Возвращение Алис
Алис разбирала бумаги, среди которых было много писем, датированных годом ее отъезда. Вчера она вернулась после отсутствия, и странная штука в доме было чисто и уютно, будто бы и не было этих странных и таких важных трех лет странствий. В доме все оставалось прежним, а она…
Она погрузилась в чтение писем и с каждым убеждалась в том: сколько невысказанных мыслей, надежд и разочарований хранится в человеческих сердцах. Корреспонденты были разных возрастов, среди которых были мужчины и женщины, юноши и девушки, старики и дети. И каждый писал о том, что не может высказаться о главном, волнующем, и не потому, что тут была тайна, но что волновало их, было совсем не интересно другим. И странная привычка людей открывалась при разговоре: после первой фразы собеседник перехватывал инициативу разговора и говорил о своем. Люди были переполнены информацией самой разной, каждый судил о своем на свой лад, но главные вопросы оставались вне обсуждения.
А вопросы были не из простых: люди пытались осмыслить свое существование: кто я? Зачем пришел на Землю? В чем мое предназначение? В чем смысл жизни? Зачем жить, если нет оправдывающих жизнь смыслов?
Алис вспомнила своих учеников: где-то они теперь? Как сложились их судьбы? Как необходимо скрепляющее ядро, вокруг которого будут вращаться электроны, притягиваться, отталкиваться. И ей казалось, что прекрасное время в коммуне Розована было так далеко и так давно, что подергивалось туманной дымкой.
Она взяла письмо Великой Души, обрамленное в позолоченную рамку, и стала читать, погружаясь в мудрость веков:
«Путешествие по ночному морю
Так или иначе, не имеет значения, какая из теорий нашего путешествия верная, к самому себе я обращаюсь, словно чужестранцу, самому себе рассказываю я о нашей истории и наших нынешних обстоятельствах, и раскрою свою тайную надежду, пусть даже я утону в награду за это.
Является ли путешествие моим изобретением? Я задаю себе вопрос: существует ли вообще ночь, море, помимо моего личного восприятия их? Существую ли я сам, или это сон? Иногда я сам задаю себе вопрос. И если я есть, то кто я есть? Наследие, которое я, по всей видимости, переношу на себе? Но как я могу быть одновременно и сосудом и содержимым? Я оказываюсь засыпан подобными вопросами в минуты отдыха.
Моя беда в том, что мне не хватает убежденности. Многие из объяснений мне кажутся правдоподобными – относительно того, где мы находимся и что мы из себя представляем, почему мы плывем и куда. Но я готов допустить как возможно верные и неправдоподобные объяснения (может быть, их – особенно). Даже скорее всего. Если порой, имея соответствующее настроение, подлаживаясь под ритм гребли своих, скажем, соседей и распевая с ними: «Вперед! Вверх!», я полагал, что у нас все же есть общий Творец, Чью природу, и Чьи мотивы мы, возможно не знаем, но Который породил нас каким-то таинственным образом и направил нас к какому-то концу, известному только Ему; если (лишь в течении того времени, пока длилось это настроение) я был способен лелеять подобные мысли, очень популярные в определенных кругах, то это лишь потому, что наше путешествие по ночному морю имеет много общего с их абсурдностью. Кто-то мог бы даже сказать: я могу верить в них, потому что они абсурдны.
Говорилось ли это уже раньше?
Еще один парадокс: похоже, что эти перерывы в моей работе рукам позволяют мне оставаться на плаву. Два движения вперед и вверх, а потом я скольжу изможденный и подавленный, размышляю о ночи, море,, путешествии, а течение при этом совершает в отношении меня два обратных движения – назад и вниз: прогресс небольшой, но я живу и прокладываю свой путь, да, мимо утонувших товарищей, которые были сильнее, достойнее, чем я, но все же стали жертвами своей непрерывной joie de nager .
Я видел как самые лучшие пловцы моего поколения уходили на дно несчетно число умерших! Тысячи тонули, пока я продумываю эту мысль, миллионы – пока я отдыхаю, прежде чем снова взяться за свое дело. И множества, сотни миллионов исчезли с того момента, как мы двинулись, отважные в своей невинности, по своему пути. «Любовь! Любовь!», – пели мы – а всех на четверть миллиарда – и взбивали теплое море добела своей радостью от плаванья! Ныне все они уже на дне – жизнерадостные, пьяные от счастья, – лидеры и их последователи; все ушли ко дну, тогда как я, жалкий и несчастный, продолжаю плыть дальше. Однако эти же перерывы на размышления, позволяющие мне держаться на плаву, ввергли меня в сомнения, отчаяние – странные переживания для пловца! – они даже заставили меня предположить, что наше путешествие по ночному морю лишено всякого смысла.
Если еще не присоединился к сонму самоубийц, так это потому, что я нахожу более бессмысленным топить себя самому, чем продолжать плыть.
Я знаю, что есть такие, кому действительно нравится ночное море; кто заявляет, что любит плавать из-за самого процесса, или искренне верит в то, что «достижение Берега», «передача Наследства» (чьего наследства, хотел бы я знать? И кому?) стоит подобной ошеломительной цены. Я не из числа. Само плавание я нахожу в лучшем случае не слишком неприятным, чаще – утомительным, нередко оно источник мучений».
Алис отложила текст в сторону и задумалась: сколько философов сломают зубы об это письмо. Ау, мой друг, Философски Вопросы, я не забыла Вас, подберете ли Вы ключи к кодам этого могучего послания? Его стиль и язык свидетельствуют о веках, и что оно написано человеком далеким от нашего современного мышления. Цель послания для Алис определенно ясна, но лишь после трехлетнего путешествия в…
… Ничего не предвещало ничего необычного. Она вернулась от Розована в хорошем расположении духа и радовалась прогрессу Скептика, он все больше приобретал свойства Гения, но Алис не баловала его, лишь изредка, после его сногсшибательных аргументов, трепала рыжую шевелюру и давала многообещающие прогнозы.
В дверь тихо постучали, Алис никого не ждала, но зов заставляет ответить.
На пороге стояли два человека. Их лица, глаза, излучали выдающиеся умственные способности, далеко превосходящие таковые у большинства интеллектуально одаренных людей. Но еще от них исходило фантастическое умиротворение и сила, не хватало лишь крыльев за спиной, чтобы не принять их за святых Архангелов, спустившихся с небес. Человеческого в них не было ничего, хотя выглядели они как обычные люди.
- Вы позволите войти? – спросил один голосом необычайной чистоты звучания.
- Да-да, конечно, проходите, пожалуйста – освободила проход Алис, а сама думала, как ей удержаться, чтобы не рухнуть на колени перед незнакомцами.
- Ведь вы нас ждали, не правда ли?
У Алис закружилась голова, потому что она поняла кто перед ней, сердце сжалось, дыхание сбивалось. Один из гостей положил руку ей на голову и необычайная ясность, и легкость наполнили все существо, каждую клеточку и она обрела совсем другую природу – совершенную, будто до этого была частью сырого материала…