплата. Ну, и она… По-женски понимала, что им надо держаться вместе, но не настояла на том до конца. А потом было слишком поздно…
Эти беды творил не Бог, вот что я хотел сказать. А недостаток веры любящих людей.
– Ты идеалист, но я за это люблю тебя читать. Просто, у меня нет ощущения, что всё вот так линейно, как ты произносишь. Сложнее немного, Кость. Хотя конечно, жизнь надо соотносить по наивысшей планке, спору нет. Но вот за что я тебе скажу спасибо – нарратив. И отсутствие такой «правильности» завязки отношений: внешне случайная встреча в кафе, одно из сотен лиц. Вот, очень сильный ход: он вспоминает эту «встречу» только т.н. «ретроспективной памятью». Мы, в самом деле, две трети жизни мирно спим, а потом сожалеем о несбывшемся, вспоминаем и обижаемся…
– Интересно, на кого? Хорошо, если только на себя, и никого иного.
– Да, я и это поняла, по динамике. Мог бы даже и не приводить абзац с переосмыслением Герцена. Потом – встреча, рукопись, кафе и близость. В этой спонтанности, в этом внешнем легкомыслии – жизнь, как она есть.
– Надо же понимать контекст. Что там не могло быть иначе, безотносительно тогдашнего этикета и всех правил внешнего благочестия. Ну, ты знаешь: существует знакомство внешнее (столько-то дней и часов), а есть – внутреннее. Я вот с подавляющим большинством созвучных людей знаком только внутренне – они или жили в иные эпохи, или недоступны для общения. И большое чудо, когда Встреча случается online, если современным языком. И какой здесь этикет, ну скажи? Или духовник с предписаниями – «до свадьбы ни-ни». Это особенно лицемерно, когда дозволено венчать и третий, и четвёртый браки (я убеждён, что и второй нельзя!). В той ситуации венчание, штамп в паспорте уже неизбежное следствие. Главное случилось даже не в кафе. А в первой главе, и потом, когда она читала его рукопись…
– Да, дух закона иногда выше его буквы, я поняла. Меня тоже вдохновляют такие истории. Но… их жизнь до Встречи (раз уж ты пишешь мне это слово с заглавной буквы). Ну ладно, её обстоятельства ты описал очень достоверно. А он – 27 лет, журналист Le Petit Parisien, жених на выданье, можно сказать, и… без личной жизни? Совсем? Пускай и с поправкой на ту эпоху. Я тебя умоляю, Кость…
– На этот вопрос, как я понимаю, отвечать обязательно…
– Да, иначе я подумаю, что ты убегаешь от темы.
– Ок. Ну, я вот так и жил, с 18 до 26-ти. В возрасте, который именуется «танцуй, пока молодой!» или «гулять так гулять!». Был увлечён творчеством, От и До. А девушки – так, нечто мимолётное. По большому счёту, о личном в этот отрезок мне нечего вспомнить.
Это случается, когда в 16-17 влюбляешься, и глубоко. А потом – ничего, пустота много лет. И ты сам во всём виноват. Это ситуация Анны (внутренне) и Мишеля (внешне). Нетипичная, согласен. Но не фантастика.
– Для большинства людей – фантастика. Но раз ты пишешь «об исключениях», то… хорошо, принято.
И ещё один дружеский, но укор в твой адрес – зависимость от известных сюжетов. «Долгая дорога в дюнах», к примеру. Но я понимаю, что создать нечто исключительно своё, полностью оригинальное, невероятно сложно.
– Я ждал этот лёгкий укор. «Дюны» для меня лучшая история о любви, если брать всё наследие советского кинематографа. Конечно, влияние было, я не скрываю. Но там… они встречаются, когда обоим чуть за 40. Даже дети ещё возможны, понимаешь? А здесь… она на 9 лет его старше.
Это, скорее, перекликается с картиной «Чтец» по роману немецкого писателя Бернхарда Шлинка. Микаэль и Ханна впервые встречаются, когда ему 16, а ей – 36. Но он мыслит как мужчина. И то, что видится блажью и даже развратом, перерастает в любовь. Она не исчезает, когда ему 40, а ей – 60. И (внешне) у него может быть иная женщина. Это ничего не меняет. Там союз, а не брак.
– Я понимаю, не думай. Но вот эти твои планки, Костя. Шею сломать запросто.
– Я ни на чём не настаиваю. Есть брак Филиппа Шантора с Сильвией. Практично-умный и тоже счастливый, по-своему. Брак его сестры Джулии. Конечно, так проще и спокойнее. Я не осуждаю. Другой вопрос, интересно ли мне общаться с таким людьми, воспринимать их практическую мудрость.
Хотя... Ладно, скажу. Когда мужчина, как Джо Валентайн, развалившись на диване, вальяжно дымит сигарой, а его женщина угодливо меняет грампластинки и бесконечно хлопочет на кухне, это для меня нравственный кошмар и дурдом. Даже если он «защищает-покупает-обеспечивает». И эти отношения, совершенно точно, не соответствуют Эдемскому замыслу о предназначениях полов. Но для Европы и остального мира тех времён они являлись разновидностью узаконенного этикета. Слава Богу, 60-е принесли начало слома подобного «домостроя».
– Здесь ты логичен. Она просто не знала подобного отношения к женщине, не могла предположить, пока не встретила Мишу.
– Да, а до тех пор у неё очень сильная зависаемость к красавцу-пустышке и бабнику. Увы, это из прозы жизни. И я её не судил. А тихонько плакал вместе с ней, когда писал текст.
Знаешь, у меня последние года три очень отчётливое ощущение, что нас всех поместили… нет, не в «юдоль страданий», как изрёк Бродский, но часто безжалостный Мир. И единственный духовный тест, по большому счёту, уподобимся ли мы ему во всём, подтверждая слова старика Маркса, что бытие определяет сознание, или отыщем в себе сокрытые ресурсы для сопротивления, зажжём хоть тлеющую, но свечу. В этом одно из предназначений искусства, прости за патетику.
– Согласна. У меня к тебе были литературно-сюжетные вопросы, а не смысловые и глобальные. Но, в общем, у меня нечастое ощущение: поговорили, и стало чуть легче.
– Спасибо! Ты же знаешь, что ощущение – взаимное.
(12-16 сентября 2019 года)
На фото – актриса Мэрил Стрип в 70-е. Визуально (для меня) – образ Анны Лафрен. Вы, впрочем, вправе нарисовать свой.