Темнота за окном настоялась уже до чернильной крепости, тишина просочилась в опустевшее хранилище из всех укромных углов и заполнила полые кубики комнат стоячей водой, а Гранин всё ещё педантично исследовал содержимое папок. Он пропылился насквозь и как никогда понимал сейчас смиренного и отрешённого Артемия Ивановича – такая работа хоть кого закуклит. Обычно Пётр Яковлевич заказывал тому же Тёме справку и получал сразу грамотную выжимку из любого объёмного материала со ссылками на дела, которые при желании мог затребовать, чтобы проверить интересующие его детали. Но чтобы вот так, самому лично перелопатить сотни документов, подобного ему не приходилось делать никогда. Ведь чем хороший начальник отличается от плохого? Он умеет организовать других. И держит на соответствующих постах тех, кому можно доверять. И они с Тёмой всегда были отличной командой. Но с Германом было такое деликатное дело, такое личное, что его Пётр Яковлевич не мог поручить никому.
– Может, чаю и по домам? – Артемий Иванович заходить не стал – заглянул только. – Поздно уже. Ты же знаешь, мне далеко ехать.
Гранин со стоном разогнулся, похрустел суставами.
– Умыться бы, – пожаловался он.
– Так иди, умывайся. А я комнату закрою – никто ничего здесь не тронет до завтра. Вернёшься утром и продолжишь.
– Спасибо, Тём. Вещи мои только захвати, не запри их случайно.
Кафельная гулкость и хлорный запах туалета неожиданно зацепили что-то внутри и как-то очень остро вспомнились ранние казарменные вставания, холодная вода с привкусом ржавчины, крохотные умывальники, из которых вода непременно плескалась на ноги. Казённый запах гимнастёрки, кожаных ремней и засаленного брезента, длинные под яркими фарами тени вертикальными штрихами – от камней на грунтовке – и такая же длинноногая, как на картинах Дали, кошачья тень, трусящая перед исходящим паром УАЗиком. Рыхлый мартовский снег полигона, синеющий под горячим уже солнцем, следы кирзачей темнеющие талой водой, душный запах овечьей шерсти от воротника, противно мокрая от пота спина, вкус бензина, железа и пороха почти ощутимо оседающий на языке. А где был тогда Герман? Гонял с Вием в футбол на школьном дворе? Прогуливал с ним уроки, катаясь по обтекающему капелью городу на трамвае, и слизывал с пальцев пломбир под его внимательным взглядом? Порнографические какие-то мысли. Но по-другому думать о Германе теперь не получалось.
Сопровождаемый эхом собственных шагов, Пётр Яковлевич вернулся было к запертому кабинету, опомнился и свернул к тёминой каморке. Постучал, дождался приглашения – неистребимая штабная вежливость, гражданские обычно так не заморачиваются.
С прошлого визита комната изменилась ещё больше. Артемий Иванович использовал освободившееся пространство под чайный уголок: втиснул туда столик и полукруглый диванчик, подоконник заставил чашками, жестянками с чаем и печеньем, конфетными коробками.
– Я вижу, ты обжился, – хмыкнул Гранин, с любопытством заглядывая в стеклянную чашку, в которой распускался розовый чайный цветок. – У меня в портфеле шоколадка есть. Достань, будь так любезен.
У чая оказался нежный, сливочный какой-то вкус и бледный золотой цвет, который настаиваться не желал. Артемий Иванович помалкивал, задумчиво глядя в никуда. Гранину всегда казалось, что Тёма постоянно сочиняет про себя стихи, и он бы не удивился, если бы узнал, что так оно и есть.
– А почему ты один? – Гранин шикнул на свою внутреннюю деликатность, которая пыталась помешать ему задать этот вопрос, и заставил себя смотреть на Тёму в упор, дожидаясь реакции.
– Устал, – совершенно спокойно откликнулся Артемий Иванович. – И другой человек рядом отвлекает очень – у меня, сам знаешь, какая работа.
– А этот твой личный «другой» в принципе существует?
Всё-таки здорово придумал кто-то – вести беседы за чашкой чая. Всегда есть чем заполнить неловкие паузы.
– Существует, – вздохнул Артемий Иванович. – Это я не существую, а он существует.
Он стянул очки, вынул из кармана платок и принялся неспешно полировать линзы. Пётр Яковлевич в замешательстве наблюдал за тем, как большой палец Артемия Ивановича кругами втирает ткань в стекло.
– В смысле?..
– Пётр Яковлевич, единство не исчерпывается романтикой и брачными радостями. – Артемий Иванович надел очки и твёрдо взглянул Гранину в глаза. Слепые блики отгородили его от чужого любопытства словно щитом.
– Я понимаю, – смутился Пётр Яковлевич. – Я не о том хотел спросить. Это единство – ты ощутил его сразу?
– Ах вот ты о чём. – Артемий Иванович как будто вдруг устал и заскучал. – Мы все части целого. И когда мы встречаем другие осколки, нас тянет друг к другу. Помимо ума, прежде знакомства и привычки.
– Я думал, это миф, – потупился Пётр Яковлевич.
– А теперь убедился, что я был прав? – строго глянул на него Артемий Иванович поверх очков.
Гранин не сразу сообразил, что тот говорит про Вия, а когда понял, засмеялся, выпуская напряжение, как воздух из шарика.
– Убедился, – не в силах перестать улыбаться, заверил он Тёму. – Теперь Герман должен мне много жизней.
Артемий Иванович удивлённо поднял брови.
– Переубеждать тебя, как я понимаю, бесполезно?
– Бесполезно. Тём, ты просто не всё знаешь, а рассказать тебе некоторые вещи я не могу.
– Допустим. Главное, чтобы ты себе не врал.
– Так я наконец и не вру, – развёл руками Пётр Яковлевич.
– Рад за тебя.
Разговор исчерпался, так же как и чай. Артемий Иванович пошёл мыть чашки, а когда вернулся, Гранин виновато предложил:
– Может, у нас переночуешь? Ты же теперь за полночь только до дому доберёшься.
– Приглашаешь? – удивился Артемий Иванович. – Пожалуй, я воспользуюсь твоим гостеприимством. А то в отцовском кабинете ночевать одно мученье – там диван очень скользкий.
– Уже проверял? – ухмыльнулся Пётр Яковлевич, маскируя своё смущение. Он вспомнил, при каких обстоятельствах отметил про себя это коварное свойство ивансемёнычева дивана.
– Пару раз. Когда совсем выбора не было.
– А к папе ночевать – разве не вариант? – сообразил вдруг Гранин.
– Там всегда на очень неприятных людей можно наткнуться, – обёртывая шею синим шарфом, откровенно признался Артемий Иванович.
– Вроде Вия? – цепко глянул Пётр Яковлевич.
– Вроде Вия, – охотно согласился Тёма.
– Вы из-за этого с отцом не ладите? Из-за Ордена?
– Петь, по-дружески, без протокола – я этого вопроса не слышал. Договорились?
– Договорились, – усмехнулся Гранин. И прокряхтел, надевая пальто, – А ведь ты, Тёма, историк…
Артемий Иванович отвлёкся от натягивания перчаток и подошёл к Гранину почти вплотную.
– Историк, Петя, историк. И сейчас здесь случится очень интересная история. Если ты не уймёшься. – Он поднял с кресла гранинский портфель и пихнул Петру Яковлевичу в руки. – Прошу, – сделал он приглашающий жест в сторону двери.
– Виноват. Исправлюсь, – весело блистая глазами, заверил Гранин.