– Я решился прочесть весь роман только из-за «контекста времён». Вторая Мировая. На самом деле, дружески опасался, что ты крупно облажаешься. Это не твоя тема, Кость.
– «Не моей» и остаётся, Саш. Я не историк и не специалист по технике тех времён, как ты. Если бы мне нужно было описать модель американских танков в 1945-м, я бы обратился к тебе, без вариантов.
Но ты же знаешь, что мой роман – не сага о Второй Мировой и, тем более, не документальное воссоздание Истории. Это война глазами моих персонажей. Не более того. Как сказал в позапрошлом веке Жюль Верну умный литредактор – «Описывайте не историю воздухоплавания, а истории воздухоплавателей». Вот это, в моей ситуации, единственно честный путь создания текста.
– Явных провалов я не заметил. При всём том, что видно: написано гуманитарием, пацифистом и человеком совершенно не военным.
– И, слава Богу! Я и говорю: война глазами персонажей. Мишель – журналист и филолог. Месье Шантор – бизнесмен. Эрик Жинол – литератор. Жан-Пьер Лакомб – музыкант. Месье Дени – заблудший эпикуреец-конформист. Анечка – женщина, достойная любви. Всякая война – инородное тело. Что для бизнеса, что для творчества, что для любви. Апокалипсис. После которого выживают и очищаются – немногие. Большинство – гибнут.
– Ты, кстати, не думал сделать примечания к каким-то историческим событиям? Что проскальзывают, главным образом, в диалогах? Ну, описал же ты, и неплохо, Берлинскую Олимпиаду 1936 года…
– Это единственный «кусок», где я обратился к форме репортажа-повествования. И то, лишь по причине близости к спортивной тематике. В остальном – нет, не хотел. И был даже против ссылок (исключая портовый Плимут и Александра Алехина). Кто пожелает – раскопает самостоятельно. Тем паче, в век Интернета…
Знаешь, как я работал над некоторыми главами… Никакого «потока». По моим меркам – скукотища. Сидишь и мониторишь в сети экономику 30-х годов, историю национал-социализма в Германии, речи тогдашних политиков. И всё это – ради нескольких реплик в диалогах, чаще всего. Иногда – прямой речи. Как говорят в народе, «любишь кататься – люби и саночки возить». А здесь, порой, надо раз десять подняться, пыхтя, на горку с этими саночками. Прежде чем весело поехать на моём любимом «потоке».
Были, конечно, главы, где писалось очень легко. Это такой абсолютно естественный процесс. Отношения Миши с Аней, ситуации, диалоги (Мишель – Анна, Анна – Милен, Мэри – Анна). Философские рефлексии в рукописи Лафрена. Это всё мне близко. Но когда издатель Шантор беседует с сенатором Робертсоном, или Дени с Мишелем о политике, это совсем иное. Надо пахать над текстом.
Хорошая школа. Дисциплинирует таких балбесов, как я.
– Тебе просто вот это всё очень надо было, для романа. И ты произнёс волшебное слово «Есть»!
– Ну, да. Нельзя же описывать отношения душ с картонной эпохой где-то там, совсем на фоне. С бутафорскими декорациями из Истории и парой общих фраз. А когда я начинал робко ныть в личке от своих «исследований», мой собрат-филолог включала универсальную страшилку: Хочешь, о, Костя, я расскажу тебе, что такое написание текста для научных экскурсов МГУ? Берём 57 источников, сопоставляем с другими ста…
– Так, всё, я пошёл изучать продажи стали и алюминия в Германию 20-30-х годов, мигом смирялся я. И прекращал филонить с детскими манипуляциями на тему «я – свободный художник!» :)
– Зато, ты многое понял в Истории. Посмотрел иными глазами…
– Посмотрел – да, конечно. Но насчёт «понял»… Знаешь, чем больше я изучал причины поражения Франции и союзников весной-летом 1940, тем меньше понимал. Там всё рухнуло в неправдоподобный срок, полтора месяца. А исход стал очевиден пару недель спустя после начала гитлеровской кампании по линии Мажино.
Конечно, ошибки генералов, фактор несогласованности союзников. Проигрыш нескольких ключевых сражений. Но это лишь внешние причины. О внутренних судить не мне. Хотя, убеждён: вмешайся тогда СССР на стороне Англии и Франции, помоги Америка – с Гитлером было бы покончено в срок от трёх месяцев до полугода. Увы, помешали «геополитические принципы». А если простым языком, глупость, гордыня и недальновидность крупнейших политиков. Цена – миллионы жизней. Но это отдельная тема. Ныне, к сожалению, вновь обросшая у нас советской мифологией: мы – «хорошие» и кругом правы, а те – «плохие» и ограниченные. Скажу лишь, что История наказывает за варварское отношение к себе. За невыученные уроки. Безотносительно цвета флага, «измов» и религиозной самоидентификации.
– И это предсказывает… Филипп Шантор.
– Саш, а он бизнесмен топ-уровня, как сказали бы в наше время. Он всю жизнь сопоставляет риски и последствия, как гроссмейстер. Он поумней многих политиков. Да, циник, но самокритичный и без иллюзий. Если крупно «припекло», он способен сформулировать тонкие вещи. Как в разговоре с сенатором о русских. Не надо делать из таких людей карикатурных персонажей и путать их с российскими «капиталистами» Эпохи Нулевых, ставшими таковыми благодаря кумовству и фортуне.
Но крах нацизма предсказывает в письме и Анна. Это – дар женщин, неотмирная чуткость. Заглянуть ЗА пределы текущего контекста и формальной логики.
Я всегда восхищался лучшими из женщин за это. И Воскресение начинается с жён-мироносиц…
– Напоследок – о том, чем ты меня удивил. По-хорошему. Я читаю, что после боя у Эльбы американцы с медбратом Лафреном соединятся с русскими. Ну, и я процентов на 100 уверен, что ты сделаешь сцену встречи Михаила с соотечественниками. Сочно и сентиментально.
– Нет. Ту Родину, которую он покинул дитём, уже не вернуть. Это совсем иная страна. Вертинский вот вернулся в Ленинград и осознал это. Набоков, как и Бродский, возвращаться не стал. А для Миши отныне родина – Аню. Больше никого нет. Как и для неё. И годы уже ничего не изменят.
И, потом… Михаил прошёл испытание боем. Первым в жизни сражением (до этого случались лишь локальные стычки). Я поставил себя на его место, насколько это возможно. И понял, что я тоже рванул бы вперёд, опережая обычно идущих вторым эшелоном медбратьев и сестёр. Не от бесстрашия, а с единственной мыслью: Господи, скорее бы всё это закончилось! Свистят пули, но если ты их слышишь – ты жив. Вперёд, и с беззвучной молитвой.
А потом ему не до братаний. Понимаешь, он впервые в жизни убил двух человек. Это значит, ты никогда уже не будешь прежним. Боль на всю жизнь. А у его психотипа восприятия степень «зависаемости» в прошлом выше, чем у обычного человека (если по тесту Леви, к примеру). Прошлое навсегда с ним, безотносительно успехов в настоящем…
Этой боли, к слову, почти нет во внешне геройских фильмах о войне. Что в американской пошлой клюкве про рядового Райна, что в родных агитках с романтизацией.
– Я думаю, ты правильно поступил, что не стал художественно описывать… ну, я не знаю, бомбёжки Ливерпуля ракетами ФАУ, к примеру.
– Я всегда помню слова Ильи Кормильцева. Что существует бесчеловечная реальность, которую невозможно описать художественными средствами. Костя Латыфич, впрочем, не так давно с этим не согласился. «Возможно, если диалектично». Но для меня это изящная софистика гуманитария, имеющая весьма спорное отношение к Истине.
И я пишу об ощущениях того самого «маленького человека».
И, знаешь, я часа два просидел, изучая фотографии встречи на Эльбе (одна из них приведена к этой беседе на Прозе). Наши, американцы, рядовые, полковники – у всех счастливые лица. Стираются земные условности (флаг, национальность, взгляды, язык, идеология). Они, в самом деле, братья в эти минуты. Господи, ещё немного, и весь этот ужас – закончится. Дожить, дотерпеть, добить общего врага и вернуться домой, к любимым. Как мало надо человеку для счастья…
Но в той ситуации Мишеля после боя – шок. А я повествую его глазами.
– Я, кстати, вспомнил одну из серий фильма «Диверсант». Там русский подходит к американцу и произносит тоном политика с трибуны: «Что ж вы так поздно второй фронт открыли?». И крепкий фильм портят вот такие ляпы…
– Я и говорю: чушь. Если ты не был современником тех событий, изучи и, главное, попытайся понять, прочувствовать. Вне яда идеологий.
Как сказал папа Пола Маккартни Джим, «мы с русскими были союзниками во Второй Мировой. А потом вмешались политики, и всё испортили». Пол вспоминал эти слова, когда выпускал пластинку «Снова в СССР» (1987).
И с этими словами простого ливерпульца не поспоришь…
(9 – 12 сентября 2019 года)