ОСТАВЛЯЛ ЛИ СТАЛИН ВАРШАВСКИХ ПОВСТАНЦЕВ НА СЪЕДЕНИЕ НЕМЦАМ?
Чтобы дать на этот вопрос исчерпывающий ответ, нет необходимости получать допуски в архивы и снаряжать экспедиции по поиску Лох-Несского чудовища в бездонных глубинах секретности. Все ключи к тайнам Варшавского восстания на поверхности. Надо лишь осмотреться и педантично собрать в одну связочку сведения доступные всем и каждому.
Убеждение, что Сталин притормозил свои войска, предоставляя
гитлеровцам время на подавление мятежа, основывается на пяти основных
постулатах.
1. Захватив Варшаву, повстанцы могли создать в городе враждебные СССР органы
власти или даже доставить из Лондона своё довоенное правительство,
2. Это было крайне невыгодно Советскому Союзу, зато сулило громадные выгоды
эмигрантскому правительству и его западным союзникам.
3. Поляки пользовались столь мощной поддержкой и покровительством Англии и
США, что опираясь на них можно было успешно противостоять русским.
4. Угроза вмешательства союзников настолько связывала руки Сталину, что было
выгоднее замедлить продвижение войск, давая немцам время на подавление
восстания, чем иметь дело с поляками самому.
5. Тот факт, что советские войска за два месяца мятежа не овладели
левобережной (западной) частью Варшавы и не соединились с повстанцами,
является неопровержимым доказательством наличия совершенно тайных
сталинских стоп-приказов, не давших осуществиться планам организаторов
Варшавского восстания.
Какие из этих тезисов правильные, а в какие вкрались ошибки?
Для начала разберёмся, какие именно выгоды и вознаграждения полагались повстанцам-антифашистам по нормам и правилам антигитлеровской коалиции. Одновременно попытаемся определить, как вели себя страны «большой тройки» в случае междоусобных конфликтов внутри коалиции. Какие осложнения и дипломатические проблемы могли возникнуть у того, кто осмелился бы отнять плоды побед у повстанцев, связанных (или, как модно говорить теперь, «аффилированных») с великими державами.
Недалеко от Варшавы (ну, по нашим, по российским меркам, недалеко) находится город Париж, в котором, в те самые печально-памятные для польского народа дни, происходило очень похожее антигитлеровское восстание. Коммунисты и прочие просоветские силы при подходе к французской столице западных союзников атаковали немецкий гарнизон.
Цель предприятия – освободить город от фрицев до прихода американских войск. Перед носом у янкесов сформировать местные органы власти. На маленьком, но политически значимом клочке столичной земли утвердить в качестве власти себя любимых. По хорошо известному политическому принципу «кто раньше пришёл и выше сидит» получить политические преференции в восстанавливаемой независимой Франции. Дополнялось это расчётами при пропагандистских баталиях постучать себя ногой в мускулистую партизанско-коммунистическую грудь, мол, буржуи Париж без боя сдали, а мы его с боем освободили. Повыдрючиваться, при случае, перед всякими иноземцами, мол, не нас освободили, а мы сами освободились, так что не бедные родственники, а боевой отряд французского пролетариата. Имела место и попытка проредить ряды своих политических противников под маркой наказания немецких прихвостней ...
Если смотреть на мир с точки зрения глобального противостояния коммунизма и капитализма – то Варшавское и Парижское восстания – зеркальные отражения друг друга.
В Варшаве (Львове, Вильнюсе и т.д.) «лондонские поляки» действуют с той же самой целью – воспользоваться вакуумом политической власти в месте противоборства двух гигантских армий, перед носом советских войск сформировать антирусские органы управления. На таком же маленьком, но политически значимом клочке варшавской (ковельской, вильнюсской, львовской) земли точно также утвердить в качестве власти себя любимых, и, по упомянутому уже принципу, «кто первый пришел» снимать политические сливки.
Политические иллюзии у организаторов этих вооруженных выступлений тоже почти одинаковы, только зеркальны. Якобы англо-американцам (или советским войскам) будет неудобно проявить явную враждебность к учреждённым повстанцами промосковским (пролондонским) органами власти. Как же, люди и сами себя освободили, и по немцам стреляли, вроде бы неприлично бить добровольных помощников. Тем более эти помощники могут рассчитывать на покровительство одной из великих держав антигитлеровской коалиции. Якобы, западным «демократиям» (русским) не захочется наживать проблемы с русскими (с западными союзниками), ради придавливания всяких мелких прокоммунистических (прозападных) шустряков…
Гитлеровцы в окрестностях Парижа крупных сил не имели, поэтому парижская герилья, начавшись на несколько дней позже варшавской, оказалась скоротечнее и завершилась на несколько дней раньше быстрым подходом союзных войск и капитуляцией бошей.
Коммунистические повстанцы в Париже победили. Город заняли и органы власти сформировали. Американцев от имени свежеиспечённых национальных комитетов с цветами встретили. И, даже, успели понаарестовывать несколько сотен коллаборационистов.
Поэтому, мы, без всяких домыслов и предположений, на основании свершившихся событий и общедоступной исторической литературы, можем детально подсчитать, сколько и каких именно политических преференций французские левые на успешном восстании заработали. Столь же просто посчитать, сколько именно затруднений американцам и их президенту Франклину Рузвельту создало неожиданное появление в Париже прокоммунистических органов управления.
Для ликвидации политических последствий Парижского восстания «дядюшке Сэму» оказалось достаточно назначить на пост военного коменданта Парижа Жозефа-Пьера Кёнига. Французский по знакам различия и покрою мундира, английский по месту получения денежного довольствия, немецкий по этническим корням и американский по месту получения продовольственного пайка, генерал «войск свободной Франции» приказал всех арестованных партизанами немедленно выпустить, а членов созданного коммунистами органа власти доставить пред его светлые очи. Что было исполнено силами одного взвода стрелков без шума, пыли, стрельбы, тычков прикладами или иных эксцессов. Предводителям парижских повстанцев довелось выслушать истинный риторический шедевр, основанный на рузвельтовском принципе «железного кулака в бархатной перчатке». Речь генерала была вежлива, дипломатична, но безапелляционна.
Господин комендант коротко объявил, что не потерпит дезорганизации тыла союзных войск. Не потерпит самочинных убийств и арестов. Вся полнота власти переходит в его руки, а все сформированные в ходе восстания комитеты он объявляет распущенными. С нарушителями своих приказов генерал поступит по законам военного времени. Уважаемые господа члены комитета ведь не хотят быть расстрелянными?
Вопреки частой у коммунистов жертвенной непримиримости, господа парижские комиссары не пожелали разделить участь знаменитых бакинских и менее знаменитых архангельских, владивостокских, ярославских и прочих комиссаров. Они, тихо шипя, предпочли подобру-поздорову расползтись по конспиративным квартирам, чтобы поразмышлять: то ли им огорчаться, что у них так легко и нагло отняли завоёванную было власть, то ли радоваться, что их не шлепнули на месте.
Подбиваем итоги Парижского восстания:
Преференции, полученные французскими коммунистами в результате успешного восстания, свелись к нескольким минутам аудиенции у марионеточного генерала.
Американские затраты на ликвидацию неожиданного недоразумения в виде коммунистического органа власти составили:
- занятость одного стрелкового взвода на два часа,
- напряжение одного генеральского голоса на пять минут.
Причем и взвод, и голос были даже не собственно американскими, а «свободнофранцузскими».
Президент Соединённых Штатов затрат или затруднений от приключившейся катавасии и вовсе не претерпел никаких. На его уровень вопрос (во всяком случае, публично) никто не выводил. Глава государства как бы ничего о произошедшем знать не знал и ведать не ведал, всё решилось как бы на уровне туземной городской военной комендатуры.
Что примечательно, ни Сталин, ни Молотов, ни даже посолы СССР в США и Великобритании, Громыко и Гусев, свой голос в защиту парижских единоверцев не подняли.
Потом, через несколько лет, советский писатель Илья Эренбург, в своем романе, полил грязью злых американцев, которые увели от заслуженного возмездия парижских коллаборационистов, а смелых и хороших коммунистов-патриотов обидели. Но это было запоздалое вытьё на луну, по поводу политической добычи от которой уже и кости были съедены. А по горячим следам, когда вроде бы ещё была возможна дипломатическая и политическая борьба, в СССР в поддержку французских коммунистов не пискнула ни одна шавка.
Второй случай – Греция.
В этой, удалённой от основных фронтов стране, местным антифашистам (преимущественно левой ориентации) к 1944-му году удалось взять под контроль большую часть территории государства и сформировать развитую систему органов управления в большинстве населенных пунктов. Греческих повстанцев нельзя упрекнуть в попытке что-то стянуть из-под носа у наступающих союзников. Они полноценно освободили и месяцами, а кое-где и годами удерживали местности, которые немцы из-за географического положения не желали охранять крупными силами. Между прокоммунистическими герильясами и англичанами велись официальные переговоры. Была достигнута совершенно официальная письменная договорённость о включении представителей повстанцев в послевоенное правительство, с указанием конкретных министерских постов, передаваемых левым.
В отличие от парижских, греческие повстанцы, после вступления английских войск на свою территорию, не только отказались самораспускаться по английским приказам, но оказались готовы выступить на защиту своих завоеваний с оружием в руках. На греческой земле британскому экспедиционному корпусу практически не пришлось вести боевых действий против немцев. Зато с греческими антифашистами у Альбиона приключилась полноценная 50-дневная война.
Каков результат?
Несколько десятков тысяч партизан с сотней артиллерийских орудий и двумя сотнями минометов оказались неспособны противостоять объединённому натиску англичан, вооруженных подразделений из немецких военнопленных и местных пробританских формирований. За которыми маячили многомиллионные резервы западных «демократий» с армадами пушек, танков и самолетов. После 35-дневных боев бойцам сопротивления пришлось оставить столицу Греции, а ещё через 15 дней – сложить оружие.
«На основании» плебисцита, ярко иллюстрирующего афоризм «не важно как голосуют, важно как считают голоса» в стране была установлена монархия с проанглийским королём во главе. Участие в повстанческих органах власти или сотрудничество с ними (включая обучение детей грамоте и оказание медицинской помощи населению) были объявлены уголовными преступлениями. Уголовными преступлениями стало и участие в боевых действиях партизанских отрядов, включая нападения на немецких оккупантов (из последнего было сделано маленькое исключение для операций, проводимых по прямому указанию английского командования). Страна на несколько десятилетий оказалась погружена в пучину репрессий против всех левых, а коммунисты загнаны в глубокое подполье.
Как повёл себя Советский Союз?
Советский Союз стал «заступаться» за своих греческих сторонников спустя несколько лет. А в решающий момент вооруженной борьбы повстанцы остались одни, перед лицом лучше вооруженного противника. Если Джон Буль и дядюшка Сэм хотя бы подбрасывали по воздуху варшавским повстанцам немного оружия и боеприпасов, то Сталин не попытался поддержать греческих коммунистов, в период их боев с англичанами, даже поставками по воздуху.
Третий пример – Югославия.
После Первой Мировой город Триест был передан Италии в качестве вознаграждения за присоединение к Антанте. Результатом стал полнейший экономический упадок, дополненный целенаправленной политической травлей славянского населения. Буквально за несколько лет большая часть населения превратилась в экономических и политических беженцев. Муссолини, придя к власти, принял меры к возрождению города, но слишком многое было развалено необратимо. Многочисленная диаспора озлобленных бывших триестцев расселилась по всей Югославии. Во Второй Мировой Италия и Югославия оказались по разные стороны фронта, и Италия войну проиграла. Совершенно естественно, возникла идея - Триест у макаронников отобрать и вернуть его в состав Словении.
Ближе к концу войны, но задолго до того, как наступающие с юга американские войска приблизились к городу, югославские партизаны спустились с гор, заняли Триест и, стали в городе осваиваться, создав там свои, югославские органы власти. По замыслу повстанцев, это должно было повлиять на послевоенную судьбу Триеста. Всегда легче узаконить положение, существующее де-факто, чем производить преобразования и приводить фактическое положение дел к абстракциям, существующим лишь де-юре.
При приближении к Триесту войск США, советские товарищи, вступавшие в Югославию с востока, которым и по классовой и по славянофильской логике полагалось ринуться на поддержку югославов, никуда не ринулись, зато настойчиво порекомендовали югославским партизанам, не пытаться отстаивать перед американцами югославские права на город, а подобру-поздорову вернуться в горы. Занимающие одну из ключевых позиций в антигитлеровской коалиции и хорошо знающие её нравы, советские товарищи почему-то были абсолютно уверены,- ничего хорошего для братьев-славян из попытки вступить в территориальный спор с западной великой державой не получится.
Что именно повлияло на партизанских командиров, просто ли авторитет наших советников, или русские коммунисты поделились с местными партайгеноссе какой-то инсайдерской информацией, я не знаю. Югославы ушли по-английски и можно лишь гадать, какова была бы их судьба, останься они в забитом американскими войсками городе. Может быть, их бы просто разогнали. Может быть, для них организовали бы какой-нибудь местный Мудьюг… За первый вариант говорит опыт Франции. За второй – опыт Греции. Да это и непринципиально.
Принципиально важен – очевидный итоговый результат. Освобождение Триеста партизанами никак не повлияло на его судьбу. Город и поныне в составе Италии.
Большинство читателей уже догадались, к какой мысли я их подвожу.
По правилам и традициям антигитлеровской коалиции полякам не полагалось никакого политического вознаграждения за успех Варшавского восстания. Результат восстания никак не мог повлиять ни на послевоенное устройство мира, ни на текущее распределение власти в Польше. Вооруженное выступление было предпринято исходя из иллюзорных политических предпосылок. Организаторы мятежа исходили из ошибочной оценки реально действующих норм международного права, из неправильного видения того, что называют real-politic. Варшавское восстание было изначально бессмысленным для его инициаторов.
Но, может быть, я ошибаюсь?
Может быть это только просоветским повстанцам не полагалось никакого вознаграждения? Может это только Советский Союз, зависимый от ленд-лиза, не мог поддержать своих сторонников?
Нет, на весах тогдашней политики немецкая кровь, которую советские солдаты проливали на фронте, стоила гораздо больше, чем все и всякие материальные поставки союзников Советскому Союзу. Западные союзники зависели от "русских" намного сильнее, чем "русские" от союзников. У англичан и американцев руки были связаны ещё сильнее, чем у СССР. Западные союзники тоже, не моргнув глазом, сдавали своих сторонников, попавших в зону действия советских войск.
В середине лета 44-го, советским войскам на центральном участке фронта удалось прорваться до Вислы и даже форсировать её под Сандомиром, Барнувом, Мангушевым. А вот на флангах вермахт ещё удерживал Нарву и Аккерман.
Сил реализовать преимущества охватывающего положения у немцев не было. Наоборот, над выдвинутыми вперёд фланговыми группировками гитлеровцев нависла угроза быть отрезанными от Германии, оказаться прижатыми к морю и уничтоженными.
Отступление из Эстонии немцы подготовили столь скрытно, и отвели свою армию настолько стремительно, что советские войска её «проворонили» и с преследованием затянули. После ухода немецких частей из Таллина, у эстонских сепаратистов было время собрать силы, по мере собранных сил в Таллине укрепиться, создать правительство, и через это правительство обратиться за помощью и покровительством к Соединенным Штатам.
Для эстонских сепаратистов сложилась ситуация, которая предсталялась разработчикам плана «Буря» идеальной. Им, казалось бы, привалила удача, которой полякам не хватило в Варшаве, Вильнюсе, Ковеле…
Американцы, кстати, не признавали вхождение Прибалтики в состав СССР никогда, ни до начала Великой Отечественной, ни во время войны, ни после её окончания. Но в данном конкретном случае, эстонцев послали так далеко и так откровенно, что до появления вездесущего интернета, следов этих исторических событий было почти нигде не найти. Разве память нескольких десятков ещё живых таллинских стариков, да нестыковочка между германской и советской версиями истории. По германской версии немецкие войска ушли из Таллина 17 сентября «без боя», а по советской версии Таллин был освобождён 22 сентября «в результате ожесточённых боев, в ходе которых город был сильно разрушен».
Вспоминать о продлившейся менее 5 суток и похороненной под гром советской артиллерии «второй эстонской независимости» не нравится никому. Для Советского Союза и России эти события не очень вписываются в картину добровольного присоединения эстонцев к братской семье советских народов. Для Соединённых Штатов (и прочего «запада»), возобновивших после окончания Второй Мировой поддержку прибалтийских сепаратистов, не выгодны лишние напоминания о временных отступлениях от "принципиального курса". Эстонским сепаратистам не хочется ни подрывать веру своих сторонников в поддержку западных держав, ни лишний раз колоть в глаза своим американским покровителям нелицеприятными воспоминаниями.
Нелишним будет отметить, что заварушка в Таллине, как и события в Париже, по времени накладываются на эпопею в Варшаве. Т.е. нормы real-politic, применённые к выступлению эстонцев, для Варшавского восстания полностью актуальны.
Так что, невмешательство в конфликты великих держав со второстепенными союзниками – универсальная норма антигитлеровской коалиции.
Есть в политологии такой термин «союзоспособность». Чем больше нуждающихся в союзе с какой-либо страной или другой политической силой, чем сильнее эта потребность, чем больше возможностей имеет страна для помощи друзьям, тем выше оценивается её союзоспособность.
Практически нулевой уровень союзоспособности – один из ключей к пониманию бесправия и незавидной участи повстанцев тех лет. Это цинично, но что мог предложить великим державам грек, эстонец, югослав, а тем более живущий на оккупированной территории поляк? Кроме груди, которую он был готов подставить под пули, и рук способных держать винтовку? И много ли способных держать винтовки рук мог предложить лидер локального вооруженного выступления?
С началом Второй Мировой войны союзоспособность Советского Союза взлетела до небес. Союзники вдруг потребовались всем. А тут обширная территория, мощная оборонная промышленность, многочисленное население, многочисленная и хорошо вооруженная армия… Поддержка, или хотя бы доброжелательный нейтралитет СССР могли обеспечить успех во множестве вооруженных конфликтов. Это заставляло искать союза с нашей страной очень многих.
Пик нуждаемости союзников в альянсе с Россией – между высадкой в Нормандии и замыканием «рурского котла». На Восточном фронте советы проводят одну успешную наступательную операцию за другой. Проводят парады военнопленных… На Западном – англичане и американцы получают возможность оценить боеспособность, ярость и упорство немецких войск. Несмотря на превосходство в числе самолетов и танков западные генералы уверенности не чувствуют и своим политикам победы не гарантируют.
А союзоспособность польского правительства как упала в 1939-м с потерей национальной территории, так особенно высоко и не поднималась.
Для расширения нашего кругозора и «набора статистики» не вредно вспомнить, что восстания устраивали не только в пользу антигитлеровской коалиции, но и в пользу гитлеровцев. Одним из наиболее знаменитых является Львовское.
В июне 1941-го местные жители при приближении немецких войск взялись за оружие, успешно свергнув советскую власть. Вступающие в город подразделения вермахта встречало новорожденное национальное украинское правительство во главе с Ярославом Стецько.
Гитлеровские офицеры поблагодарили добровольных помощников, пожали руки их лидерам. После чего Адольф Алоизович, офонаревший от национальной направленности львовской «правительственной» инициативы, распорядился «председателя Украинского государственного правления» (а заодно и кое-кого ещё) арестовать и засунуть в концлагерь Заксенхаузен, где глава недолговечного правительства и просидел до сентября 1944 года.
Лидеру победоносных львовских повстанцев крупно повезло, причем повезло дважды. Во-первых, Заксенхаузен освобождали не советские войска, а союзные. Во-вторых, рядовые англичане и американцы в 1944 году ещё не были допущены к дипломатическим тайнам и пребывали в уверенности, что их руководители заставят Советский Союз отдать Австрийскую Украину Польше. Поэтому, вынимая украинского политика из концлагеря, офицеры союзников оформили его поляком, а не русским. Иначе господин Стецько был бы выдан Сталину, и из гитлеровской каталажки прямиком переместился бы в советскую. Где повстанческого лидера непременно стали бы настойчиво спрашивать, как ему было не ай-яй-яй заниматься организацией антисоветских мятежей и дезорганизацией тыла доблестных защитников Советской Родины.
Если кто и заявлял Гитлеру протесты по поводу разгона украинского «независимого правительства», то только мелкие чины из ведомства Розенберга, а никак не руководители и дипломаты союзных Германии стран. Министры и дипломаты нейтральных стран (включая ещё нейтральные США) тоже промолчали. Подозреваю, что не из страха – чего было бояться каким-нибудь аргентинцам или чилийцам?
Особое «хи-хи» хочется сказать по поводу участвовавших в восстании евреев. В списках общины состояла треть населения города, так что и среди восставших горожан таковых оказалось немало. Ни поблажек, ни, тем более иммунитета, за свои повстанческие заслуги они не получили. Их судьба решалась на общих со всеми советскими евреями основаниях.
Не столь крутым, но не менее показательным было немецкое обхождение с лидерами другого антисоветского восстания 1941-го года – Каунасского.
Несколько сотен заговорщиков дерзкими, даже наглыми, действиями овладели ключевыми объектами города, захватили склад оружия. Мобилизовали и вооружили около 8 тысяч сочувствующих им местных жителей. Вели радиопередачи, провоцируя восстания в других населённых пунктах Литвы. Взорвали важный для отхода Красной армии мост. Запугали и дезориентировали командный и личный состав находившихся поблизости советских частей. Несколько сотен красноармейцев повстанцы взяли в плен сами, многие тысячи отдали в руки немцам, перерезав пути отхода. Короче, с самыми скудными начальными ресурсами наворотили дел столько, что легендарные триста спартанцев отдыхают в сторонке.
Как отнеслись, как вознаградили нацисты своих героических добровольных союзников?
Ну, гитлеровцы их, как бы, не заметили.
Лейтенант, командир немецкой разведгруппы, доставленный литовскими бойцами к микрофону городской радиостанции, объявил в эфир: «Я захватил Каунас». Приветствовать гитлеровские войска, и, вообще, выходить на улицы при вступлении в город «немецких освободителей», местным жителям было запрещено.
Сформированное повстанцами литовское «правительство» оккупационные чины почти игнорировали, разве что прямо и однозначно запрещали типографиям выполнять его заказы. Другие литовские централизованные управленческие структуры последовательно урезались в полномочиях и распускались. Причем единственным критерием выбора момента роспуска была готовность немецких структур к перехвату их функции. За полтора месяца до членов «правительства», наконец, дошло, что им разумнее всего самораспуститься. Менее понятливых лидеров LAF - литовской политической структуры, созданной для поддержки немцев, распустили принудительно. Как принято говорить, «без вшивых обойдемся».
Соединённые Штаты – один из гарантов Версальско-Вашингтонской системы, причем самый последовательный в продвижении независимости прибалтийских лимитрофов. До 11 декабря 1941 года янки оставались нейтральными и имели с фрицами максимальный уровень межправительственных сношений (на уровне посольств). С середины лета и до начала зимы времени и инструментов для дипломатических демаршей, что называется, попой кушай! Признали американцы повстанческое правительство, заявившее о восстановлении независимости Литвы? Вступились за литовцев перед Гитлером?
Итоговый ноль политических преференций для повстанцев и такой же круглый ноль международных осложнений для оккупантов, как и во всех предыдущих случаях.
Те, кто уверен, что англичане должны были защищать варшавских повстанцев, а у Сталина, из страха перед англичанами и американцами, против поляков должны были быть связаны руки, мыслят категориями пролетарского интернационализма. Только выворачивают пролетарский интернационализм наизнанку, изобретая своего рода интернационализм буржуйский. Такая логика дает вполне естественные ошибочные результаты.
Интернационализм даже в его первородной, пролетарской, форме оказался в значительной степени умозрительной утопией (впрочем, как и солидарность трудящихся внутри страны). Стыдно даже напоминать, что и его империалистический антипод существует преимущественно в мечтаниях оторванных от жизни горе-мыслителей. В реальности, никакого боевого братства, основанного на буржуазной классовой солидарности, между английскими и польскими верхами в период Второй Мировой войны не существовало.
Мир Варшавского восстания – это мир, в котором пять стран, будущие постоянные члены Совета безопасности ООН, занимают 58% земной суши.
32 миллиона квадратных километров Великобритания.
22 миллиона Советский Союз.
13 миллионов Франция (оккупация северной части метрополии мало сказалась на общей площади Французской империи).
По 10 миллионов США и Китай.
Мораль тогдашнего мира, как и полагается, вполне отражала его материальные реалии.
Сегодняшних норм уважения к правам малых народов, национальных меньшинств, национально-освободительных движений, в годы Второй Мировой не существовало в природе. Они – порождение эпохи деколонизации, исторического периода, когда США и СССР совместными усилиями рвали на клочки колониальные империи Западной Европы. Считать, что эти, ещё не возникшие нормы международной морали могли связывать руки Сталину – значит впадать в логическую ошибку именуемую «анахронизмом».
Мы говорим империалистический подход, империалистические методы, людоедская мораль империалистов… Это не пустые слова, как бы кто не подхихикивал над советскими учебниками по общественным наукам. Учебные курсы были и впрямь «не фонтан», мусора и начетничества, психологической слепоты и дидактической беспомощности там было выше всякой меры. Но насчёт особой империалистической морали эти книги не врали. Годы Второй Мировой - пик ее господства, период, когда империалистическая мораль проявилась с максимальной жесткостью и со всей неприглядной откровенностью.
Сталин мог смело руководствоваться теми же принципами, какими немцы руководствовались во Львове и Каунасе, американцы в Париже, англичане в Афинах, т.е. универсальными в то время нормами империалистической морали. Ему за это не грозили и не могли грозить какие либо санкции со стороны яро исповедующих, поддерживающих и навязывающих эти правила всему миру Рузвельта и Черчилля.
Для правильного понимания отношения британцев к полякам, а соответственно, для здравой оценки перспектив Варшавского восстания, надо знать об одной из внешнеполитических технологий англичан.
Англичане любят собирать у себя обширные коллекции зарубежных политических неудачников. А вдруг пригодятся? В своё время на острове находили убежище и Герцен, и Маркс, и Ленин… Во время Второй Мировой войны под защиту британского флота сбежали не только польские министры, но и монаршьи особы Греции, Нидерландов, Норвегии, несколько десятков министров из большинства занятых немцами стран, великое множество политических фигурок поменьше. Кстати, представители Оранско-Нассауской династии, пересидев в Лондоне нацистскую оккупацию, сохраняют голландский трон и поныне. И совсем недавно, когда американцы свергли Саддама Хусейна, то для формирования нового «антихусейновского» правительства они извлекли из лондонского «запасника» несколько отсиживавшихся там беглецов.
Содержание таких коллекций обходится, в сравнении с расходами на флоты и армии, не очень дорого. Зато повернись удача лицом к одному из получивших политическое убежище, и он способен окупить расходы на многие тысячи тех, для кого счастливая звезда так и не взойдет никогда. После Второй Мировой, кроме королевы Нидерландов, из английского запасника вынырнули к вершинам власти король Греции, лидер «Свободной Франции» де Голь, предвоенно-послевоенное правительство Бельгии…
Британцы отказываются выдавать политэмигрантов зарубежным правительствам. Не дают помереть им с голоду. Иногда помогают отстоять имущественные права на родине, как Герцену или Ходорковскому (в случае удачи, это очень выгодно). Но не более того.
Ситуацию можно сравнить с поведением добропорядочного, трезвомыслящего, клерка, который раз в месяц покупает лотерейный билет за один евро. Произведя «рискованное» вложение в лотерейный билет, такой обыватель не становится авантюристом, готовым рисковать своими сбережениями, вкладывая их в игру на бирже. И тем более не станет закладывать дом ради того, чтобы попытать счастья в казино. Осторожная политика строго ограниченных вложений в обычную денежную лотерею даёт покупателям билетов суммарный отрицательный финансовый результат. А в политической лотерее с лимитированной поддержкой политэмигрантов Великобритания вот уже несколько столетий получает стабильную и жирную прибыль.
Англичане не считают себя при таких беглецах лакеями, обязанными удовлетворять самые глупые капризы господ. Не полагают себя вассалами, обязанными не щадя жизней отстаивать интересы сюзерена. Таких изгнанников не держат ни за друзей, ради которых идут на жертвы, ни за серьёзных союзников, с интересами которых волей-неволей считаются. Положение политэмигрантов ближе всего к положению девушки, которую сначала ужинают, а потом танцуют.
Безусловно, польские министры были «девушкой» из недешевых. Таких владельцы борделей берегут и обихаживают для поддержания «товарного вида». Но даже самая дорогая «дама по вызову» не может рассчитывать, чтобы хозяин кинулся на её спасение очертя голову и в ущерб себе, как иногда кидаются защищать мать, возлюбленную или сестру. Польских эмигрантов могли использовать в своих интересах, беречь и в определенных пределах ценить. Но объявлять ради них войны, посылать куда-то эскадры или нарушать выгодные договорённости британские лорды и в мыслях не имели.
Несколько польских дивизий, втрое обесцененных тем, что их приходилось снабжать за счет союзников, статус «лотерейного билета по вызову» меняли очень мало. Кстати, «свои» дивизии были не только у польского эмигрантского правительства, на стороне англичан воевали военные контингенты и греков, и французов.
Сегодняшнему читателю, который ничего кроме клеветы и информационных помоев о Гитлере не слышал, очень трудно понять, насколько талантлив был этот политик, насколько талантливых сподвижников он сплотил вокруг себя, насколько неожиданные и эффективные приемы он ввел в экономическую и управленческую практику, насколько сильное впечатление производили достигнутые им экономические успехи, насколько сильное влияние оказывали на современников его идеи, насколько преданных и самоотверженных сторонников он имел.
Поэтому, современному читателю очень трудно понять и то, насколько боялись Гитлера его враги, как на востоке, так и на Западе. Причём на Западе Гитлера боялись и ненавидели гораздо сильнее, чем на востоке. Кроме страха перед личными талантами Гитлера, на Западе ещё и не находили приемлемых идей, которые могли бы успешно состязаться с нацисткой идеологией.
Нашему современнику, забывшему перипетии тех не близких уже времен, непросто понять, какой хрупкой была антигитлеровская коалиция. Как велик был груз взаимных претензий, обид и счётов, которые участники коалиции готовы были в любой момент предъявить друг другу. Зато тогдашние политические лидеры прекрасно понимали, что коалиция в любой момент может рассыпаться от любого неосторожного движения, расколоться от любой вовремя не замазанной трещины.
Именно поэтому страны «большой тройки» не могли позволить себе сцепиться между собой ни из-за Греции, ни из-за Норвегии, ни из-за Эстонии, ни из-за Польши.
Лидерам антигитлеровской коалиции совершенно не светило, чтобы из-за кунштюков какого-нибудь лимитрофа гитлеровская Германия, или пусть даже нацистская Германия без Гитлера вывернулась из тех клещей, в которые её с таким трудом удалось зажать, и, получив передышку, вновь набрала силу. Особую щепетильную бдительность проявляли Рузвельт и Сталин. А Черчилля, время от времени проявлявшего некоторые вольности в надежде на традиционную британскую дипломатическую искушенность, Рузвельт, на правах спонсора антигитлеровской коалиции, неоднократно и достаточно грубо одергивал.
В политике очень часто приходится выбирать. Сплошь и рядом союз с одной страной или политической партией автоматически означает недоброжелательность или вражду с другой. Политическое и дипломатическое искусство призвано смягчать такие побочные эффекты. Во многом именно по умению не платить за дружбу с одними враждой с другими судят об уровне развития дипломатической школы в той или иной стране. Дипломатия англосаксонских стран заслуженно считается одной из лучших в мире. Изучая дипломатическую переписку и стенограммы переговоров, содержащие взаимоисключающие дипломатические реверансы, зачастую трудно заранее определить, кто получит реальную поддержку, а кому придется жаловаться на предательство и вероломство.
Отношения Советского Союза и Польши между двумя мировыми войнами были хуже, чем у кошки с собакой. Сначала страны два с лишним года воевали. Затем в течение пяти лет пытались взорвать государственность друг друга, засылая на территорию противника крупные вооруженные отряды для поддержки имевшихся в обеих странах повстанцев. Затем ещё дюжина лет подрывной деятельности в более скромных масштабах при непрерывной пропагандистской войне. В завершение – две полувойны 1939-го и 1941-44-го годов, в которых сначала Красная Армия, а затем Армия Крайова действовали фактически на стороне Германии. Всё это подпитывалось давней исторической враждой, уходящей аж во времена Рюриковичей.
Участие в антигитлеровской коалиции не привело к устранению советско-польских противоречий. Обе стороны готовились возобновить борьбу и поживиться за счёт друг друга сразу, как только освободятся от давления немецкой угрозы. Даже в самые критические дни противоборства с немцами примирение не было ни полным, ни искренним, ни устойчивым. Формально правительство Сталина и правительство Сикорского были союзниками, по факту – непримиримыми врагами. Англичанам и американцам буквально на каждом шагу приходилось выбирать – то ли они на стороне поляков, то ли на стороне русских.
Где удавалось, дипломаты союзников старались увести стороны от прямой конфронтации. Где удавалось, пытались занять позицию «и нашим, и вашим». Но у всего есть свой предел, в том числе и у дипломатических уверток. Там, где от выбора уйти было невозможно, решение принималось, как правило, в пользу более ценного союзника. Вне всякого сомнения, более полезным выглядел Советский Союз, который даже в самые отчаянные моменты борьбы сохранял значительную часть территории, промышленности и войск.
Надо учитывать, что уровень поддержки поляков англо-американцами не являлся величиной постоянной. Сегодня уже не все помнят, почему их значимость и ценность для англичан резко пошла вниз, почему сражение под Сталинградом обернулось катастрофой не только для немцев, но и для лондонских поляков.
До капитуляции армии Паулюса большинство экспертов ожидало повторения сценария Первой Мировой войны. Предполагалось, что русская армия будет защищаться, оттягивать на себя силы немцев и … отступать. А когда русские будут героически обороняться где-нибудь на склонах уральских гор, западные союзники высадятся во Франции, одержат решительную победу над немцами и принудят тех к капитуляции. В результате, судьба захваченных немцами у России территорий будет решаться англичанами и американцами, как это уже было в Версале. Предполагалось, что Советскому Союзу вернут лишь часть захваченных гитлеровцами территорий. А на другой части намечалось руками немцев создать новые небольшие независимые государства, в дополнение к созданным после Первой Мировой Польше и Прибалтийским республикам. Советским же руководителям во время послевоенной мирной конференции предстояло оказаться в положении Верховного Правителя России Колчака. Иметь на конференции делегацию, получать донесения о том, как бывшие союзники и их подручники отрывают куски от российской территории, возмущаться и протестовать, но не иметь возможности повлиять на реальное положение дел.
Как можно действовать против интересов союзника? Как можно быть столь неблагодарным? По империалистическим нормам морали – легко и запросто!
После того, как в реальной истории советские войска дошли до Берлина и Вены, авторы подобных планов не стремятся напоминать о своих ошибочных прогнозах. Однако, предложения завершить Вторую Мировую расчленением не одной лишь Германии, а и Советского Союза, не только выдвигались, но и до ноября 1942-го года выглядели вполне серьёзными и обоснованными.
Когда советские войска выиграли битву под Сталинградом, а затем достаточно быстро отбросили немецкие войска к Северскому Донцу, экспертные прогнозы по развитию дел на «восточном фронте» стали принципиально пересматриваться. Становилось ясно, что даже в отсутствие «второго фронта» скорее русские будут теснить немцев, чем гитлеровцы продвигаться вглубь Советского Союза. А с учётом того, что западные союзники без высадки на севере Франции не имели возможности разгромить Германию, возникли очень большие сомнения, что к моменту победы англо-американцев, немцы продолжат удерживать сколько-нибудь обширные советские территории. Перспектива создания после войны германскими руками новых государств на землях отторгнутых от СССР стала таять как призрак в лучах восхода.
Поскольку в затеях по послевоенному расчленению Советского Союза полякам отводилась первостепенная роль, то они имели статус особо ценных кадров. Именно им предполагалось поручить кураторство над молодыми государствами на территории Белоруссии и Украины. В начальный период войны на панов смотрели как на неудачников, но неудачников временных и чрезвычайно перспективных, неудачников, которым очень скоро предстоят лучшие времена. Соответственно ожидаемой роли в послевоенном устройстве мира, польскому эмигрантскому правительству уделялись внимание, почет и уважение. Из всех собравшихся в Лондоне политэмигрантов, поляки по статусу уступали лишь французам.
Каждый военный успех Советского Союза опускал ценность пшеков в глазах англичан всё ниже и ниже. С потерей шансов курировать послевоенные новообразования, политические акции польского «правительства в изгнании» обвалились до уровня норвежцев или греков. С появлением угрозы, что довоенное польское правительство не сможет контролировать даже собственно польские территории, его статус упал ещё ниже.
Министров в изгнании честно предупредили, что, по мнению влияющих на английскую политику экспертов, возможно вступление советских войск на польскую территорию ещё до того, как англо-американцы смогут добиться решающих результатов на западном фронте. Это означало, что не только судьбу оккупированных советских территорий, но и будущее собственно польских земель будут решать не действующие по английской указке немцы, а русские. Сообщение было намёком, что эмигрантскому правительству следует либо смириться с перспективой длительного (возможно вечного) изгнания, либо исхитриться и, помирившись со Сталиным, провернуть нечто в стиле «ласковый телёнок двух маток сосет».
Нельзя сказать, что поляки не пытались осуществить рекомендованный им маневр. Предлагали даже вернуть в СССР армию генерала Андерса. Но кризис в войне миновал, и Сталин уже не был заинтересован в слабосильном союзнике, успевшем проявить ненадёжность и хитрожопость.
Если в первый период Великой Отечественной англичане ещё соблюдали какой-то баланс между интересами СССР и Польши, то во втором периоде все плюшки подавались только к одному столу. Насколько после Курской битвы отношения со Сталиным стали для англичан дороже отношений с поляками, ярко показал громкий международный скандал, разразившийся в 1943 году вокруг Катыни.
По поводу захваченных в 1939 году польских военнослужащих Сталин сообщил, что ничего о них не знает. Мол, то ли мы их по ошибке передали немцам, то ли поляки сами сбежали в Манчжурию… А насчёт найденных немцами массовых захоронений польских офицеров, так наверно сами немцы поляков и постреляли, а теперь мутят воду и сеют раздор между союзниками…
По поводу истребленных поляков посудачили и повозмущались газетчики, в основном в союзных Германии и нейтральных странах. Ни одна из стран антигитлеровской коалиции не потребовала от Сталина даже символических извинений перед поляками. Большинство сделали вид, что поверили Сталину.
А с не поверившим и бурно протестовавшим эмигрантским правительством Сталин просто-напросто разорвал все отношения. По поводу разрыва отношений союзники, конечно, не промолчали, а долго зудели советскому лидеру нотациями в духе кота Леопольда. Когда Сталин, после истощения польских протестов, смягчился и согласился вступить с поляками в переговоры, англичане и американцы сочли свой союзнический долг выполненным в полном объёме.
Не вызвал официальной реакции и показательный (т.е. не только открытый, но и разрекламированный) судебный процесс над захваченными обманом военными лидерами польских нелегалов, проходивший 18-21 июня 1945 года в Москве. На вялый дипломатический зондаж Сталин ответил, что не планирует расстреливать подсудимых слишком строго, и это вполне успокоило британцев. Гитлеровцы уже были побеждены, но Сингапур, по-прежнему, оставался в руках японцев. Участие СССР в войне против Японии было важнее, чем судьба бывшего главнокомандующего Армии Крайовы.
Кто-то сказал, что англичане слишком вежливы, чтобы быть честными. Островитяне способны терпеливо и вежливо выслушать ваши самые бредовые идеи, предложения и планы. Они выкажут вам одобрение и даже восхищение, пожелают успеха и заверят в готовности присоединиться к вашим предприятиям столь быстро как только сумеют. Но это лишь ничего не значащая вежливость. Специфика национального этикета.
Умение отличить «согласие вежливости», «поддержку вежливости» от реального согласия и поддержки – один из ключевых навыков для каждого, кто возьмется иметь дело с англичанами и американцами. Сталин и сталинские дипломаты необходимыми навыками обладали. Иначе никаких дипломатических успехов в отношениях с англосаксонскими странами не было бы и помину. А вот у поляков на этом направлении были огромные проблемы. Многие в Польше до сих пор не понимают, что поддержка со стороны Соединённого Королевства была по большей части лишь акустическими колебаниями и фигурой вежливости. Балбесы, не понимающие этого факта, многочисленны и в России. Но для того, кто разбирается в британских обычаях и традициях, уровень реальной поддержки, которую могли ожидать от союзников «лондонские поляки» очевиден.
Англичане и американцы вежливо выслушивали бредовые идеи и пожелания польских «министров без страны» и «генералов без армии». Выказывали им одобрение и поддержку. Покупаясь на льстивую британскую вежливость, польские политики правильно понять и интерпретировать сделанные им намёки «о возможности вступления советских войск на польскую территорию» не сумели. Эмигрантское правительство запланировало построение целого ряда грандиозных «сферических конструкций в вакууме», одной из которых стал план «Буря». В отсутствие реальной поддержки со стороны западных союзников, мероприятия по этому плану, как и сам факт существования этого плана, стали катастрофой для личного состава Армии Крайовой и головной болью для западных лидеров.
Спустив на места неадекватные и, прямо скажем, дурацкие указания, паны прозападные лидеры запрограммировали провальные результаты своих подчинённых. А кинувшись за помощью к своим «защитникам» получили то, что получили – санкции за непонятливость и новые словесные уверения в совершенной поддержке.
Впрочем, жертвами английской вежливости становились и ещё станут многие.
Чем на самом деле был занят Уинстон Черчилль в дни, когда организаторы восстания молились своей "матке боске" о ниспослании английской поддержки? Английский премьер сосредоточенно следил за событиями на противоположном участке советско-германского фронта. Английская дипломатия напряженно искала выход из положения, складывавшегося более чем в тысяче километров южнее Варшавы.
20 августа 1944 года войска 2-го и 3-го Украинских фронтов начали Ясско-Кишиневскую операцию. Остановить советские войска не удалось ни на рубеже Днестра, ни на рубеже Прута, ни на рубеже Дуная. После свержения Антонеску румыно-немецкий фронт рухнул. Накрылся медным тазом. Окончательно и бесповоротно. Восстанавливать южный фланг немцам было нечем. Всё что можно было набрать, было только что израсходовано для затыкания дыры, возникшей после сокрушительного разгрома в Белоруссии.
Разрозненные остатки немецких соединений пытались уйти в Венгрию. Лишённые серьёзной оборонной промышленности Румыния и Болгария самостоятельно сражаться не могли, да и не желали. Перед Красной армией открывался почти свободный путь по территории Румынии, Болгарии, Югославии, Греции... Перед Советскими руководителями открывалась заманчивая перспектива взять под контроль весь Балканский полуостров.
Представим себе, что Черчилль и Гарриман безоговорочно встали бы на сторону поляков. От имени своих держав с непреклонной решимостью огласили бы польское требование о проведении всех военных операций и передвижений войск на польской территории исключительно по согласованию с Польским Правительством в Изгнании.
Представим себе, что Сталин пыхнул раз-другой трубочкой... И согласился!
А чего бы Сталину не согласиться? Чего бы Сталину не перенести основные усилия своих войск на юг? Греческие острова в век воздушных флотов и авиационных торпед могли сыграть ту же военную роль, что и вожделенные для России "проливы" - перекрыть доступ враждебных флотов в Чёрное море и радикально решить проблему противодесантной обороны черноморского побережья. С немцами же, ради исполнения такого замечательного требования союзников, запросто можно заключить на польском участке локальное перемирие.
Разве контроль над "островами" исключает контроль над "проливами"? Пока мы с немцами в Польше играем в гляделки, пока союзники делают с высвободившимися немецкими дивизиями перепихон во Франции и Голландии, возникает возможность провести продуктивный политический диалог с нейтральной Турцией. Ведь отдали же кубинцы янкесам базу Гуантанамо в аренду? Так почему бы полуострову Галлиполи не стать вторым Ханко?
Как бы восхитился успехом подобных дипломатических демаршей западных стран Черчилль! Наверняка отобрал бы все космические приоритеты у Юрия Гагарина, просто подпрыгнув от радости! Для англичан утверждение советских пикировщиков и торпедоносцев в Греции означало бы не только ликвидацию одной из стратегических уязвимостей России, но и нависание советской авиации над Суэцким каналом.
Говорят, у Британской короны нет постоянных союзников, а есть постоянные интересы.
Какие же интересы имелись у англичан в Польше?
С польской территории затруднительно организовать вторжение в Метрополию. Из польских портов не слишком удобно оперировать враждебным флотам. Близь польских портов нет крупных британских колоний (впрочем, и мелких тоже). Мимо них не проходят важные для бриттов коммуникации. Сколько-нибудь значимых для британской промышленности полезных ископаемых в польских недрах тоже не числилось. В переводе с русского на русский это означает, что ни первостепенных, ни даже второстепенных интересов в Польше у Великобритании не имелось.
Чем могли быть полезны гонористые панове прагматичным островитянам?
Они, в составе «Малой Антанты» (целой группы стран между Германией и СССР) могли бы использоваться как противовес Германии, несколько десятилетий назад посмевшей всерьёз конкурировать с Британской империей. В преддверии приближавшегося повторного военного разгрома немцев и оккупации их территории это выглядело не слишком актуальным. Да и в самой концепции Малой Антанты английский политический истэблишмент порядком разочаровался, что выразилось в заключении Мюнхенских соглашений.
Поляки могли использоваться для сдерживания и ослабления России, слишком большой, а потому могущей опасно усилиться. В этом случае всё та же Малая Антанта именовалась "санитарным кордоном". Тоже не первостепенной важности мотив... Особенно, если учесть, что резкое усиление СССР и превращение его в сверхдержаву предвидели очень немногие.
Шановные паны значили для британских политиков не слишком много даже при самом выгодном для себя раскладе. Карты же, с каждым километром продвижения советских войск, ложились для поляков всё хуже и хуже. Если в начале 1942 года англичане "вытащили" с территории СССР так называемую "армию генерала Андерса", то к середине 1944-го им и в голову не приходило заикнуться о пополнении воюющих в Италии польских дивизий репрессированными бойцами Армии Крайовой.
Когда в результате советского продвижения на юге возникла реальная угроза действительно важным британским интересам, то сэр Уинстон немедленно продемонстрировал высочайшее умение любой ценой защищать интересы своей империалистической Родины.
Выход был найден в виде знаменитого "Соглашения о процентах". Соглашения, для Малой Антанты не менее судьбоносного, чем решения Тегеранской и Ялтинской конференций. Английская дипломатия осуществила решительный маневр, выкупая у Сталина территории на южном крыле советского наступления в обмен на отказ от британских позиций в центральном и прибалтийском секторах. В обмен на Суэцкий канал и Средиземное море были брошены и Венгрия, и Чехия, и Польша. Для Сталина эти промышленно развитые территории были выгоднее, чем слаборазвитая Греция. Для англичан же было важно любой ценой увести русских подальше на север от одной из своих важнейших стратегических коммуникаций.
Достигнутым результатом премьер Соединённого Королевства настолько гордился, что составил подробнейшее описание своей лихой дипломатической авантюры. А для того, чтобы никто не заподозрил его в родстве с бароном Мюнхаузеном, сдал в Британский музей вещественное доказательство – салфетку с наброском условий соглашения. Там этот экспонат хранится и доныне, напоминая жителям материковой Европы, чем они на самом деле были для лордов Империи Над Которой Не Заходит Солнце.
А не могли ли западные союзники сказать "то моё, а то моё же"? Не могли ли и в Грецию русских не пустить, и польские интересы отстоять?
Не могли!
Сталин был мастером поиска политических и военных союзников. Но в ещё большей степени он был мастером эгоистических решений. О своём умении посадить в дерьмо любителей прохалявиться как за его личный счёт, так и за счёт его страны, советский лидер никогда и никому забывать не давал.
В 1939 году гаранты Версальско-Вашингтонской системы мироздания захотели подключить Россию к своим манёврам против Германии, а оплачивать политические услуги сочли излишним. На барственность и хамство великих держав Сталин сначала ответил пактом Молотова-Рибентропа и договором «О дружбе и границе», а затем, в самый неподходящий момент, вообще послал к чертям собачьим всю систему сдержек и ограничений, наложенную на СССР после «Меморандума Керзона». Урок нашим зарубежным «друзьям» запомнился хорошо, а у некоторых пострадавших душа побаливает до сих пор.
К началу октября 1944-го года два главных политических противоречия, подточивших советско-германскую коалицию 1939-го года, а именно:
- кто сильнее и главнее,
- кто будет контролировать Балканский полуостров,
однозначно решились в пользу СССР.
Жизненное пространство за счет России перестало светить немцам окончательно и бесповоротно, ход военных действий показал, что Советский Союз сильнее, а ключи к Балканскому полуострову после Ясско-Кишенёвской операции легли в карман советских войск.
Советский Союз своих первоначальных целей в борьбе с Германией к концу лета 1944-го уже достиг. С политической точки зрения, война между СССР и Германией себя исчерпала, а детали вроде немецких войск в Прибалтике и Греции для политиков типа Молотова и Риббентропа никогда проблемой не были.
Кто-то думает, что после развалин Сталинграда, ленинградской блокады и пепла Хатыни сепаратный мир Советского Союза с Гитлером был невозможен? Ну, для кого-то и пакт Молотова-Риббентропа стал бо-о-о-ольшой неожиданностью.
Для прочного удержания СССР в составе антигитлеровской, а в будущем и антияпонской коалиции требовались масштабные «морковки» и принятие советского требования о создании «дружественной Польши» стало одной из наиболее значимых.
Были ли в ходе Второй Мировой войны восстания успешные для их организаторов?
Были!
Госпереворот 9 сентября 1944 года в Болгарии. Его участники действовали по предварительному согласованию и в тесном взаимодействии с советскими войсками. Лидеры этого восстания не провозглашали никаких несогласованных с СССР целей и требований. Они выступали если не в роли марионеток, то в роли полностью подчинённых союзников. Это дало наиболее «идеологически близким» участникам переворота немалые личные преференции. Менее «идеологически близким» это дало, как минимум, смягчение и отсрочку направленных против них репрессий.
Не совсем безуспешным был и августовский переворот в Румынии. Стране он дал аннулирование решений Второго Венского Арбитража и возврат Северной Трансильвании. Одному из лидеров восстания, королю Михаю, двухлетнюю отсрочку свержения с престола. Ценой за это стало, как и в Болгарии, безоговорочное следование советским требованиям.
Т.е. и эти восстания, несмотря на получение выгод их организаторами, не выбиваются из правила, по которому великие державы в сфере действий их войск имеют право творить всё, что им заблагорассудится.
Какую цену пришлось бы заплатить Сталину, если бы он расправился с варшавскими повстанцами руками собственных войск, без участия немцев? Если речь идет о политической цене, то никакой цены ему платить не пришлось бы!
Войну Советскому Союзу англичане и американцы не объявили бы. Поставки по ленд-лизу не урезали бы. Соглашения о разделе сфер влияния не расторгли бы.
Что особенно примечательно, общепринятые тогда нормы международного права, на основании которых я делаю свой прогноз, имеют британское авторство. Если кто и хотел бы нарушить эти нормы, то англичане меньше всего. Английские политики, пожелавшие «продавить» действенную поддержку поляков против СССР, нарвались бы на идеологическую ловушку того же типа, что сработали против американского правительства во Вьетнаме или против советского правительства в Чехословакии.
Так что, не очень представляю даже, какого уровня должны были бы достигнуть эксцессы в отношении польских повстанцев и польского населения, чтобы англо-американцы сподобились хотя бы на официальный дипломатический протест.
Военная цена подавления Варшавского восстания собственными руками тоже не могла быть велика.
Что такое Варшавское восстание с военной точки зрения?
В первые дни - это чуть больше полка плохо вооруженных, ещё хуже организованных, малоопытных бойцов с практически нулевым тыловым обеспечением и слабой связью.
Пусть потом количество вооруженных повстанцев увеличилось до дивизии. Пусть бы сбылась мечта поляков о переброске десантной бригады. Что эта дивизия, что эта бригада, лишенные тяжелого вооружения и подвоза боеприпасов, могли сделать против Сталина, который мерил войска армиями и фронтами, а танки, пушки и самолеты тысячами?
Кстати, военные действия Армии Крайовой против советских войск – это не что-то гипотетическое. Это реальность. Вот только это какая-то микроскопическая реальность. На июньском 1945 года судебном процессе над лидерами Армии Крайовой, польским нелегалам было вменено уничтожение 591 советского военнослужащего за период с 28 июля 1944-го по 1 мая 1945-го. Каждый сам может судить, много ли это весило рядом с потерей 600 тысяч военнослужащих на польской территории от рук немцев.
Немало пропагандистских жульничеств строится на длительности Варшавского восстания.
Трюки первого рода, опираются на крайнее преувеличение героизма участников восстания. Преувеличенное представление об упорстве и военной силе варшавян, с одной стороны должно создать впечатление, будто бы Армия Крайова действительно могла принудить Сталина к признанию созданных ею органов власти. С другой стороны, это должно породить иллюзию выгоды от поддержки повстанцев. Мол, сбрось советские самолеты над польской столицей десяток тысяч винтовок, и тамошние герои ускорили бы падение Берлина на пару месяцев.
Второй род фокусов не столь размашист и предназначен порождать иллюзию слабости немецких войск в районе Варшавы. Мол, если враг столь долго не мог задавить безоружных повстанцев, то уж танковым корпусам Красной Армии помешать в захвате города могло лишь крайнее нежелание продвигаться вперед.
Не надо заблуждаться. Повстанцы так долго продержались против немцев исключительно потому, что немецкие фронтовые генералы (по вполне понятным причинам) решительно уклонились от борьбы с восставшими. Пока собирались карательные войска. Пока эта разноплеменная карательная орда (русская, польская, азербайджанская, казачья, украинская, ещё бог весть какая) как-то соорганизовывалась, пока им по три самолета, по три танка выделяли средства усиления… Пока нерегулярные карательные войска бодались с такими же нерегулярными повстанцами… Вот 63 дня и прошло.
Надо ясно понимать, что 111-й азербайджанский полк, против которого сражались повстанцы – это одно, а 39-й танковый корпус, противостоявший советским войскам - это совсем другое. 5-й Кубанский казачий полк, против которого оборонялись варшавяне – это одно, а 4-й танковый корпус СС, наносивший контрудар по советской 2-й танковой армии - это совсем другое.
Надо отчетливо осознавать, что есть ад и ад, есть героизм и героизм. Варшавяне боролись и не сдавались в аду. У павших бойцов есть право на почести и право именоваться героями. Но ад, который создавали каратели из РОНА и Вартеланда, и ад, который могли создать регулярные войска вермахта и СС – это совершенно разные сорта ада. Натиск, который ломал оборону варшавских инсургентов, и натиск, который пришлось испытать защитникам Могилева, Гатчины, Севастополя, Новороссийска – это совершенно разные сорта натиска. Героизм защитников польской столицы и героизм защитников Сталинграда – это совершенно разные сорта героизма. Можно спорить, какой тип героизма выше: погибнуть, бросившись с перочинным ножом на танк или победить, имея в руках пулемет, а за спиной десяток артиллерийских полков РГК. Но очевидно, что для успешной защиты антисоветских и антирусских органов власти польский тип героизма годился мало.
Рокоссовский, в случае попыток сопротивления, не поколебался бы бросить в бой лучшие фронтовые части. И не отдавал бы приказа беречь живую силу. Для пропагандистского обеспечения и снятия у личного состава вопросов «о вроде союзниках» достаточно было бы упомянуть графский титул Тадеуша Комаровского. Старшие возраста советских военных графьёв ещё живьем помнили. Энтузиастов, готовых задать психологический вектор и психологический градус расправы всплыло бы с запасом. Сталинские генералы и сталинские солдаты графских приспешников рвали бы на мелкие кровавые тряпочки, методично, въедливо и с остервенением. На подавление попыток сопротивления советским фронтовикам потребовалась бы максимум неделя. А вероятнее уложились бы за день-два. В Варшаве вооруженных поляков было в разы меньше, чем даже эстонцев в Таллине. Для армии штурмом взявшей Берлин и Кёнигсберг всё посполитое воинство было на одну ладонь посадить, второй прихлопнуть.
Кстати, ради повстанцев Сталин был готов на многое.
Вспомним танковую армию, брошенную на выручку восставшей Праги. Это же сколько моторесурса пожглось!
Оказалась неудачной, а потому не особенно известна попытка прорыва на помощь участникам Словацкого Национального восстания, почти одновременного с Варшавским. Тем не менее, она имела место. На помощь восставшим высаживались десанты, на аэродромы восставших перелетали советские истребители.
Антигитлеровские восстания были политически очень выгодны Сталину, даже если их поднимали его политические конкуренты и даже противники. В первые годы войны советским и партийным работникам десятки тысяч раз приходилось публично получать вопросы: «Почему трудящиеся Европы не восстали в гитлеровском тылу? Где обещанная пролетарская солидарность?» Партработники обиженно переадресовывали в своих письмах эти вопросы Сталину и другим высшим советским руководителям. Мол, что отвечать на вопросы бойцов? Что отвечать на вопросы трудящихся?
Теперь Сталин получал возможность частично реабилитироваться. Мол, мы переоценили возможности и зрелость европейского пролетариата. Мол, мы недооценили сложность положения западных пролетариев, которые безоружными находятся перед лицом вооруженного до зубов фашизма. Поэтому, пока Красная армия терпела неудачи, пролетариат не мог собрать достаточно сил для открытого выступления… Зато теперь, когда у восставших появились шансы на успех и на помощь нашей армии, вот вам и обещанные восстания! Каждый метр кинохроники братания с повстанцами был для высших советских руководителей даже не на вес золота, а на вес политической репутации!
Самый поверхностный анализ оперативно-тактической обстановки на варшавском направлении показывает, что с военной точки зрения выручать восставших было себе дороже. Но возможность прорыва на соединение с варшавянами всё равно рассматривалась. С внешнеполитической точки зрения, поддержка антисоветских повстанцев была абсолютно бессмысленна, но ради политического престижа внутри страны, советские лидеры вполне могли пойти на неравноценный размен, уплатив по две-три русских жизни за спасение каждого польского бойца. Однако, расчеты показывают запредельную стоимость «спасательной операции», способную остановить даже Сталина и его сподвижников.
На поздней стадии восстания была предпринята попытка десантной операции через Вислу. Один из повстанческих отрядов был эвакуирован. За каждого вывезенного на правый берег пришлось заплатить более чем десятком жизней «спасателей». При более раннем сроке или при более широком масштабе форсирования Вислы, каждый спасённый обошелся бы ещё дороже. Потому Варшава была взята 14 января 1945-го года, а все более ранние «спасательные» и «освободительные» прожекты так прожектами и остались.
В завершение, обращу внимание оппонентов на неприятное для них, но важное для объективного исследования обстоятельство. То, что Сталин обычно решительно пришпоривал своих генералов, требуя от них соединения с повстанцами, а сталинская пропаганда щедро рассеивала обнимашки-целовашки повстанцев с советскими воинами по киножурналам, нисколько не мешало последующему устранению неудобных лидеров. То, что советские танки ринулись на выручку восставшей Праги, никоим образом не спасло провозгласившего это восстание Рихарда Бинерта ни от ареста, ни от суда, ни от обвинительного приговора.
К борьбе с восстаниями типа Варшавского Советский Союз успел хорошо подготовиться.
В начале июля 1944-го советские войска вступили в соприкосновение с отрядами Армии Крайовой и узнали о плане «Буря». О том самом плане, составной частью которого был замысел Варшавского восстания.
Концепция плана один в один напоминает притчу о слоне, нёсшем бревно, и о мухе, присевшей на это бревно, чтобы потребовать равной со слоном оплаты. По замыслу авторов плана «Буря» русские будут бить немцев, а поляки будут забирать власть, контроль над отнятой у немцев территорией и снимать все прочие пенки с варенья. Что изумительно, план этот был составлен поляками не «для прикола», не для того, чтобы посмеяться над собой, а на полном серьёзе. Удивительно, что находились (и продолжают находиться!) люди, с детской наивностью верящие, что подобного рода замыслы имели шансы на успех. Вот только Сталина среди неадекватов, способных поверить в осуществимость плана «Буря» искать не следует.
Коммунистическая мораль вообще не приветствует паразитов. А Сталин, сам редко работавший менее 60 часов в неделю, способный в период кризисов работать больше ста часов в неделю и окруживший себя такими же трудоголиками, паразитов ненавидел в квадрате и в кубе. Реакция советского руководства была абсолютно предсказуемой, справедливой, по-сталински очень грамотно обставленной юридически, и, естественно, очень жесткой.
14-го июля командующие фронтами, в полосе которых могли обнаружиться отряды АК, получили приказ о разоружении этих формирований. 31 июля, аккурат к началу Варшавского восстания, инструкции по обхождению с АКовцами были оформлены как Постановление ГКО и приобрели характер общеобязательного нормативного акта. Для не осведомленных в тогдашней юриспруденции читателей поясню: по современным меркам, постановление ГКО – это нормативный акт, чуть ниже закона, но значительно выше указов президента. Тщательно разработанные рекомендации детально прописывали процедуры, в результате которых АКовцы, не желающие сражаться с немцами ни в рядах Войска Польского, ни в рядах советской армии, оформлялись как злостные дезертиры и отправлялись в исправительно-трудовые лагеря.
Чёткость, с которой действовали против польских партизан органы НКВД, не была случайной. До вступления в Польшу, фронт на территории СССР «накатывал» на великое множество самых разных повстанческих отрядов, групп, толп, самой разной степени загрязненности гитлеровскими прихвостнями, криминализованности и политизированности. Эти формирования не имели связи «с заграницей» и не могли стать предметами дипломатического скандала, зато в них было великое множество опасного и опаснейшего элемента. Сплошь и рядом, за подчас неуловимые ошибки, сотрудники «Смерша» и НКВД расплачивались своей жизнью. Не удивительно, что опираясь на купленный немалой кровью опыт, офицеры советских спецслужб нейтрализовывали польских повстанческих вожаков с той же легкостью, с какой испанские колонизаторы брали в плен ацтекских и инкских царьков.
Борьба с исполнителями плана «Буря» была отлажена как хорошее конвейерное производство и к началу Варшавского восстания советские спецслужбы уже собрали и посадили почти 50 тысяч «буряков».
Отсутствие реакции западных союзников на репрессии против исполнителей плана «Буря» (в том числе и после капитуляции Германии) тоже вполне закономерно. В своих колониях и протекторатах с бунтовщиками они расправлялись и покруче, чем Сталин с АКовцами.
Мы собрали достаточно предпосылочной информации и можем перейти к непосредственному моделированию «альтернативно-исторического» варианта, в котором немецкие контрудары в районе Варшавы оказываются безуспешными и советские войска в начале августа 1944-го с ходу овладевают польской столицей.
Наилучшей основой для такой модели мне видится Львовское восстание, как исторический эпизод, совпадающий с Варшавским восстанием по наибольшему количеству параметров.
Набираем в интернете ключи: «восстание»+«Львов»+«Буря»+1944.
Сведений и подробностей вылезет воз и маленькая тележка. Нам остается только сформировать из них прототип-модель.
В городе Львов в годы Второй Мировой было не одно, а целых два победоносных восстания. Первое произошло в июне 1941-го при подходе к городу немцев, второе в июле 1944-го, при подходе к городу советских войск.
С приближением к Львову советских войск, польское эмигрантское правительство и командование Армии Крайовой в рамках плана «Буря» подготовили захват Львова. Цель – явочным порядком, «по праву первозахвата», решить в пользу Польши вопрос о принадлежности Львова и прилегающих территорий. В случае Львова (и Вильнюса, и Ковеля) можно провести аналогию с действиями югославов в Триесте. Мотивы, иллюзии и методы те же самые. Бойцов было собрано вдвое большие, чем для Варшавского восстания, и вооружены повстанцы были значительно лучше.
22 июля 1944-го немцы начали отходить из Львова в направлении Самбора, и Армия Крайова сочла момент подходящим для начала захвата города. В тот же день к Львову с юго-востока начали прорываться и передовые танки советских войск.
К 27-му числу совместный советско-польский штурм города завершился полным успехом. Командиры советских подразделений с большой охотой принимали помощь поляков и не мешали панам чудить в полную широту польской души и на полную глубину поставленных эмигрантским правительством задач.
Поляки, где только возможно, вывесили над городом свои государственные флаги. Особенно эффектна была композиция на городской ратуше. В центре, выше других, польский флаг, по бокам и ниже – флаги крупнейших стран антигитлеровской коалиции: Англии, США, СССР, Франции.
Кроме того, поляки организовали совместное с советскими частями патрулирование города, отлавливали скрывающихся немцев. Подразделения Армии Крайовой заблокировали населённые украинцами районы (в силу основательно подзабытых и удивительных для наших современников соображений, руководители польских повстанцев главное препятствие к включению Львова в состав Польши видели не в советских войсках, а именно в украинских националистах). Короче, паны ощущали себя в городе полными хозяевами. И с позиции полновластных хозяев Львова готовились вести переговоры о местах прохождения будущей советско-польской границы.
28-го июля командующий Львовским округом Армии Крайовой был вежливо приглашён к представителю НКВД, где ему, уже с гораздо меньшей вежливостью, заявили, что Львов является советским городом, и потребовали подписать приказы о разоружении отрядов АК, о передаче личного состава отрядов в распоряжение просоветского Войска Польского и об удалении польских флагов с львовских зданий. Получив от польского генерала нужные приказы, энкавэдэшники предложили ему сесть в автомобиль, поспешить на аэродром к задержанному ради него самолету, и отбыть в распоряжение штаба Войска Польского. Тогдашние военно-связные самолеты – это не нынешние дальнемагистральные чартеры, напрямую летали редко, всё больше скачками от одного промежуточного аэродрома к другому. Во время всех этих скачков польский командующий как-то незаметно потерялся, поскольку на одном из тыловых аэродромов его арестовали и отправили в один из сибирских лагерей.
29-го наступила очередь польских руководителей меньшего ранга. Их собрали, якобы на совещание по организации жизни города, арестовали, предали суду, осудили за то ли реальные (из-за украинско-польских разборок «содействие немецким оккупантам в истреблении советских граждан» можно было приписать многим), то ли мнимые прегрешения на 10-20 лет лагерей и отправили по этапу вслед за польским командующим.
Меньшая часть участвовавших в совместном штурме Львова рядовых АКовцев была зачислена в состав Войска Польского, большая арестована и раскассирована по лагерям. Всё польское население Австрийской Украины было депортировано так же, как незадолго до этого были выселены из родных мест чеченцы и крымские татары.
О насильственном переселении поляков мы мало слышали, поскольку их вывезли за пределы СССР и использовали для заселения присоединённых к Польше немецких территорий. Вернуться на прежнее место жительство после смерти Сталина высланным не позволили, через границу шум протестов не долетал, а остальные жители Австрийской Украины избавлению от беспокойных соседей немало порадовались, и жаловаться на их отсутствие не собирались. Тем не менее, этническая чистка имела место, и некоторые из депортированных живы до сих пор.
На этом все польские притязания на Львов и «кемску волость» исчерпались, равно как и выгоды от абсолютно успешного восстания.
Ворвись Красная Армия с ходу в польскую столицу, и в Варшаве, точно как и во Львове, рядовые повстанцы пообнимались бы с красноармейцами передовых подразделений, руководители инсургентов поручкались бы с их командирами и организовали бы совместное патрулирование, над Варшавой были бы подняты красно-белые флаги. Через город, демонстрируя как могущество и щедрость Советского Союза, так и военную состоятельность его польских сторонников, прошли бы, не задерживаясь в черте столицы, военная техника и пехотные колонны Войска Польского.
После этого, на смену фронтовым частям, в Варшаву прибыла бы дивизия НКВД. Высшие руководители восстания отправились бы куда-нибудь для установления связи с кем-нибудь и «исчезли» бы по дороге. Повстанческих руководителей рангом пониже собрали бы на какое-нибудь совещание и арестовали бы с меньшим уровнем предосторожностей. Затем из новообразованных управ выгребли бы цивильную часть пролондонского актива.
Настоящих буйных мало, поэтому, в отсутствие военных и политических лидеров, разоружение вооружённых формирований – гораздо более простая задача, чем кажется на первый взгляд. Разоруженных младших командиров и рядовых «отфильтровали» бы при помощи великолепного теста – предложили бы вступить в Войско Польское. Кто согласился – молодец, вступай и рядовым бойцом служи великому делу Ленина-Сталина. Будешь служить хорошо, тебе могут доверить и взвод, и целую роту! За службу в Войске Польском антисоветское прошлое было амнистировано многим. А с фруктами, готовыми воевать против немцев в составе Армии Крайовой, но брезгующими воевать против тех же фрицев в составе Войска Польского церемониться нечего. Отказ бывшего АКовца вступить в Войско Польское – признак сильных антирусских или антисоветских настроений. Таких субъектов, чтоб чего не отчебучили, надежнее рассовать по лагерям или пустить в расход.
Отличие между Львовом и Варшавой свелось бы к тому, что польские флаги снимать никто не потребовал бы, и депортации поляков из окрестностей Варшавы устраивать никто не планировал.
Тот, кто сумеет проникнуться реалиями тех далеких уже лет, может лишь посмеяться над приведенными в начале статьи доводами горе-специалистов, полагающих подавление Варшавского восстания немецкими руками выгодным для Сталина.
Сталина перспектива «захвата власти» поляками в Варшаве не пугала и пугать не могла. По нормам "межсоюзнических отношений", вытеснивших на время Второй Мировой все прочие аспекты международного права, в сфере действия своих войск, Сталин был волен обходиться со всякой местной самодеятельностью так, как пожелает его левая пятка.
При благоприятном стечении военных обстоятельств, создание в Варшаве пролондонских органов власти, в том числе изображающих какую-то видимость общенационального правительства, было технически реализуемо. Это подтверждается опытом Львова, Парижа, Таллина, Праги...
Дальше у сторонников "теории стоп-приказов" начинаются сплошные ошибки, поскольку выгоды "победный" сценарий Варшавского восстания антирусским силам не сулил никакой. Что подтверждается опытом тех же Львова, Парижа, Праги, Афин.
От реализации планов "лондонских поляков" пользу мог получить исключительно Советский Союз, в первую очередь советские репрессивные органы, которым не пришлось бы вылавливать своих противников по подпольям и эмиграциям.
Идея "усиления" варшавского «правительства» доставкой нескольких «подлинных» лондонских министров была технически осуществима. Но могла лишь увеличить успех сталинских рыцарей решетки и колючей проволоки, те смогли бы похвастаться захватом и отправкой в лагеря нескольких «матерых врагов польского и советского народов».
Я не представляю, каким образом для поддержки пролондонского "правительства" можно было бы доставить в Варшаву польскую парашютно-десантную бригаду через территорию Германии с неподавленной ещё национальной системой ПВО. Но если бы этот фантастический план каким-нибудь чудом сбылся, паны десантники дружно пополнили бы сибирскую «армию» лесорубов. Поляки сколько угодно могут считать себя храбрецами, но без артиллерии, без танков, без авиации, а главное, без эшелонов с боеприпасами, в сражениях Второй Мировой могли побеждать только герои киносказок.
Чем «успешнее» выполнялся бы с технической точки зрения план «Буря», тем больше была бы добыча советских репрессивных органов, тем больший урон понесла бы польская оппозиция.
Поддержка поляков «западом» нисколько не связывала руки Сталину. В случае резонансного конфликта скорее Советский Союз мог рассчитывать на поддержку Черчилля и Рузвельта в усмирении панской бузы, чем поляки на поддержку против русских.
Формально, после разгрома 1939-го года Польша оставалась союзником Великобритании. Но на корабле антигитлеровской коалиции место поляков было не на мостике, а ближе к трюму. Порядки же в коалиции были далеки от либеральных. При малейших намеках на бунт, «старшие офицеры» корабля, как само собой разумеющееся и не колеблясь, «брались за револьверы».
Кое-какая поддержка западных союзников у борцов за восстановление в Польше довоенных порядков действительно имелась. Для тех же варшавских повстанцев англичане выхлопотали у немцев статус военнопленных. Подданных довоенной Польши, включая галичан, попадавших под юрисдикцию союзников, в отличие от власовцев, казаков и прочих, Советскому Союзу не выдавали. И многое другое, ПО МЕЛОЧИ.
Вот только для противостояния СССР эта поддержка была совершенно недостаточна. Более того, с середины 1943-го до марта 1947-го года (когда бывшие союзники окончательно расплевались из-за Китая) поступление помощи почти автоматически отключалось, если возникало хотя бы подозрение, что поляки используют её против русских. Западные союзники не стали скандалить по поводу ареста командующего Львовским округом АК Владислава Филипковского в июле 1944-го. Западные союзники не скандалили по поводу обвинительного приговора главнокомандующему АК Леопольду Окулицкому и его «подельникам» в июне 1945-го. Не стали бы скандалить и по поводу отправки в кутузку Станислава Миколайчика, Тадеуша Комаровского и Ко в августе-сентябре 1944-го.
Так отдавал ли Сталин какие-либо стоп-приказы в связи с Варшавским восстанием?
Ответ очевиден: «Да на фига козе баян?»
Из военного успеха Варшавского восстания никак не могла вырасти независимость послевоенной Польши от Советского Союза. По нормам и правилам антигитлеровской коалиции, в сфере действия своих войск, Сталин имел «неограниченную лицензию» на подавление любого и малейшего неповиновения. "Немецкие руки" для подавления поляков Сталину нужны были как корове пятая нога.
Никаких политических мотивов для торможения советского наступления Варшавское восстание не создавало. И если нашим армиям и фронтам приходилось останавливаться и даже отступать, то связано это было исключительно с боевыми действиями против немецких войск.
КОНЕЦ.