* * *
Мария Григорьевна, окончив университет с красным дипломом, пришла работать в эту школу и… осталась в ней на долгие годы. Ей понравилось живое общение с детьми, их разнообразие характеров, способностей, увлечений. Она наблюдала за их развитием, взрослением, становлением, как личностей, и не без излишней скромности считала, что и она к этому приложила свою руку. Вернее не столько она, сколько предмет, который она вела, который сама любила до самозабвения, и старалась привить эту же любовь своим ученикам. Этими предметами были русский язык и литература. Литература, которую она считала самой величайшей в мире, которая не только прививала любовь к отечеству, уча служить ему не за страх, а за совесть, не только провозглашала: поэтом можешь ты не быть, но Гражданином быть обязан, но которая заставляла вместе со страной и народом в годины бедствий и поражений - страдать, в дни побед и свершений – праздновать. Поэтому её первоначальное желания: поступить в аспирантуру и написать диссертацию на тему: «Поэтические течения и поэты начала 20 века», отошли незаметно на задний план.
Также незаметно пролетели 35 лет её подвижнического труда. Многие из её выпускников стали известными людьми, многие регулярно поздравляли её с «днём Учителя» и с днём «8 марта», кто-то писал ей письма и благодарил за то, что она не просто привила им любовь к литературе, но сделала для многих из них русскую литературу частью их жизни, потому как без Чехова, Достоевского, Пушкина и множество других писателей и поэтов, они уже не мыслят свою жизнь. Однако, пришли другие времена, вошёл в их жизнь, так называемый «рынок», и всё кардинально поменялось. Честность, порядочность, вера в общечеловеческие постулаты начали исчезать, а вместо них сорняками взошли обман, эгоизм, нравственная и этическая деградация, духовная опустошённость. Это сказалось и на их школе, и на её классе: Ещё до недавнего времени все в классе были равны, дружны, вместе ходили в походы, обсуждали, появившуюся в журнале «Юность» новую повесть, или новый, вышедший только что на экраны и, имеющий большой успех, тот или иной фильм, но вскоре кое кого начали привозить в школу на шикарных иномарках, у кое кого появились телохранители, не говоря уже о таких «мелочах», как дорогие часы, мобильные телефоны, одежда… И начали они посматривать на остальных уже не просто с превосходством… а с нескрываемым презрением, общаясь только с себе подобными, и, конечно же, стали больше хамить и грубить учителям, и чем дальше – тем больше. Учителя же не только пропускали всё это мимо ушей, но, порой, перед такими учениками заискивали, и ставили им оценки, явно не соответствующие их знанию. Кроме того, она с горечью заметила, что падает общеобразовательный уровень сегодняшних школьников, катастрофически падает интерес к её предмету (большинство старшеклассников почти не читают, книгу им заменил Интернет) а также катастрофически падает грамотность не только её учеников, но всего населения в целом. Но, несмотря на всё это, она всё же пыталась вернуть интерес к языку, к литературе.
Мария Григорьевна закончила проверять сочинения с тем же самым чувством сожаления, непонимания, которые возникали у неё всякий раз, как только она откладывала стопку тетрадей в сторону. Как можно засунуть на задворки (с каждым годом всё меньше и меньше приходилось часов на её предметы) величайшую литературу, которая на протяжении двух веков была нравственным воспитателем, духовным пастырем юношества, как можно было фактически уничтожить завоевание советской педагогики и перейти на западные рецепты и стандарты, которые кроме вреда ничего другого не приносят, как можно было… Вот она проверила сочинения своих девятиклассников, и что же - ни одной «пятёрки» (если брать за основу советскую пятибалльную систему) «четвёрки» - с натяжкой, «тройки» - это вчерашние «двойки», а «двойки» - полнейшая неграмотность плюс нарочитое коверканье (интернетный сленг) языка. И что она может поделать? Ничего. И никто теперь не борется за успеваемость класса, школы, никому нет дела до отстающих, нет той былой связки: учитель – ученик, сейчас каждый сам по себе… А оценки? Будет ли кто-либо за них переживать, как это было раньше? Возможно, кое-кто будет, но это те, кто, действительно, хочет учиться, получить образование, а не аттестат. Взять, к примеру, этого Гаврилюка, которому она даже не знала, что поставить: настолько вызывающе безграмотно было написано им сочинение. Он что, будет сильно переживать? Отнюдь.
Однако она ошиблась. Через пару недель к ней самолично явился Гаврилюк - старший и попросил уделить ему немного внимания. Мария Григорьевна, до этого никогда не встречавшаяся с ним, лишь понаслышке знала, что он крупный бизнесмен, входит в десятку самых богатых представителей города, и ещё: не единожды видела расклеенные плакаты с его физиономией, когда тот баллотировался в мэры… Что её, правда, удивило в Гаврилюке - старшем, так это полная противоположность своему сынку, он был вежлив, предупредителен (ей даже стало как-то не по себе) хотя, наверняка, это была показуха.
-Мария Григорьевна,- начал он,- мне не нравится, что вы выставляете моего сына на всеобщее посмешище…
-Извините… На какое посмешище?
-Во-первых, на одном из уроков, вы начали приводить выдержки из сочинения моего сына, вменяя ему в вину, что он не может, как Лев Толстой или Чехов, передать свои мысли высокохудожественным языком, во-вторых, вы выставили на обозрение всего класса только его ошибки, будто у других этих ошибок нет, и, наконец, возможно не желая этого (хотелось бы так думать) вы представили его перед одноклассниками, как тупицу и дебила, хотя могу вас заверить: он далеко не тупица, и не дебил, поскольку, как и я, считает литературу этаким проходным предметом, от которого ни жарко, ни холодно…
-Извините, но я его не выставляла, не представляла и не подставляла… Это был обыкновенный разбор сочинений учеников с демонстрацией хороших и плохих, и ещё: рутинная работа над ошибками, над стилистикой, в конце концов, над умением излагать свои мысли и грамотно писать. Что тут зазорного? А почему я вашему сыну уделила больше всего внимания, так это потому, что его сочинение было написано вопиюще безграмотно. Хуже всех. Неужели вам не хочется, чтобы ваш сын грамотно писал? Ведь знания, грамотность, умение выражать свои мысли - это как раз основные критерии культурного человека.
-Мария Григорьевна, да, я соглашусь с вами, что убеждённо, логично говорить, это первейшее условие для человека мечтающего об успехе, карьере, но грамотность… Возьмите сейчас любого чиновника и продиктуйте ему диктант для пятиклассников, вы думаете, кто либо из них напишет без ошибок? Навряд ли. А, если честно сказать, сегодня это и не особенно нужно. За тебя это может прекрасно сделать компьютер…
-Да, сегодня, к сожалению, многое не нужно сегодняшним школьникам: ни патриотизм, ни честь, ни достоинство, ни уважение к старшим…
-Но я не договорил…
-Пожалуйста… Договаривайте.
-Вот…- голос Гаврилюка старшего становится твёрдым и уверенным,- о вас говорят, как о хорошем и опытном специалисте, и, я думаю, вам будет не безынтересна эта информация. Со следующего года эта школа переходит в ранг частных школ, и одним из её кураторов буду я. Школа эта была всегда на хорошем счету, но мы её сделаем не просто хорошей, а образцово показательной, во всяком случае, не хуже лучших зарубежных школ Европы. Естественно, обучение будет платным, и оклады преподавателей вырастут в разы. Вы, как хороший специалист и опытный педагог, для нашей новой школы, конечно бы, подошли, но надо менять советский стиль образования и переходить на более прогрессивные современные методы обучения.
-А чем же Вам не угодило образование, которое вы получили в Советском Союзе? Вы ведь, наверное, что-то заканчивали?
-Да, имею за плечами исторический факультет университета… Но бизнесу моему, честно скажу, он не помог. Образование, которое я получил, оказалось для меня, в принципе, ненужным. Государство зря потратило на меня деньги. Поэтому задача нашей новой школы - выпускать не умников и умниц, а специалистов, которые бы двигали нашу экономику, и ещё (достаёт из кармана пиджака конверт и кладёт его на стол). Здесь ваша зарплата за два года, до конца же учебного года осталось чуть больше трёх месяцев, и мне бы хотелось попросить вас об одной услуге: подтянуть моего сына. Наделал ошибок в сочинении - иной раз не заметить, в другой раз - подправит их, в третий - хорошие слова сказать в его адрес, даже поставить в пример: дескать, делал много ошибок, но вот приналёг на русский язык и литературу и писать стал глаже, и ошибок с каждым разом всё меньше и меньше…
Опешив от такой наглости, от такого грубого наезда, она даже не успела ничего сказать, возразить, а Гаврилюк - старший уверенный, что всё решено, бросив небрежно: «Я, думаю, что вы всё прекрасно поняли…»- попрощался, круто развернулся и вышел.
Она сидела, как оплёванная, с ненавистью глядя на пухлый конверт, затем упала на стол, закрыла ладонями лицо и зарыдала: «Сволочи, они думают, что всё покупается и продаётся… Негодяи…»
На следующий день, дождавшись конца уроков, она отозвала Гаврилюка - младшего в сторону (он уже спешил к ожидавшей его машине) и отдала ему конверт со словами: «Отдашь отцу…», хотя ей хотелось произнести совсем другие слова, типа: «Скажешь отцу, что я в его подачках не нуждаюсь…», или: «Передай отцу, что не надо всех мерить по своим меркам…» и так далее. Гаврилюк - младший молча взял конверт (он был, конечно, в курсе) посмотрел на неё долгим презрительным взглядом, а затем, покрутив пальцем у виска, произнёс: тётя тю-тю?.. Ей хотелось дать в этот момент пощёчину новоявленному барчуку, назвать его недорослем, неграмотной бестолочью… но сдержалась, понимая, что это ничего не даст: не проймёт его, не унизит, а унизит только её. И вспомнился ей другой случай, произошедший на ежегодной встрече выпускников их школы, вначале несколько шокировавший её, но затем заставивший глубоко задуматься. Один из выпускников (они в это время сидели за праздничным столом в актовом зале) встал с бокалом в руке и произнес следующее: «Я хочу обратить внимание на любопытный факт: все бывшие двоечники, троечники приехали на собственных автомобилях, а вот хорошисты и отличники либо на общественном транспорте, либо на своих двоих… О чём это говорит? О несколько неправильном отношении к нам, так называемым, неуспевающим (это, естественно было адресовано преподавателям школы). Да, по факту мы были (и я в том числе) двоечниками, троечниками, то бишь, по табелю о рангах советской школы были неуспевающим, а неуспевающими в результате оказались отличники и хорошисты, ибо они, действительно не успевали (простите мне этот каламбур) за жизнью, за её реалиями. Мы же вместо зубрёжки, дабы заполучить хорошую оценку, учились делать деньги… (кто спекулировал, кто занимался фарцовкой) и в результате большинство из нас стали успешными людьми… Поэтому я предлагаю выпить за неуспевающих, которые стали успешными и в жизни, и в политике, и в бизнесе.» Тост приняли на ура, сразу же все заговорили, загомонили, а она сидела и думала: «А, может быть, он прав, хотя её и покоробил экскурс в спекуляцию и фарцовку. Да, эти ребята стали «успешными», а другие? Другие, которые служили в Армии и Военно-Морском Флоте, обеспечивая безопасность страны, которые водили танкеры и поезда, которые занимались научной работой, или преподавали, как она, которые создавали материальные блага, работая на
заводах и фабриках… И они (а их было подавляющее большинство) не только не стали «успешными» с точки зрения «рынка», но стали мишенью для всякого рода афёр, обманов, которые им уготовили «деятельные» ребята, быстро сообразившие, что пришёл их звёздный час: устраивая разного рода пирамиды, продавая не только контрафактную, но порой опасную для жизни, продукцию… Были ли эти остальные, как сейчас принято говорить «лохами»? Отнюдь. Скорее были, наивными, особенно люди пенсионного возраста, всё ещё верящие в честность и порядочность окружающих, и в государственные институты, которые защитят и обезопасят их от этих хитромудрых рыцарей рынка. Но государство само стало жульничать и лгать, не только не создав заслон всем эти прохиндеям, но само включилось в игру в напёрстки с народом.
Большинство не вписалось в рынок… А вот плохо это, или хорошо, вопрос, конечно, серьёзный, но неужели те, кто хочет хорошо учиться и видят в хорошей учёбе не столько способ порадовать своих родителей, сколько получить достойные знания – тоже «лохи»?
Вскоре между ней и Гаврилюком младшим началась незримая война. Последний её уроки литературы просто игнорировал, не объясняя причин, а, если и являлся на письменные работы, то лишь только для того, чтобы, написав сочинение, демонстративно не поставить в нём ни одного знака препинания. Это был явный вызов, и она обратилась за советом к директору, с которым она проработала ни один год, но тот только развёл руками.
-Милая вы моя, разве вы не видите, что вокруг творится? Сегодняшняя школа и её ученики - это слепок государственной политики… Да, я слышал, что нашу школу отдают в частные руки… Скоро и мы все, как рабы, будем в частных руках, хотя нам это меньше всего грозит, поскольку мы уже почти прожили свою жизнь… А вот молодёжь… Конечно, к следующему учебному году из наших здесь мало кто останется. Они наберут молодых, которые буду не такими щепетильными, как мы с вами… Поэтому мой вам совет, к концу учебного года подайте заявление: в связи с достижением пенсионного возраста и с тридцатипятилетним преподавательским стажем прошу меня, и так далее… Мне, скорее всего, придётся сделать тоже самое…
Она шла по улице, погруженная в свои невесёлые мысли, то, вспоминая разговор с директором, то разговор с Гаврилюком - старшим и его проклятущий, её унизивший, конверт… То она вдруг снова вспомнила того выпускника, который произнёс панегирик двоечникам и троечникам, ставших, в противовес хорошистам и отличникам, успешными людьми, сегодняшней пресловутой элитой, чей интеллект измеряется не знаниями, не талантами или хотя бы высоким профессионализмом, а количеством денег. И ещё ей вспомнилось совсем недавнее прошлое: в Советском Союзе тоже была элита, но это были не партийные бонзы, не члены ЦК Партии, а писатели, учёные, композиторы, выдающиеся спортсмены, космонавты и даже учителя, такие, как Макаренко, Сухомлинский, Шаталов… Они были не просто элитой, но духовными лидерами, моральными авторитетами тех народностей, которые они представляли: Искандер - абхазцев, Гамзатов - аварцев, Кугультинов - калмыков, Айтматов – киргизов…
Уйдя глубоко в свои мысли, она даже не заметила, что начала переходить улицу на красный свет. Услышала лишь резкий визг тормозов, а затем почувствовала страшный удар, отбросивший её в сторону… Последнее же, что она слышала, были, произнесённые будто бы издалека, чьи-то растерянно-злые слова: «Я что, мог предположить, что эта дура полезет под колёса… Был ведь красный свет…»