– И не на полу лёг Шептун.
Мужики отмечали день схождения развала на природе, в хорошем местоположении и от глаз долой. Ресторан "Зелёный веник". Бережок, тихо водичка разговаривает, сама с собой... Тут – ящички они поставили такие, принесли с собой, а на ящичках – это дело и, значит, скудная, но прихотливая закуска. На троих. Петя Блистер, Василий Иванович Щепаев и последний, не хотели брать его, Кухенрейтер Адам. Из обрусевших немцев Поволжья.
Но, впрочем, имена участников застолья не имеют никакого значения и роли не играют. Так что можете сразу их забыть. Как и не было.
– Ты, Петя, завсегда торопишься и не в тую кишку залезешь, – рассудил Василий Иванович. – И при чём тут Шептун? Не Шептун, а мой кум, Стёпа Водунаев, пусть ему будет земля пухом... Давайте сейчас накатим по одной за него, душевный был мужик и лишнего на себя не брал.
– Вонзим точию, – с готовностью подхватил Адам.
Он подставил берестяной туесок – они пили из таких самодельных туесков, их Петя Блистер в пять минут понаделал ножом из бересты... Начислял, как обычно, старший: Щепаев Василий Иванович.
– Встанем, встанем...
Мужики поднялись. Молча проглотили зеленоватую гадость, что продавщица Дуська гнала в подклете и разливала потом в казённую тару с этикеткой "Московская особая".
– Не на полу лёг Шептун, – прожевав, немного невнятно (не всё сжевал) продолжал Василий Иванович.
Петя Блистер захватил себя за подбородочек свободной рукой, да так и застыл, вперившись в рассказчика немигающим взором... Адам вольготно жевал яблочко. От предложенной ему прихотливой закуски отказался ("Рыба? Лучшая рыба – это колбаса!").
– Лёг он на скамье. И хорошо, лёг в шинели. Он как с армии пришёл, так ложился спать в шинелке своей дембельской. Если что, так сразу... Шинелка, конечно, не ах. Стёпа её подрезал на кавалерийский, знаешь, манер... такая мини-шанель... и по низу – поджёг, чтобы не ричкалась. Ну, служили кто, знают.
– Да, да, – поддакнул Кухенрейтер.
Адам не служил, но читал повесть Юрия Полякова "Сто дней до приказа", напечатанную в журнале "Юность".
Петя Блистер потирал рукой подбородочек, как бы успокаивая нарождавшиеся в голове мыслишки. Не время им пока было, вот и успокаивал. Петя отмотал два года за сопротивление представителю власти при исполнении. Сидел в Карелии, где Ходорковский, там же.
А дело было так. Шёл с работы в День милиции. Навстречу колонной по одному шагают четыре ли, пять блюстителей. Видать, уже отметили. Один последний остановился: "Закурить дай!" Петя сказал, не курю. Вот и всё. Хотели на суде впаять ему терроризм в довесок, ругал-де существующую власть, когда брали его одного впятером, и призывал народ к непокорному буйству. Передумали. Всё же не Ходорковский.
– Во-от... Спит он, спит – вдруг слышит...
Для пущей наглядности и драматического эффекта – вот Стёпа спит, а вот он слышит – Василий Иванович развёл руки на ширину ног и поднял брови на высоту лба.
– Шелест... как бы от многих ног...
– Может, крыл? – сказал Петя.
– И вот... идут! А кто идёт и откуда, не видно. Только слышно, что идут и в большом, в достаточном количестве, понимаешь, – продолжал Василий Иванович свой рассказ, покачивая головой, как бы иллюстрируя тем самым недоумение проснувшегося среди ночи Стёпы Водунаева.
– Идут, идут...
– Пришли уже, – перебил рассказчика невежливый Блистер. – Давай, это, ближе к телу, Фукидид! И это... начисляй уже. А то солнце в зенит, а в голове не звенит.
– Да, да, – поддакнул Кухенрейтер.
– Торопливость нужна при ловле блох, – тоном мастера-наставника заметил Щепаев. – Тему вести – не мудями трясти. Подставляйте, мужики...
Солнце и впрямь поднялось так высоко, что его было как бы и не видно в ослепшем и побелевшем от зноя июньском небе. На высоком травяном пригорке неумолчно трещали кузнечики, навевая всякие лишние и неподобающие мысли, вроде бренности бытия и тому подобного.
Выпили... Зажевали. Жуя рыбий хвостик, Петя кивнул на Адама:
– Немец походу прикемарил.
– Непривычны они к нашим холодам, – вздохнул Василий Иванович.
Перестав жевать, Петя захватил подбородочек рукой и стал смотреть на него не мигая.
– Японцы, те вообще, – продолжал Василий Иванович. – Почитай вся Квантунская армия, которые в плен попали, так и сгинули в сибирских снегах.
– Помянем, – сказал Петя. – Тоже люди. Начисляй, Иваныч... Так пришёл-то кто? Я чё-то недопёр.
– Кто! Арахниды! Пауки! Отапорился – а уж пол и стены, все в пауках... И потолок. Напирают, как гунны на Аэция. И, знаешь, скрежет такой. Панцири хитиновые. Давятся, жрут друг друга. Они ведь как? Прокусил панцирь – и моментально всё высасывают изнутри, разом! Одна черепушка эта остаётся. Миллион пауков идёт на Стёпу войной!
– Мать моя женщина! – ахнул Петя, потрясённый картиной.
– Не то слово. Это как бунт в зоне и даже ещё похуже.
– А с чего это они?
Не слыша его, Василий Иванович размахивал руками, отрясая и отшвыривая наступающих врагов куда подальше, в кусты и на берег крутой. Он сейчас сам был в той избе, бился плечом к плечу с Водунаевым Стёпой, не на жизнь, а на смерть бился, вот как...
Подняв отяжелевшую башку, немец Адам глядел на Василия Ивановича выкатив немецкие свои водянистые зенки. По лицу его бродили голубые тени.
– Стёпа мужик не промах был. Но тут – силища! – крикнул Василий Иванович. – И главное – врасплох!
Он вскочил, немного не упал – Петя, спасибо, схватил за полу ватника – и воздел руки горе:
– О горе тебе, Вавилон, напоивший нас кровью покорённых народов! Придёт день, настанет час, близок, при дверех уже, и повернутся они против нас, и разобьют наши маленькие о камень...
– Если бы не русский генерал Мороз, то мы в сорок первом были бы в Мавзолее, – сказал Адам Кухенрейтер. – Выпьем за победу русского климатического оружия!
– Дай я врежу ему, климатологу этому, – кровожадно потянулся Петя, – разреши, Иваныч...
– После драки кулаком махать, – заметил немец философски. – Что было с этим бюргером Стефаном?
– Ну, видит, не берёт сила. Ломанулся как был в окно, – продолжил Василий Иванович. – Вынес две рамы на себе. Те за ним. Он во двор – за ним! Он в сарай, думает – всё одно погибать, дак хоть уйти с честью... Зажигалкой щёлк, и на сено... Сухое сено, занялось в момент. Соседи пока выскочили, то, сё... Уж сгорел сарай, дотла.
– Вместе с ним?!
– Вместе с ним. А этих сколько погибло, участковый ходил утром, считал, со счёту сбился. Написал в отчёте, что мельонт. А им что за дело наверху.
Мужики долго сидели молча, размышляя, каждый на свой лад, о страшном, в старину случившемся деле. Вот так живёшь, живёшь...
– А с какого хрена пауки? – первым нарушил молчание Петя Блистер. – Он их обижал что ли в детстве?
Василий Иванович огляделся по сторонам: не слышит ли кто? Потом он, не повышая голоса, сказал:
– Он власть обидел, с участковым поругался. Тот повадился свой Porsche на его место парковать. Стёпа – раз смолчал, другой. А на третий раз и скажи...
– Так а пауки причём тут?
– Тёмная сила, – ещё тише, на грани слышимости сказал Василий Иванович. – Имя легион...
Адам поднял голову, и с такой силой, что нижние зубы стукнулись в верхнюю губу.
– Идут! Слышите?
Тяжёлые шаги приближались, со стороны деревни, и земля стонала под идущим, отдаваясь глухими нестройными эхами, оттуда, снизу.
Из-за кустика вышел участковый и осмотрел место происшествия.
– Те же, становой и понятые, – негромко сказал начитанный Адам.
– Те же рожи, – констатировал участковый. – Так, этак! А какой сегодня праздник?
– День урожая, – засмеялся Петя Блистер. – Присаживайся, Фёдор Иванович!
– "Присаживайся"... Молодец, знаешь слог, – участковый выкатил на Петю страшные свои рачьи глаза. – А того не знаешь, бажбан, что сегодня день смерти великого и незабвенного вождя и учителя, товарища Сталина!
– Он же в марте, – сказал потрясённый Петя. – А ныне июнь...
– Для меня каждый день траур, – ещё сильнее выкатились рачьи глаза, – я каж-дый денёчек скорблю... понимаешь, по дорого-му... и...
Участковый полез в карман галифе за платком. На полпути рука передумала и вместо кармана влезла в кобур. И моментально – пересохли глаза:
– А ну – подъём... Па-дъЁМ была команда! В колонну по одному... стА-новись... Шагом... АРШ!
Спотыкаясь и налетая впопыхах на спину впереди идущего, мужики маршировали (в ногу!) через поле, где разноцветные бабы провожали их шуточками. Фёдор Иванович с наганом в руке шествовал сзади и в стороне, по уставу, похожий на загадочного восточного бога.
– Не ссать, мужики, – успел шепнуть Василий Иванович, через плечо, – на огород ведёт... Огород копать... отделались легко!
9 сентября 2019 г.