ЧАСТЬ СТО ВОСЕМНАДЦАТАЯ (1917)
Глава 118.63. С ПЕРЕЛЯКУ…
Около 9 час вечера мы были на вокзале. За большую взятку носильщик согласился указать нам стоявший примерно в полуверсте от станции состав, который в 11.30 час вечера должен быть отправлен на Екатеринослав. Нашему разочарованию не было границ, когда добравшись до поезда, почти за 3 часа до отхода, мы нашли его уже битком набитым, чрезвычайно пестрой публикой.
После энергичных поисков, нам удалось отвоевать одно отделение III-гo класса, и кое-как разместиться. Публика прибывала ежеминутно и в буквальном смысле слова со всех сторон облепила вагоны, размещаясь даже и на крыше.
В нашем отделении, вместо положенных 6 человек, вскоре оказалось четырнадцать. Нас пять, две сестры милосердия, четыре по виду мирных солдата, какая-то старушка и двое штатских.
Часть разместилась на полу, были заняты все проходы, уборную солдаты обратили в купе, тем самым лишив публику возможности ею пользоваться. Вагоны не отапливались. Однако холода мы не испытывали, ибо ужасная скученность человеческих тел, сидевших и лежавших одно на другом, их усиленное испарение и нездоровое дыхание, делали температуру теплой и одновременно зловонной.
В момент подачи нашего состава к перрону, на поезд произошла настоящая атака людей, не попавших в него предварительно, как мы.
Воздух огласился отчаянными криками, ругательствами, проклятиями. В ход были пущены штыки, приклады, послышался звон разбиваемых стекол и в каком-то диком исступлении люди лезли со всех сторон, через двери и окна.
Несколько человек ворвалось и к нам. Не найдя места не только сесть, но даже стать, они застыли в каких-то неестественных акробатических положениях, уцепившись одной рукой за полку, уже и без того грозившую обрушиться под тяжестью нескольких человек, сидевших на ней, и ногой упершись в колено или грудь внизу лежавших. Мы дружно запротестовали и, несмотря на ругательства и угрозы совместными усилиями выпроводили новых пришельцев и сообща с солдатами: бывшими с нами, приняли меры не допускать больше никого в наше отделение.
Около полуночи поезд, наконец, двинулся.
Не описывая подробно этого путешествия - скажу только, что длилось оно, трое суток и ночью 10 января поезд пришел на станцию Знаменка (см. фото). Все это время, мы не могли сомкнуть глаз, вынужденные сидеть в одном и том же положении, отчего члены совершенно окоченели, страшно ныли и мы едва держались на ногах. О передвижении по вагону нельзя было и думать.
Сообщение с внешним миром происходило через окно и то, в крайнем случае, на малых станциях, дабы не дать повода и другим, тщетно пытавшимся попасть в поезд, воспользоваться тем же путем. Несмотря на присутствие женщин, солдаты отправляли естественные потребности здесь же в вагоне на глазах всех, используя для этого свои ранцы, котелки или фуражки. Хамские выходки и нецензурные ругательства уже не резали ухо, с этим все как-то свыклись.
Еще в пути мы условились сойти на станции Знаменка, передохнуть, выждать казачьи эшелоны и с ними следовать далее.
Было около 2 часов ночи, когда поезд подошел к станции Знаменка, кипевшей публикой, подавляющее большинство которой составляли солдаты. Станцией владели украинцы.
Не успели мы выйти из вагона и смешаться с толпой, как эта последняя стала проявлять признаки странного и непонятного для нас беспокойства. Мало заметное, вначале волнение, быстро перешло в настоящую панику. Раздались крики: "большевики, большевики", и публика бросилась врассыпную, куда попало, толкая и опережая один другого. Как бы спасаясь от невидимого врага, с резким свистом двинулся и наш поезд. Мы словно оцепенели, смотря на это паническое бегство людей, не видя большевиков, не зная истинной причины происшедшего и только напряженно соображая, как лучше нам поступить: остаться или тоже скрыться.
В этот критический момент, какая-то темная фигура вынырнув словно из-за угла, и быстро пробегая по перрону, видимо обратила на нас внимание. Подойдя ко мне почти вплотную и всмотревшись в полумраке в мое лицо, незнакомец тихо, но довольно внятно, сказал: "Г-н полковник. Вам оставаться здесь опасно. Вы видели, как украинская стража бросила станцию и побежала. Сейчас сообщено по телеграфу, что матросский карательный эшелон, через несколько минут, прибывает на станцию, с целью навести здесь революционный порядок. Я могу укрыть Вас в местечке, где имею комнату, но надо торопиться".
Можно себе представить, мое изумление, когда я услышал все это и, особенно, когда в говорившем узнал никого другого, как субъекта из казачьего бюро в Киеве, наружность которого еще тогда произвела на меня отвратное впечатление.
На раздумывание времени не было, приходилось немедленно соглашаться или отвергнуть предложение. Голова усиленно работала: мне казалось, что если это ловушка, то мы легко можем избавиться от нее раньше, чем он приведет в исполнение свой замысел. "Я не один", - заявил я - "со мной четыре приятеля". - "Они тоже могут идти с Вами" - ответил незнакомец.
Через минуту, мы гуськом уже шагали по узким, грязным и темным закоулкам еврейского местечка, прилегающего к станции Знаменка, за незнакомцем, которого, кстати сказать, успел рассмотреть и узнать и поручик Щеглов. После получасовой ходьбы достигли маленького, мрачного домика, входную дверь которого открыл наш гид, приглашая нас войти. Комната, куда мы попали, была совершенно изолирована и почти пуста. Кроме двух-трех стульев, маленького дивана, да одного стенного надбитого зеркала, в ней ничего не было. Зажженный огарок дополнил убожество обстановки.
"Здесь Вы в полной безопасности", - сказал наш проводник. - "Сейчас я должен идти и только утром смогу вернуться к Вам, чтобы рассказать обо всем, что произойдет на станции". - С этими словами он, сделав общий поклон, быстро скрылся.
Оставшись одни, мы осмотрелись, обменялись впечатлениями, немного взгрустнули, разочарованные, что вместо столь ожидаемого отдыха, нас постигло неприятное приключение, а затем беззаботно растянулись на полу, каждый предавшись своим мыслям.
Но, не успели мы еще крепко заснуть, как были внезапно разбужены сильной стрельбой, каковая в первый момент нам казалось, происходит в непосредственной от нас близости. Действительно, скоро не было сомнений, что стрельба идет в соседней с нами комнате - и судя по ее темпу и силе из нескольких винтовок одновременно. Растерявшись от неожиданности, мы притаились, наспех приготовили оружие, мысленно упрекая себя, что попались на удочку и позволили какому-то проходимцу так легко себя одурачить и заманить в ловушку.
Вскоре стрельба стихла. Наступила тишина, но сон пропал. В комнате стало светать и, причудливые в начале очертания предметов стали принимать естественную форму.
Сережа Щеглов пошел на разведку. Вернувшись, он нас обрадовал, заявив, что в местечке спокойно и никаких, как ему показалось, большевиков нет. Почти вслед за ним появился и наш незнакомец. По его словам, ночная тревога была совершенно, ложной.
Вместо карательного большевистского отряда на станцию прибыло два казачьих эшелона, 11-го Донского полка и отдельной казачьей сотни, в каковые мы, он считает, можем поместиться и спокойно продолжать путь дальше. "Я знаю", - прибавил он - "что ночью вы, вероятно, были встревожены стрельбой украинского караула, помещавшегося в соседней с вами комнате. Вчера я забыл предупредить вас об этом: ночью же, караул, по не выясненным еще причинам, но, очевидно считая, что станция и часть местечка, занята большевиками, открыл частый огонь, результатом чего, из жителей было двое убито и несколько ранено".
Поблагодарив его за эти сведения и за ночлег, мы все же сочли за лучшее, немедленно отправиться на вокзал и обеспечить себе возможность дальнейшего следования.
При нашем появлении на станции, нам бросились в глаза казачьи эшелоны, вокруг которых деловито возились Казаки, делая уборку лошадей и совершая свой утренний туалет. Заметно было, что они держатся вблизи своих вагонов, не смешиваясь с вокзальной публикой.
Командир отдельной сотни, молодой сотник, к которому я обратился с просьбой принять меня и моих спутников в его эшелон весьма приветливо и сочувственно отнесся ко мне, но откровенно ответил, что без предварительного согласия своих Казаков, находящихся в теплушке, в которой он едет, он не может исполнить мою просьбу.
"Я уверен, Г-н полковник, что они согласятся", добавил он - "тем более, что Вы наш Казак". Его переговоры быстро увенчались успехом и через, несколько минут мы уже были в теплушке, располагаясь на отведенных нам местах. В ней размещались, главным образом, Казаки старики-староверы.
Никогда из моей памяти не изгладится искреннее чувство признательности и глубокой благодарности за ту заботу и трогательную услужливость, которые проявили ко мне эти рядовые Казаки.
С чисто отцовской заботливостью, они словно соперничая один перед другим, наперерыв старались предугадать и выполнить мое желание. Чуткой казачьей душой они инстинктивно сознавали неестественность создавшихся условий, всячески стремились смягчить суровую действительность и в то же время выказать мне особенное внимание и уважение.
Мне отвели лучшее место в теплушке, ближе к печи, принесли свежего сена, набили тюфяк, откуда-то появилось подобие подушки, вместо одеяла предложили свои тулупы. И все это делали абсолютно бескорыстно и тогда, когда мы офицеры, были предметом общей, злостной травли.
Механически нас зачислили на довольствие и в полдень мы уже ощутили столь знакомый и приятный залах наваристых казачьих щей и рассыпчатой каши с салом, принесенных в первую очередь нам.
После трехдневной голодовки, мы с жадностью набросились на еду и, этот обед тогда нам показался каким-то небывало вкусным и аппетитным. Бессонные ночи и общая усталость, скоро взяли свое, и, пообедав, мы разлеглись на удобных нарах, где и проспали до позднего вечера.
Надо сказать, что своим благополучием и наличием удобств, мы в значительной степени, конечно, были обязаны доброму гению, явившемуся нам в образе незнакомца. Из разговоров с ним удалось выяснить, что он Казак, служит в казачьем бюро в Киеве и часто ездит собирать сведения о казачьих эшелонах, способствует проталкиванию их вперед и вместе с тем помогает офицерам, пробирающимся на Дон, устраиваться в эти эшелоны.
Наслаждаясь отдыхом в теплушке, после мучительного переезда, мы охотно выслушали его рассказ, не высказав ни сомнения, не проявив особой любознательности. Мы чувствовали себя только обязанными этому человеку и радовались искренно, что все обошлось благополучно.
Но прошло около 8 месяцев и, случай опять столкнул меня с ним, когда я уже был начальником штаба Донских армий и начальником Войскового штаба Всевеликого Войска Донского.