Они шли по бульвару Капуцинов прогулочным шагом. Заломив шляпу на затылок, доктор Зайднер весело озирался вокруг, с наслаждением вдыхая вечерний воздух, в котором странным образом смешались всевозможные городские запахи: пары бензина проезжающих автомобилей, ароматы духов проходивших мимо женщин, запахи листвы платановых деревьев, растущих вдоль бульвара, скошенной травы, гнили из подворотен, молотого кофе из многочисленных кафе и дразнящего ноздри запаха жареного мяса из ресторанов… Доктор с несвойственной ему экзальтацией восклицал: «Париж! Какое счастье – я снова здесь! Город моей юности, моей мечты, моей любви!.. Да-да, мой друг, не удивляйтесь – и меня не минула чаша сия… Но об этом когда-нибудь потом, не сейчас…»
Доктор вкратце поведал историю своего «бегства» из Германии. Из университетской больницы его уволили – еще в бытность отца в Гейдельберге. Затем он стал терять пациентов, одного за другим – видимо, из-за «неарийской» фамилии, которую он таки унаследовал от дедушки-еврея. «Вы не поверите, коллега, но вскоре мои доходы настолько упали, что мне пришлось пойти по вашим стопам – и попросить опеки у нашего праведника и святого (говорю это без тени иронии!), доктора Иоахима Вильновского… Мне повезло (если тут вообще уместно говорить о везении): один из врачей оставил хоспис, и я заступил на его место…»
Но и в хосписе доктору не удалось поработать слишком долго. В одно прекрасное утро к воротам больницы подъехала небольшая кавалькада из легковых автомобилей. Несколько человек, одетых в штатское, в окружении штурмовиков подошли к воротам и потребовали, чтобы их пропустили в здание хосписа. Главным в этой группе оказался господин, который представился как «доктор» Эрнст Хаазе, уполномоченный Национал-Социалистическим Союзом Врачей проводить инспекцию больниц и других медицинских учреждений Гейдельберга. Штурмовики окружили больницу снаружи, а доктор Хаазе со своими «коллегами» вошли в здание. Они быстрым шагом обошли палаты, заглянули в лабораторию, процедурный кабинет и комнату персонала, а затем проследовали в кабинет главврача.
«Вы знакомы с новыми инструкциями и циркулярами Министерства здравоохранения по отношению к душевнобольным и неизлечимым пациентам, находящихся в медицинских учреждениях?» - безо всяких предисловий обратился «уполномоченный» к доктору Вильновскому. Тот ответил отрицательно. Хаазе достал из своего портфеля какой-то документ и протянул его главврачу со словами: «Прошу немедленно ознакомиться». Доктор пробежал глазами документ и вернул его Хаазе: «Я всё понял, но это частное закрытое заведение, которое содержится исключительно на средства самих больных и их родственников. К нам поступают также пожертвования от частных лиц. Но мы не получаем ни единого пфеннига из государственного бюджета». «Мне кажется… коллега… вы ничего не поняли. В документе речь идёт не только – и не столько – о бюджете, сколько о новом подходе, идеологии, если хотите, по отношению к бесполезным и бесперспективным членам немецкого общества. Речь идёт о здоровье нации…» «Нация состоит из людей – в том числе и больных» - парировал Вильновски – «Насильственное умерщвление больных – это дикость, варварство, нарушение врачебной этики и человеческой морали… Я давал клятву Гиппократа…» «А какие клятвы вы еще давали? Может, вы давали клятву и своему богу Яхве, господин Вильновски?» Доктор внезапно побледнел, но, сдержав свой гнев, тихо произнёс: «Я немец, господин… уполномоченный… И я не позволю…» «Какой вы немец, разберутся позже… другие органы. Готовьте больных к отправке – на следующей неделе».
«Все мы понимали, что наши пациенты обречены покинуть этот мир даже раньше, чем это назначил им… Господь. Сделать было ничего нельзя – охрана из штурмовиков круглосуточно дежурила вокруг больницы, телефонную линию отключили – у нас даже не было возможности сообщить родственникам больных о грозящей им опасности. Доктор Вильновски категорически запретил всем нам – врачам, медперсоналу, сеять панику среди больных. Всё должно было происходить, как обычно – утренние обходы, лечебные процедуры, кормление... Главврач по-прежнему шутил с больными, улыбался… Ей Богу, Самуэль, это …был воистину святой человек…»
«Был?» - переспросил отец… «Да, увы… В ночь с воскресенья на понедельник к хоспису подъехало несколько автобусов с окнами, занавешенными непроницаемыми шторами, - в окружении эскорта мотоциклистов. Приехал на машине и Хаазе – с группой штурмовиков, переодетых санитарами. По его команде начали выносить больных и грузить их в автобусы. Доктор Вильновски их успокаивал, и говорил, что это лишь временный переезд – здание находится в аварийном состоянии, и его необходимо срочно ремонтировать… Когда последний автобус скрылся за поворотом, из кабинета Иоахима Вильновского раздался выстрел…»
Отец часто вспоминал доктора Вильновского с благодарностью, и переживал оттого, что так и не успел с ним проститься – он покидал Гейдельберг в безумной спешке, опасаясь нового ареста. «И уже не успею…» - с горечью подумал он. «Как долго будет длиться весь этот кошмар?..И сколько еще жертв будет принесено во имя амбиций кровавого маньяка?» И, как бы прочитав его мысли, доктор Зайднер произнёс: «Это только начало, дружище… так сказать, лишь первый круг Дантова ада… Наци находятся у власти всего семь месяцев, но несчастную Германию уже не узнать…»
«Сон разума рождает чудовищ… И мы имеем дело с таким чудовищными явлением, которого еще не знала человеческая история, поверьте мне, дружище… Если бы я был верующим человеком, я бы сказал, что на Землю явился Антихрист… Грядёт апокалипсис, новый Армагеддон… Да, это хороший урок всем нам, но главное, этим снобам – Гинденбургу, Людендорфу, Папке, Шляйхеру… Жалкие политиканы, оторванные от реальности, от народа, от страны. Они считали его ничтожным выскочкой, назойливым комаром, которого смогут в любой момент прихлопнуть… А он оказался гением… Да, дружище, не удивляйтесь – гением. Увы, гений и злодейство вполне совместны... Это падший ангел, пресловутый Сатана. Он пробуждает в людях всё самое низменное, жестокое, грязное, необузданное. Он сексуальный маньяк, цель которого – вызвать всеобщий массовый оргазм немецкой нации...»
«Объединить нацию на основе ненависти – это ли не конгениальный ход?! Ведь ненависть, ксенофобия – самый ходовой товар, она всегда под рукой – просто мы не отдаём себе в этом отчёт. Кто-то сказал – всё гениальное просто. И он был чертовски прав! Еще Оккам говорил – не ищите сложностей там, где всё можно объяснить по-простому… И гениальность не всегда бывает со знаком плюс… Гитлер разыгрывает еврейскую карту и делает это очень грамотно и профессионально. Евреи – идеальный юниверсум для ненависти, вы не находите? Это то, что может объединить не только немцев, но и все остальные народы Европы… да что там - всего мира! Евреи хороши там, где другие плохи, и плохи там, где другие хороши… Они всегда чужие, не такие, как все… Им всегда больше всех надо, они ходячая максима во всём – и в дурном, и в хорошем… И они всегда под боком, вот что удобно! И все их ненавидят... Но главное – и мы всегда забываем об этом,- что как ни крути, это народ Завета, народ Торы, народ пророков… Они способны предсказывать будущее, прекрасно помнят прошлое – но, увы, часто не видят настоящее, вернее – не хотят его видеть… Они живут иллюзиями, что есть что-то такое, что надобно совершить, чтобы народы их, наконец, полюбили… Слепцы! Их никто никогда не полюбит – включая их самих… И ничто не спасёт их от ненависти – ни стремление стать такими, как все, ни желание отделиться от всех… Фюрер это чётко уловил! И потому все психологи мира перед ним – жалкие пачкуны…»
«И что мы можем предложить в качестве альтернативы национал-социализму? Христианство, в том виде в котором оно существует, уже давно себя исчерпало, превратившись в красивую бутафорию. За прекрасным фасадом здания, на фронтоне которого выписаны самые светлые и прекрасные идеалы, скрывается в лучшем случае пустота, а в худшем – зловонная выгребная яма лжи, лицемерия, стяжательства, похоти, низменных человеческих страстей… Самые жестокие и кровавые преступления последнего тысячелетия совершались во имя «любви к ближнему» и под знамёнами Христа. Они убивали Бога, с Его именем на устах…»
«Коммунизм? – но это самая худшая, чудовищная форма христианства – христианство без Бога… И, воистину, «свято место пусто не бывает» - они создают себе новых богов… Но опять, увы, выбирая их из племени иудейского – как будто в Небесном отделе кадров иных не сыскать…»
«Что есть человек? Ангелоподобный зверь – или звероподобный ангел? Я, увы, предполагаю первое… Я уверяю вас, мы с вами скоро станем свидетелями таких событий, от которых содрогнётся весь мир. Море крови снова зальёт всю Европу, прошедшая война покажется нам детской игрушкой. И я боюсь, что нынешняя цивилизация исчезнет с лица земли. Но человечество перемелет и это – и, как падшая женщина, встанет, отряхнется – чтобы с новой силой предаваться блуду…»
Доктор говорил долго и возбуждённо… Отец слушал его внимательно, но мысли всё время крутились вокруг судьбы несчастного Фридлендера… Он признался в этом Зайднеру и спросил, известно ли ему что-либо о судьбе банкира… «Очень немногое, увы! После происшедшего в хосписе и самоубийства Вильновского, я принял окончательное решение – покинуть Германию… Я продал за бесценок свой дом маклеру, при условии, что деньги получу уже во Франции – нацисты всячески препятствуют вывозу капитала из страны… Долговая расписка маклера при мне… Но как бы ни сложились обстоятельства здесь, я счастлив что вырвался из того ада, что могу дышать парижским воздухом и иметь такого чудесного собеседника, как вы…»