Прощальный танец
...
Пётр Ильич ощупывал небольшой пакет, завёрнутый колбаской. Игнорируя предупреждения тухлой акулы-каптера, конюх аккуратно размотал упаковку и заглянул внутрь. Там было что-то похожее на крупную поваренную соль. Пётр Ильич стиснул зубы и привалился к стене сарая. «Этой дряни мне ещё не хватало,- подумал он. - Влип так влип!»
К наркоманам Пётр Ильич относился брезгливо. При загульном веселье хороши водка, спирт, самогон, но травить себя гадостью ради сомнительных глюков? Этого он не понимал, хотя ещё в тюрьме не раз встречал заживо гниющих наркош со шприцами в тёмно-синих руках.
Дикое желание заключённых наркоманов достать «кайф» толкало отчаянных на авантюры. Риск был велик. В случае поимки грозил новый срок, но «тяга» была сильнее разума. И потому шли бандероли со спайсовыми сигаретами, посылки с героиновой сгущёнкой и передачки с гашишем вместо карамельной начинки.
Большинство блатных грузинов плотно сидело на героине - «бродяга должен отдохнуть», и деньги на кайф, бывало, выделялись даже из лагерного «общака». За дозу платили с десятикратной накруткой. Понятное дело, Семён Аркадьевич не мог пройти мимо столь лакомого куска. О сверхдоходах он давно мечтал.
То, что бугор пьёт в штабе кофе за одним столом с администрацией знал весь лагерь, поэтому идти к операм и доносить на бугра было бессмысленно. Времени на раздумья не оставалось. Пётр Ильич отмахнулся от тяжких сомнений и совершил, как он надеялся, последний ритуал близости с уже родной лошадкой.
Одна ходка, и баста!
Однако его возвращение в лагерь в тот день затянулось:. после свинофермы и двух долгих ходок на почту, Люси возила ткань на промзоне, а потом шлакоблоки на стройке. Пётр Ильич беззвучно ругался, несколько раз ловил требовательный взгляд бугра, но поделать ничего не мог.
Пётр Ильич был вынужден оставить на ночёвку лошадь за зоной и вернулся в лагерь без неё. Бугор кричал как безумный. Казалось, что судьба Чайковского решена, но он его и пальцем не тронул : груз тянул под сотню тысяч и калечить невольного наркокурьера было бы глупо. «Потом прибью», - решил Семён Аркадьевич и отпустил конюха восвояси. Каптёр всё же не преминул вслед проскрипеть: «О дочери не забывай, Ильич!»
Утром Пётр Ильич привёл Люси в лагерь и, не теряя времени, распряг её в «промзоне» прямо у швейного цеха. А через десять минут туда сбежалась вся «промка».
Люси танцевала!
Те очевидцы небывалого шоу, кому повезло всё увидеть с самого начала, позже рассказывали, перевирая конечно и фантазируя, как конюх то ли пытался связать лежащую на боку лошадь, то ли наоборот — развязать её. Но как бы то ни было, Люси вырвалась и помчалась по кругу, раз-другой споткнулась о камни и даже упала, но тут же вскочила и, будто затеяв игру в догонялки, принялась убегать от зовущего ее конюха; отбежит недалеко, встанет в каком-то беспокойном состоянии, копая дёрн копытами и кивая головой вверх-вниз, подпустит конюха почти вплотную, заржёт и рванёт от него в прыжке, снова ненадолго замрёт и тут же закружится, завертится вокруг и ржёт, ржёт , выгибаясь дугой то в одну, то в другую сторону.
Вскоре Люси затрясло в судорогах. Её сжимало и растягивало словно гармонь. Она тянулась мордой под хвост, хрипела, трясла гривой и далеко вокруг разбрасывала густую жёлтую пену. Вдруг её передние ноги подломились, и она завалилась вперёд на грудь да так и замерла в неестественной позе. Лошадь долго не двигалась, и несколько зеков подошли поближе. Один из них решился ткнуть в неё палкой.. Но едва он дотронулся, как Люси вздрогнула и, упав на бок, засучила ногами, словно пытаясь убежать от незримой опасности.
Распихав зрителей, к лошади подбежал Пётр Ильич, коротко взмахнул рукой и точным движением вогнал в шею Люси острую лясу косы. Выдернув стальное жало, он с открытым ртом смотрел на конвульсии лошади, на тугую, шаром взбухающую тёмную кровь, на ошалевших от зрелища людей, затем резко отбросил блестевшую брусничным соком сталь и поспешил скрыться в полуразрушенном здании бывшей кузни.
Зачарованные зеки сообразили не сразу. Бывалые рванули вслед за конюхом и всё же успели вытащить того из петли. Пётр Ильич, очухавшись и уже никого не стесняясь, в голос зарыдал.
Через две недели, когда отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков и служба собственной безопасности ФСИН оставили лагерь в покое, захватив с собой и Петра Ильича, и Семёна Аркадьевича, а чуть позже и каптёра из «козлятника», к столовой подъехала ржавая «Газель». Из кузова водитель принялся разгружать поддоны со свежим хлебом.
Мимо шли на обед зеки, и один из них спросил: «А где Люська-то?» Водитель усмехнулся: «Скоро увидишь!»
А через несколько дней некоторые из заключённых впервые за свою отсидку увидели в баланде мясо.
- Конина! - воскликнул какой-то зек.
Столовая воодушевленно залязгала ложками, заработали рты вечно голодных каторжан.
- Супчик из Люськи, как дома у мамуськи! - сострил кто-то.
- Да это же конебализм! - ответили ему.
Один, уже доедая, спросил у соседа:
- Это мы что, вещдок хаваем?
Зек в очках с верёвочками вместо дужек ответил не сразу:
- Нет, это мы наше УДО в сортир спускаем.
Осенью на условно-досрочное пошло около десятка человек, но суд не прошёл ни один.