Замысел.
Кладовка не оставляла в покое мой пятилетний разум. Она пугала меня, но одновременно с этим притягивала. После переезда, в ней хранились коробки с вещами второстепенной важности. А вот одна коробка была наполнена предметами первой необходимости, но только для меня одного. Ее содержимое будоражило мою истосковавшуюся душу. А истосковалась душа по сгущенному молоку в жестяных банках. Именно они покоились в коробке. «Только по праздникам», - мамин голос некоторое время удерживал мои ноги от попытки мотануть в кладовку. «Некоторое время» - в один прекрасный момент закончилось. Так родилась моя тайна – тайна крестовых походов, нашествия Мамая, взятия Бастилии и набега печенегов на злополучную маленькую темную комнатушку. Правда, атакующий эту крепость воин, вместо оружия держал в руке обычный консервный нож.
Технология.
Банки из коробки выкладывались на пол до появления нижнего слоя. Оттуда изымалась приговоренная к экзекуции баночка, в которой ловко пробуривались две дырки. После дегустации, осиротевшее пристанище сгущенки водворялось на место, и в коробку возвращались выложенные ранее банки.
Рутина.
Шло время. В нем жила моя тайна. С ней жил я. Ничего не знала мама. Ничего не знал папа. Про это.
Облака беспокойства.
Нехорошие предчувствия рождались в моей нервной системе. Появившись на свет, они блуждали по волокнам, иногда сталкиваясь с летящими от пяток до макушки нейронами.
Доброта.
«Спи, моя радость, усни!» - нежно напевала мне перед сном мама.
«Котенок, просыпайся!» - ласково будил меня утром папа.
Незнакомка.
Ночью, после одного из «тайных» дней, мне приснился тревожный сон. В нем, кто-то позвал меня. Голос раздался из кладовки. Туда я и пошлепал. Открыв дверь, увидел бабу в сером. Она сидела на моей коробке, подперев подбородок рукой. Ее морда все время менялась.
«Разбуди меня», - пропищала баба.
«А ты спишь?» - спросил я.
«Сплю, - прохрипела она. - Крикни что-нибудь».
«Ку-ку!» - заорал я.
«Чувак, ты крут! – захихикала баба, и ее морда остановилась. - Иди, просыпайся», - послала она меня.
«Как звать-то тебя? – вопросил я и попятился. - Ты - баба?»
«Не, чувачок, я – Совесть Твоя!»
Терзания.
Муки совести изматывали меня. Я промокал до нитки, когда гнусная серая баба рыдала, пролетая над моей головой. Двигаясь по тропе обмана, я остановился у развилки с торчащим посередине столбиком. Две стрелки на нем указывали в разные стороны. «Продолжай хомячить сгущенку, но когда все вскроется, то тебе влетит», - было начиркано гвоздем на ржавой табличке под одной из стрелок. «Признайся во всем, и, быть может, тебя простят», - виднелась отчеканенная твердой рукой надпись на опрятной табличке под второй стрелкой.
Развязка.
«Ты, мой умничка! – сказала мама, поцеловав меня в лоб, - молодец, что во всем признался. Значит есть у тебя совесть.
«Совесть – серая баба!» - пискнул я, пожалев, что так быстро сдался властям и не прихлопнул еще парочку банок.