Тысячелетний плод Музыки, кажется перезрел, упал под ноги массового потребителя и валяется там, давая пищу червям авангарда, да прочим искателям новых форм и распространяя в эфир миазмы из сеток круглосуточного вещания неисчислимых ФМ радиостанций; ещё он бъёт по нервам совершенством субвуферов аудиосистем лихо проезжающих автомобилей; ещё он приходит с трелями телефонов счастливых обладателей Гэлакси и подобных ему суперских гаджетов.
"Музыка. Будет вечная музыка. Навсегда" - зачем ты напророчил этот кошмар, сладкоголосый некогда певец?. Теперь самое сильное моё вожделение, чтобы произошло чудо и установилось бы вокруг меня молчание. Нет, не оглох бы я в одночасье, а электроны изменили бы свои свойства, и хитроумные схемы звукоиздающих систем сошли бы с ума и включили режим тишины.
В таком вот маловменяемом состоянии и был я доставлен под конвоем жены в музыкальный театр на сольный концерт маэстро Дениса.
Скепсис и надежда по-тихому скандалили во внутри меня, когда я размещал своё тело в кресло аэрофлотовского типа да пытался совместить причуды своих коленей с экономической эффективностью проходов между рядами. А, между тем , зал наполнялся зрителями. Они эффектно несли свои наряды к местам, указанным в билетах, усаживались там без проблем, видимо присущих только мне, и тут же , достав непременный гаджет, принимались совершать своими пальчиками выверенные жесты на цветущих там экранах.
Сцена театра была раскрыта, и в обширном пространстве её с голубоватым задником изображавшим по низу жирные белого цвета запятые в перевёрнутом виде; над всей этой группой знаков нависало изображение рояля. Ещё реальный рояль одиноко стоял на авансцене. Был он весь раскрыт и худощавый седовласый настройщик ковырялся - как заправский автомеханик - в его внутренностях.
Небесный голос обратился к залу с просьбой отключить телефоны и зал хитро затаился с ними в ожидании начала концерта. Наконец, худощавый человек пробежался по клавишам и важно удалился за кулисы, откуда явился - весь в белом -бодрый человек другой, в эпической форме сообщивший нам о планах маэстро на сегодняшний вечер.
Под всеобщие аплодисменты явился Маэстро Денис, поклонился залу и поёрзав, устраиваясь на диванчике у рояля, задумался. О чём думал в эту минуту мастер, мне не ведомо, а мои предположения, язвительные и прихотливые, здесь не уместны.
Минута молчаливой сосредоточенности пианиста миновала и он приступил.
Разумеется, мне случалось мимоходом слышать что-то из этой сонаты, и первые знакомые акорды меня ободрили, я приготовился погрузиться в мир, где властвуют трое великих: композитор, рояль и пианист. Но тщетны были их совместные усилия - безучастно внимал я звукам, смотрел как бодро наяривает на клавишах маэстро; а тишину зала оживляет своевольное потренькивание телефонов. Неужели я не способен чувствовать музыку Людвига и мастерство Дениса? Неужели я обратился в язвительного саркастического гуманоида, явившегося сюда из утилитарных соображений?
С некоторым усилием попытался я сосредоточиться, хотя бы тем, чтобы, прикрыв глаза, отрешиться от реальности. Но нет. Реальность преследовала меня и тут, уже обрывками образов моих многочисленных забот. Они заявляли о себе но тут же улетали прочь, как в бурю улетают умершие листья. С деревьев.
Да, вокруг меня уже был лес. Тёмный. Мрачный. Неприютный. Мощные стволы его воздымались вверх из мшистой субстанции. Мох клочьями свисал и со стволов, и веток деревьев, а широкие их листы казались цепкими ладонями бесчисленных рук, готовых схватить и тотчас же поглотить прохожего, оказавшегося в их власти. Да и кому же тут быть, кому прокладывать путь в этой чаще, среди павших некогда стволов? Теперь они почти истлели да закрылись мшанным покровом; и только гнилые пни торчат тут и там, как зубья, ждущие себе в пищу ненароком объявившегося доброго человека. Да откуда - даже и недоброму - здесь ему взяться, когда и кикимора болотная не отыщет здесь себе места для постоянного проживания. Ужас! С чего бы это? Разом сознание вернулось пришельцу и он обнаружил, что лес этот давно уже треплет мощная буря. Это она срывает докучные твои заботы и, обратив их в жухлые листья, уносит прочь, навсегда. Буря бушует вокруг и в твоей душе. Только теперь ни о чём конкретном, ибо мирское отошло от твоего существа и всё, что волнуется теперь в твоей душе, это чистые её устремления к лучшему. Они освободились от скверны и теперь готовы так управлять тобой, чтобы... Что? Да всё что угодно тебе, и что ждут от тебя близкие тебе люди.
Пока ты думал о своём, лес сонатный от Allegro con brio ed appassionato стал к ариэтте светел; открылись небеса; и где-то поблизости обнаружил себя светлый ручей. Да он наверняка и бежал здесь по своим камушкам всегда - откуда-то от своего родника в неведомую даль - и весело журчал, переливаясь на все лады, кажется, что ещё не готовый обрести гармоничный строй музыки. Но дело за малым. Приидет мастер и ещё один. И они, равновеликие, возьмут тебя, странник по тропе жизни , изнемогающим в своих несовершенствах и поведут туда, где ты станешь другим. Но не потеряв былого себя. А включив в работу всё то лучшее, чем, оказывается, ты оснащён. Вот пусть оно теперь и работает, может быть и не всегда, но всё же...
...Вот и снова порывы ветра гнут стволы деревьев. Но уж теперь они кланяются пришельцу: - Мир тебе, добрый человек! милости просим в наш круг, животворящий и принимающий жизненные бури не как проявление жестокосердности природы, а её стремление к ясности и чистоте. Ведь тебе же дороги эти принципы, не правда ли?
14.09.2019 09:14:18