Княниня бросилась к оврагу…
Да поздно!
С четырёх сторон
Стеснили воины беднягу,
Зажали в гибельный загон.
Наталья смотрит оробело
На мужа,,
чувствуя спиной,
Как он прижался к самострелу
Щекой свирепой и родной,
Такой любимой…
Крикнуть ей бы:
«Замри, родимый, погоди!..»
Рванулся ввысь, пронзая небо,
Крик из Натальиной груди.
Запела гибельно и сладко
Стрела, безжалостно вонзясь
Под сердце зверя, под лопатку…
Осели ноги…
Гордый князь
В усы довольно усмехнулся,
Взял нож и спЕшился, пороть
Добычи рухнувшую плоть
Во мшару...
только вдруг споткнулся.
Полны глаза оленя слёз.
Не в диво слёзы те Чурилу;
Невозмутимый, как утёс,
Заносит нож неторопливо,
Пригнув оленя за рога…
Но тут
(глазам его не верится!)
Поднялся зверь, сражённый в сердце,
И вновь ударился в бега.
Через овраг, собравши волю,
Перебежал и замер вновь;
Стоит и, жертвенно суров,
Кивает князю головою.
«Легка стрела твоя,- смеются
Над князем ратники его,-
Знать крепок ангел у него,
Коль так сподобил промахнуться.
И вновь ловитва длится, длится.
Глядь, средь поляны замер зверь…
Вокруг неладное творится:
Шатры, костры, трава дымится,
В лесу мелькают чьи-то лица,
Рыдает птица-коростель.
«Чудь! Чудь поганая!»
Привстала
На стремена Чурила рать…
Душа княгини перестала
Бороться…
горлом кровь хлестала…
Упала…
время, знать, настало
Второю смертью умирать.