Любимой и лучшей Бэйли Джей
Желание простых игр, усложненных моим малообъяснимым, наверное, самоустранением от высочайших полетов мертвого Янковского, что можно прояснить просто и на раз - два, стоит вспомнить убившее меня воплощение сценария всеядной свиньей и шершавым с первого канала, вот просто стерших меня как автора в труху и говно, привело картой Билли Бонса к Пикачу, куда же еще. Хвала маленькой Марте, однофамильной шкиперу Флинта, мудро показала всем нежелающим, как оно через плечо и поймать налима, сдвоенная же согласная моего переводчика Керви, вовремя и полно осознавшего суть издевок над другими АА сети, засимбиотилась престарелой Бардо, любящей поганых псов, как и Пикачу, что всегда меня удивляло неимоверно. Как можно любить собак ?
- А ведь ты не блондинка ни х...я, - укорил я Пикачу, массируя ее травмированную желанием продолжить банкет ножонку, расцеловывая горячее и гладкое бедро, постепенно проникая пальцами выше, - думаешь, если наголо побрила манду, то я забуду твою народную принадлежность, генетически диктующую свою непреклонную волю всем колерам и светлой начинке изнутри головы ?
Она что - то пискнула, но я, собрав все свои силы и нервы воедино, бросил ее на кровать и возвысился свысока, как и подобает мужчине, пусть и полному мудаку, скромностью гения ложущему болт на все кинофестивали мира.
- Бэйли тоже не блондинка ни хера, - пыталась она противоречить, запутывая мои поползновения неверным курсом Асфиксии Нуар, способным завести в дебри трех натуральных блондинок, даже четырех, если к Машке добавить Курникову, Диту и пропавшую среди ниггеров Эльку, что мне не климатило в наступающей осени нашей средней равнины, на которой я кашлял уже пятый день, упившись ледяным молоком и привезя себе ангину, стегающую меня температурой, ознобом и прочими прелестями. Я заметил про себя, что это не помешало мне развлекать и веселить любимых, и возгордился, раздуваясь пузырем и взлетая к потолку. Плагиат, конечно, из меня и первоначального Уэллса, но я ж не виноват, что поток сознания часто течет по проторенным руслам, тем более, что моя писанина - ни разу не литература и простительно, я ж не Витухновская с Шендеровичем и Прохановым, чтобы ежемесячно выдавать шедевры и десять лет говорить новое, каждый день новое, свежее, как прыщ.
- Без вожделения к музам ничего не получается, - заматывая ее ножонку наспех оторванным рукавом рубашки, бубнел я, успевая окинуть горящим взором вздымающуюся грудь ненастоящего зверька и помечтать о Бэйли, - вот вспомнил, как Марта протекла на каком - то турнире, сидя на корточках и смотря на меня во все глаза, так и простил ее гражданство, даже сам вот думаю перейти в киргизы, что ли.
- Вот не можешь ты без намеков, - заныла Пикачу, а я оторвал от своей рубахи второй рукав и стал наматывать на вторую ногу, нисколько не пострадавшую, но без симметричности не получится, как без вожделения, дальнейшей истории, случившейся во втором веке нашей эры, когда Ландер носили другие наименования и тщательно прятались среди скал, укрываясь от пикирующих сверху на их скользкие чешуистые туловища коршунов, отбрасывая при опасности хвосты и размножаясь икрой.
- Август Траян, принудив к любви дикие полчища даков, даже на миг, требуемый капле клепсидры для падения в резервуар в виде грудастой Венеры Флоридской, не заморачивался уточнением на пергамине точного указания момента со дня основания Рима, не настаивал на вычеркивании непонятного совершенно Периода жатвы и Обретения бобровой шкурки, третичным оборотом ячменного колеса празднуемого даками, отверг предложения Прокопия Кессарийского, суетившегося с иудейским летоисчислением, просто и прямо указав пальцем на дары, возложенные к ногам Цезаря. Через тысячу лет все решили, что это был второй век нашей эры. Еще через тысячу лет сняли кино с носатым Депардье и лысым Риддиком, провожавшим через ядерные пустоши России девку с монахиней. А через еще тысячу лет никто и не помнил ни о Депардье, ни о Риддике, но грамотные люди продолжали читать жизнеописания Траяна Светонием, насмехаясь над инвективами Прокопия, стараясь не замечать, что коренные жители Вечного города давно снесли Колонну Августа вместе со всеми музеями, ибо это оскорбляло их мусульманский вкус.
Я замолчал и с отвращением сплюнул, стараясь попасть в плоскую башку высунувшегося из - под кровати таракана. Подслушивает сука ! Вот и Пряников такой, все они такие же, как этот таракан, дрочат на благомыслие, не видя яростного потока из беженской нечисти, меняющего цивилизацию под себя. Хренов Кеннеди. Пидарас. С него началось, ниггеры сраные ощутили себя человеками, рэп хренов.
Прижавшись к Пикачу, уже спящей, видящей сотый сон, в котором я был живым, я тихо посоветовал ей в розовое ушко никогда не размножаться, чтобы дети моей чудесной еврейской музы и любимки никогда бы не увидели крах нашего мира, произошедший, вообще - то, восьмого мая проклятого года, когда любые надежды обернулись торжеством плутократии и оккупацией Восточной Европы.
Надо было бы назвать эту сказку " Все смешалось в голове Несмияна и Бабченки", но жалко Прилепина, он уж, верно, привык к традиционной симбиотичности с непреклонным собратом, нося единую тараканью голову на сиамском теле одинаковых сук - автоматчиков, но ненастоящая блондинка Хелен Дюваль не позволила назвать вещи не своими именами.