Мужчина разрешил мне жить на чердаке его дома. Я буду называть его В. Здесь я сплю в сундуке , похожем на гроб, и здесь пахнет так сладко, что хочется умереть, плакать и обниматься с кем угодно, это запах детства и тоски, любви или смерти, но не понятно, чего больше.
Я совсем не вижу В., и боюсь встретить его днём... Кажется, что он видит меня насквозь, и знает, что я чудовище. Мысли о нём сажают меня в золотую клетку и приказывают петь медленным тихим криком,его же глаза делают меня куклой, улыбающейся так фальшиво... В. словно дьявол, созданный из звуков леса, пепла и льда. Хотела бы рассказать о нём больше, но весь он подделка, ненастоящий дьявол. Я же ищу настоящего Дьявола, настоящего Ангела, и для того, чтобы встретить его, нельзя находиться вдали от жизни, и чтобы жить, приходится быть существом, которое зачастую так далеко от идеала, - человеком.
Терпеть боль, бежать от неё и скрывать - недостаточно; только научившись причинять боль другому без страдания для самого себя, я смогла когда-то перешагнуть через своё мучительное страдание и идти дальше.
Если бы я была цветком, то, вероятнее всего, незабудкой, которая превращается ночью в водную лилию и ползёт к воде, волоча свои стебли и корни.
В 11 или 12 лет я выходила по ночам к реке и, спрятав ночное платье, украшала себя заранее приготовленными цветочными гирляндами, и пела песни на вымышленном языке. Было легко представить нахождение среди настоящих русалок, и порой они, как во сне, становились независимыми от моего воображения, свободными существами. Тогда я была счастлива. У той реки жил старик, и он боялся меня, как смерти. Иногда мне приходилось видеть его лицо, освещённое тусклым светом луны, выглядывающее из-за занавески, полное ужаса и страха, но и тогда я знала, что ужас не мог препятствовать его вожделению.
Вчера я спустилась с чердака в ванную комнату, где в темноте, лишь при свечах, я совершила свой давний русалочий обряд. Я пела песню про забавную марионетку, игрушку мальчика, который вырос и позабыл её, в это время В. мог слышать мой голос в своём кабинете этажом ниже. Как такой прекрасный дьявол может быть таким скучным и занудным?
Он не пришёл на мой зов.
Сегодня утром я покинула дом В., потому что получила письмо от другого человека, с которым знакома с давних пор, но почти ничего не знаю о нём. И вот я еду к нему. В. был замкнутым, и совсем не интересовался мной, будто ослеп, оглох и онемел. Он очнулся лишь тогда, когда я сказала ему, что уезжаю к подруге, и мне нужны деньги на билет, такие просьбы могут обеспокоить его, потому что деньги волнуют и возбуждают сердце В., и само слово "деньги" воскрешает его из мёртвых, а "бедность" заставляет трепетать от страха. Он дал половину суммы на билет, сказав, что больше у него нет, это было такой нелепой ложью, но половина меня тоже устроила. К моему облегчению, недалеко от его дома оказался лавка антикварной и винтажной одежды, и я вошла в него с большими сумками своих вещей. Конечно же, все они старинные. И я избавилась от всей этой одежды, получив больше, чем всё это стоило на самом деле, и приобрела платье цвета крыльев мотылька, оно принадлежало девочке девятнадцатого века, но мне оказалось по размеру. Наверное, это самое чудесное платье, которое когда-либо было у меня. Мне осталось ещё несколько часов передвижения на поезде, и я буду в прекрасном замке.
Морис великолепен, бледен, его волосы вьются, совсем как у моей старой куклы, я уверена, он их тоже не завивает. Не дьявол, но вампир, ведь мне даже не нужно привлекать его страшными способами, чтобы он схватил меня за руку и утащил в свою спальню. Он сказал, что я прекраснее всех марионеток, которых он делал для своих представлений. Я, пожалуй, влюблена.
В его квартире прячутся старые тряпичные марионетки, кукольные головы, арлекины, балерины и животные в пёстрых костюмчиках, я испытываю восторг, когда Морис устраивает для меня персональные представления. Его руки точно волшебные, как они оживляют кукол! Лица кукол и их костюмы не менее восхитительны, чем руки и сам Морис. Так легко и приятно мне ещё никогда не было, и я даже не хочу, чтобы из моего чрева выползли змеи и прогрызли чьё-то горло.
Трогательно примитивные портреты вклееные в дневник, прядь волос и фотокарточка...
Да, Морис фотографирует. Сначала он наносит на моё лицо грим клоуна, с голубыми и розовыми звёздами, красным носом и забавными бровями-червями, и гуляя по лесу, он фотографирует меня. Вчера в этом лесу мы набрели на кладбище, всё оно затонуло в цветочных зарослях, и в холодном свете луны я увидела надгробие человека, с лицом и причёской Дэвида Боуи, и долго смотрела, находя удивительное сходство. Морис? Я выдумала его. Никого нет. Только я одна в этом огромном лесу, смотрю на покойного балетного артиста, так напоминающего Боуи.