Ах, как хочется порой
Нам играть чужую роль,
Чтобы выглядеть прилично
и не без дохода.
Происходит эта жизнь,
И в унижении, и в лжи.
Без свободы нет любви,
а в любви нет свободы...
А. Градский
28.
- Ты... сможешь простить меня?
Слова эти прозвучали несколько неуместно. Учитывая тот факт, что адресат этого самого обращения, в принципе, сама числила себя виновной в эдаком... серьезном преступлении.
Миссис Фэйрфакс не ответила. Она просто тяжело вздохнула и отвернулась. То ли в смущении, то ли желая обдумать ответ, точный или же... уклончивый снова-и-сызнова. Однако Полина была настойчива в своем желании получить ответ на это свое обращение.
Они по-прежнему сидели на той же самой резной-изукрашенной деревянной скамье, где должно было развернуться... э-э-э... когда-то запланированное действо. Юная раба держала за руку свою хозяйку. И девушке было очень стыдно за то, что она только что довела молодую женщину до слез. Ее глупая шутка оказалась слишком болезненной. И теперь Полину переполняло чувство вины за всю боль, что она причинила той, кто ее любит.
Да, это странная любовь. Особая, суть которой дано понять не всем и не каждому. А уж разделить... Ответить взаимностью, настоящей, искренней...
Но в этом смысле, все сейчас зависит от нее, от самой Полины.
Или... даже не от нее самой, а от каких-то внутренних, сущностных и значимых слоев ее личности. Тех, которые, может быть, сработают... здесь и сейчас. А может быть, и нет. Как угадать... заранее?
- Никак, - без улыбки откликнулась на эти ее размышления госпожа-американка. - Не попробуем – не узнаем. Если, конечно, ты прямо сейчас не пошлешь меня ко всем чертям, со всеми моими дурацкими желаниями. Между прочим, ты имеешь на это полное право. Я... постараюсь пережить и это.
- Я же обещала тебе – напомнила Полина.
- Ты обещала это клятвопреступнице, - ответила ее госпожа. – Теперь ты вправе переиграть расклад.
- Переиграть... в чем? – Полина улыбнулась. Такой... чуточку напряженной улыбкой.
- Во всех аспектах нашего с тобою общего... совместного бытия, - миссис Фэйрфакс сказала это, как и прежде не улыбаясь. - Здесь и сейчас все решаешь именно ты.
- Я твоя раба. А ты – моя хозяйка, - напомнила девушка тот самый расклад отношений, который был, как бы, признан между ними всеми окружающими, от лиц, неплохо образованных в юридическом и медицинском смысле, до обычных вольнонаемных слуг.
- Все теперь изменилось, - живо возразила на это ее Старшая. – Сейчас у нас с тобою... все иначе.
Миссис Элеонора Фэйрфакс вздохнула и отвела глаза.
- Я... всего лишь больная, - сказала она, помедлив. – Неизлечимо больная... тобою. И ты...
Госпожа-американка еще раз вздохнула, а потом вернула своей рабыне взгляд, взяла ее за руки и начала целовать пальцы, каждый в отдельности. Наполнив это действо торжественной нежностью, миссис Фэйрфакс взяла-обхватила ее ладони в свои – как в капкан, сверху и снизу, мягко, но неумолимо.
- Ты мое лекарство, - сказала она. – И ты мой лекарь – в одном лице, в одно и то же время, сразу и вся. И этой своей властью врача ты можешь воспользоваться в точности так, как ты сама того пожелаешь. Например, ты...
Госпожа Фэйрфакс наконец-то усмехнулась.
- Ты вправе запросить любую цену за то, что попробуешь смягчить проявления этой моей... болезни, - пояснила госпожа-американка. – Хотя бы смягчить, если не сможешь… или не пожелаешь исцелить меня полностью… Хотя бы попытаться, - многозначительно добавила она.
- Я твоя собственность, - напомнила ей Полина. И пояснила как бы очевидное:
- Думаю, незачем платить за то, что и без того принадлежит тебе.
- А вот и нет, - возразила ее хозяйка. – Сегодня, еще до обеда, ты услышала от меня кучу торжественных обещаний, в том числе, о том, что ты будешь свободна. Моим заявлением о твоем повторном порабощении я совершила главную часть клятвопреступления. Все остальное – все эти обещания истязать тебя по поводу и без повода, за провинности и без таковых, это просто незначительное дополнение к нему.
- По закону я все еще твоя раба, - напомнила Полина. И добавила:
- Так что, степень суровостей или же каких-то послаблений для меня все еще определяешь ты.
- Оставь мерзости юриспруденции местным законникам, вроде моего стряпчего! – с раздражением в голосе воскликнула госпожа Фэйрфакс. – Полина! Ты же все прекрасно понимаешь! Ты спасла меня, и даже не единожды за один час! И чем же я тебя отблагодарила в итоге? Я отреклась от всех и всяческих моих клятв, обещаний и прочих обязательств морального плана!
- Если ты и вправду сочла меня лекарством для себя, для своей души, причем лекарством незаменимым… тогда понятно твое стремление поставить меня в зависимость, чтобы удержать меня любой ценой, - попыталась оправдать свою хозяйку юная раба. - Просто ты защищала себя. Уж как могла…
- За твой счет, - ее Старшая довела эту самую мысль до логического завершения. – Я рассматривала тебя как нечто неполноценное, неправомочное, а вовсе не как свободную личность, как будто ты не обладаешь своими собственными правами и интересами!
- Ну… какие же у крепостной права! – Полина усмехнулась, сдержанно, но весьма подчеркнуто, обозначив тем самым полное понимание своего истинного положения в системе местного… общественного устройства.
Зря.
Ее визави вспыхнула лицом и отвернулась.
- Я признала за тобою эти самые… права, в личном нашем с тобою общении, - с горечью произнесла она. – А потом, взяла и… аннулировала их. И мне в этой части нет никакого дела до действующих законов, тех, что установлены всего лишь здесь и сейчас, и не отражают ничего, кроме сиюминутного баланса интересов знатных и богатых лиц мира сего. Завтра их изменят так, послезавтра – иначе… Какая разница, что там будет написано такого… обязательного для исполнения местными обывателями! В конце концов, то, чего я от тебя добиваюсь, совершенно незаконно и даже… противоестественно! Но я… все равно желаю это все получить. В точности так, как я это себе придумала и возжелала. И здесь я могу уповать только на твое… милосердие!
Госпожа-американка снова повернулась в ее сторону.
- Ты плачешь, - вздохнула Полина. – Не надо… так. Я пришла к тебе по доброй воле, а вовсе не потому, что ты грозила мне каким-то наказанием.
- Значит, ты… готова подтвердить мои права на тебя… Подтвердить это все… добровольно?
Голос хозяйки звучал почти умоляюще.
- Для тебя это… очень важно?
Полина перестала улыбаться, ибо шутки кончились. Здесь и сейчас решалась их общая судьба.
Госпожа-американка… она была готова жить дальше, только получив себе Полину в полную и безоговорочную собственность. Не по закону, а… иначе. За гранью принципов и правил – что обыденных, что установленных надменными жрецами от науки юриспруденции.
Ей нужна была особая, личная власть над той самой девушкой, что принадлежала ей «по закону». И она не готова была согласиться на меньшее.
Желает ли она, Полина Савельева, отдать себя ей? Не на день, не на два, и даже не на неделю, а… на длинное и неопределенное время, возможно, определяемое всей ее жизнью? Готова ли она к этому?
Наверное, вопрос сей надобно ставить иначе. Несколько шире, или глубже… Что важнее, любовь или же… свобода?
Ведь истинная свобода, свобода, доведенная до конца, до самого своего логически-отчаянного предела, это свобода от… всего. От любви в том числе.
И что же может быть хорошего в этом состоянии – когда все внутренние ощущения живого существа будут наполнены бездарным безумием одиночества и отчаяния?
Ведь это безумие… Оно куда хуже смерти.
Тогда получается, что истинное освобождение дает человеку… только она, та, кого принято изображать в виде старухи с зазубренной косой. И что же это получается, только она взмахом этого своего «жезла свободы»* эмансипирует** земного страдальца от всех и всяческих мук на веки вечные?
Освобождает от чего?
От прежних его земных привязанностей. От влияния воспоминаний о людях, с которыми он был связан. От памяти, где могли сохраниться и горькое и сладкое, то, что было пережито с ними… вместе.
Люди… они не вечны. Все они уходят в Небытие. Кто-то раньше – кто-то позже. А память о них…
Наверное, это их единственный значимый след, который они по себе оставляют.
Нет-нет, конечно же, люди создают и иные, вполне материальные следы своего пребывания на Земли. Но что скажет пирамида фараона египетского, к примеру, о сущности жизни того, кто приказал ее построить? Ведь не он же сам ломал камень, свозил его на площадку – туда, где должно было быть построено гигантское сооружение. И не он же сам возводил странное творение сие – некий памятник безумному тщеславию того, кто возжелал создания такого странного архитектурного шедевра в безжизненной пустыне. Но даже имя заказчика этого творения древнего зодчества, безумного и бессмысленного, сохранилось неясно и с искажениями. Что же до фактических строителей – тех, кто вздымал ввысь от пыли и песков египетских каменное сооружение сие – то они остались навсегда безымянными исполнителями воли деспота и тирана, тешившего свое безумное тщеславие возведением еще при жизни своей столь эпичного надгробия – предмета, обозначающего для всех и для каждого тот простой и незамысловатый факт, что персонаж, безжалостно замучивший тысячи людей в бессмысленных строительных экзерсисах, наконец-то тоже отчалил в мир иной. Ко всеобщему облегчению.
Своеобразная, надо сказать, получается память. О прошлом и сути его.
- Мне… необходима ты, - прошептала миссис Элеонора Фэйрфакс, прерывая все эти ее странные мимолетные размышления о важном. – Ты, а вовсе не память о тебе. Я хочу любить тебя, мою, живую девочку. Пожалуйста, не оставляй меня!
Полина вздохнула. Похоже, госпожа-американка несколько преувеличила свои грядущие проблемы от потрясения, которое она испытала от этого жестокого розыгрыша – имитации побега. Кажется, владелица дома сего уже снова вполне себе способна читать ее, Полины, мысли, значимые и не очень, и даже вовсе суетные и бессмысленные.
Да, она уже может это делать - правда, наверное, при условии точности и ясности тех самых мыслей, подлежащих чтению. Чего пока что не наблюдается. В смысле, значимые мысли у Полины сейчас отсутствуют напрочь. Вместо них… такая странная пустота-в-ожидании. Ибо отношение к тому самому продолжению, которого требует ее хозяйка, у самой Полины Савельевой несколько… неоднозначное.
В том смысле, что она принимает это все без восторгов и такого… патетического желания эдакого подвига-во-имя… Любви… Или же просто вожделения. Действительно, желать самой себе боли и страданий… это было бы более чем странно. А ведь сейчас именно от нее, от Полины, зависит реализация таких желаний ее госпожи. Тех, которые, собственно и должны стать для ее, Полины, страданий и поводом, и причиною.
Несколько слов. Значимых и… серьезных по своим последствиям для них обеих.
- Полина! Пожалуйста… - госпожа-американка была напряженно настойчива в своем обращении к ней.
- Я… подтверждаю твои права, - голос Полины прозвучал неестественно громко и твердо. Чрезмерно твердо. – Я признаю за тобою право… определять степень моей свободы. А также, твое право любить меня так, как ты сама пожелаешь. Любить и… наказывать меня по твоему усмотрению.
- Причинять тебе боль… ради моего удовольствия, - то ли подсказала, то ли дополнила ее госпожа.
- Да, конечно, - кивнула Полина. И, как-то ненатурально усмехнувшись, добавила:
- Прости, я не хочу перечислять сейчас всех твоих прав, по конкретным твоим деяниям, которые ты можешь себе позволить в отношении меня. Считай, что я… заранее согласна на все, что ты себе… придумала. И я доверяюсь твоему… милосердию.
- Ты вспомнила наши клятвы? – госпожа-американка намекнула на прежнее их… общение особого рода, происходившее по пути из дома, того что строится в Замоскворечье.
- Я помню все то, что тогда тебе обещала, - сказала девушка. И осторожно добавила:
- Но ты… Ты свободна от тех твоих… обязательств. Я… так хочу.
- Что же, это… благородно с твоей стороны… - вздохнула ее Старшая. – Надеюсь, мое милосердие – то, на которое ты так уповаешь! – окажется сильнее моей же похоти. Жестокой похоти, - уточнила она, - похоти извращенной, проявления которой не могут не напугать нормального человека.
Полина мягко улыбнулась ей в ответ. Просто улыбнулась ей. И далее взяла госпожу за правую руку и обозначила свое отношение к высказанному. По-прежнему безмолвно, коснувшись губами кожи чуточку ниже запястья. После этого она выпустила объект своего нежного внимания и положила обе руки свои себе на колени. На секунду девушка сжала пальцы, обхватывая ноги свои сквозь платье – правую - правой, а левую – левой – этим внешним напряжением как бы придавая себе дополнительных сил. Чуточку оттолкнувшись от этой опоры – а вернее, найдя ее, дополнительно, внутри самоё себя – Полина выпрямилась и замерла в ожидании распоряжений. В ответ ее хозяйка позволила себе странный жест. Поднесла к лицу своему кисть своей же руки и с нежностью коснулась расцелованного места. И только потом она заговорила.
- Я предлагаю тебе следующее. Пускай мои права на тебя… права особого рода, - эти слова госпожа-американка четко выделила в своей речи, - будут длиться с сего момента времени и до утра. На первый раз этого будет достаточно, - уточнила она. И тут же поинтересовалась: - Ты принимаешь такое ограничение?
- Конечно же! – Полина снова улыбнулась ей. И немедленно уточнила временной расклад:
- А до утра это как? В смысле, до какого часу?
- А это я сама себе скажу! – миссис Фэйрфакс улыбнулась ей в ответ – Например, так.
Она коротким жестом правой руки, легким движением пальцев пробежалась по щеке своей визави эдакой трепетной лаской. Потом произнесла самым нежным тоном фразу «Уже утро!», как будто будила сейчас свою подопечную, возвращая ее из мира снов к реальности своего жилища. А после этого, совсем невесомым касанием задела кончик ее носа – влево-вправо, самым-самым краешком подушечки среднего пальца - легонько, но ощутимо щекотно. И даже чихательно.
Полина и вправду, не сдержалась и чихнула, лишь в последний миг заслонившись ладошкой, чтобы не забрызгать госпожу-американку. И поглядела на свою хозяйку несколько смущенно. Та в ответ рассмеялась, а после еще одним движением того же пальца еще раз коснулась кончика носа своей подопечной, сказавши при этом короткое «Пим!» А когда девушка снова, ожидаемо, поморщилась, госпожа-американка резко придвинулась, можно сказать, припала к ней. Коснулась губами своими места, затронутого раньше, а потом тут же и сразу отпрянула назад.
- Ну… как-нибудь так, - сказала она. – Конкретные ласки и жесты не суть как важны. Главное, это слово «утро». И его, это самое слово, освобождающее тебя от моих особых прав, произнесу именно я… тогда, когда мне будет угодно, - уточнила она многозначительным тоном. – Ну а после… Ты уж сама решишь, распространять ли мои особые права, - те самые, которые, к тому самому времени, ты уже вдосталь изведаешь на твоей нежной шкурке! – на прочие годы твоей жизни. Не спорь со мною, только так будет по-настоящему честно, - поспешно добавила она, заметив попытку к возражениям со стороны своей рабыни.
- Конечно же, я… согласна! – Полина с облегчением улыбнулась. И закончила фразу и неожиданно, и ожидаемо, произнеся эти слова:
- Спасибо, моя… госпожа!
Миссис Фэйрфакс вздохнула, на секунду потупила взор, а после решительно взяла руки девушки в свои, сжала ее кисти своими пальцами. Не больно, но… чувствительно. Привлекая к себе ее внимание.
Глаза в глаза.
Душа к душе.
Искренность к искренности.
- Полина, скажи мне, кто я для тебя? – спросила она.
- Моя… госпожа, - повторила девушка. И тут же добавила смущенно:
- Ты ведь… сама добивалась особых прав на… меня. Как же теперь я могу обращаться к тебе как-то иначе?
- Можешь, и по-разному, - возразила ее хозяйка. – Например… называть меня просто… Элеонора. Как мы с тобою решили тогда… прежде.
- Это… приказ? – Полина уточнила форму и смысл этого самого… обращения. И не без причины. Во всяком случае, ее хозяйка ответила на этот вопрос далеко не сразу, взяв очередную паузу, короткую, но томительную.
- Это просьба, - тихо сказала она. – Просьба той, кто видит в тебе не просто покорную рабыню, но… подругу и возлюбленную. Единственную. Мою.
- Что важнее, просьба или… приказ? – спросила Полина.
Она не шутила. Просто, давала возможность высказаться той, чью особую власть она сейчас принимала. На себя.
- Вопрос неправильный, - услышала она в ответ. И тут же последовало разъяснение столь странной фразы:
- Ты хотела спросить меня, кто же главнее, госпожа или подруга? Главнее… и важнее для тебя.
- Да, - не стала спорить Полина.
- Это решаешь ты сама, - заявила ее хозяйка. – Здесь и сейчас я желаю знать, что именно ты решила по этому поводу. Что решила ты сама.
- Подруга для меня важнее, - Полина произнесла эти слова без улыбки. Было ясно, что именно сейчас должно определиться нечто действительно важное. Для них обеих.
- Тогда прими меня как подругу, - сказала госпожа-американка.
- Да… - ответила Полина.
Ее сердце на мгновение замерло, а потом нервно забилось. Девушка прикрыла глаза, предоставив своей визави свободу дальнейших действий.
Тогда миссис Элеонора Фэйрфакс обняла ее и троекратно поцеловала в губы – каждый раз касаясь их несколько… иначе… что было неожиданно приятно. И теперь это даже не вызывало у девушки никакого удивления или же неловкости. Настолько, что когда хозяйка одарила ее таким… особым поцелуем в третий раз, губы Полины, наконец-то, шевельнулись ей в ответ.
Кажется, миссис Фэйрфакс приняла это самое движение как некое… общее согласие. Во всяком случае, когда Полина решилась открыть свои глаза, вид у госпожи-американки был вполне удовлетворенный. Судя по всему, именно этого она и ожидала.
- Теперь, - сказала ее Старшая, - произнеси следующее. «Я, Полина Савельева… признаю Элеонору Фэйрфакс моей госпожой… И принимаю на себя… все возможные проявления ее власти надо мной… и ее господской воли… Это мое обязательство срочно… и действительно до той поры… пока моя госпожа не скажет мне, что настало утро».
Полина повторяла эту странную формулу подчинения своей хозяйке – повторяла короткими фразами, слово в слово, каждый раз вслед за тем, как ее госпожа делала очередную паузу в своем произнесении этих самых слов. Получился этакий странный канон. Только не песенный, а несколько иной - прозаический и декламационный, но от того не менее выспренний и патетический, если взять его буквальное словесное и смысловое содержание.
Все получилось на удивление легко. Девушка без запинки, и даже без улыбки на устах смогла произнести все эти высокопарные слова, точно, не нарушив их последовательность и ни разу ничего не перепутав. Ну, а когда сия ритуально значимая вербальная тарабарщина была, наконец-то, окончена, миссис Фэйрфакс молча подняла кисть своей правой руки, прямо к губам своей добровольной рабыни, предлагая ее своей подвластной для поцелуя. Полина коснулась губами места, ранее уже расцелованного ею, подтверждая свое волеизъявление. Ее хозяйка кивнула и погладила той же рукою щеку девушки.
- Теперь ты моя, - сказала она.
- Д-да, - подтвердила Полина.
На секунду ее дыхание прервалось, но девушка справилась со своим волнением и даже улыбнулась.
- Хотелось бы тебя поздравить, - продолжила ее хозяйка, - но, увы, поздравлять тебя мне не с чем. Я только что принудила тебя к безумной сделке, по которой ты отказалась от своих естественных прав в пользу жестокой извращенки. Ничего не обещавшей тебе взамен.
- А мне и не требуется твоих обещаний, - ответила ее добровольная раба. – Ты и так дала мне все, что мне нужно. Заранее, - добавила она.
- Что же такого ценного ты получила от меня? – скептически отозвалась на сие выспреннее заявление госпожа-американка. – Да еще и заранее?
- Всего две вещи, - охотно ответила Полина. – Жизнь и Любовь. Говорят, что многие довольствовались в этом своем земном существовании куда как меньшим!
- Довольствовались, - подтвердила ее хозяйка. – Так тоже бывало.
Миссис Элеонора Фэйрфакс обняла девушку и коснулась своими губами ее правого ушка.
- Жизнь твоя принадлежит только тебе самой, - шепнула она. – Не вздумай благодарить меня за то, что я спасла тебя от позорных истязаний и от самоубийства. А любовь…
Она вздохнула.
- Твоя любовь ко мне светлая. И порождена она именно чувством благодарности. И еще… тем искренним благородством, что отличает тебя от многих и многих людей твоего происхождения, - сказала она после паузы. – Но это твое благородство… Вовсе не повод дарить мне такое чудо. Просто взамен ты получишь… вовсе иное. Темную жуткую страсть, замешанную на стремлении истязать и унижать объект своего вожделения… отвратительном для всякого нормального человека.
- Не надо слов, Элеонора. Просто… возьми от меня то, что ты хочешь.
Таким резковатым заявлением, Полина попыталась оборвать очередную покаянно-извинительную тираду своей хозяйки. В конце концов, все эти слова действительно были… ну совершенно бессмысленны. Обе знали, чему предстоит случиться между ними. И обе принимали предстоящее… пускай и по-разному. И все же…
Госпожа-американка все еще стеснялась того самого своего… «темного» желания. Хотя вовсе и не собиралась отказываться от его реализации.
- Я боюсь, что завтра утром ты будешь проклинать мое имя, - вздохнула она.
- Ты меня обо всем предупредила, - напомнила ее раба. – Десять… или двадцать раз подряд извинилась за то, что сделаешь со мною. Дала мне шанс отказаться. Я решила. Я хочу быть твоей. Располагай мною так, как ты посчитаешь нужным. Не думай вовсе о том, правильно это или нет, раз я сама тебе это позволила. Удовлетвори свои желания так, как ты решила. Для себя, - добавила она. – Пожалуйста. Я так хочу.
- Да будет так, - тихо сказала ее госпожа.
*Так часто называют в переводах предмет, именуемый по-латыни vindicta, преторский жезл, прикосновением которого раба в Древнем Риме отпускали на свободу.
**Здесь в смысле, освобождает :-)
Кстати, многие Читатели уверены в том, что Авторы существуют за счет чего-то такого... эфемерного.
Типа, материальные условия существования для Авторов никакого значения не имеют.
Увы и ах, это не так.
По этой причине...
Информирую Уважаемых Читателей о важном :-)
http://proza.ru/avtor/tritschen