Еще зимой 1649–1650 гг. царь призвал Никона в Москву и, несмотря на отговорки, что в епархии еще много дел подлежит устроению, долго не отпускал. Расхваленный Паисием как «премудрый учитель и богослов великия церкви Христовы», митрополит был уполномочен давать заключения по возникающим вопросам православной веры. Греки оказывали усиленное давление на московское правительство и наедине беседовали с Никоном об исправлении русских книг и обрядов, не забывая о «милостыне» для своих епархий. Общаясь с ними, Никон сохранял, однако, добрые отношения и с ревнителями, не жаловавшими греков, поскольку ревнители признавали главенство царя Алексея Михайловича над Российской церковью и его мессианскую роль в мировом православии и боролись против церковного «многогласия»*. Противником неожиданно для них оказался самый безобидный из иерархов, не принадлежавший явно ни одной партии патриарх Московский Иосиф, считавший, что продолжительная церковная служба с единогласным, последовательным пением и чтением хороша для монастырей, а для обычных прихожан обременительна.
Патриарх долго сносил вмешательство в церковные дела придворных, а особенно царского духовника и ревнителей, оттеснявших его от управления Церковью и от поставления архиереев, но когда царь указал провести церковный собор для осуждения церковной службы, исполняемой одновременно множеством голосов, поющих и читающих разные тексты, патриарх взбунтовался. Собор подавляющим большинством во главе с патриархом постановил, что от введения в некоторых храмах единогласия учинилась молва великая и православные люди всяких чинов из-за долгого и безвременного пения от церквей божиих стали отлучаться. Посему собор уложил: как было богослужение во всех приходских церквах прежде, так тому и быть, а вновь ничего не всчинать.
Царь был в гневе, а всегда сдержанный и тихий Стефан Вонифатьев публично осуждал патриарха и церковный собор, да еще написал свои осуждения в челобитной к духовному сыну. Еще удивительней было, что патриарх Иосиф, не убоясь гнева государя, в соборно утвержденной челобитной требовал суда над хулителем церкви, подлежащим по Уложению 1649 г. смертной казни. Отвага Иосифа объяснялась поддержкой его мнения архиереями и приходскими священниками, бо'льшая часть которых косо смотрела на затеи ревнителей благочестия и страшилась их фанатизма.
Царь и его духовник желали иметь на патриаршем престоле единомышленника, способного смирить разболтавшееся духовенство и твердой рукой вести Церковь по нужному власти курсу. Алексей Михайлович мог защитить Стефана Вонифатьева, не утвердить решения церковного собора, проявить немилость к Иосифу, но без решения церковных властей царь не мог заставить священников отказаться от многогласия. Никон же превратил новгородскую митрополию в испытательный полигон для реформ в духе ревнителей. Он утвердил в церквях единогласие и вместо нестройного «хорового пения» в Новгородской Софии зазвучали стройные киевские песнопения, для чего митрополит не поскупился и зазвал к себе украинских певчих. Хор был настолько хорош, что в своих наездах в Москву митрополит брал его с собою для удовольствия государя, ставшего ярым поклонником гармоничного пения.
От Иосифа царь потребовал обратиться за разъяснениями к патриарху Константинопольскому. Иосиф согласился, считая, что получит объективный ответ, учитывающий допустимую разницу в обычаях Поместных церквей. Но Алексей Михайлович не зря посылал на Восток богатую милостыню. От имени константинопольского собора в Москву пришел заказанный царем ответ: при богослужении единогласие не только подобает, но непременно должно быть. При этом напоминалось, что константинопольская церковь есть начало всем церквам. Престарелому Иосифу пришлось сдаться: в 1651 г. в Москве был собран новый церковный собор, подчинившийся решениям константинопольского патриарха. Отношении патриарха Иосифа к грекам это обстоятельство не улучшило, собор под председательством Иосифа не счел нужным даже упомянуть о решениях константинопольского собора, но демонстративно сослался на русский источник – постановление Стоглавого собора XVI века.
Из поражения патриарха Иосифа Никон мог бы сделать правильный вывод о том, что же все-таки выше – царство или священство. Но митрополит Никон не сумел научиться на чужом примере, чему, вероятно, поспособствовали события в его епархии, о которых шла речь в предыдущей главе, что и привело его, в конце концов, к краху.
Для укрепления веры Никон предложил царю перенести в Успенский собор Кремля мощи митрополита Филиппа, дабы лежали там, где почивают прочие митрополиты. Этот митрополит был сослан на Соловки царем Иваном Грозным за обличение злодеяний царя и его опричников, а потом задушен там опричником Малютой Скуратовым. Царю следовало бы задуматься о том, что это мероприятие послужит не только и не столько укреплению веры, сколько внушению народу мысли о первенстве церкви, о правоте ее, а вместе с тем обличению неправды светской власти, расправившейся с неугодным митрополитом. Но царь вполне доверял своему другу, который к тому же напомнил ему, что, когда византийская императрица Евдоксия изгнала Иоанна Златоуста и тот в изгнании умер, то сын ее, император Феодосий II, исходатайствовал у Бога для матери прощение, перенеся в 438 году мощи великого иерарха в патриаршую усыпальницу. К тому же воображение царя заранее пленялось торжественностью церемоний, которые должны были сопровождать это важное событие.
20 марта 1652 года состоялся под председательством патриарха Иосифа собор, который не нашел в желании царя ничего противоцерковного и согласился на перенесение мощей митрополита Филиппа, а заодно и на на перенесение останков патриарха Иова из Старицы и патриарха Гермогена из Чудова монастыря в Успенский собор.
За останками Филиппа Никон поехал лично, презрев непогоду и огромные валы, подымаемые ветром уже в устье Онеги. Ужасный шторм унес в пучину ладью с государевым дьяком, а прочие выбросил на берег. Никон сел в новую ладью и повел караван к Соловкам. Там под плач монахов, не желающих расставаться со святыней, приводящей в монастырь несчетное число паломников и приношений, погрузил святыню и тронулся к Москве, встречаемый в городах и селах населением с крестами и иконами. В разгар шествия Никон получил весть о том, что умер патриарх Иосиф и царь ожидает его, «великого святителя», к выбору нового.
По прибытии царь в присутствии бояр, духовенства и бесчисленного народа целовал сосуд с мощами угодника и приветствовал их пришествие, «чтобы разрешить согрешение прадеда нашего, царя и Великого князя Иоанна, совершенное ... неразсудно завистию и несдержанною яростию». Так признавалась конечная победа мученика над мучителем, духовного пастыря над светским владыкой. За покаянием перед Филиппом следовало благословение Никона, который затем с мощами вступил под своды кремлевского Успенского собора, куда три дня непрерывно шли толпы народа. А 25 июля 1652 г. на новгородское подворье** явилась толпа духовных и светских чинов звать в Успенский собор избранного патриарха. Можно было бы вспомнить, как долго и упорно отказывался Никон от игуменства в Кожеозерской пустыни. Но вспомнить было некому. Поэтому посланные несказанно удивились, когда, Никон напрочь отказался идти. И в другой раз отказался, и в третий, еще решительнее.
_________________
*Не путать с «многоголосием». Многогласие – одновременное чтение или пение разных текстов, а многоголосное пение – пение одного текста на несколько голосов.
**Новгородское подворье – резиденция новгородского митрополита в Москве с малой обителью и постоялым двором для приезжающих из Новгорода духовных лиц.
=====================
Иллюстрация: Царь Алексей Михайлович и митрополит Никон у гроба св. Филиппа. Худ. Александр Литовченко