Ритор.
- Хвала тебе, о Каллиопа, муза моей Судьбы! И вам, о мудрые мужи Херсонесские, тоже хвала! Да будет благословен ваш полис, давший мне, ныне изгою и изгнаннику, приют в стенах своих! И пусть ваш достопочтенный ареопаг не столь многочисленен, как афинский, но я счастлив вашему вниманию. Лицезреть здесь и сейчас вас, облачённых в чистые гиматии, большая радость для меня, после общения с варварами, гордо выпячивающими напоказ свои рваные хитоны. И дерзающими видеть в том истинную красоту. Именно в вас я вижу настоящий утёс мудрости среди полноводного скифского моря невежества и непонимания.
Так начинается моя речь перед людьми, от решения которах зависит моя дальнейшая судьба. Оборвут ли мою жизненную нить вещие мойры или разрешат ей тянуться дальше, скоро станет известно. Я стою перед своими слушателями, опьяненный осознанием себя живым.
Перед этим выступлением, как и в юности, я наполовину обрил свою голову и сейчас жалел об одном - что мне нельзя набрать в рот гальки, благодаря которой я, косноязычный в детстве, добился столь весомых результатов на своём поприще. Но это уже и правда выглядело бы ребячеством, не достойным меня. Я смотрю на слушателей, собравшихся вокруг меня полукругом, своим прямым, ясным взглядом, и не отвожу его в сторону. Мои руки мирно покоятся под гиматием, плечи мои не дрожат и лишь живая мимика лица священнодействует, придавая моей речи больше убедительности. Уроки, которые мне, сыну простого оружейника, преподал великий трагик Сатир, не прошли даром, хотя я потратил на обучение немало времени и крови. Да-да, крови. Я специально стоял долгие месяцы под заострёнными мечами, приучая свои плечи не дрожать. Вот почему они неподвижны, когда мой голос устремляется в самые выси небосвода, чтобы убедить агор или суд вынести решение в мою пользу.
Что я знал о тебе раньше, Херсонес? Далёкий полис на краю мира, лишенный олив, встречающий приплывающих то виноградниками, а то и меткими стрелами кочевников-скифов.
Но всё же... каким теплым отношением я окружён здесь.
Меня не перебивают, внимательно прислушиваясь к тезисам моей страстной речи, обращённой к ним. Иной раз качают головами, дивясь оборотам моей мысли. А трое юных, возможно ученики риторской школы, старательно записывают каждое мое слово.
А я говорю, гневно и обличительно, и моя филиппика, судя по выражениям лиц, находит отклик в их сердцах. Не то что афинские судьи, которые некогда согласились выслушать басню про тень от осла, но отказались слушать мои аргументы. Этм разница мне, выступавшему сотни раз, очень хорошо заметна. Я призываю дать Афинам войска и корабли ради спасения демократии, совершенно не опасаясь возможных последствий. Даже если меня выдадут тирану, я буду победителем. Именно на этом я и закончил свою речь.
Сперва меня встречает молчание и переглядывание друг с другом, затем со своего места встает почтенного возраста муж и обращается ко мне с ответным словом.
- О, ритор, достойно носящий имя своего отца! Мал наш полис и близки варварские орды. Вот почему мы долго будем думать сколько воинов мы сможем послать, дабы дать отпор тирану. А по эту пору мы объявляем тебя под нашей защитой, дабы вся Греция знала, что Херсонесцам не чужды законы гостепреимства. Войди же в подобающий твоему положению зал в сопровождении сих двух мужей, чтобы ни один волос не упал более с твоей головы.
С некоторым опасением я перевожу взгляд на высокорослого наёмника-скифа, но его лицо абсолютно бесстрастно. Он явно из тех, кто делает только то, что ему велят.
- Благодарю тебя, о Константин, сын Фемистокла! Я буду ожидать решений лучших мужей полиса... - с этими словами я удаляюсь.
- Ну, и что скажет на это наш достопочтенный ареопаг? - обратился Константин к оставшимся коллегам, едва посланник далёких Афин покинул собрание.
Присутствующие молчали. Некоторые переглядывались между собой, а иные в полном изумлении качали головами.
- Согласен, - продолжил свою речь Константин. - А ведь нам повезло! Подумать только, впервые за пятнадцать лет нас почтил своим присутствием сам Демосфен, сын Демосфена... Так и запишите в историю его болезни.
11.09.2019