***
Яков Кушнер улыбался. Сегодня Любочка принесла ему сына. Когда она забеременела, они долго думали, рожать или нет, ведь ей было уже сорок два. Но потом решили, что раз Всевышний даёт овечку, то даст и овчарню.
Всё прошло успешно, и сейчас Яков сидел перед родильным домом, смотрел на солнышко, молодую травку, зеленеющие деревья и блаженно улыбался. Ему только что показали ребёнка, а затем выгнали, чтобы не беспокоил молодую мать. В его пятьдесят три завести дитя было и приятно, и тревожно. Но он не хотел думать о тревогах, а просто молился Богу, благодаря Его за такой подарок.
Люба вышла через пять дней. Яков встречал её с цветами, шариками и её родителями. Два её взрослых сына тоже пришли. Медсестра дала в руки Якову пищащий свёрток, и Яков растворился в затопившей его нежности... “Мужчина”, строго сказала медсестра, “Встаньте здесь, а вы здесь. Улыбайтесь”. Молодой парень с фотоаппаратом щёлкнул затвором, сказал “Спасибо”, сунул визитку с телефоном и ценами на снимки, и медсестра вежливо-настойчиво открыла перед ними дверь на улицу.
Жить в его комнатке в коммуналке было исключено, в её квартире с пожилыми родителями и младшим сыном тоже, поэтому решили снять квартиру, а его комнату сдавать. Кроме того, понадобилось много вещей, о которых он и не подозревал, что они понадобятся, поэтому встал вопрос о деньгах. Она больше не работала, его пенсия по инвалидности была смехотворно мала; само собой стало понятно, что пора ему снова становиться “ребе Кушнером”. Он снял новый офис, на этот раз поближе к дому, чтобы иметь возможность помогать Любе, если потребуется. А на дверь офиса повесили табличку:
“Ребе Кушнер. Помощь тем, кто блуждает иль блудит. Скидки с 8:30 до 10:00 и с 20:30 до 22:00”
***
Однажды пришёл художник.
- Г'ебе, - он картавил так же, как Яков. - Я художник. Я пишу женщин. Красивых женщин. Я пишу их без одежды. Большинство из них упархивают, когда работа завершена, но некоторые остаются. Весь вечер мы любим друг друга, но когда доходит дело до крещендо, моя плоть говорит нам «нет».
- Секундочку.
Яков вышел в коридор, достал мобильник и набрал номер Любы.
- Художник. Рисует баб. Голых. А на крещендо у него говорит «нет», - сказал он шёпотом.
- Пусть рисует одетых. А перед концертами ест имбирь. Не звони мне в это время, ребёнок спит, - ответила она.
- Сложен вопрос твой, сын мой, - вернувшись, сказал Яков, – но есть одно решение. Однако оплата будет двойная.
***
Однажды пришёл пожилой мужчина с внучкой.
- Мы очень извиняемся, - сказал мужчина, - но мы были уже и у психологов, и у экстрасенсов, и никто не может нам помочь.
- Что случилось, сын мой?
- Видите ли, у Анны-Марии случаются приступы, когда она готова всё разбить, разломать и выкинуть.
- Это нормально, сын мой. У каждого бывает.
- Да, но, видите ли, потом она ничего не помнит. Она говорит, что в такие моменты переносится в страну, где летают разноцветные пони с крылышками, а радуга прочерчивает небо от одного горизонта до другого. И такие приступы случаются всё чаще!
- Хм, - Яков пожамкал губами. Девочка сидела на стуле и, как ни в чём не бывало, смотрела по сторонам.
- Как часто она смотрит мультики?
- Ну, я не знаю. Два или три раза в день, по часу-полтора. А что?
- Когда в семнадцатом веке Ицхак Лейшим вернулся в своё местечко Забродне, он первым делом созвал сыновей и сказал: «Дети мои, бывают дни счастливые и несчастливые. Счастливые - это как сейчас. Несчастливые - как сейчас, только наоборот. Смотрите, не перепутайте!» Благодаря этому поучению его дети всегда знали, когда им смеяться или плакать. Когда Ицхак Лейшим вернулся к детям после нового путешествия, они уже знали, какой это день. «Вы почему это плачете?!», недоумённо спросил их отец. «В первый раз, когда ты вернулся, это был счастливый день, ведь мы не думали, что ты снова уйдёшь, - объяснили они. - В этот раз мы знаем, что ты не вытерпишь и опять от нас уйдёшь, и это несчастливый день».
- Простите, ребе Кушнер, - перебил его мужчина, - как всё это относится к нам?
- Секундочку! – Яков предупреждающе поднял указательный палец. - Когда в 1901-м году погромщики пришли к дому ребе Горловица и хотели его поджечь, он вышел к ним на улицу и сказал: "Послушайте одну притчу! Жили были два брата. Один был умный, а другой решил стать сильным и красивым. Но Господь промыслил так, что у второго отнялись ноги, а первому свалилось наследство. Так первый стал не только умным, но и богатым, а второй глупым, слабым и некрасивым. Ибо не всегда получается так, как задумывал себе человек". После этих слов ребе Горловиц достал из-за пазухи револьвер и перестрелял в толпе главных зачинщиков.
Мужчина сидел молча и нахмурившись и уже ничего не возражал.
- Когда в 1933 году к власти в Германии пришёл Гитлер, многие евреи собрались и уехали в другие страны. Но были и те, кто радовался его приходу. Одним из таких был Моисей Лазаревич. Он жил в Мюнхене и держал табачную лавку. Он думал, что теперь все вокруг начнут волноваться, а значит, будут покупать больше табака, чтобы справиться с волнением. Когда через год его лавку закрыли, а ещё через два месяца сожгли, он собрал вещи и погрузил семью на корабль до Америки. На прощание он сказал: "Будь благословенна, Германия, земля наших предков. Надеюсь, мы вернёмся сюда когда-нибудь", и заплакал. В Америке он был сначала мойщиком посуды в кафе, потом варил кофе за барной стойкой, а затем выиграл в лотерею. Денег стало так много, что он решил попытать счастья и вернуться в Германию. К тому времени война уже закончилась, но в городах было ещё неспокойно. Он был среди первых евреев, вернувшихся в Германию. Он же стал первой жертвой неонацистов, новых поклонников Гитлера. На следующий день после похорон его семья села на обратный корабль в Америку.
- К чему вы всё это рассказываете? - глядя в пол, спросил мужчина.
- Всё это к тому, сын мой, что не всегда разум наш подсказывает то, что для нас полезно и правильно. Заберите у неё мультики и почаще с ней гуляйте.
***
Однажды пришла милиция.
- Закрываем лавочку, - лениво сказал молодой следователь и как будто хотел сплюнуть на пол, но сдержался в помещении.
- Таки шо пг'оисходит? - спросил Яков.
Следователь открыл папку и стал читать.
- Согласно федеральному закону о религиозных организациях, запрещено оказывать религиозные услуги населению без соответствующей лицензии, выдаваемой федеральными органами надзора.
- И таки где эту лицензию получить? - хлопая глазами, спросил Яков.
- Вам же сказали, у федеральных органов надзора, - закрывая папку, ответил следователь. - А сейчас, гражданин Кушнер, попрошу освободить помещение.
- Ви таки знаете шо, - перешёл на малорусский акцент Яков, - ви таки пг’исятьте, а я пока позвоню кое-кому кое-куда.
Он вышел в коридор и набрал телефон Любы.
- Ничего не делай, сейчас приду, - ответила она.
- Ви таки посидите ещё, а скоро пг'идёт кое-кто кое-откуда, - сообщил он заговорщицким тоном следователю.
Ждать пришлось минут сорок. Наконец, вошла она: царственная особа, в короткой юбке и с большим бюстом.
- Так, кто такой? - сказала она следователю.
- Старший уполномоченный по делам конфессиональных коммуникаций! - вытянулся во весь рост парнишка.
- Каких-каких коммуникаций?
- Конфессиональных!
- Ваше удостоверение!
Парень полез в карман и вынул красную корочку. Она взяла её и, даже не раскрыв, стала говорить:
- В общем, так. Вы берёте свою папочку, закрываете её, выходите за дверь, и чтобы больше я вас тут не видела!
- Но ведь...
- Вам что-то неясно?!
- Да всё, понял...
Парень сгорбился, застегнул папку и вышел.
- А ты... - сказала она Якову, когда закрылась дверь.
- Обожаю... - восхищённо прошептал Яков.
- Ух, я тебе! - погрозила она пальцем, и по её лицу скользнула довольная улыбка. Но тут же снова стала суровой. - Дома свари супа. Жидкого хочется. - И ушла.
Яков смотрел ей вслед, блаженно улыбаясь.
***
Как-то раз пришёл солдат.
– Ребе, я воевал в очень горячих точках. Таких горячих, что про них вообще молчат в передачах новостей. Я не то, чтобы люблю убивать, я к этому спокоен. Просто это моя работа, там хорошо платят, у меня хорошо получается.
– В чём же твоя проблема, сын мой?
– Недавно я стал ходить в церковь, и некоторые говорят там, что убивать грешно. Я не могу спросить у них, почему грешно и что же делать мне, потому что я не должен никому рассказывать о своей работе.
– Понимаю, сын мой, понимаю...
Ребе встал из-за стола и, заложив большие пальцы за борта жилетки, стал ходить по кабинету.
– Видите ли, дорогой мой… Женщина рождает ребёнка. Грешит ли она? Неправильно сказать “нет”. В рождении такой же грех, как и в убийстве. Она выпускает маленькое, беззащитное создание в мир, который его ненавидит и хочет убить. Люди не говорят этого вслух, но на самом деле большинство из них рады приходу смерти, так как они избавляются от этого тяжёлого, мучительного мира.
Солдат слушал, кивая словам ребе.
– Поэтому умирать, как и убивать - в этом есть промысел Божий. Однако если убивать без воли на то Божией, то это будет грехом, ибо мы ослушиваемся Всевышнего нашего. Из всего этого следует, что нам нужно уметь точно определять, когда убийство - это рука Божья, а не человеческое недоразумение.
Яков прервался, чтобы перевести дух. На удивление, солдат слушал очень внимательно и с ясным пониманием в глазах.
– Итак, как же нам понять, когда, убивая, мы служим орудием Провидения Господня, а когда мы - несчастная жертва помутнения слабого рассудка нашего? Ответ заключается в вопросе. Когда разум твой замутнён, когда он взлихорадочен, когда он ушёл в дебош - одним словом, когда разум твой неспокоен, то ты не слышишь голоса Божьего и не ведом рукой Его. И в такой момент любая отсебятина, которую ты учинишь, будет грехом, который притянет страдания на тебя и жизнь твою. И наоборот, если разум твой ясен, если он тих, одним словом, если он спокоен, то ты ясно чувствуешь руку Божью, которая направляет тебя. И тогда всё, что бы ты ни делал, будет благом.
Яков взглянул на солдата. Тот смотрел на него чистым взором, но ничего не спрашивал.
– Даже убийство будет благом, - уточнил Яков. Солдат с пониманием кивнул. Яков замолчал. Вдруг солдат нахмурился, как будто о чём-то вспомнил.
– Как-то раз, - начал он, - мы с другом были на задании. Мы должны были ликвидировать одного полевого командира и организовать так, чтобы подумали на другого полевого командира и между их группировками начался конфликт. Мы шли через лес, и вдруг начался обстрел. Мишу ранило в ногу. Если бы я попытался его вытащить, нас, возможно, обоих бы убили. А если бы я его оставил, он мог попасть в плен, где его бы пытали. Поэтому я решил его… Ликвидировать… Он только попросил передать маме, что её сын погиб как герой, в бою. Короче, потом, когда я вернулся, я долго думал, правильно ли я поступил.
Солдат замолчал. Яков тяжело вздохнул.
– Хер его знает, сын мой. Хер его знает…
*** *** ***
— А ты знаешь... — Люба, прищурившись, смотрела на море, блестевшее в лучах утреннего солнца. Они пришли на пляж пораньше, чтобы успеть занять бесплатные лежаки.
— Я ведь уже и не думала, что выйду замуж, а уж тем более что рожу ребёнка. Кому я была нужна в сорок лет с двумя детьми?
Яков молчал.
— А ведь у меня и самой есть еврейские корни, Яков.
— Я знаю, — отозвался он. Ему давно об этом разболтала его нынешняя тёща.
На горизонте скользил белый парусник. Люба вздохнула.
— Надоело мне это море. — Она повернулась набок.
— Мне тоже, — ответил Яков.
— А может, ну его, поедем домой? Я скучаю по Сашеньке.
— Я тоже, — сказал Яков.
Море сонно накатывало на берег свои пенистые волны. Первые отдыхающие, потягиваясь и зевая, расставляли вокруг свои лежаки. Только чайки, расхаживая по пляжу, деловито гоготали, как будто у них уже давно начался рабочий день.
© 2017