ФИЛОСОФ
Вячеславу Качурину
Absit invidia verbo.
Пусть сказанное не вызовет неприязни.
Латинская пословица
Жил-был на белом свете один мужик и ничего незаурядного из себя не представлял. Имел, как достоинства, так и недостатки. А чего больше, не знал даже сам. И все ж одна особенность в нем превалировала: стоило ему только выпить, как он тут же превращался в самого умного, интеллигентного, галантного и красивого, короче, имел все положительные качества самого положительного человека.
К этому в селе давно привыкли и никакого внимания не обращали, а чуть что, сразу посылая на все четыре стороны. Но он не обижался, а только упрекал их в невежестве, бескультурии и серости. Зато, когда попадал в город, а здесь выпить сам Бог велел, его талант перевоплощения усиливался в трое. Он напрочь забывал о цели своего визита и с головой уходил в народ. А где народ в городе, - в трамваях, троллейбусе и на рынке.
Но на рынке люди малоразговорчивые, а вот в общественном транспорте- другое дело! Здесь можно блеснуть и тактом, и умом, и сообразительностью.
Чтобы по-настоящему проявить свой талант, он доезжал до конечной остановки, садился к окну, ждал, когда троллейбус или трамвай наполнится пассажирами и выискивал симпатичную дамочку.
- Женщина, женщина в голубой кофточке - кричал он, - идите, садитесь сюда, я вам свое место уступаю. Прекрасно понимаю, вы рождены восседать на троне, а не на этом жестком сидении.
Женщина, никогда до этого не слышавшая ничего подобного в свой адрес, поднимала с пола свои сумки и давя пути всех, невзирая на беременных и детей, резво занимала предложенное место. Плюхнувшись на сиденье, она доставала платочек и вытирала им пот с лица и шеи. Слова благодарности галантному мужчине королева даже не произносила, но это Михаила нисколько не смущало.
- Знаете, товарищи, - говорил он громко, растягивая слова, - когда я служил срочную службу, а служил я в столице, нас водили на экскурсию на киностудию. Так режиссер, фамилию его я запамятовал, увидев меня, а я в молодости был просто красавец и девки ходили за мной табуном… Правда, я и сейчас хорош… Так этот режиссер за рукав тащил меня в кино сниматься, всякие роли предлагал. Сами понимаете, как я пойду, если мне еще год надо было дослуживать, да и образования маловато, я только восемь классов закончил. Правда, когда демобилизовался, пришел на эту киностудию, а этот режиссер даже не узнал меня, говорит, наверное, пьяный был, потому и позвал. А так… А что так, не сказал.
Слушают его или нет, Михаила не интересовало.
Так он доезжал до конечной остановки, пересаживался в другой транспорт и все начиналось сначала.
- Кто из вас любит читать, поднимите руки.
Народ исступленно смотрел на него, но в диалог не вступал.
- Я так и думал… Век компьютеров, порошкового пива и туалетной бумаги… А я хоть и в селе живу, скотину с тещей держу, птицу всякую, нет-нет, а книгу в руки беру. Интересно люди пишут… И о путешествиях, и о любви, и о войне… Да кто толком сейчас войну-то помнит? Нет таких. Вот раньше, Шолохов, Фадеев, Пикулев…
- Пикуль, -подсказывал кто-то, но на эти реплики он не реагировал.
- … Соловьев-Седой…
- Это- композитор.
- Я разве против? Да, композитор… К нам вот мужик приехал в село жить, тоже, говорят, писатель. Так он в шортах ходит, кур держит, пиво из горла пьет, пару раз слышал, как матом ругается… Разве после такого я его читать буду? Ни-за-что! Стихи читаю редко. Но бывает. Попался мне как-то сборник Качурина, на скамейке в парке нашел, а вот как звать этого поэта, убей, не помню. Сложно как-то. Так вот -он в молодости рыбаком был, по морям-океанам ходил. У него стихотворение одно есть, как они подстрелили кита, а это самка оказалась. Вокруг нее детеныш вертелся, так за ней мертвой и плыл, пока ее тащили. И как он на людей потом посмотрел… Прямо, так и пишет: «Когда почти по- человечьи, он из воды взглянул на нас…». Погиб, должно быть, с голодухи, аль акулы сожрали. Строго у них там в океане. Я плакал, когда прочитал, так мне его жалко было. Даже сейчас слезы наворачиваются. Вот как люди пишут! А то шорты, пиво из горла… Это так, прошел-проехал, бумагомаратели я их называю. Попался мне как-то в дороге любовный роман. Сплошной секс со всеми подробностями. Тьфу! Тут ко мне внук зимой приезжал, девять лет, захожу в комнату, а он красный весь, потный, кряхтит и по компьютеру порнуха смотрит, так в этой книги страшнее эти сцены описаны, чем на экране. Чему там умному можно научится? Я, значит, снимаю ремень и к этому сопляку, а он орет, что ему мать разрешает смотреть, мол улица дурному научит. Звоню дуре-дочери… Точно! Разрешает! Но я все равно электропровод из экрана вырвал. Внучек на следующий день и уехал.
- А еще дети у тебя есть? - послышалось из толпы.
- Дети у всех должны быть! Двое у меня, сын и дочь.
- Красивые, все в тебя?
- Что есть, то есть, но глупые, до безобразия. Что ни спросишь, - сплошной ноль! И мой сосед армию отслужил, таблицу умножения на знает!.. Зачем, говорит, ее знать, у меня в телефоне калькулятор есть. О книгах, художниках молчу. Спрашиваю, какая цель у тебя в жизни? Деньги, говорит. Будут деньги, будет всё. А какой прок от ваших книг, боль головная и не больше. Толку от этих писателей. Скоро страна дебилов и недоумков будет. Страшно!.. Идем в каменный век.
- Мужик, если ты не прекратишь мести пургу я тебя выкину.
- Я еще минутку о водке и СПИДе…
- Предупреждать больше не буду.
- Да пусть говорит, - заступился народ, - И он занят и нам не скучно. Продолжайте, мужчина. Где еще встретишь такого доморощенного Гомера?
- Спасибо, товарищи, - дрогнувшим голосом произнес Михаил, - Да, я выпил… Но сами посудите, лиши нас, всего-навсего, только спичек… И всё… Труба!.. Уже доказано, что добыть огонь трением невозможно, как ни корячься, а если и возможно, то у нас столько и сил, просто-напросто, нет. Это летом лафа, вода в речке, ягодка, грибок какой… А зимой? Вымрем все к чертовой матери!
- Мужик, про космос что-нибудь рвани.
- А что космос? Летаем, зернышки проращиваем, наружу выходим… И что? А ничего! Триллионы выплевываем, а зачем, если в больницах нет медикаментов, если дороги, как стиральная доска. Работать надо над увеличением скорости, а без этого… Бред один, да и только. Вот, скажем, НЛО. Я, честно сказать, не видел. Но они есть, в обязательном порядке должны быть. Значит мы еще цивилизация низкого уровня, а они освоили скорость света! Раз - и к Марсу подлетают, два – и уже в каком-то созвездии. Кстати, о Марсе. Набрали несколько экипажей добровольцев, построили макет космического корабля стали их готовить. Живут они там с год… Понятно, что есть и девочки, и мальчики… Разгрузочка должна быть, без этого ни-ни, ведь лететь туда без малого с год.
- Двести десять дней.
- Вот и я о том. Так пока они были в этом отсеке, все перегрызлись, психологическая несовместимость. Не могут люди длительное время существовать вне общества, с ума от этого сходят. И опять же, скорость нужна для этих полетов. Луну толком не рассмотрели, а туда же, на красную планету… На земле белых пятен полно, океан не изучен, а мы…
Сзади Михаила постучали по спине, он обернулся. Позади стоял добропорядочный дедушка с окладистой бородой.
- Сынок, ты тут такого намутил, я и половины не слышал. Но мне выходить, пропусти, пожалуйста.
- Какие разговоры, конечно, проходите.
- Сейчас все выходят, конечная…
- Ну что, философ, пошли накатим по соточке, я угощаю, - к Михаилу подошел крепкий, коренастый мужичок, что стоял недалеко от него.
- Я почти не пью, да и с деньгами проблемка.
- Мне твои деньги не нужны. Идешь? Времени нет у меня тебя уговаривать, я к подруге спешу, муж у нее в рейс ушел. Не оставлять же красивую женщину грустить? – и он заразительно рассмеялся, - А может со мной пойдешь? У нее подруга заводная есть.
- Сто грамм потяну, а к подруге в следующий раз, мне домой ехать надо.
- Зря, разговелся бы. Ты ходишь по бабам?
- Почти нет. У нас на одном конце села чихнул, а на другом поминки по тебе справлять собираются.
Они подошли к кафе.
- Как тебя зовут, праведник?
- Михаил.
- Тебе сколько, сто, сто пятьдесят, двести?
- Сто. Остальное будет много.
- Молодец! Не алчный. Пирожок взять?
- Можно.
- Ты, Миша, к женщинам как относишься?
- Философически, как в кино говорили.
- Вот и я- философически, - засмеялся мужчина, - А конкретно?
- Конкретно? Если бы я был Богом, сделал бы так, чтоб они без языка рождались.
- Очень мудро! Я бы тоже против этого не возражал. Они выпили. Давай, Михаил, - он протянул руку, - забавный ты мужик. Будь здоров! Сам доберешься?
- Доберусь. Я сейчас на рынок, а там маршруткой…
Он заметил приближающийся автобус и побежал к остановке, заскочил в последнюю дверь.
- Водитель, погоди, я еще не вышла. Помогите кто-нибудь… - услышал он в салоне.
В средних дверях стояла старушка на костылях, пыталась выйти. Как учтивый и культурный человек, Михаил, с криком, - секундочку, мамочка, - выскочил из салона, подбежал к двери, схватил бабушку за костыли и резко потянул на себя. Женщина, потеряв равновесие, стала быстро наклоняться вперед, неистово визжа и матерясь. Михаил от навалившейся на него тяжести даже присел. Красный от напряжения, он изо всех сил держал старушку, его руки от натуги ходили ходуном. Пассажиры заверещали, кто-то потянул ее за платье, которое не выдержало и треснуло в поясе, обнажив интимные места ее далекого прошлого.
- Мы долго будем стоять и смотреть на этот беспредел, я опаздываю, - выкрикнул кто-то, - Оттолкните этого недоумка от старухи или выкиньте их обоих!
Шофер, видя в боковое зеркало, какие-то элементы насилия, выскочил из кабины и огрел учтивого пассажиры монтировкой по спине, тот, как подкошенный, рухнул вместе со старой женщиной в придорожную лужу.
Закрыв двери, шофер быстро отъехал от остановки.
Народ взревел от восторга. В заднее стекло было видно, как убогая женщина со всей злости и не щадя сил била костылем красивого, умного, воспитанного и благородного мужчину, который заслонялся руками и при этом жутко ругался матом.
Наконец Михаил, кряхтя и корчась от боли поднялся.
- Кому нужна в этой жизни моя доброта, моя культура, мое обаяние? - по лицу катились пьяные слезы, - Вся благодарность – монтировкой по хребту, а потом костылями!.. За что? Да пошли вы все… - он опять грязно выругался.
Приехав в село, он купил две бутылки самогона, зашел к приятелю, и они вместе с ним выпил его в сарае. Здесь философствовать было уже не перед кем. Ночевал он там же на охапке душистого сена.
Нельзя выпрямить у дерева кривую ветку, нельзя у человека изменить сформировавшийся характер, так и Михаил, спустя какое-то время, вновь приезжал в город, вновь выпивал сто грамм, садился в общественный транспорт и продолжал вести беседы с неучтивым народом о нравственности, культуре и сущности бытия.