— во мне не осталось ничего святого, — лениво хмыкает Хэн, наблюдая как Дирен вонзает в труп нож. и вновь. и вновь. и вновь.
с каким-то садистским удовольствием, словно это все, что имеет значение.
но, наверное, как раз-таки нет. значения не имеет абсолютно. уже — ничего.
Хэн думает, что мог бы быть на его месте (трупа, разумеется. хотя и Дирен сойдет), и это из его ребер могла хлестать черная вязкая жижа, отдаленно напоминающая кровь.
эта мысль не приносит ничего: ни паники, ни ненависти, ни жажды. в каком-то смысле это даже хорошо — ровно потому, что он мог поступить бы точно также: изуродовать, а затем выбросить старым хламом. бесполезные вещи не задерживаются у него на полках.
(с людьми то же самое.)
— да и в тебе тоже, — качает головой Хэн, туша сигарету. Дирен не стряхивает кровь с рук.
и именно поэтому им лучше держаться вместе