От казаков днепровских до запорожских ч. 81

Николай Мринский
Переправа через Дунай. Худ. П.О. Ковалевский 1880-е гг.

Инцидент в Балте послужил для турецкой стороны поводом, чтобы засадить русского посланника Обрескова в тюрьму и объявить России войну (1768-1774 гг.). До времён Екатерины Алексеевны (возведена на престол в Петербурге гвардейскими офицерами 28 июня 1762 г. в результате гос. переворота) турки считались страшными для всей Европы, включая Россию. Особенно боялись янычар (турецкая пехота). Издавна, их с семилетнего возраста набирали из христианских мальчиков, обучали турецкому языку, Корану. Затем приучали к тяжёлым работам на корабельных верфях и только после этого, получив название янычар они поступали в войска. Вначале в услужение к старым и более опытным воинам. Молчаливое, безусловное повиновение считалось превыше всего; за ослушание или отлучку из казарм наказывали палками, а за более важные проступки казнили смертью. Янычары называли себя братьями и гордились тем, что султан называл их своими детьми. Вооружение янычар совершенствовалось постоянно. Вначале оно состояло из лука и сабли; некоторые носили ятаганы и топоры. Затем уже кинжалы и огнестрельное оружие. Вообще турецкая пехота того времени не имела правильного строя, но стреляла всегда метко. Если случалась неудача, она быстро отступала, переходила опять в наступление и, таким образом, часто брала верх, имея дело с противником не особенно стойким. Янычары ходили в атаку густой толпой, самые отважные впереди, а прочие напирали сзади; стрелять могли только передние. Затем, приблизившись на полсотню шагов, они брали в правую руку ятаганы, в левую - кинжалы и бешено бросались врукопашную.

Если им удавалось хоть в одном месте прорваться в каре, то они приносили тогда страшное истребление. Спастись мольбой либо бегством было не реально. Янычары также достаточно быстро и искусно строили окопы и успешно их обороняли. Турецкая конница имела обычай во время приступа окопов неприятелем, выскакивать и наносить штурмующим боковые удары. У турецких всадников были лучшие лошади в Европе, и в одиночном бою они не знали себе соперников: никто лучше турка не ездил, не правил конём и не стрелял так метко с него. В атаку они неслись всегда углом, кидались азартно по несколько раз. Так как в бою турки старались всегда охватить неприятеля со всех сторон, то австрийцы, русские и все, кому приходилось с ними встречаться, старались строить свои войска в одно общее каре, или длинный четырёхугольник. Такое каре, будучи удобно для обороны, с трудом могло двигаться, было неудобно для наступательных действий. И помимо того, каре, прорванное в одном месте, где-нибудь, с трудом смыкалось и часто погибало целиком. Тем не менее турки были страшны до тех пор, пока их не побил русский полководец, георгиевский кавалер П.А. Румянцев. Он первым показал, что ещё страшнее хорошо обученные войска, и доказал на деле, что сила, хотя бы и грозная, должна уступить искусству. С началом боевых действий султан отправил посла к запорожцам с задачей - склонить их на свою сторону. Кошевой атаман отказался и отпустил турецкого эмиссара с ответным письмом. О предложении было доложено в Киев, где находился командующий русской армии граф Румянцев.

В Сечь повеление о войне с турками пришло в декабре 1768 г. и сразу вызвало бурю возмущения. Сирома постановила, что воевать за русских не пойдёт и, потребовала вести её на поддержку восставших братьев на Правобережье. Но бунт Железняка (провозглашал себя воеводой киевским) и Гонты (считавшим себя воеводой бралавским) был подавлен. Поляки казнили всех мятежников самым зверским образом - сажали на кол, четвертовали, колесовали. Предводители были арестованы ещё в июне. Гонту казнили персонально в течение 13 дней. Железняк и ещё 65 его товарищей оказались российскими подданными. Их и всех пленных повстанцев (среди них было и 130 чел. запорожцев) повезли на каторгу в Нерчинск. С началом войны с турками царица помиловала Железняка, но ставила его с товарищами в ссылке. Казачья масса, несмотря на запрет атамана Кальныша и старшины, продолжала бузить. В степи были оставлены кордоны и началась подготовка в свой собственный поход. Кошевой атаман был вынужден подавлять мятеж с помощью солдат из соседнего Новосеченского ретраншемента. Несколько казачьих заводил были казнены. Далее об интересной характеристике запорожцев, которую дал будущий фельдмаршал А.А. Прозоровский. Он писал, что их земли тянутся от Бахмута до Буга и от устья этой реки до старой Украинской линии и составляют площадь 600х350 вёрст. Прежде запорожцев было 40 тыс., но на период русско-турецкой войны 1768-1774 гг. они имели до 5 тыс. конных и 4 тыс. пеших, причём в пехоте у них был «всякий, не имеющий ремесла и пропитания и убегающий работы бродяга, за плату от казны в год 12 руб. жалования и провианта» (62).

Прозоровский считал, что с 20 тыс. дворов казаки-запорожцы могут поставить конных и пеших 15 тыс. чел. «И ныне у них службу отбывают в походе конную все почти женатые. Не служащие же домовые люди обращены в подданство расчленением на содержание сорока куреней, от которых старшины знатным образом полнят свои карманы. Ибо у них курень называется так как бы полк, а все люди, записанные в оном, только числятся, а живут в разных местах и довольствуются всяк своим». Постоянную пограничную службу на пикетах в 1767 г. несли 3708 чел. Единой формы у запорожцев не было, но сохранились описания их значков. Ирклиевский курень имел светло-зелёный значок с изображением Св. Георгия Победоносца, котором была надпись: «Сей рапир сделан куренём Ирклиевским за атамана Семёна Письменного в 1770 году». Курень вышел в Сечь из старинного села Ирклиев Черкасской обл. Значок Брюховецкого куреня был голубой с узорами с изображением Св. Георгия и надписью: «Сделан рапир сей за атамана Прокопа Кабанца куреня Брюховецкого в 1770 году». Эти курени наряду с Кисляковским не уходили после разорения Сечи в 1775 г. в Турцию, а оставались в России. Главным оружием запорожского казака было ружьё, 4 пистолета, пика в 5 аршин длины и кривая сабля. «Закона и учреждения никакого у них нет», - заявлял князь Александр Прозоровский. Управляются они посредством императорских грамот. «Начальник у них кошевой атаман. Он по их обыкновению быть грамоты незнающий и зависящий от общественного выбора, но, однако ж сей выбор ныне согласием старшин пресёкся... И тем самым начальники сего войска... утверждают, что ни в чём они не властны».

Старшины всё ещё соблюдали закон безбрачия. Но если за власть начнут бороться какие-нибудь бродяги, хоть и неженатые, «то их те же самые женатые казаки усмирят». Товарищество ж запорожское «наполнено невежеством и слабостью к пьянству». Их старшины стремятся, «чтоб, успев нажиться, выйти скорей в тот край, где единоземцы его в жизни чувствуют спокойство и благоденствие». Наживаются запорожцы через транзитную торговлю между Турцией, Польшей и Малороссией, собирают с купцов «не менее половинной части против таможенных сборов» за перевоз и безопасность. Был и более быстрый способ обогащения. «Места те, которые граничат с запорожцами, никогда в желаемый порядок приведены и успокоены быть не могут. Они соседей своих, устроенных порядком, разоряют беспрестанно, делают набеги, отнимают близ их лежащую землю с населёнными людьми». В войско продолжали принимать беглых. «Ни одно войско регулярное пройти по их земле никогда не может, чтоб они его не убавили своими подговорами и принятием беглецов». Но среди них, отмечал Александр Прозоровский, нет армян, греков и жидов. «Прежде запорожцы были бедны, - подводил итог князь Прозоровский, - а ныне они все богаты, и подчинённые их привязаны ко всякой повинности. Где прежде у них были хутора, там ныне распространились великие селения и живут домами, имеют жён, детей, хорошее скотоводство и промыслы». Запорожцы в 1766 г. обратились в Военную коллегию с просьбой вернуть им земли, переданные в Новосербию, особую территорию, заселённую выходцами с Балкан, несущими пограничную службу.

Граф Чернышёв, вице-президент Военной коллегии, ранее объявлял им, что население Новосербии будет переселено на берег Днепра от р. Орели до турецкой границы 1714 г. Но запорожцы узнали, что у них заберут земли по р. Самарь. А если запорожцы будут соседствовать через Самарь с поселенцами, то это будет для казаков «утиск, разорение и крайнее недовольство». Запорожцы опасались, что поселенцы Новороссийской губ. «воровством и насильным отнятием леса и прочего запорожских казаков разорять и обижать» будут, а стоящие в крепостях русские гарнизоны «воровства, разбои, смертные убийства чинить будут, а унять их от того никакими мерами будет невозможно» (63). Казаки напоминали, что земли по Самаре были даны им польскими королями и утверждены русскими государями, что Запорожское войско на сторону России перешло добровольно «и, только на оных довольствуясь, служит всероссийскому престолу на всём своём коште». Запорожцам отвечали, что земли были им компенсированы, а на бесчинства российских гарнизонов запорожцами «показано напрасно и напротив доказать можно, что от самих запорожцев подобные нахальства часто происходили». Да и службу оное войско исправляет не совсем на своём коште, да и то только не в большом числе». Действительно, по Лубенскому соглашению, запорожцам должны были идти от казны ежегодные выплаты в 20 тыс. руб., но русские власти платили гораздо меньше, чем договаривались, на 1759 г. – 6660 руб. Так, войсковой довбыш, литаврщик, заодно обязанный взимать в пользу войска пошлины и перевозы через реки, которому по договору должны были платить ежегодно по 30 руб., на 1768 г. получал по 3 руб. в год.

Продолжение следует в части  82                http://proza.ru/2018/01/16/78