Изо дня в день ты подстерегал меня рядом, скрадывая жизнь невидимым чудовищем. Летними, душными ночами вползал в моё убогое жилище через закрытые окна и двери, отвратительным смрадным духом, запахом серы и тухлых яиц, напоминая о существовании невозможных ужасов ада. Беспокоил мой отдых лязгом и скрежетом своих массивных членов. Сколько раз, задыхаясь от бессильной злобы, я представлял в своих отравленных ядом снах, как катятся с высоких шей твои мерзкие головы, пышущие зловонным дымом и огнём, а утром неизменно очищал от чёрной сажи обильно припорошенные подоконники и столы, проклиная всех чертей и драконов на свете. Тяжёлые, набрякшие сизым паром облака, надёжно закрывали небо и тщетно пробивающееся с востока солнце, создавая впечатление, что его никогда и не было, и только жёлтый, удушливый туман наполнял серые, окнами расчерченные, бассейны дворов, да унылые прохожие обречённо шаркали об асфальт на свои обязательные службы. Надсадно кашлял за стенкой пожилой сосед, задыхаясь от настигшей удушливой безысходности, и вполголоса ругался на того, кто по капле, омерзительной пиявкой, высосал из него лёгкие, здоровье, молодость и почти всю его жизнь, и я с ужасом предвидел в нём своё будущее, и так хотелось рвануть отсюда, с мясом отдирая своё чуть подкопчённое драконом естество.
Я знал, где находится твоё логово. В четырёх верстах к востоку, засаженных людьми, в наивной надежде защититься от ядовитых испарений, почерневшими от копоти хилыми лесами, вздымалась эта страшная, покрытая толстым слоем сажи стена, за которой, закладывая уши, ревело и билось в чёрных цехах невидимое чудовище, выпуская с воем наружу, через десятки труб и сотни щелей, клубящийся, свинцовый пар. Давно уже исчезли из этих мест все животные и птицы, да что там птицы, - все букашки издохли от такой неслыханной порчи, и только люди, завороженные чьей-то злой волей, продолжали служить этому зверю, принося свои жизни ему на алтарь.
Почти каждое утро сотни душ исчезали за зловещими вратами, словно поглощённые алчной, требующей всё новых жертв, пастью, и до самого вечера, превратившись от сажи в омерзительных чертей, прислуживали своему жестокому господину, гребя и насыпая в котлы - удушливый, смертельный, шкворчащий ужас. В назначенный хозяином перерыв, они уставшие и закопчённые, собирались в чёрной от сажи столовой, чтобы получить в награду сытный, но отравленный испарениями, и потому не лезущий в горло, тошнотворный обед. И было что-то особенно омерзительное в том, что очередной работник чумазой рукой схватывал фарфоровую тарелку, оставляя на белоснежной поверхности грязный отпечаток, выглядывая на кассира белками обречённых глаз из беспросветной своей унылой черноты, словно отбывающий прижизненное наказание великий грешник из кромешного ада.
Виталий Сирин
апрель 2016г