Теперь мне снится огромное поле. Во все стороны открытое пространство,
покрытое зеленой высокой травой. Я один стою посреди всего это простора
и безмолвия. Надо мной почему-то не голубое небо, а черное, полное
звезд, хотя и светло кругом.
Я медленно поворачиваюсь, разглядывая траву. В ней видны островки
васильков, колокольчиков, ромашек. Хорошо. На душе покой и умиротворение.
Проходит еще какое-то время, мне становится скучно. Кидаю взгляд за спину,
там вдали вижу купол цирка. Еще мгновение назад его там не было, готов поклясться. Сходить что ли? Хотя… цирк – там же людей полно будет, а
мне не хочется сейчас в толпу.
Вдруг рядом слышу детский голос: «Дяденька, а надуйте мне шарик,
пожалуйста». Девчушка в коротеньком синем платьишке и с белым бантом
на голове протягивает мне красный шарик. Я улыбаюсь, говорю «Давай»,
надуваю ей шарик, и отдаю в руки. Она какое-то время в нерешительности
стоит рядом, потом, будто что-то вспомнив, убегает вприпрыжку. Пусть бежит.
Поворачиваюсь в другую сторону, там вижу забытый кем-то мольберт
с чистым листом бумаги. Он рядом совсем. Это уже интересно. Где художник?
Краски на палитре еще не высохли, значит, он недалеко, просто отошел.
Я терпеливо жду, но никого нет, и краски так и не сохнут.
Я аккуратно беру кисть и провожу ею по бумаге. На листе возникает
деревенский пейзаж: прудик, на берегу старый дом, в саду краснеет рябина.
Я же не умею рисовать!! Совсем! Как так получается? Мои фантазии
просто сами переходят на бумагу…
– Алексей, у тебя тут телефон звонил, – Пал Матвеич тихонько заходит в террасу и передает мне трубку.
Я гляжу на экран, уже 10 утра. Ну, я и дрыхну! Сообщение о двух непринятых вызовах. Соседка. Наверное, чего-то с Мурзиком случилось.
Тут же перезваниваю. Оказывается, что Наташа с семьей внезапно собрались уехать на недельку к родственникам, мужу отгулы дали. Уезжают сегодня вечером. Мы договорились, что Мурзе она насыплет побольше сухариков и воды, чтобы хватило дня на два. А мне, по ходу, пора собираться домой. Хорошего помаленьку. Да и Мурзя, наверное, сильно скучает.
Я выглядываю в окошко из-за занавески. На улице пасмурно, моросит дождь. Вот почему я сплю.
Поднимаюсь, иду на кухню. Пал Матвеич сидит за столом, подвернув одну ногу под себя, слушает радио.
– Там на плите картошка жареная, грей, доедай.
– Ага, спасибо.
Я накидываю ветровку, бегом несусь в туалет на улице. Там же под умывальником споласкиваю лицо водой. Не жарко чего-то.
Оглядываюсь по сторонам. Как же я привык к этому месту. Уезжать грустно. И деда жалко оставлять одного здесь. Здоровье то совсем слабое.
Вернувшись на кухню, ставлю на плиту сковородку, грею завтрак. Из холодильника достаю банку молока, отрезаю черного хлеба. Как же вкусно то! Господи, только такие простые вещи и могут приносить истинное удовольствие. Остальное – от лукавого.
– Пал Матвеич, мне из города звонили. Возвращаться надо, – говорю я с искренней тоской в голосе. – На работу вызывают.
Я почти не вру. Мне действительно через неделю на работу. Пара-тройка лишних дней ничего не поменяет. Все равно надо будет расставаться. А история про кота, которого кормить стало некому, будет звучать нелепо.
– А я уж думал, что ты никогда не уедешь, – облегченно выдыхает дед.
Я застываю с открытым ртом с непрожеванной картошкой.
Дед смеется.
– Да пошутил я. Надо, значит надо. Чего трагедию строить.
– Да ну вас, Пал Матвеич, – я тоже смеюсь.
– Ты у Нинки расписание электричек спроси, она часто на станцию мотается.
– Да я в интернете посмотрю.
– В интернете? Ну да, ну да...
Автобус до станции идет в 17.25. Вечерняя электричка уходит в семь с копейками. Уже к двенадцати ночи я буду дома… У меня остается полдня.
– Пал Матвеич, а можно я вас фоткну на память. Потом пришлю фотографию по почте, если хотите.
– Вот еще чего выдумал! Не надо, не люблю я, – смущается дед. – Пойду на улицу, покурю.
Он надевает старую куртку, вязаную шапку на голову. На улице действительно прохладно, а старикам вдвойне зябко.
Я выхожу следом. Мы сидим под навесом и молчим. Дождик усиливается. Кажется, мне не придется даже искупаться напоследок, так резко погода изменилась.
– Ты там варенье не забудь взять. Чай сам малину собирал. И яблок нарви.
– Хорошо.
Опять молчим.
– А к Нинке зайди все-таки, скажи за молоко «спасибо», а то она обидится.
– Зайду.
По забору, яростно крутя хвостом, чтоб не упасть, вприпрыжку бежит Авдотьин кот. Мокнуть под дождем и ему не хочется.
– Пал Матвеич, только не обижайтесь, но… сколько я вам должен за проживание?
Дед кряхтит недовольно.
– А я тебе за работу сколько должен?
В соседнем дворе старая бабка Галя высунулась из двери на улицу стряхнуть половик. Неловко получилось.
– А можно я к вам в следующем году приеду в отпуск также?
– Если жив буду, приезжай, чего там. Хороший ты парень.
Мы опять молчим. Я достаю свой смартфон. Фотографирую дом, палисадник, огород. Незаметно для деда фоткаю и его. На память.
– А на Новый год?
– Да не жалко. Рыбки красной соленой привези. Она мне понравилась.
Я улыбаюсь этой почти детской наивности старика. Не понимаю, как может в одном человеке сочетаться столько разного – и мудрость, и юмор, и практичность, и непосредственность, и щедрость, и жизнелюбие, и спокойствие, и еще много чего.
– Я вам оставлю свой номер телефона. Если что-то нужно, звоните, я приеду. Договорились?
– Хорошо, хорошо.
Мы идем в дом. На клочке бумаги со списком появляется мой номер, имя, фамилия.
Я немного раздумываю, и списываю в свой телефон номер Риты. Мало ли что.
***
Мне едва удалось удержаться от слез, когда обнимал на прощанье Павла Матвеевича. Будто навсегда. Теперь я трясся в электричке, заткнув уши плеером, закрыв глаза, отгородившись от окружающего мира, и думал.
Судьба ли мне послала этого человека, чтобы я с его помощью смог вылезти из своей депрессии, я ли был послан ему, чтобы самую малость скрасить одиночество и привести в порядок хозяйство? А может одновременно это – и я ему нужен, и он мне? Но ведь решение ехать в деревню принял я сам! Хм.. Но ведь оно возникло благодаря тому, что ты был поставлен судьбой в такие жесточайшие рамки!
А если люди, когда пытаются разделить судьбу и собственную волю, сильно ошибаются? На самом деле все зависит от внутреннего состояния человека. Если он способен к решениям, то и судьбы у него никакой нет, а есть воля; а если не способен, то и будет его реальность толкать от одного события к другому. Если в том измерении, где времен много, где и свет и тень могут существовать друг в друге одновременно, почему у нас судьба и воля не могут быть просто разными сторонами жизни? Или все-таки не зря человек эти понятия разделяет?
Наверное, все же не зря. Если бы было все так просто, давно бы уже никто не мучился над этой загадкой. Но и смириться с тем, что в нашем мире все марионетки, мне не хочется. Ну не так это, не так! А как?
Опять одни вопросы, и ни одного внятного ответа. Хоть опять Пустоту на связь вызывай. Но она не выйдет, чувствую, что не выйдет. Сам я должен во всем разобраться.
Последняя неделя отпуска пролетела незаметно. На волне деревенского энтузиазма я и в квартире навел порядок. Повыбрасывал накопившийся за несколько лет ненужный хлам, торчавший с антресолей, разобрался в собственных шмотках, повыметал в кухне из всех ящиков рассыпавшиеся продукты. Даже холодильник помыл!
А также совершил еще одну совершенно нелогичную, с точки зрения нормального человека, идиотскую вещь: купил альбом, кисточку и краски. Со школы, с уроков рисования я ничего не рисовал, кроме как вензелей шариковой ручкой на стикерах. Но я никак не мог забыть свой сон, в котором из-под моей кисти вышел замечательный деревенский пейзаж. Глупо, конечно, думать, что у меня сразу получится так же, как во сне, но чем черт не шутит.
Мой рисунок был похож на работу ребенка лет пяти. Я от души смеялся над собой, над своими неловкими движениями рук, над лицом, которое, предполагаю, у меня было, когда я вообразил, что вдруг стал художником. Домик с трубой, елка возле него, здоровенный кот рядом с крыльцом – все в лучших традициях детсадовского творчества.
А потом я вышел на работу, и жизнь снова покатилась по привычной колее. Внешне ничего не изменилось: я вел себя с начальством и коллегами по-прежнему, также вкалывал, заключая бесконечные договоры с клиентами.
Но внутренне за прошлый месяц я очень изменился. Я перестал искать себе друзей, людей, которые бы разделяли мои взгляды и интересы. Я понял, что могу быть один, и не испытывать при этом одиночества. Я сам не совсем понял, как произошла такая метаморфоза. Может быть, я просто насмотрелся, как живет Пал Матвеич, и заразился от него этим спокойствием и уверенностью: с одной стороны – перестал воевать с судьбой, желая себе чего-то особенного, с другой стороны – был уверен, что если у меня появится какое-то желание, я смогу его сделать реальностью; с одной стороны – не стану отказываться от предложенной помощи от других, с другой стороны – сам не буду жадным, и считать, кому чего сделал и кто чего мне должен.
Я как турист из своего прошлого сна про подорожник на склоне горы, все больше и больше углублялся в понимание тех ситуаций, в которых жил некоторое время назад. Эти новые слои понимания с трудом, но поддавались моему сознанию. Мир сам давал мне подсказки, оставалось только читать их.
Я, например, наконец, понял, почему Пал Матвеич говорил о смерти, когда речь зашла про Андрюху. Как? На улице мне попался билборд какой-то волонтерской организации «Если человека нельзя вылечить, это не значит, что ему нельзя помочь». Вот, какие бы выводы сделали вы, встреться такой текст вам? А я вдруг понял, что алкоголизм – это болезнь души, и на определенной стадии вылечить ее уже нельзя. Что всякие полумеры, типа сочувствия или кодирования, ничего не сделают для исцеления человека. И такую болезнь могут вылечить (а может и нет) только очень суровые жизненные условия – типа борьбы за жизнь своего близкого человека, или страх собственной смерти.
Поняв, насколько я до последнего времени был категоричен и поверхностен в своих суждениях и практически слеп в понимании других людей, мне стало плохо. Сколько же я ошибок натворил в своей жизни из-за собственной неразумности, причем, даже не осознавая их! Да какое я имею право жалеть или обвинять других, если сам не то, что здраво рассудить, но даже обратить на это свое внимание не могу, задуматься не хочу!
Теперь я впал в другую крайность: бесконечно сомневался и в себе, и в других, стараясь понять их истинные мотивы, теряясь во множестве возможных причин, по которым люди ведут себя так, а не иначе. Как однажды для меня в экспериментах со снами открылась бездна информационного пространства, так сейчас стала открываться бездна чувственного хаоса.
Я не понимал, почему, например, тот человек орет на другого, потому что наступил ему на ногу в автобусе – потому что маловоспитан в целом, или потому что просто сегодня на работе получил втык от начальника? Потому что не считает нужным ответить тихо или потому что считает, что другой обязан быть наказан за невнимательность? Еще я не понимал, действительно ли все эти мотивы того, другого человека. А что если они все мои? Что если только я могу видеть это, а другие не видят? Что если то, что вижу и понимаю я, это вовсе еще не все возможные варианты? Что если то, что я пытаюсь разгадать в других, в нем и нет, и не было никогда, а это все только мое?!
Господи, как же было хорошо, когда все было понятно! Если один орет на другого из-за того, что ему наступили на ногу, значит кричащий – урод. Все, и никаких больше вариантов. А тут – мама дорогая! Я понял, что мне ни в жизнь не разобраться в этом! Все равно мне никто не скажет, прав ли я или не прав, приписывая выдуманные мной причины поведения чужим людям. А даже если и скажет, где гарантия, что сказавший знает себя настолько, что может быть уверен в том, почему он совершает то или иное действие? И с чего бы ему говорить со мной откровенно, признаваясь, может быть, в каких-то неблаговидных мыслях и целях? Кто я ему – исповедник?
Собственно, мне ничего не оставалось делать, как только стать наблюдателем за самим собой. За рождающимися в моей голове мыслями, за привычными поступками. Не зря же говорят: «Познай себя – и ты познаешь мир».
***
К моему дню рождения от Пустоты я получил удивительный подарок.
Мне приснилась игра цвета. На черном фоне всеми цветами радуги переливались блики. Не знаю, как описать их словами. Но это было похоже на изображения галактик, или на какое-то световое шоу, или на размешивание красок в воде. В моем сне не было строго заданных форм или темпа движения. Все двигалось спонтанно, цвета возникали, можно сказать, как попало, но в то же время, в целом представляли из себя невообразимую красоту!
Таких снов у меня еще никогда не было. Записать его, как обычно записываю свои сны, понятное дело я не смог. Пришлось вытаскивать альбом и краски. Пару раз я намалевал черти что, а на третий раз в какой-то части рисунка я узнал знакомые виды. Я аж подпрыгнул от счастья. Кажется, получается! Может получиться! Надо только пытаться.
Этот маленький, несущественный эпизод, как маленький камушек, покатившийся с горы, вызвал лавину новых рисунков. Мне в принципе было все равно, насколько я владею композицией, цветовой гаммой, правильно ли сочетаю цвета и прочие правила живописи. Я рисовал от души. Я переносил видения своего сна на бумагу, как мог. Мне это зачем то было надо. Я и сам не знал зачем, но мне ужасно нравилось то, что я делаю. Даже не сам рисунок, а то состояние, которое я переживал, пытаясь изобразить картины моего сна.
С какого-то момента меня перестали устраивать обычные акварельные краски и бумага, я полез в интернет, чтобы узнать, как писать маслом на холсте. Благо, информации было достаточно, видеоуроки в открытом доступе, художественные салоны ломились от разного рода красок, а холсты продавались уже загрунтованные, готовые к использованию.
Мне ужасно нравился податливый, мягкий материал краски. Я играл с цветами, как маленький ребенок. На собственном опыте познавал искусство рисования, не боясь наделать ошибок, и следуя только собственному вкусу и пониманию гармонии и красоты.
Когда более-менее красивых, на мой взгляд, рисунков стало достаточно много, я решил выложить их в интернет, для чего завел аккаунт на одном ресурсе для художников. С одной стороны, хотелось похвастаться, чего уж душой кривить, с другой стороны, хотелось получить оценку от других людей. А еще хотелось просто показать миру свои творения. Они были для меня как дети, судьба которых была мне не безразлична. Ведь не для того я их писал, чтобы потом засунуть в ящик. Хорошие они или плохие, мне они уже не принадлежат, и хотят жить своей жизнью.
На какое-то время я с головой ушел в творчество, забыв про свои размышления и искания. Жизнь катилась сама собой, оставив меня в покое. Не раздражала пустым общением, нервотрепкой и лишними тратами. У меня получалось существовать в двух реальностях. Днем – на работе, на людях. Ночью – с собой и со своими образами.
***
Ближе к Новому году в нашей фирме руководство организовало корпоратив, решив одновременно подвести итоги уходящего года и отпраздновать встречу нового. Мне не очень хотелось туда идти, но мероприятие это было добровольно-принудительным, так что деваться некуда. Чтобы не скучать на нем, я придумал себе занятие – наблюдать за другими. Буду своими рассказами о городской жизни развлекать Павла Матвеевича в зимние каникулы – я недели назад звонил ему, и мы договорились, что я приеду 31 вечером.
Мои коллеги хоть и были мне хорошо знакомы, но взглянуть на них теперь, «с высоты» моего опыта было интересно.
Для корпоратива был снят ресторан. Фирма не пожалела средств и столы ломились от угощения. Наш отдел был усажен за один стол, наверное, в целях наибольшего сплочения в нерабочей обстановке: я, мой начальник, за которым так и осталось прозвище Таракан, Витька, мой помощник и приятель, Ольга Петровна, самый опытный и старый работник в отделе, и Танечка, молодая сотрудница, еще находящаяся на испытательном сроке.
С импровизированной трибуны, в наброшенной поверх пиджака мишурой, вещал директор, отчитываясь о достигнутых успехах. Он был чем-то похож на Брежнева, такой же расплывшийся телом и начавший приобретать первые признаки маразма. Тяжелая работа, что уж говорить. Любой бы на его месте стал сдавать. Зато денег много. Интересно, он счастлив? Наверное, да. Он всегда говорил, что мечтал развить свой бизнес так, чтобы его фирму знали, если не во всем мире, то хотя бы в стране. И нашу фирму, действительно, знают.
За соседним столом сидела бухгалтерия в полном составе и АХО. Игорь Петрович изо всех сил ухаживал за нашей Мегерой. Что-то я не помню, чтобы они были близки? Хм.. Кажется, я чего-то пропустил. Неужели это любовь? Я заулыбался, глядя, как наша пятидесятилетняя завхоз краснеет, когда Игорь Петрович ее приобнял. Ну и дела!
А вон Ксюша и Вика из рекламного отдела, сидят вместе с маркетологом и менеджером по кадрам. Павлик, который из кадров, наверняка, сам себе устроил такой стол. Молодежь. Парни обязательно приударят за девчонками. Ксюша, высокая брюнетка, была сегодня на высоченных каблуках, в коротком платье с глубоким декольте. По-моему, ни один мужчина, проходящий мимо нее, не удержался, чтобы не бросить взгляд за каемку ткани на пышной груди. И я не удержался, чего уж там. Ксюша тоже была настроена на продолжение вечера, только вот, судя по ее блуждающему взгляду, от нее парням сегодня явно ничего не обломится. Разве что кто-то из них не раскачает скучающую сегодня Вику. По фирме ходили упорные слухи, что она недавно разошлась со своим бой-френдом, и очень сильно переживала по этому поводу, даже не стала на корпоратив наряжаться, пришла в обычном платье, значительно уступив своей подруге. Неужели, правда тоскует? Наверное, это от характера зависит. Я не представляю Ксюшу, страдающую по поводу разрыва отношений. Она бы молниеносно послала парня на три веселых буквы, и уже через неделю мутила бы с другим. Черт, я ей даже завидую – жить настолько вообще ни во что, кроме работы, не углубляясь! И позитивом через край хлещет. На ее уровне бытия любви – завались. Не то, что на моём…
За наблюдениями, я не заметил, что директор закончил свою речь, на сцену вышел аниматор и предложил первый тост – за успехи и процветание фирмы. Корпоратив начался…
– Что ж, друзья мои, – встал за нашим столом Филипп Михайлович, Таракан, – я хочу отметить, что наш отдел в этом году наравне с другими также внес очень большой вклад в развитие фирмы. Все вы хорошо поработали…
– Сейчас опять на пять минут развезет, – послышался шепот Витьки, – лучше б премию выписал, благодарит он…
Я из чувства солидарности покачал головой:
– Не говори. Жмот.
– Особенно хочется отметить работу Виталия Смирнова. Витя, ты в этом году значительно обошел своих коллег по количеству найденных клиентов. Молодец! Директор обещал отметить тебя премией.
Виталя вскочил и потянулся через столик жать руку начальнику.
– Спасибо, Филипп Михайлович, спасибо. Я старался.
Интересно, Витале хоть немного стало стыдно за свои, сказанные за минуту до этого, слова. Где вообще он лжет – когда осуждает Таракана, или когда преданно жмет ему руку? А если в обоих случаях?
Наблюдая за собой в последнее время я стал замечать, что несмотря на уход в себя, я продолжаю – как бы это сказать? – довольно успешно осуществлять коммуникацию. Наработанные за годы привычки общения, манеры, воспитание отлично обеспечивали мне автопилот взаимодействий с окружающими, совершенно не затрагивая мою глубинную сущность. Другими словами, меня настоящего в этой реальности не было. Я включал, приходя на работу, какого-то биоробота. Нет, конечно, в каком-то смысле я оставался собой – мои реакции по-прежнему следовали из моего характера, из моих привычек. Но с другой стороны, это уже был не я. Я находился рядом, и наблюдал, как мое сознание практически без моего участия справляется с аватаром. Когда нужно было, сознание требовало от меня внимания для решения каких-то нестандартных ситуаций. Но в целом, я не думал, о чем говорить и что делать.
Вот и сейчас, происходящее показалось мне забавным. Я ведь не отличаюсь от того же Виталика – тоже несу, что попало. Но разве я вру? Нет. Просто поддерживаю заблуждения другого. Хотя со стороны я кажусь таким же беспринципным и поверхностным. Мда…
– Также хочется поддержать нашу новую сотрудницу – Танечку. Я надеюсь, что она с успехом пройдет испытательный срок и станет достойным членом нашего небольшого коллектива.
Танечка, сидевшая слева от меня, просто качнула в знак благодарности головой и улыбнулась. Правильно, пока новенькая, надо изучать людей и стараться не выделяться. И оделась хорошо, в нарядную шифоновую кофточку и юбку. Ничего лишнего не выпячивая, но и учитывая, что сегодня праздник. Молодец.
Наконец, начальник закруглился:
– Ольга Петровна, Алексей, вы – стабильный, прочный фундамент нашего отдела. Вас я тоже благодарю и… всех поздравляю с наступающим праздником. Ура!
За столиком все поддержали тост, чокнулись бокалами и принялись закусывать. В зале заиграла музыка. Аниматор стал вытаскивать из-за столиков людей для участия в конкурсах.
– Леха, а ты где Новый год планируешь встречать? – дернул меня за рукав Виталя.
– В деревню к деду поеду. А что?
– В деревню? Ну ты даешь! Там же скука смертная.
– А ты куда собрался? – Я понял, что Виталя меня спрашивает не для того, чтобы узнать, где буду я, а чтобы самому похвастаться, поэтому пропускаю мимо ушей его высказывание.
– О! Мы с Ленкой в этом году решили Новый год справить в Альпах.
– Ничего себе! Да вы миллионеры что ли? – искренне удивился я.
– Да, Ленка у себя там нашла какого-то супер-пупер клиента, который отвалил ей солидную комиссию за квартиру.
– А-а, да, она ж у тебя риелтор.
–Ага. Решили, раз уж деньги так легко пришли, так устроим себе настоящий праздник, а не это убожество. – Виталя осмотрелся по сторонам. – Давай, выпьем, за удачную встречу Нового года.
– Давай. И пусть каждый будет счастлив там, где ему хорошо.
Виталя поднял указательный палец.
– Согласен! Хорошо сказал.
Так вечер и продолжался. В пустых разговорах, в сплетнях, в бесполезных, ничего не значащих обсуждениях о событиях в стране, о мировом кризисе, о продажной власти. Изредка болтовню прерывал аниматор, приглашающий участвовать в дурацких конкурсах. Народ участвовал, танцевал, веселился. Постепенно пьянея, смелели мужики и делались раскованнее женщины. А меня спиртное не брало.
Внезапно зазвонил телефон. Номер не определился. Я быстро вышел в холл.
– Алле. Это Алексей? – послышался женский голос.
– Да.
– Здравствуйте. Это Нина из Лип. Помните?
– Здравствуйте, Нина, конечно, помню. Что-то случилось?
– Да. Пал Матвеича я на днях мертвым нашла. Скончался дед, царствие ему небесное.
У меня закололо сердце.
– Он давно уж распоряжение дал, когда помрет, обзвонить всех, кто на этом листочке записан. Вот и звоню.
– Когда похороны, Нина?
– 31.
– Понял. Я приеду 30 вечером.
– Как знаешь.
Я положил трубку.
Не дождался меня Пал Матвеич.
Больше находиться в ресторане я не мог. Никому ничего не сказав, ушел домой.
***
Мне снятся огромные качели. Длинные толстые веревки, привязанные
к широченной доске, уходят куда-то далеко вверх, что не видно
к чему крепятся. Я стою на одном краю качелей, вцепившись в них руками.
Качели несоразмерно большие для меня. Они раскачиваются все сильней и
сильней, хотя я не предпринимаю для этого никаких усилий. Кто же их
раскачивает? Плохо видно: туман мешает, или дым. Но там кто-то есть,
я вижу чей-то силуэт.
Качели все сильнее поднимают меня, потом с огромной скоростью мчат
вниз. У меня почти уже нет сил держаться, руки слабеют. Мне кажется,
что еще немного, и я вылечу с них. Очень страшно.
Зимой Липы были не так уютны и красивы. Дома стояли какие-то одинокие без зелени деревьев и высокой травы. Дорога через деревню была кривой и узкой. Раз в неделю там проезжал грейдер, выравнивая образующиеся кочки, и наваливая высоченные сугробы по обочинам.
Похороны деда Паши прошли в каком-то тумане. Погода была на редкость противная, словно вовсе не декабрь, а конец февраля – метель, ветер. К деду из Америки прилетел сын с внуком. Соответственно, дом был занят, я жил у Нины эти пару дней и старался не мешать ее семье, что тоже было не очень приятным. Организацией похорон уже занимались без меня, помощи моей не требовалось. Я попросту шатался неприкаянным по деревне.
Вообще, в этот раз мне все показалось здесь чужим и незнакомым. Видимо, правду говорят «Никогда не возвращайся в места, где тебе когда-то было хорошо».
31 декабря всем было некогда, надо было готовиться к празднику, поэтому похороны и поминки прошли как-то быстро и сумбурно. С моей стороны было глупо надеяться, что на похороны приедет Рита, но я почему-то все-таки тешил себя такой мыслью. И тем грустнее было понять, что она не приедет.
К двум часам дня я освободился. Делать мне в деревне было нечего, и я на дневной электричке поехал домой.
Сначала я много-много раз мысленно прочитал молитву, единственную которую знаю, «Отче наш». Меня не смущало, то дед был атеистом. Я совершенно искренне хотел, чтобы Пал Матвеичу было легко и просто добраться до того места, где ему будет хорошо. И если многие из людей верят в то, что это рай, то пусть будет так. Я был уверен, что именно так и будет. Он – везунчик, умер во сне, как праведник.
Когда на молитвы не осталось сил, на меня накатила невыносимая тоска. Подобная той, которая накрыла меня, когда Лена сказала, что выходит замуж. Вновь я ощутил, что до сих пор не был одиноким, хотя с упорством думал, что мне давно никто не нужен. Оказывается, это не так. Пал Матвеич за несколько дней стал мне близким человеком. И хотя его не было со мной в Москве, я точно знал, что он есть, и я могу к нему в любой момент приехать. И он будет рад.
Я натянул на глаза шапку, приподнял воротник пальто, притворившись спящим. Очень не хотелось, чтобы кто-то увидел мои слезы.
Как же прав был тогда батюшка: по себе мы плачем, когда хороним близких. Жалеем себя, увидев образовавшуюся в нутре пустоту, на месте которой еще совсем недавно был человек.
Я забыл, как могу становиться наблюдателем за своим телом, за своим сознанием, и дал волю эмоциям. Тоска, безнадега, пустота, одиночество, бессмысленность и бесцельность приковали мою душу к себе и мягко качали в своих объятиях. Может быть, это и есть «Я» настоящий. Такой вот – несчастный, жалкий, слабый и ничем не примечательный. Обычный человек, возомнивший себя мудрецом.
Я припомнил, как мне было хорошо ощущать себя в пустоте во сне. Я везде ощущал тепло и любовь. Странно, сейчас все эти переживания и слезы приносили боль, но даже сквозь них я чувствовал жизнь. Пожалуй, именно так – жизнь. После наблюдений за собой как за биороботом, за исполнителем кем-то расписанных партий, здесь я осязал себя. Как же странно!! Именно сейчас я ощущал себя наполненным, а пустота была там, за пределами моего тела, за пределами моего сознания.
– Станция Предельная, следующая Морошкино, – объявили по громкоговорителю.
Отлично! Окружающий мир снова выдает мне мои мысли устами других людей. Издевается.
Разбуженное сознание тут же учтиво предложило мне новую мысль – а куда я поеду на следующее лето? Опять наудачу? Искать еще одного деда? Найдется ли место для другого в моей душе? Сейчас я точно такого себе не представляю.
– Деда, а мы успеем к маме с папой, они не уедут без нас?
Звонкий детский голосок снова не дал погрузиться в размышления. Я поднял шапку. Мимо по вагону проходил мужчина с трехлетним мальчишкой на руках, позади семенила женщина в шубе. Видимо, бабушка с дедушкой и с внуком спешат к праздничному столу, а папа с мамой их ждут на станции.
У людей действительно праздник. А у меня в холодильнике даже шампанского нет. И меня это почему-то не только не напрягает, а даже радует.
Как давно стало, что мне ничего не хочется? Нет никаких жизненных целей, потребности свелись к самым основным. Даже сейчас, потеряв последнего близкого человека, мне не хочется бежать искать другого. Скорее наоборот.
Пустота была бы мной недовольна. Тень не хочет искать источник света, не хочет искать любовь. Тень не хочет больше исполнять чужой танец. Не из упрямства, не из лени, не из усталости, а просто не хочет…
– Учти, я с тобой танцевать не буду, – доносится откуда-то издалека раздраженный женский голос. – Ты мне в прошлый раз все ноги оттоптал…
«Ты здесь, пустота? Это ты мне подбрасываешь такие шуточки?» – я сижу, уже расслабившись, и на моем лице гуляет ироничная усмешка. – «Это ты, больше никто бы так не смог. А покажи еще фокус? Меня это прикалывает. Серьезно».
В вагон заходит какой-то мужичок с баулом, достает из него книжки.
– Уважаемые пассажиры. Сегодня я предлагаю вашему вниманию замечательные книги, подарочные экземпляры. Для тех, кто забыл или не успел купить подарок к Новому году для своих друзей, предоставляется уникальный шанс сделать это немедленно. Для ваших любимых женщин книги с простыми рецептами вкуснейших блюд – супы, салаты, блюда из мяса и рыбы, десерты. Каждая книга с отличными фотографиями. Любая хозяйка будет рада иметь ее в своей библиотечке. Книжка стоит всего 150 рублей. Для ваших детей предлагаю сказки, также за 150 рублей. Знакомые вам с детства истории, они порадуют и ваших детей. А также книга для тех, кто постарше. «Сто лучших фокусов». Будет интересна как мальчикам, так и девочкам. Для мужчин предлагаю серию книг…
«Ты – великолепна!»
Я не мог сдержать смех, и уткнулся в ладони.
Мне вдруг захотелось рисовать. Я четко представил свою новую картину. Она обязательно будет черной. С вкраплениями, мелкими вкраплениями других цветов. Я начал представлять, как они будут располагаться на холсте, как цвета будут перетекать из одного в другой, ярко выделяясь на фоне черного глянца. Надо же и мне сделать подарок пустоте.
***
Все новогодние каникулы я просидел дома. Опять погрузился в рисование. Мои переживания прорвали плотину неуверенности в своем творчестве. Они просились на холст, и я им не препятствовал.
Изредка только выходил на улицу, в магазин, прикупить еды. И выходил в интернет, чтобы проверить свой электронный ящик.
От Лены пришла поздравительная открытка, и пара фоток в придачу. Я тоже в ответ послал ей письмо с пожеланиями всего самого хорошего, и отправил ссылку на свою страничку с рисунками. Надеялся, что она сразу ответит, но, видимо, Саня куда-то увез ее в каникулы из дома.
Меня вспомнили и Димон с Наташей, позвонили. Поделились последними новостями. Оба устают, воспитывая свою маленькую дочку. Димка пошел на вторую работу, чтобы его девчонки ни в чем не нуждались. Обещал как-нибудь найти время, чтобы встретиться.
Перед Рождеством я сам решил позвонить Рите. Меня измучила мысль – а что если она не не захотела приехать, а не смогла? Вдруг что-то случилось и у нее? А я так запросто решил, что она не захотела. Несправедливо. Может, ей тоже нужна помощь?
Рита сразу меня узнала. Сказала, что действительно не могла приехать, ее мама лежала в больнице. Оказывается, они с ней живут на соседней станции метро. Невероятно, как тесен мир. Я рассказал Рите про похороны, потом про свои рисунки, сказал, что их можно посмотреть в сети – она обещала обязательно зайти и написать, понравились ли они ей. В общем, обычный разговор двух малознакомых людей. Ничего, кроме вежливости и учтивости, я в нем не заметил.
Что сказать? Спасибо и на том, что меня помнят. Было бы странным ожидать другого, учитывая, что я к ним интереса не проявлял в последнее время.
Мое состояние стало похоже на замерший сон. Вокруг вроде бы были люди, что-то происходило, но было это, как бы, рядом, я в этом не участвовал. Из наблюдателя за собой я превратился в наблюдателя за жизнью в целом.
Я не знал, что делать дальше. После каникул снова выходить на работу, снова все потечет по-старому, но мне этого очень не хотелось. В ночь перед Рождеством я решил попробовать выйти на связь с пустотой.
Мне вновь снится, что я на последнем этаже уже знакомой мне многоэтажки.
Та же пустынная комната, и окна размером во всю стену. Но за стеклом
картина изменилась. Там не голубое небо. Там переливается цветными бликами
моя последняя, написанная для пустоты, картина. Я уже знаю, что надо делать.
Изо всех сил бью по стеклу и проваливаюсь в созданный мной мир.
– Ты здесь, пустота? – мысленно посылаю я вызов, и тут же чувствую ласку,
заботу и любовь, которую в первый раз ощутил не сразу. – Я тебя чувствую.
Привет. Тебе понравилась моя картина?
Наконец, слышится ответ:
– Да, мне нравятся твои картины.
– Почему? Они похожи на тот мир, в котором живешь ты?
Она опять улыбается.
– Мне нравится, как ты их творишь. Ты – молодец.
Я не понял и обиделся.
– Ты хочешь сказать, что то, что и как я рисую – не важно для тебя?
Я – плохой художник?
– Да, это не имеет значения здесь.
– А что же тогда имеет значение? Я столько времени потратил на то, что
пытался как можно лучше изобразить картины, возникающие в моем воображении
– а оказывается это все зря?
– Не зря, глупый. Просто ты не на то обращаешь внимание. Лучше скажи, какие
новые открытия ты сделал с момента нашей встречи?
– Ну, хорошо. Я – глупый. Согласен, – сдался я. – Глупый понял, что мое
сознание – это не я, не всё я, это всего лишь инструмент для существования человека в нашем плотном, трехмерном мире. Для связи с другими людьми,
для понимания себя и других. Для преобразования информационного хаоса
в некий порядок. Поэтому, когда сознание отдыхает во сне, мы видим сны,
полные нелогичностей и абсурда. Мне иногда кажется, что сны – это пространство, где сознание занимается творчеством, где оно свободно вершить все, что
хочет. Используя знания и эмоции своего аватара, тем не менее, оно хочет и пытается создавать нечто новое. Зачем ему это надо?
– Ты меня спрашиваешь? А разве ты не понял? Зачем ты рисуешь?
– Мне нравится. Просто нравится. Я, когда рисую, свободен и... счастлив.
– Тогда почему ты удивляешься, что твоему сознанию тоже нравится творить?
– Не знаю. Странно это. Сознание вроде как я, а вроде как отдельно от меня.
Пустота засмеялась.
– Ты все еще продолжаешь бояться. Сон – это время, когда сознание отдыхает
от обслуживания тела. Плотный мир, в котором ты находишься, требует очень многого: управления телом, общения с себе подобными, реализации желаний.
Без организации со стороны сознания, человеку было бы невозможно выживать
в вашем мире. Но и ему хочется создавать что-то свое.
– Тогда скажи мне, почему мне иногда казалось, что мое сознание – это не я,
а что-то автоматическое, похожее на машину, занявшую мой мозг? Я себя
чувствовал настоящим тогда, когда либо наблюдал за своим сознанием со
стороны, либо когда рисовал.
– Разве ты не догадался? Все же просто! Подумай!
Я задумался. Если мое сознание во сне тела было творцом, то…
– …Когда ты успокаиваешь свое сознание, тогда душа освобождается от
исполнения твоих бесконечных эгоистичных желаний, тогда и она становится
творцом, – продолжила мои мысли за меня пустота.
Как же я не догадался раньше!
– И творит она из эмоций, из чувств? Я заметил, что рисовать мне хотелось
именно тогда, когда меня переполняли какие-либо чувства. А поскольку
поделиться мне ими было не с кем, то мне приходилось выплескивать их в рисунках.
– Верно. Охват пространства души более обширен, чем у сознания. Сознание
твое индивидуально. А душа выходит на уровень чувств, того, что объединяет
людей на протяжении всего времени существования человеческой цивилизации.
– И что из этого следует? Ну, приобрел я новое желание – творить. Любви то
я так и не нашел.
– Ты ошибаешься, – пустота опять улыбалась.
– Как всегда. Что я еще не учел?
– Цветы на пути.
– Не говори загадками, я тебя прошу. Мои мозги, или что там у меня теперь,
и так сейчас закипят.
– Я говорю о том, что вы называете синхроничностью.
– Ты про всякие совпадения, вроде книги про фокусы?
– Именно про них.
– А разве это не ты мне их устраивала?
Пустота молча помотала головой.
– А кто?
– Кто?
– Я???
Теперь пустота засмеялась.
– А-фи-геть! Не может быть! – я не мог поверить, что моя догадка попала
в точку.
– Переживая сильные эмоции, твоя душа вызывала отклик в твоем мире. Мир
показывал тебе, как во сне сознание, просто набор мыслеобразов – фокусы,
деда, станцию Предельную.
– Да-да, «по образу и подобию», – вдруг вспомнил я. – А что было бы потом?
– Потом бы мир стал отвечать на твои чувства и твои самые эмоциональные
желания непосредственно.
– Как?
– Они оказывались бы рядом с тобой в окружающих: в поведении других, в их настроении. Если бы твои чувства были адресными, то и отклик бы шел целенаправленно.
– Ты хочешь сказать, что я мог бы заставлять других чувствовать и делать то,
что хотел? – я не поверил собственной догадке, и очень хотел, чтобы она
оказалась неверна.
– Именно так. Люди, находящиеся рядом с тобой, стали бы от тебя зависимыми.
– Какой кошмар! – я реально напугался.
– Но в твоей душе нет эгоистичных желаний. Мало того, ты – понимаешь и
любишь людей. Ты бы не смог принести им вреда. Поэтому твои переживания
были бы лишь усилителем чувств окружающих, ты стал бы для них ходячим катализатором их же собственных страстей, стал бы возвращать их собственные намерения и желания в том виде, когда они становятся зримыми для их осознания.
Я был в шоке. Я не понимал, как так случилось и зачем все это мне? В каком
виде тут присутствует любовь? И что, в конце концов, мне с этим делать?
– Ты же хотел перестать быть тенью? – ответила на мои мысли пустота.
– Хотел, да. Но я как-то не так это себе представлял. Вместо тени стать
зеркалом?
– А как иначе ты сможешь передавать свет, если ты сам пока не его источник? Источник света в многомерном мире – это любовь. Она проходит через время и рождает сознание. Сейчас не только твое сознание приобрело способность
понимать, как в одной реальности могут присутствовать и не противоречить
друг другу совершенно противоположные вещи. Теперь твоя душа знает, что не существует в мире плохих и хороших людей, нет плохих или хороших чувств и
эмоций. Все это проявления духа – высшей творческой силы, направить которую
можно в самые разные сферы. Без опыта подобных переживаний ты не смог бы идти дальше.
– А есть куда идти дальше? – я уже перестал удивляться и только спрашивал.
– Есть. Стать творцом времени.
– Дать отдохнуть душе?
– Дать творить духу.
– И этого я тоже могу достичь?
– Можешь.
– Могу или должен?
– Это твой выбор.
Я увидел себя со стороны, рисующим мою последнюю картину. Мое лицо было сосредоточено и одухотворено. Потом увидел себя слоняющимся по деревне
с поникшей головой и опущенными плечами. Затем возникла картинка с корпоратива, дальше – один из рабочих дней в офисе, потом поездка в электричке летом,
от Павла Матвевича… И так, медленно, как в кино, но в обратном порядке,
передо мной прокручивалась моя жизнь. И единственное, что я мог, наблюдая
за этим действом здесь – это заново пережить то, что сопутствовало тем или
иным событиям.
Оказывается, вот что остается с тобой навсегда – твои чувства. Твоими
чувствами ты творишь для себя при жизни рай или ад, и туда с ними
отправляешься после смерти.
Смерть? Откуда эта мысль взялась? Причем тут она?
– Смерть – это сон души. Когда душа отдыхает, творит дух. Широкими мазками вырисовывает те чувства-краски, которые ему нравятся. Творит судьбу человека.
– Разве судьба – это не события, которых человек не может избежать?
– Нет. Ты же понимаешь, что событие принадлежит царству плотного плана.
На уровне духа творятся чувства. Потом начинает работать твоя душа,
преобразуя чувства в желания, она выбирает те обстоятельства и ситуации,
в которых у тебя могут возникнуть те или иные чувства. Судьба – это желания.
Пока ты чего-то хочешь, ты под ее влиянием.
– Душа выбирает?
– Да, она тоже творит. Так же как творит твое сознание, когда так или иначе оценивает ситуацию или человеческий мотив. Ты же уже разобрался, что
добра и зла нет, есть выбор – оценивать что-то как доброе или злое.
– А кто же творит дух?
Пустота улыбнулась:
– А ты еще не догадался?
Картинки из моей жизни, дойдя до рождения, вдруг остановились и стали
двигаться в нормальном направлении времени.
– Дух творит человек? – озарило меня.
– Свободный человек. Тот, кто свободен и от жестких убеждений, не дающих фантазировать, и от желаний, мешающих творить душе, и от чувств, которые отвлекают от творчества твой дух.
– Значит, круг снова замкнулся сам на себя? Для духа все существует сразу
и одновременно, как краски в палитре. Только для души и сознания существует определенное время… Нет никакой судьбы, данной кем-то чужим. Есть только
выбор – духа, души и сознания. И свобода – это когда ты можешь выбирать
краски. Свобода есть всегда и везде, но не всегда есть возможность ею воспользоваться. – Я помолчал. – М-да, занятно у вас тут все устроено.
Пустота молчала.
– Что? Что опять не так?
– Так, так, так… – эхом отозвалось мне.
Мой мир, черный, с вкраплениями искрящихся цветов, вдруг перестал быть темным. Откуда-то, непонятно откуда именно, но явственно ощущался свет. И ощущался
он не зрением – его, как и других органов чувств, у меня в этом мире не было. Ощущался он каким-то другим органом. Душой, может быть?
Свет был теплым и притягательным, он манил раствориться в себе.
Похоже, сейчас от выбора мне не отвертеться, надо решать – остаться здесь
или вернуться.
Я знал, что смогу вернуться из сна сам, без помощи. Я знал, что там меня
уже ждут отзывы Риты на мои картины, через месяц мы встретимся с Димкой,
через пять месяцев я получу письмо от нотариуса с предложением принять в наследство дом в деревне, оставшийся от Павла Матвеевича, через год Рита
переедет ко мне, и… дальше я тоже мог бы узнать, но не захотел…
Я также знал, что смогу остаться здесь, потому что в моем мире я никому
ничего не должен, и меня там ничто не держит. И хотя здесь я не ведал,
что меня ждет, я верил, что это будет здорово. Иначе быть не может на
этом свете.
И все же…
Если верить тому, что мне рассказала пустота, а точнее сказать, рассказал
мне мой собственный, рвущийся на свободу дух – мой реальный мир гораздо
богаче любого тонкого плана. И чего, спрашивается, тут думать?