СЛОМЛЕННАЯ ДУША.
Он всегда любил её. И не потому, что она его сестра, не потому, что он её брат, не потому, что они семья. А потому что не мыслил жизни без неё. Просто не мог дышать. Разучился. Потерял эту драгоценную способность, данную с рождения Богом. Вот и задыхался.
Не мог объяснить, почему это противоправное и противозаконное чувство поселилось в неистовом сердце. Откуда вообще могло взяться при таких обстоятельствах. Откуда возникла и пришла. И почему. Не разбирался – просто любил до крика.
Часто ловил на себе косые взгляды родни, укоризненное покачивание головами в след, в спину, возмущение в глазах и тихие слова: «Нечестивец!»
Отвечать не мог – понимал, что грешен по самую душу: любил сестру! Родную, единокровную и единоутробную! А совладать с чувствами не мог. То ли был молод – едва четырнадцать, то ли что-то глубинное проснулось в памяти, то, что шёпотом разрешало всё и толкало на грех.
Однажды приехал с гор дедушка – какой-то родич по чьей-то линии.
Погостил несколько дней, ближе познакомился с родными, понаблюдал со стороны. Вот тогда поманил корявым артритным пальцем внука-подростка.
– Али, мальчик мой, покажи-ка ту яблоню, что моя двоюродная сестра Мунира посадила.
Удивившись, юноша скромно кивнул и, подав руку прихрамывающему деду, повёл в дальний сад, что рос под самой горой, туда, где звенел знаменитый на всю долину целебный родник Ал Су, Розовая Вода.
Шли медленно, молча, не смотря на друг друга, словно копили силы.
Когда пришли и сели на овальные валуны, когда напились солоноватой минеральной воды, когда поели кисловатые плоды одичавшего дерева, помолчали.
Дедушка Озчи покрякал, поглаживая седую редкую бородку, повздыхал тяжело, выпрямил согбенную годами и трудом спину.
– Говори, мой мальчик. Расскажи мне всё. Попытаюсь понять и посоветовать.
– Что рассказать? – глаз не поднимал от стиснутых в кулаки рук на коленях, был бледен до синевы.
– Не буду пересказывать слухи и сплетни. Не хочу стать одним из недостойных, что говорят и слушают такое. Хочу от тебя услышать. О чём думаешь, отчего так похудел, что скоро умрёшь. Говори, пока это несчастье не случилось. Поделись, родной. Я всё пойму правильно, – протянул руку, сжал пальцами костлявое плечо мальчика. – Не твоя ли тайна так измучила Михру? Не укрылось от меня это. Глаза выплакала. Руки дрожат. Ходит на цыпочках, будто скоро оторвётся от земли и покинет её навечно…
Услышав последние слова, Али гортанно вскрикнул и залился слезами, торопливо отвернув лицо в сторону. Долго рыдал, сотрясаясь тощим созревшим телом.
Дед молчал, давая время выплакать боль и стыд. И страсть. Слёзы и вскрик всё рассказали.
Вздохнул протяжно: «Аллах… Беда… Как помочь? Чем? Запрет ничего не решит, лишь заставит ещё больше скрывать. Уговоры тоже бесполезны… Вот напасть… Снова это происходит! Проклятье старой Мириам действует безотказно. Столько лет… Ведьма и есть. Сама уже на суд небесный ушла, а наши мужчины так и страдают почти сотню лет. До десятого колена… А ведь Али не десятый ещё! Как разорвать эти путы?..»
Услышав, что плач затих, решил начать разговор. Больше нельзя было откладывать – внук на грани. До рокового поступка один шаг. Время пришло.
– Не вини себя, мой мальчик. Всё началось задолго до твоего и моего рождения.
Подал мальчику шёлковый платок цвета зрелого тута*, погладил рукой детскую спину, поддерживая в трудный момент жизни.
– Я расскажу тебе о старой Мириам, нашей далёкой родне.
Это было больше восьми десятков лет назад. Наши предки тогда жили неподалёку отсюда, на той стороне хребта, за ледником, на плато.
Клан был большой и дружный, здоровый и богатый. Скот тучей водился, травы были густы и высоки – всем хватало: и скотине, и животинам разным, и жукам… Счастливые были времена…
Торговали излишками мяса и шерсти, шкурами и поделками, даже украшения делали чудесные – прадед бронзу и серебро выплавлял. И по сей день его вещицы можно встретить в наших семьях. Хорошее было время.
Однажды мужчины нашего рода поехали в долину на базар большой.
В город приехал эмир – праздник такой устроили! Много народу наехало ото всюду, целыми семьями! Шум-гам неделю стоял! Столько народа… А сколько товаров…
Вот там-то и случилось всё. С той встречи началось это…
Родичей пригласили в гости с семьями.
Подумав, несколько мужчин поехали за детьми и жёнами, поселили их в отдельном доме, приодели, украсили – похвастать решили.
Когда все сидели вокруг очага, наряженные женщины стали разносить угощение.
Всё было привычно и спокойно, пока юная Мириам нечаянно не уронила на гостя блюдо с выпечкой. То ли он рукой взмахнул не вовремя, то ли она споткнулась… Осыпала горячими мел-баба** юношу.
Он вскинул глаза, взглянул на лицо провинившейся и… пропал. Замер, даже рот раскрыл от потрясения.
Мира была редкой красавицей!
Она тоже растерялась, не успела полностью закрыть хиджабом лица, только подбородок был скрыт…
Пары минут им оказалось достаточно, чтобы полюбить друг друга.
Конечно, девушку тут же увели, отругали, увезли спешно домой…
Только это уже было напрасно – Юнус влюбился и потребовал у отца сватовства. А у того были свои планы и сговор, давний и надёжный. Разразился скандал. Сын восстал против отца и родни, наотрез отказался исполнять сыновий долг и жениться на той, кого выбрали ещё в детстве. Пригрозил, что наложит на себя руки…
У нас было не легче.
Мириам плакала не переставая, отказывалась есть и спать. Побои и угроза выдать тут же замуж за свояка не решили проблему.
Долго ломали голову, как разрешить ситуацию.
Тут в голову одному из старейшин пришла мысль. Её и изложили матери Миры.
– Кормилица. Найдите надёжную кормилицу, озвучьте нужные сведения.
Поплакав, мать посоветовалась с бабушками, те и нашли сговорчивую женщину, хорошо заплатив за молчание.
Её и представили несчастной девушке.
– Вот, привезли тебе твою абу, она тебя кормила, пока твоя мать лежала в горячке после родов.
Не совсем понимая, зачем этот визит, девушка удивлённо вскинула брови на бабушек.
– Она кормила не только тебя, наша глупая и любимая девочка. Спроси, кого она кормила до тебя.
– Много деток я вскормила моим здоровым молоком. Слава Аллаху, я всегда была здорова, могла кормить и своих детей, и чужих, что стали теперь своими, – кормилица истово врала, призывая в свидетели Всевышнего. – О ком вы хотели знать? В каком году это было?
– Семнадцать лет назад. Вспомните, уважаемая ханум, – женщины наперебой говорили.
– Семнадцать, значит… – покачиваясь из стороны в сторону, плутовка деланно задумалась. – Да, тогда я родила Исху… Через месяц приехали и пригласили в одну богатую семью… Вспомнила! У бедняжки горячка открылась родовая, не могла кормить дитя. Мальчик. Слабенький был такой…
– Фамилию не вспомните? Из какого рода он? Где жили?
Смертельно побледневшая Мириам с трепетом слушала ответы и всё больше застывала в ужасе: «Молочное родство! Он мой молочный брат! Не может быть… Брат… Грех… Тяжкий грех… Нам не быть вместе, любимый… Нельзя… Харам…»
Даже не помнила, когда гостья удалилась, как осталась одна в комнате, как тихо стало в доме.
Известие так потрясло, что жить расхотелось вовсе.
Задумав страшное, ждала удобного случая и едва не совершила самоубийство.
…Уже облила себя керосином, осталось поднести огонь… В тот миг услышала за забором разговор дяди с отцом.
– …Теперь не посмеет и мечтать о нём. Сообщи жениху, что свадьба состоится скоро. Кормилица хорошо справилась с ролью, так убедительно соврала, что я сам чуть не поверил! Да, дочке было больно, но пока она горевала, Юнуса женили и увезли подальше. Теперь и он опутан клятвой и семьёй. Всё позади.
Зажав рот руками, девушка долго безмолвно кричала, когда поняла, что её подло обманули. Ладно, мать и женщины семьи – и не могли противиться, закон почитания и подчинения въелся в кровь и плоть, но папа и все мужчины рода…
Этого простить не могла. Выплакав боль, чиркнула спичкой…
Её спасли, долго лечили, а когда сняли повязки, в ужасе выдохнули и… увезли в дальнее горное селение. С глаз долой.
О свадьбе пришлось забыть навсегда – огонь изуродовал девушку до неузнаваемости, руки плохо действовали, ноги почти отнялись. Какая жена и мать?..
Отдали несчастную одинокой родственнице-травнице, чтобы та приглядывала за калекой и учила её лечить и помогать людям.
Мириам прожила долгую одинокую жизнь, стала знаменитой лекаркой и знахаркой, а обида на несправедливость мужчин рода так и не прошла и однажды вылилась в заклятье.
Как-то Мире привезли юного племянника, захворавшего непонятной немочью.
Поговорив с несчастным, поняла, что на нём приворот любовный. Что-то сломалось в её голове в тот миг, и она решилась на месть.
– …Приворот. Сняла и перевела на воду. Теперь всем станет легче.
Дождавшись, когда родичи уедут, связала рубашку юноши и его сестры вместе и совершила новый обряд: заговорила вещи на любовь, окропила своей девственной кровью. В исступлении не просто заклеймила всех мужчин семьи любить родную по крови, а любить долго, до десятого колена!
Повторяла страшный обряд до последнего дня своей жизни.
Обряд, что стал родовым проклятьем.
Вот и тебе он аукнулся, мой несчастный мальчик. Та давняя ложь бросает тень даже теперь, почти восемь десятков лет спустя.
Долго над весёлым звонким ручьём стояла подавленная тишина.
Дед вспоминал грустные случаи из продолжительной насыщенной жизни.
Юноша беззвучно плакал, страдая от любви, которой не должно было случиться. Любви, что могла только убивать.
* …цвета зрелого тута… – плоды тутовника (шелковицы), чёрно-синий.
** …мел-баба (абл-мама) – пончики круглой формы, посыпанные сахарной пудрой или облитые мёдом.
Сентябрь, 2019 г.
Рисунок Нино Чекветадзе «Зима».