Слова Кигана пропадали в гуле ветра, качавшего кроны сосен над головой. Он умолк, выжидая затишья.
— Будет гроза, — сказала Накъяра, — нужно идти.
— Нужно, — задумчиво повторила Инга и тут же осеклась, — постой, ведь Раас же…
— Что Раас? — спросила Накъяра, отделив слова, будто Инга была глухая и читала по губам.
— Нет, ничего… Тридцать два подснежника, мы, гхм, я тоже его видела. Человеком.
— Вот как, — подхватил Киган, — это значит, что Огонь где-то рядом.
— Точно, — сказала Инга, — можно сказать под носом.
Накъяра повернулась к Гакуру, взяла его за руку.
— Я знаю, что ты не посланник, — сказала она, и перевела взгляд на Ингу, — знаю.
— Не посланник, — мотнула головой Инга, — точно, не посланник.
Гакуру почудилось, что точно так же, пронзительно и в то же время умоляюще, смотрела на него Сая, перед тем как предложила судьбу оборотня-асба. Казалось, что Накъяра вот-вот произнесет что-то важное, откроет тайну, попросит о помощи… Для нее он сделает все. Все. Даже согласиться стать оборотнем.
— Что хотел от тебя Ветер? — спросила она.
Гакур рассказал. О первой встрече с посланником, о его приказе найти и жениться на рыжей девушке из рыбацкой деревни, о золотых волосах мертвой Карлины и заброшенном доме колдуна. Не утаил историю об украденной соломенной кукле и о том, как она спасла ему и Кигану жизнь, убив чудовище и превратив его в человека. Следующей на очереди была история о санайцах и новом вожаке, но об этом Гакур промолчал. То, что произошло в стае оборотней, не имело ничего общего с бедами, чинимыми посланником из другого мира.
Рассказывая, он ни разу не взглянул на стоявшую рядом Ингу, ни разу не повернулся в сторону Кигана, он даже не остановился, когда очередной порыв ветра сбросил сверху высохшую ветвь, и она с громким треском рухнула рядом. Глаза его неотрывно следили за Накъярой, и каждое слово звучало только для нее.
Гакур закончил. Накъяра должна была одарить его улыбкой, той самой, от которой подпрыгивало сердце. Но она выпустила его руку и отвернулась. Инга свистнула свои тридцать два подснежника, а Киган поморщился:
— Мог бы все это и в подземелье рассказать. Чего было таиться? Знал бы ты, чем мне пришлось заниматься, пока я за тобой таскался. Одна работа в этом проклятом цирке чего стоила. Хмм, выходит девчонка эта знает об Огне. Быть может, она что-то видела и поделилась со взрослыми. Ты же сам говорил, что она немного того, странная была, — Киган покрутил пальцем у виска.
— Я так не говорил.
— Неважно. Допустим, она что-то видела, и рассказала. Люди посчитали ее слова детскими бреднями, но засплетничали, и слух дошел до посланников. Скорее всего, она видела, как Огонь превратил кого-то в чудовище. Может, он куклу эту смастерил, и девчонке подарил. Заколдовал, чтоб не визжала и вообще все забыла. Как хоть она выглядела, эта кукла? Мог бы и показать. Так, все совпадает: эта девчонка знает, кто он, вернее, она не знает, что он Огонь, но знает...
— Киган, — оборвал его Гакур, — она и есть Огонь.
— В смысле? — сказал Киган, поперхнулся, и сквозь кашель продолжил, — Какая-то соплячка обладает такой силой, что за ней охотится пара дьяволов из другого мира? Ты чего?
— Зачем ему книга? — спросила Накъяра.
— Чтоб листками бороду вытирать, — съязвил Киган и продолжил, — я ж объяснял, там все про них написано, и про Огонь, и про хранителя, про его первое воплощение, и про войну.
— Но ведь посланники все это знают и так, зачем им книга? — спросил Гакур, пытаясь поймать одобрительный взгляд Эфари.
— Он чего-то испугался,— задумчиво проговорила Инга. — Если я что-нибудь понимаю в мужиках, тех, которым, что мечом махать, что пива выпить — все едино, то вывести таких из себя может только отчаяние рожденное бессилием.
— Бессилие, говоришь, та-ак… — Киган затеребил бороду, словно хотел выцарапать из нее застрявший репей. — Как же я не догадался, это ведь так просто...
С этими словами он достал из-за пазухи книгу и, бормоча что-то себе под нос, начал перелистывать. Его обступили полукругом. Киган отыскал нужную страницу, и стукнул по ней пальцем, будто хотел проткнуть насквозь:
Под ярким солнцем буря схлынет,
У каждой силы есть порок,
Сувечь клеймо – хранитель сгинет,
Закончится посланца срок.
— Делов-то, метку срезать. — пробурчала Инга.
— Сувечить можно по-разному — сказал Киган, — надо бы узнать, как это сделать правильно, так чтоб наверняка.
— Ну, это ты мне оставь, — сказала Инга, перекрестив воздух пальцем, точно кинжалом, — лучше подумай, как найти этого хранителя, или слабо, а, колдуняка?
Началась словесная перебранка, но Гакур не слушал, вспомнилась история деда. Проливной дождь и белевшие надломы поваленных сосен. Косуля, на которую молнией обрушился яркий луч и, превратив ее во что-то другое, и заставив гнавшегося за ней волка убежать, поджав хвост. От рева заколдованного животного сотрясался лес. Гакур услышал этот звук, словно не дед, а он сам убегал сквозь ночную чащу подальше от дьявольского места. Он почувствовал, как вздрогнуло и покрылось гусиной кожей тело. Киган говорил о войне между двумя силами дальнего мира. Значит, косуля была хранителем второго посланника. Вот почему Ветер хотел знать, кто первым приблизился к упавшему с неба шару. Пожалуй, им следовало бы отправиться на поиски этого хранителя. Ничто так не скрепляет, как наличие общей беды или общего врага.
Он уже собрался объявить о своей идее, но его опередила Накъяра:
— Второй посланник мертв.
— Тебе почем знать? — хмыкнул Киган. — Одна, понимаешь, воин в юбке, другая — ясновидящая.
— Нужно убить Ветра, — добавила Накъяра, не обращая внимания на Кигана.
Инга вплотную подошла к Кигану. Тот не отступил. Быть может воспользовался собственным приемом обуздания страха-жеребца. Разбойница едва доходила Кигану до плеча. Задрав голову, она вынула кинжал, ухватила свободной рукой наглеца за грудки и резко притянула к себе:
— Слышь, ты, все, что вылетает из уст этой особы, а также моих и реже — его, — острие кинжала указало на Гакура, — все подтверждается делами. Особенно, ясновидение. А вот ты пока что много чего тут натрепал, а из подвигов-то — одни мокрые штаны.
Она молниеносным движением чиркнула клинком у самого горла Кигана.
— Видишь, — сказала она, бросив на землю отхваченный край бороды, — за нами только дела.
— Мокрые оттого, что трава в росе была, когда я упал, — сказал Киган. — Хорошо, хорошо, зачем убивать Ветра? Ну найдет Огонь, да и пусть катится в своей подвешенный в небе мир.
Сверху вновь загудело, но слова Накъяры послышались четко: «Второй посланник мертв. Нужно убить Ветра.» — повторила она.
Гакур лихорадочно принялся собирать крупицы смысла, все необходимое было под рукой, нужно было только слить звуки, лица и чутье воедино и все бы прояснилось. В памяти мелькнул шрам Ветра. Он жив. Выходило, что дед был единственным свидетелем, кто видел, как приземлился другой посланник. Посланник Морей. Он мертв. Так сказала Накъяра. Она хочет убить Ветра, чтобы спасти его, Гакура. Значит она… Нет. Ее лицо по прежнему было сосредоточено. Ни тени улыбки, ни намека на теплое чувство. Она ему не простит. Никогда не простит, что он утаил от нее такие важные события, ведь она рассказала ему о себе все. Зачем ей тогда убивать Ветра?
— Сокол, проснись, может ты чего умного посоветуешь? — толкнула в бок Инга.
— Нужно отыскать того, кто видел огненный шар с хранителем Ветра, — сказал Гакур. — Обойдем трактиры в Талукане. Если не найдем очевидца, то обязательно наткнемся на того, кто что-то об этом слышал или знает того, кто рассказывал. Начнем распутывать клубок и выйдем на хранителя. Зверь это или человек, он вряд ли соображает, что с ним произошло, и, скорее всего, живет свой обычной жизнью.
— А почему в трактирах искать? — спросила Инга.
Киган тут же пояснил:
— Потому что трезвый вряд ли такое расскажет, из-за боязни, что примут за сумасшедшего. А у пьяного — дурость языком полощет, что баба в проруби бельем.
Гакур удивился, что Киган его поддержал и в знак благодарности кивнул головой в его сторону.
— Только без толку это, — продолжил колдун, — не успеем. Шататься по трактирам — дело не легкое, того и гляди, кто-нибудь пырнет спьяну. Да и времени на это уйдет сто лет. Столько в Королевстве мест, где этот шар мог приземлиться. Опять же люди вас узнают, слух дойдет до тех, кто вас ищет. Я так понимаю, вы не от сытой жизни в этом лесу оказались? Ну а дальше — снимай удилА, раз кобыла померла. Кстати, а чего вы дальше не поехали?
— Стрекоза, правда, что эта ведьма знает все? — спросила Накьяра.
— Смерра-то? Говорят, она может о будущем рассказать лучше, чем купец о вчерашнем торге,— ответила Инга.
— Ну тогда у нее и спросим, где хранитель. Одним вопросом больше.
Киган вскочил.
— Э, вы куда это собрались, к людоедке? Вы чего, разум на орехи поменяли? Она вам будущее расскажет, как же, только вы не расслышите. Знаете почему? —
Спросил Киган и выпалил не дождавшись ответа — В кадку с гадюками она вас закатает, вот почему.
Он зашипел старушечьим голосом:
— Жить тебе осталось до вечера.
— Можешь не ходить, — равнодушно сказала Инга. — Беги, успеешь цирк догнать. Тебе вроде там понравилось. Небось, подштанники Дамуру в реке полоскал, то-то мы тебя не видели?
— А, ну вас, — махнул рукой Киган, — без меня все равно не найдете. Чего замерли, как могильные камни, пошли. Я знаю где она.
Накъяра утвердительно кивнула, остальные, не говоря не слова направились в след за Киганом.
Ближние деревья сливались с очертаниями дальних, лес погружался в зловещую серую мглу. Гладкие стволы наперегонки тянувшихся вверх сосен походили на корабельные мачты, только вместо гудящих от ветра парусов над головой колыхались разлапистые кроны. Ветви, ветки и веточки усыпали землю под ногами. Иногда, наступив на один конец такой невидимой закорюки, шагавший получал в лицо другим, внезапно вырвавшимся из под земли, будто длинная ручка грабель. Чуть ли не на каждом шагу громоздились поросшие молодняком, поваленные деревья, и казалось, что все эти большие и малые преграды имели одну общую задачу: никто не должен пройти. Ни пеший ни конный.
***
Парни шагали впереди. Рядом шла Инга. Ветки, что посмели оказаться на ее пути, начисто срубались, а те, на которых уходило по два удара, награждались дополнительным пинком на земле. Время от времени разбойница останавливалась, чтобы вытереть пот со лба, и тогда исчезала ее воинственная мина и лицо становились обыкновенным, девичьим, с широко раскрытыми и полными тревоги глазами.
Миранда решила как-нибудь подбодрить Ингу, ведь та никогда не призналась бы, что ей страшно. Когда-то Миранда завидовала сестре Карлине, вокруг которой всегда суетились подруги, как куры вокруг рассыпанной горсти овса. Соседские девчонки часто приходили в гости, и тогда Карлина выгоняла сестру из дому. Но та не обижалась. Зачем? Подкравшись со стороны улицы и спрятавшись под окном, Миранда слушала их пересуды. Наслушавшись, она уходила в стойло к Бурсу и играла, представляя, что ослик был ее сердечной подругой, заглянувший поболтать. Миранда говорила за себя сама, а за Бурса — словами какой¬-нибудь из девчонок, гостивших у Карлины. Если гостей набегало больше обычного, то Миранда подсаживала рядом соломенную куклу, и говорила за всех троих. Она верила, что скоро-скоро ее волосы поменяют цвет, и вместо Бурса и куклы, она будет играть с соседской девчушкой. Они были одного возраста, но та скорее согласились бы отловить голыми руками змею, чем болтать с «рыжей коровой», как она обзывала Миранду. Ну и поделом ей. Ни она, ни одна из Карлининых пустомелей не могли бы сравниться с Ингой. Смелой, сильной, верной, настоящей и единственной подругой.
Как известно, дорогие сердцу вещи имеют способность исчезать или разбиваться. Миранда боялась потерять Ингу. Каждый раз, когда происходили необъяснимые вещи, она думала, что больше не увидит разбойницу. Охота было ей жить бок о бок с ведьмой? Да, именно это слово так и норовило слететь с языка Инги. Но вместо того, чтобы убежать, исчезнуть, начать новую жизнь, Инга шагала рядом, готовая на все, чтобы защитить Миранду. Ту самую, что принесла с собой бедствия, лишившие крова и товарищей, какими бы гнусными те не были. Да и ей ли было судить о людских окаянствах? Ведьме...
Из-за страха потерять подругу Миранда не рассказывала подробностей о своем пребывании на корабле. Достаточно было того, что Инга видела своими глазами. Поэтому ни о ящере Такхе, ни о незнакомце, сраженном молнией на палубе среди бела дня, разбойница не знала. Миранда надеялась, что рассказывать об этом никогда не придется, но разве есть на свете лучше способ скрепить девичью дружбу, чем открытие тайны? Ну, или полу-тайны.
— Я знала второго посланника, — шепнула Миранда.
Идущие впереди Киган и Гакур, вряд ли бы услышали.
— Зяблик, я тебе верю и вовсе не обижаюсь, что ты о чем-то там умолчала, правда, нет. Мне обидно… — Инга спрятала меч в ножны, и освободившаяся ладонь тут же сжалась в кулак, несколько раз стукнувший по чему-то невидимому впереди, — обидно, что я ничем дельным тебе помочь не могу. Колдуняка прав, я годна только железками махать. Да и то, не смогла уберечь тебя от этого Воздуха.
— Ветра, — поправила Миранда сдерживая улыбку.
— Да ну, видишь, даже имен этих вахлацких не могу запомнить.
— Стрекоза, не в волшебстве дело, с мечами или без, я не променяла бы тебя на тысячу колдунов и сотню Ветров. А железки твои нам скоро пригодятся, чувствую, что на этот раз без них не обойдется.
— Правда?
Миранда хотела было начать рассказ, как вдруг почувствовала, что неизвестная сила, та, что поселилась в ней после исчезновения сраженного стрелой Ветра, всколыхнулась, и множеством прохладных ручейков защекотало кожу по всему телу. Поначалу ей казалось, что вещество это жидкое и вперемешку с кровью находится внутри нее, но когда она мысленно приказала волшебному облаку переселиться из пятки в затылок и обратно, то почувствовала, будто по телу пробежали насекомые, щекоча кожу крохотными лапками.
Прерванные воспоминания о корабле вернулись, на этот раз ярче и отчетливей, от уксусного запаха нижних трюмов защекотало нос, раздались голоса Лэнса, незнакомца, лейтенанта и даже мальчишки Ксея, точно те были рядом. Прохлада свернулась в комок и теперь поднималась вверх, змейкой обвивая тело. Кончики пальцев стало покалывать, будто они только что согрелись от мороза. Миранда вздрогнула. Инга спросила, все ли в порядке, и даже тряхнула за рукав.
В первый раз облако сдвинулось без ее ведома. И хоть Миранда чувствовала, что по-прежнему может переселить его в другую часть тела, решила не сопротивляться. Прохлада окутала ладони, перебежала от запястий к локтям, будто играла. События, происшедшие на корабле, продолжали всплывать в памяти еще ярче, громче, словно требовали, чтобы все вокруг узнали о них как можно скорее.
— Стой, — сказала Миранда. — Она развернула Ингу к себе и взяла за руку: — Смотри.
Глаза Инги вспыхнули от восторга. По ее лицу было понятно, что она не просто смотрит на события, а будто сама в них участвует. Нахмуренные брови и стиснутые зубы были ответом на прикосновение Ярла. Полная презрения улыбка встретила лейтенанта Гильдара. Раскрытый от изумления рот ответил коленопреклоненному Такху. Прикушенная губа, и лукавый прищур одарили Лэнса. Миранда не знала, как у нее получилось впустить в свои воспоминания другого человека, но было похоже, что Инга переживала чужой сон наяву.
Миранда опустила руку подруги. Инга отпрянула, жадно глотая воздух, словно все это время находилась под водой, потом тряхнула головой:
— Сволочь, гад, поделом ему, выродку!
— Кому?— недоуменно спросила Миранда, но тут же сообразила: последним переданным Инге воспоминанием было срезанное с пояса Тарбена зеркальце.
— Вот это да, Зяблик, вот это да, чего ж ты раньше… чего же ты мне это все не говорила.
— Чего не говорила? — встрял мужской голос. Рядом стояли Киган и Гакур.
— Того, что у колдунов хвосты растут, — незамедлительно ответила Инга.
— Это неправда, — запротестовал Киган.
Но, видимо, догадавшись, что разбойница дурачится, фыркнул: — Ха-ха-ха, смешно до колик, — он бросил что-то к ногам Инги и добавил: ясновидящая старуха ваша где-то рядом, это ее, так сказать, дорожная метка.
— Подумаешь череп, — сказала Инга, —бедолага какой-нибудь заблудился и помер с голоду. Сколько этих костяшек по лесам валяется.
Киган махнул рукой за спину:
— Может и с голоду. Только там еще десятка два таких. Видимо зашли в лес грибов поесть, отрезали себе головы, да на суках развесили. Я понимаю, что отговаривать вас бесполезно, — Киган хлопнул по плечу Гакура, — этого уже пробовал. Я также понимаю, что...
— От зануда, — перебила Инга и повернулась к Миранде, вопросительно заглянув той в лицо.
— Киган продолжил:
— Гхм, спасибо, я также понимаю, что предстоящая встреча с ведьмой сулит вашему любопытству — удовлетворение, вопросам — ответы, а головам — веревки и местечко под кронами старых сосен. А значит, перед тем как встретиться с могильным духом этого леса, давайте разберемся, чем будем защищаться. Что у нас есть?
Как-то это само получилось, но, переминаясь с ноги на ногу, Гакур, Инга и Миранда встали плечом к плечу, и теперь Киган подступал к каждому (чем напомнил Миранде Лэнса, отчитывавшего матросов) и, наведя палец, неспешно тянул:
— Та-ак, два меча и язык без костей. А здесь... Ага, арбалет и уши. Кстати, ты заметил, что они еще больше оттопырились? Гакур начал поднимать руку, видимо чтобы проверить ухо, но остановился.
О Миранде Киган ничего не сказал. Или не успел, потому что заговорила Инга. Передразнивая, она потрясла пальцем и спросила:
— Бородка и писклявый голосок. У самого-то, что есть.
— Справедливый вопрос. Я знаю кое-какие заклинания, могу немного влиять на людей, вот вас в шеренгу выстроил, например, а вы и не заметили. Ну и вообще, я хороший. А голос совсем не…
— Ладно, заклинатель, кажется, ты и вправду соображаешь. Извиняюсь, шапки нет, а то бы сняла. Давай, выкладывай, что надумал.
Надо было отдать должное Кигану: тут бы и воспользоваться признанием Инги и ляпнуть что-нибудь едкое, но, тот незамедлительно перешел к делу и начал рассказывать, как можно было бы встретиться со Смеррой и остаться в живых.
Миранда посмотрела на Гакура: oн стоял рядом и наблюдал за перепалкой между молодым колдуном и Ингой. Захотелось, чтобы он шагнул ближе, обнял ее, и прижал к себе. Инга сказала, что Миранда влюбилась. Значит Гакур — любимый. Какое странное слово. Миранда говорила его и раньше, например, когда обращалась к бабушке или даже Бурсу. Слово осталось тоже, но в нем появилось новое и тайное значение, что произнося его, даже мысленно, по коже пробегали мурашки. Любимый… Ночью Миранда лежала прижавшись к его груди, «ту-тум, ту-тум», билось его сердце, «он-мой, он-мой, он-мой» отзывалось в голове. Когда Гакур уснул, она несколько раз прошептала заветное слово и решила, что непременно повторит вслух. Утром. Но, когда они проснулись, так и не набралась смелости.
Миранда вздохнула: неведомая сила забрала страх, но оставила стеснительность. Кака же так, ведь стеснительность это тоже страх. А любовь? Хотелось понять, что же за чувство такое, от которого кружилась голова, терялся сон и сбивалось дыхание. Откуда явилась эта самая любовь, и исчезнет ли? Нет, не надо, не надо чтобы исчезала… А Гакур смелый. Ведь он спас ей жизнь и едва уцелел сам, так почему бы ему не использовать эту самую смелость для простого объятия? При всех. Сейчас. Миранда почувствовала, что начинает сердиться, как вдруг рука Гакура скользнула вдоль ее талии. Виска коснулись теплые, мягкие губы. Поцелуй. Миранда едва сдержалась, чтобы не подпрыгнуть от радости. В этот миг, Киган поднял руку и сказал:
— Кто знает о ведьме?
Миранда невольно посмотрела на Ингу. Гакур тоже. Инга пожала плечами:
— А че я-то?
— Значит никто, — сказал Киган. — А если и знаете, — он искоса глянул на Ингу, и поперхнулся, — гхм, а если и знаете что-нибудь, то считайте, что не знаете. Во первых, старухе уже лет двести, если не больше.
Киган продолжил. Голос его изменился, из высокого, почти девичьего, стал торжественным и в то же время снисходительным, точно у жреца. Он мало жестикулировал, но ходил не переставая, от дерева к дереву, вокруг Миранды и остальных.
Слухи о ведьминой силе, коварстве и жестокости росли и насыщались подробностями в течении многих поколений. Многие из рассказчиков, как это водится, считали историю не достаточно захватывающей и добавляли что-нибудь свое. Съеденный заживо человек утраивался, а то и приумножался целой деревней; подземелье с облезлыми крысами, (в одну из которых превращалась ведьма), становилось набитой гадюками пещерой, а Смерра — змеиной царицей. Но были и другие истории — о доброте и щедрости. Смертельно больные излечивались, а нищим даровались золотые слитки, размером с кулак. Никто толком не понимал, почему ведьма убивала одних и жаловала других. Выжившие ничего о своем чудесном спасении не говорили, утверждая, что у них отшибло память.
Вот из-за тех немногих, кто возвращался, желающих повидаться со старухой не убавлялось. Бывало, кто-нибудь прилюдно заявлял, что шел к ведьме просить то-то и то-то, и даже отправлялся в путь, но если через день-два, протрезвев, либо одумавшись не возвращался, то исчезал навсегда. Со временем, смельчаки перевелись, и народ стал поговаривать, что ведьма исчезла, а кое-кто — что ее и не было вовсе. Но она была.