Странное чувство посетило Оноре, едва он переступил порог родительского дома. Ощущение театральности усилил занавес портьер, отворявших мрачную коричневатую гостиную, нарочито поделенную красным марокканским диваном.
– Муж почти всё переделал, - произнесла Пилар смущаясь. – Говорят, это модно сейчас.
– Я понимаю, - ответил Оноре, задержав взгляд на двух, довлеющих над комнатой, портретах грузного сановника и крохотной женщины, будто воробушек, затаившейся в оборках воротника. – Неужели такой господин не имеет собственного дома в Мадриде?
– О! Всё немного сложнее.
Она вздохнула, принесла немного холодного лимонада и усадила брата на диван. Разговор явно предполагал неспешность. Гильермо, наконец, погрузил измождённую спину в усыпляющую негу дивана. Пилар, напротив, была по-птичьи предельно настороже. Казалось, даже звуки озираются, прежде чем покинуть её мраморную маленькую голову.
История Пилар не была выдающейся, хотя и незавидной. Через несколько лет после исчезновения Гильермо её заметил на мессе родовитый, но небогатый лиссабонский дворянин. Это стало настоящим подарком судьбы для честолюбивого отца, стремившегося всеми силами поправить своё положение после скандального поступка старшего сына. Безукоризненно воспитанная девушка была утешением и залогом семейного благополучия для отца и ступенькой к заветному мадридскому обществу – для мужа. Хотя внешне довольно замкнутая жизнь Пилар ничуть не изменилась, она теперь с трудом отвоевывала моменты свободы между домашними хлопотами полумонашенки-полуодалиски.
Внезапно она перешла на шёпот и предложила ему прогуляться по саду. Он повиновался, заметив шелохнувшиеся занавески.
К радости Гильермо, сад остался таким, как в дни его детства. Даже беседка их матери ничуть не изменилась.
– Я рада, что удалось отстоять это у моды, - сказала она и присела рядом с братом, растянувшимся на траве.
– Я не знаю что-то важное? – он озадаченно посмотрел на ее серьёзное, спрятанное в тень, лицо.
– Если ты собираешься как можно скорее быть представленным при дворе, думаю, торопиться не стоит. Будь осторожен. Сейчас много возвратившихся по разным причинам из Фландрии. Они могут узнать тебя.
Гильермо не представлял, что за тысячи километров может сейчас встретить знакомых по Фландрии. Почти все его друзья, увы, мертвы… Однако предосторожность не помешает. Неосмотрительность, лишние слухи или упреки в его адрес могли бы подставить под угрозу не только его жизнь, но и миссию.
– Прошу тебя, поменьше говори о себе при муже, - продолжила она. – Он сторонник герцога Альбы и покойного брата короля[1]. К тому же, недавно было раскрыто одно громкое дело, в котором оказались замешаны даже личный секретарь короля и сама Ана де Мендоса.
– Ну и дела, даже Перес … – вырвалось у Оноре, поднявшего бровь от удивления. А ведь Вильгельм Оранский так рассчитывал на эту парочку, как, впрочем, и он сам.
Пилар предусмотрительно приложила палец к губам, услышав остановившийся у дома экипаж.
Он замолчал, оглянулся и, как можно скорее, рассмеялся, приняв вид брата давно не видевшего сестру.
– Совсем как раньше. Помнишь, как ты рассказывала мне про подготовленные для меня шутки Алонсо? – он попытался сменить тему. Однако вселяло надежду, что судьба послала ему такого верного источника новостей, как его добрая сестра.
– Алонсо совсем не изменился, – Пилар улыбнулась. – Внешне возмужал, но все равно остался повесой.
В саду появилась служанка с тазом слив, зычным южным голосом обратившаяся к Пилар.
– Донна Оноре-де-Визеу, к вам донна Лаура Деса-де-Силва.
Гильермо только удивлялся переменам. Его наперсницы по играм, а Лауру даже прочили ему в жёны, теперь обзавелись непривычными продолжениями фамилий.
– Ты помнишь Лауру? – спросила она у него с озорством, присущим лишь женщинам, вспоминающим чужие любовные неудачи. Да, Пилар тоже сильно изменилась…
– Конечно! – подхватил он. – Особенно как оттаскал ее однажды за косы лет в десять.
– Тебе тогда влетело от отца, - Пилар рассмеялась.
– Не поздоровилось бы еще более, если бы она сейчас была Лаура Деса-де-Оноре, - произнося имя, он мгновенно изобразил такую физиономию, что сестра сразу узнала свою тщеславную подругу.
– Ты зря так о ней, - по природе своей милосердная Пилар не могла долго смеяться над людьми. – Она тщеславна и ограниченна, но её нельзя упрекнуть в бесчестии.
Гильермо наклонился к сестре и по-детски поцеловал её в открытый белоснежный лоб.
– Кстати, она сейчас едет в мастерскую позировать для портрета, - добавила она. – Я сопровождаю её обычно. Думаю, тебе лучше не оставаться дома одному взаперти.
– Хорошая мысль, - эта предусмотрительность не показалась ему излишней. Не то, чтобы он боялся её португальского мужа, но он хотел прежде встречи с ним навести о нем кое-какие справки.
Брат и сестра подошли к ожидающему их экипажу. Лаура чуть язык не проглотила от неожиданности, увидев столь давнего знакомого. Но привычка сохранять самообладание не позволила ей сильно перемениться в лице. Однако она скорее бы увидела сонм ангелов и чертей, чем этого человека.
Практически всю дорогу они молчали: кто-то по причине неловкости и осторожности, кто-то – по причине давних обид. Лаура пребывала в полном восторге от предстоящего позирования для именитой и знаменитой художницы, которой покровительствовал сам король. Гильермо время от времени пытался поддерживать разговоры двух женщин, но мысли его были далеко – он пытался узнать несколько лет назад покинутый город. Быть может, останься он тогда здесь, и сам стал щепетильным господином, смотрящим на мир с высоты своего накрахмаленного «испанского воротника». Сколько здесь умных и сильных молодых людей, которых больше волнует внешний вид своих безделиц, чем реальные дела!
* * *
Мастерская, куда они направлялись, мало отличалась от любой другой, хотя принадлежала художнице, которой покровительствовал сам король. Остро пахло маслом и толчёным углем. Пресыщенный вниманием Мадрид мог разборчиво выбирать художников, пытавших счастье повсюду от ремесленных лавок до королевского двора, но среди всех художников-мужчин едва ли мог насчитаться десяток человек, путь в искусстве для которых открывал сам Микеланджело. Софонисба Ангвиссола могла, но отнюдь не кичилась этим, и даже, дорожа дружбой с королевой, была приветлива даже с простыми булочницами.
Гильермо, судя по восторженным возгласам спутниц, с опаской ожидал увидеть сорокасемилетнюю аристократку, окружённую роскошью. Однако, к немалому удивлению, увидел худощавую, но крепко сложённую женщину в белом, в пятнах краски, балахоне поверх тёмного платья. Её каштановые волосы были гладко уложены назад в тугую косу на крестьянский манер, обнажая высокий лоб и большие глаза, в которых то и дело вспыхивал огонёк воли. Среди античных статуй и мраморных богов и героев виднелись аккуратные детские головки мальчиков и девочек, упорно штудирующих натуру. Некоторые казались уже совсем взрослыми, у иных ещё виднелся очаровательный пушок под носом. Подле наставницы сидела насупившаяся темноволосая девушка и выправляла цвет непослушной драпировки на картине. Сама Ангвиссола стояла перед натюрмортом с черепом и цветами и примеряла взглядом, куда лучше поставить небольшие песочные часы.
Увидев гостей, она приветливо улыбнулась и молча указала на кресло в глубине студии, в которое быстро погрузилась Лаура. Потом она вручила песочные часы старшей девушке, боровшейся с драпировкой, с указанием доделать композицию и подошла к Гильермо с дамами.
– Добро пожаловать! Чем могу быть вам полезной?
– Могут ли дон Оноре и донна Оноре-де-Визеу подождать меня здесь? – спросила Лаура, представив своих друзей знаменитой итальянке.
– Конечно! Эта мастерская распахнута для всех, у кого открыто сердце.
Пилар улыбнулась и уселась неподалеку от подруги, а Гильермо тихо, почти инстинктивно подошёл к девушке с песочными часами, и, взяв их из податливой руки, положил на бок перед пирамидой книг и чернотой глазницы. Она посмотрела на новую композицию, потом на него и, подмигнув высокому красавцу, промолвила: «Неплохо».
– Не теряйте время, и вы сможете делать лучше, - ответил он нравоучительно. – Вам повезло с наставницей.
Девушка посмотрела на него искоса с едва скрываемым интересом и добавила:
– Однажды я буду рисовать также как госпожа Ангвиссола. Я помогаю при расписывании фресок в Эскориале.
Наставница ухмыльнулась и посмотрела на нее с укоризной.
– И как же зовут юное дарование? – Гильермо удивился, но виду не подал.
– Каталина Энрикес!