Девочке моей в день ее тридцатого дня рождения посвящается.
Молоко в магазин привозили после обеда. К тому времени в одноэтажном, недавно построенном здании, набиралась толпа народа.
Старики и старухи, мужчины и женщины, подростки и ребятня помладше - все ждали, когда подъедет машина, и самые проворные из очереди ринутся помогать разгружать ящики с молоком.
Раньше молоко привозили в бидонах, больших, многолитровых.
Мужички, которым посчастливилось прорваться в бесплатные грузчики, хватают, каждый со своей стороны, бидон за ручку и тащат по ступенькам внутрь магазина.
Очередь волнуется - теперь уже скоро.
- Ивановна, а ты за кем была?
- Да вона, за вон той синей шляпой!
- Бабушка, так я за ней! - не веря в происходящее, но пока еще с надеждой, бормочет школьница лет одиннадцати.
- А я тогда за кем? - старуха поворачивает внезапно разгневанное лицо на пионерку, та даже немного приседает и хлопает глазами от безысходности:
- Так я подошла когда, спросила, а она мне сказала: «Я крайняя!»
Девчоночка совсем растерялась - ее аргументы против аргументов старухи не имели никакого веса.
- Спросила она! Вечно стоят, гав ловят, а потом очередь путают! Вот я точно помню - за синей шляпой ! Иди вона, наново занимай! - старуха махнула в сторону двери, прервав последнюю робкую попытку ребенка добиться справедливости. -
- В следующий раз запомнишь, за кем занимала! - будто контрольным в упор добила старуха.
Надежда рухнула - девочка, опустив голову, поплелась на порог магазина, в хвост очереди. На испуганном личике появились две крупные капли...
Сейчас в небольшой приграничный поселок, где люди с утра покупали хлеб в России, а в обед шли за молоком на Украину, ринулась «цивилизация» - «Сникерсы» и «Марсы», «Баунти» и «Юпи».
Только молока по-прежнему ждали с утра до обеда. Новшеством были бутылки. Пол-литровые бутылки с широким горлышком были в руках у каждого. Аккуратно вымытые ершиками и сложенные в авоськи, они были пропускными билетами в изобилие и достаток. Шесть бутылок молока в руки.
По-прежнему было много желающих заносить молоко. Раньше - в бидонах, сейчас - в ящиках. Грузчикам полагалось покупать без очереди.
- Ирочка, сейчас в магазин пойдем! Только бутылки помою. - Марина домывала последнюю тарелку перед тем, как начать мыть бутылки, а двухлетняя Ирочка
крутилась рядом.
- Мама, маляко пакупать?
- Да, Ирунь!
Марина посмотрела на дочку, на любимые голубые ее глазки, на черные длинные реснички, которым позавидовала бы сама Мальвина.
- Мальвина моя, - улыбаясь, произнесла тихо сама себе, вспомнив красавицу-куклу, которую тогда в больницу принесла ей мать, - надо же, будто мысли мои кто подслушал, когда я подумала: «Как я хочу такую же красивую девочку!»
Из воспоминаний ее вернул голос дочери:
- Ня! - Ирочка гордо протягивала матери стеклянную бутылку.
- Хозяюшка! - мысленно похвалила Марина свою маленькую помощницу, собираясь забрать из крохотных ручек пыльную тару. Вдруг женщина замерла - из широкого горлышка пол-литровки на нее смотрели стеклянные мертвые мышиные глаза.
Ужас и отвращение заполнили собой все вокруг. Тошнота обозначила горло и желудок; визг, нечеловеческий, утробный, почти вырвался наружу.
Казалось, прошла вечность. И тут, заглушая собой несостоявшийся крик, неожиданно раздалось знакомое «ня». Малышка, доверчиво улыбаясь, по-прежнему протягивала матери принесенную дедом из гаража бутылку.
- Мама, там мышка! - Ирочка простодушно назвала вещи своими именами.
- Испугается,- обрывком фразы пронеслось в голове Марины. Визг споткнулся о материнские чувства и остался в теле тошнотой и дрожью.
- Ирочка, мышка хочет погулять! - Марина одной рукой держала пыльный мышиный склеп, а дрожащими пальцами второй открывала узкую створку кухонного окна.
Девочка растерялась, серьезно посмотрела на мать, чувствуя странность такой мышиной прогулки.
- Мышка хочет погулять, - согласилась она с матерью, доверяя нелогичному ее решению.
- А чего это вы ей восемь бутылок даете! Вона народу еще скольки! Не хватить на всех! - Ивановна привычно наводила «порядок» в очереди.
Марина запнулась, готовясь ответить, что, мол, это на двоих детей: на ее дочку и дочку сестры. Но не успела - соседка Нинка опередила:
- Ивановна! А то ты не знаешь, что у Петровны две внучки! Вона, по спискам из детской консультации все проверено: на Щербак и Михайловых она получает! Как положено, по четыре бутылки на дитя.
- Так я что, против? - сдалась Ивановна, получив неожиданный отпор, - Я тольки
гляжу, а то вдруг всем не хватить...
Магазин опустел, если не считать нескольких покупателей, забежавших за хлебом.
Ирочка деловито восседает в коляске, красной, с раскладывающейся спинкой. Коляски такие прозвали почему-то «Мальвина». Была эта «Мальвина» особым шиком: не каждой матери удавалось раздобыть такую для своего чада - в магазине не купишь, по блату кроме да на рынке втридорога.
Ирочке повезло: дед работал в Райпотребсоюзе.
Сзади, на откинутой спинке, аккуратно сложенные в тканевую хозяйственную сумку,
стояли восемь бутылок молока.
Ирочка, держась маленькими ручонками за перекладину-ограничитель, внимательно следила за дорогой.
- Няне малячка визем!
- Да, Ирочка, Настеньке! - Марину умиляло, как рассуждала ее двухлетняя дочь. Девочка точно, по-взрослому, произносила многие слова, а вот имя своей двоюродной сестры упорно оставляла без изменений - «Няня».
-Везем, везем, солнышко! Мы с тобой молодцы!