Одет был в грязное, и сам был грязным, еще припахивал. Еще он спал, где придется. Летом в кустах. Зимой забирался в открытые подвалы, устраивался под горячей трубой.
Питался тем, что находил в контейнерах. Пил, когда угощали или чем-то зарабатывал.
С утра 8 марта, как обычно, еще трезвый. Послонялся в поисках и наткнулся на приятеля. Тот только сдал металл и был при деньгах. Завернули в аптеку, в смысле, за боярышником.
Пили тут же, за углом. Закусить нечем, но это так, мелочи.
Сразу похорошело. Вспомнили, что сегодня женский день, посмеялись. Было хорошо и весело.
- Паша, - услышал он голос, обернулся, просто так. Татьяна. Узнал, конечно, кивнул.
И даже не смутился. Был пьяный. Держался даже вызывающе. А Татьяна улыбнулась, напомнила прежнюю, когда-то его заколдовавшую.
Покосилась на приятеля и попросила:
- Паша, отойдем на пару минут.
- Как скажешь.
- Сколько лет мы не виделись… - Они сели на лавочку. Она поглядывала на него, а он начинал ерзать. С одной стороны, хотелось побыть с ней: когда-то так страдал, что даже запивал, со всеми вытекающими – погнали с работы, лишился жены, потом квартиры. С другой – все было в прошлом. А сейчас его друг с пузырьком нервничает, и может случится, не станет ждать.
- Почти 20 лет, - сказал Павел.
- Пойдем, посидим где-нибудь?
- Мы и так сидим.
- В кафе. Выпьем шампанского.
Нет, не ослышался.
- Давай сходим. Только предупредить надо…
- Конечно.
Предупредил. Приятель ухмыльнулся: как знаешь. С горы виднее.
Нашли открытое кафе, уселись в мягких креслах, утонув, и не видно, кто в чем одет. Тонкий официант с черной бабочкой и улыбкой, подлетев, поинтересовался, что желают заказать. Татьяна спросила:
- Тебе чего?
- Все равно.
- Тогда шампанского.
От шампанского Павел охмелел: вдогонку к боярышнику, и ел еще вчера, чего-то в обед поклевал. Татьяна ожила, заметно повеселела. Павел поглядывал на нее и удивлялся: как же так, когда страдал – мечтал увидеть ее, за счастье было бы потрогать. Когда забыл – и на тебе, сидит с ней, даже пьет – для полноты счастья.
- Как у тебя дела, как семья?
Павел пожал плечами:
- Нормально. А как матушка, Лидия Яковлевна?
- Болеет. Проблемы у нее с ногами.
- Хотелось бы проведать, - из вежливости брякнул Павел, и пожалел, потому что Татьяна предложила:
- Я на машине. Можем съездить.
- Хорошо. Только допьем.
Приехали в старый город, одни частные дворы. Знакомые ворота – но теперь металлические. Татьяна оставила машину на улице, минуя двор, зашли в дом.
- Мама, к нам гости!
- Заходите, пожалуйста.
Скинул кроссовки и пожалел. Носки с дырками и с запахом. Хорошо, что пьяные амортизаторы не дают смущаться.
Старушка лежала на кровати. Она протянула руки навстречу и приветливо обняла:
- Как давно мы не виделись.
- Да, давно, - подтвердил Павел, присаживаясь рядом.
- Худой какой, - расстроилась старушка. - Голодный, наверно? Таня, покорми. Жена, наверно, плохо кормит?
- Наверно, хорошо, второго мужа. Я был у нее первым; тогда не любила готовить.
Лидия Яковлевна заулыбалась:
- Ладно. Иди поешь. Потом еще поговорим. Я тут скучаю. Таня – то на работе, то делами занята.
Павел вспоминал, когда последний раз ел из тарелки борщ, а потом голубцы. Но съел только один голубец, следующий не влезал; долго постился накануне, лет двадцать.
Уходил, когда темнело. Долго сидели на лавочке недалеко от ворот. Таня молчала. Павел недоумевал. Почему нет счастья, оттого что сидит рядом с той, которая пустила жизнь под откос? Никакого счастья и даже радости. Баба как баба. Ничем не лучше других. Случались и лучше.
Зато теперь от счастья задыхается, когда в руках пузырек со спиртом. Который хлеще Татьяны губит крохи жизни.
Вздохнул и поднялся:
- Пожалуй, пойду.
- Заходи, - сказала Татьяна.
- Хорошо, - хотя был уверен, что больше не придет. Променял, как говорится, шило на мыло…