Сергей Лесной. Академик-путешественик П.К. Козлов
Журнал Возрождение (Париж) N 165, сент. 1965г.
Сергей Лесной
Академик-путешественик П.К. Козлов
(3/15.10.1863-25.9.1935)
Из личных воспоминаний
С Петром Кузьмичем Козловым я познакомился поздней осенью 1922г. в Петрограде, где я работал в Зоологическом музее Академии Наук по командировке от Украинской Академии, сотрудником которой я состоял. 3aтем мне пришлось встретиться с ним уже в декабре 1922г. на I-м съезде зоологов.
С первой же встречи (а мы встречались в музее почти ежедневно, отношения между нами стали близкими несмотря на большую разницу в летах. Козлову было 59 лет, а мне 28. Сблизили нас общие интересы: любовь к путешествиям, орнитология и страсть к охоте.
Очень живо помню нашу первую встречу: я работал в кабинете Ф.Д. Плеске, где я специализировался в диптерологии (наука о двукрылых насекомых), которая в дальнейшем и стала моей специальностью на всю мою жизнь.
Федор Димитриевич Плеске был большую часть жизни орнитологом, но от постоянного отравления мышьяком при работе с птичьими шкурками серьезно заболел и вынужден был оставить орнитологию. Во время лечения на каком-то западно-европейском курорте он познакомился с диптерологом Ковачем и по его примеру увлекся изучением двукрылых насекомых, оставив птиц, но продолжая следить за успехами орнитологии довольно внимательно.
В этот день стало известно, что приехал Козлов и посетит музей. Я вышел в библиотеку, а когда вернулся, навстречу мне поднялась высокая фигура Ф.Д. Плеске с его неизменной красной турецкой феской на голове и другой, тоже высокий мужчина с проседью, - это и был Козлов.
Козлов держался по-военному, хотя по профессии и не был военным, - как видно, это было следствием того, что он получил военное образование, а годы его путешествий протекали в обстановке, которая, в сущности, была военной. Отсюда и его военная осанка, и выдержка.
Прежде всего мне бросились в глаза его густые, длинные брови и глубоко сидящие, спокойные, серые глаза. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что перед вами сильный духом, волевой человек. Резкая складка в углах рта придавала Козлову несколько суровое выражение, и действительно, характером он был довольно крут, хотя всегда был справедлив и понимал людей. Он редко улыбался и я ни разу не видал, чтобы он хохотал.
Ф.Д. Плеске познакомил нас, П.К. Козлов сел и продолжал прерванную беседу, мы же, т.е. А.А. Штакельберг (ныне еще здравствующий) и я, остались внимательными слушателями.
Плеске расспрашивал, а Козлов разсказывал о нравах пустынных соек и других, чисто пустынных птиц. Разсказывал он толково, кратко и вместе с тем живо.
Задал несколько вопросов и я, Козлов охотно ответил и попутно спросил: вы - орнитолог? - Я ответил, что немного занимался орнитологией, кое-что напечатал и нашел нового, занимаюсь двукрылыми и в меру сил обрабатываю и его сборы, сделанные в Монголии.
Козлов посидел с нами часа два и затем ушел. Через день или два я зашел за перегородку к П.П. Сушкину, где помещались орнитологические коллекции, и застал его в оживленной беседе с Козловым, главным образом о находках Петра Кузьмича в Монголии, и за разсматриванием шкурок птиц.
Я, конечно, слушал, развесивши уши, - интересны были и П.К. Козлов и П.П. Сушкин. Последний был человеком обширнейших познаний в зоологии и кроме того палеонтологом. Его путешествие по Северной Америке было настоящим триумфом: помещал он музеи - поражал местных ученых своими знаниями птиц и других животных, на ученых заседаниях просто подавлял своих коллег эрудицией, а также оригинальностью и новизной взглядов в области теоретической биологии, с палеонтологами он был палеонтолог.
Неудивительно, что я был совершенно поглощен этими двумя замечательными людьми. Затем Сушкина куда-то вызвали. Остались Козлов и я. В музее было холодно, и мы пристроились в коридоре, усевшись на еле теплые радиаторы. Тут Козлов выспросил у меня все, что его интересовало - а он подбирал себе сотрудников для нового путешествия в Монголию.
В мою пользу говорило многое: мне было 28 лет, я был охотником, стрелявшим неплохо и дробью, и пулей, был отчасти орнитологом (что особенно интересовало Петра Кузьмича, ибо из всех групп животных, он больше всего любил птиц), умел сдирать шкурки с птиц и зверей, знал довольно прилично насекомых и способы их коллектирования и хранения, имел некоторый опыт в экскурсиях и вообще был квалифицированным зоологом. Я не пил и не курил, что Козлов особенно высоко ценил, наконец, для добычи научного матерьяла я готов был лезть и в огонь, и в воду.
Были и крупные минусы: я не был военным, плохо ездил верхом, не знал местных языков, не отличался особенной физической силой и опыта больших путешествий не имел, наконец, был упрям и умел показывать зубы.
Выбор же сотрудника в путешествие, которое длится 2-3 года, пожалуй, важнее, чем даже выбор спутницы в жизни, ибо от спутницы можно избавиться, а сотрудника надо дотерпеть до конца.
Козлов начал излагать мне план своего путешествия, я внимательно слушал, изредка ставя вопросы. По реакции на них я видел, что Петр Кузьмич заинтересован во мне: по-видимому, я был для него человеком подходящим.
Он жаловался, что одним из больших затруднений в тот момент был недостаток серебряной монеты для нужд экспедиции, необходимо иметь пуды серебра, так как монголы и другие племена никаких бумажек, конечно, не признают и продают скот только на серебро, а серебра этого нужно на несколько лет расходов, чтобы делать подарки начальникам разных областей, оплачивать труд проводников и временных рабочих, покупать верблюдов и лошадей в случае надобности и, наконец, для покупки еды.
Козлов не скрывал от меня, что условия очень тяжелые, и не только физически - дисциплина железная. Во время экcпедиции он являлся абсолютным деспотом, распоряжения которого надо выполнять беспрекословно. Ему было дано право расстрелять любого сотрудника, оказавшего неповиновение.
Только абсолютное единство горсточки людей среди необозримых пустынь могло обеспечить экспедиции ее успех. Нужна была постоянная готовность сложив голову за други своя, не рассужда и не колеблясь. И, как результат, за время своих экспедиций Козлов не потерял ни одного человека.
Козлов спросил меня, знаком ли я с астрономией, я ответил, что теоретическую я немного знаю, даже сдавал зачет проф. Фогелю, а практическая совершенно мне неизвестна, знаю немного обращение с астролябией и буссолью, ибо отец мой лесничий и мне случалось принимать небольшое участие в его работе. Козлов просиял: это давало ему надежду, что я смогу помогать ему в установлении астрономических пунктов, которых он за время своих путешествий установил несколько сот, а также в составлении карт. Чертить нечего, но дневник должен быть веден так, чтобы чертежник мог по окончании путешествия сделать хорошую карту.
Было много разговоров об одежде, снаряжении, оружии (у меня был прекрасный румынский карабин Маннлихер - Шёнауэра) и т.д. Зимний день скоро кончился, и мы разошлись.
В последующие дни мы не раз встречались с Петром Кузьмичом, и я показывал ему новые виды насекомых, которые он
открыл (некоторые из них я назвал именем Козлова, например, Bombylius Kozlovi и т.д.).
Хотя между нами ничего решительно не было сказано, участие мое в экспедиции было предрешенo, на это укаызывало уже то, что, описывая очень подробно различные этапы путешествия, Козлов говорил:..затем мы отправимся к озеру Лоб-Нор - и т.д. Это - мы - было весьма красноречиво, но я не хотел ставить точки над i, так как не знал, как отнесется Украинская академия наук к моей поездке, ведь Монголия и Украина так далеки друг oт друга, что вряд ли поездку в Монголию можно подвести под интересы Украинской академии наук. Бросать же последнею мне не хотелось.
Вскоре я вернулся в Киев, договорившись с Козловым, что увидимся на съезде зоологов несколько позже. Он отлично понимал мое положение и давал возможность прозондировать почву. Вообще Петр Кузьмич был очень деликатен и внимателен к людям, но если уж человек попадал в его окружение, то он немедленно и бесповоротно поглощал его, подчиняя его целиком своим интересам. Однако он давал прежде всего полную возможность все хорошенько взвесить, обсудить, а потом уже решать окончательно.
В скором времени я вернулся в Петроград специально для съезда. С Козловым я встретился бегло в коридоре того же Зоологического музея, но поговорить не успел. В тот же день, присев на радиатор, чтобы согреться, я почувствовал озноб и свалился в беспамятстве: у меня оказалась жесточайшая испанка, инфлюэнца, унесшая в тот год многих в могилу в Европе.
В конце концов я оправился, но оказались какие-то нелады с легкими. От экспедиции Козлова пришлось отказаться: не будучи уверенным в своем здоровье, я не мог подвергать не только себя, но и экспедицию риску, ведь заболей я, я был бы хуже камня на шее. Так неудачно кончился мой проект участвовать в экспедиции Козлова, зато во время долгих разговоров я отлично узнал Петра Кузьмича и как человека, и как организатора.
Дальнейшие встречи мои с Козловым состоялись после возвращения его из его последней экспедиции (1923-1926гг.) в Монголию - в Киеве. Козлов приехал в Киев по приглашению президента Украинской академии наук В.И. Липского, известного ботаника и исследователя флоры Бухары и других частей Центральной Азии ((первым президентом был - отец геохимии - В.И. Вернадский).
Козлов при встрече со мной по старому русскому обычаю расцеловался и сразу же превратил меня в свою правую руку, т.е. сложил на меня все хлопоты по отысканию аудиторий, эпидиаскопа, механика при нем и т.д., словом, всю хозяйственную часть.
В Академии он сделал доклад о своей поездке и тотчас же после доклада был единогласно выбран академиком. С этого момента Петр Кузьмич стал подписываться: академик-путешественник, отмечая свою характерную черту - скромность. Он не считал своей учености достойной звания академика, но, добавляя к титулу слово путешественник, он уточнял свое положение среди ученого круга.
Сделал Козлов и несколько публичных докладов. Должен признаться, что мне часто во время их влетало от Козлова: прекратится ли ток, случатся ли какие-то неполадки с демонстрационным аппаратом, перепутает ли механик порядок диапозитивов и т.д. - во всем оказываюсь виноват я. Петр Кузьмич ворчит, нервничает, ибо привык к тому, что все происходит вокруг него как по расписанию; я стараюсь изо всех сил уладить дело и...молчу, иногда мысленно отвечая: Как хорошо, что я не попал к тебе в лапы. Но все налаживается, и доклад, как всегда, проходит блестяще.
Потом стороной узнаю, что Козлов сказал обо мне: Умеет обходиться с людьми...Так как он видел мое обращение только с ним, то я понимаю, что он говорит о себе, и несказанно радуюсь, что мог угодить крупному человеку.
П.К. Козлов посещал сессии Украинской академии наук довольно регулярно, поэтому я встречался с ним сравнительно часто. Останавливался он у Липского, а затем являлся в Зоологический музей, где и рассказывал о ходе обработки собранных им материалов, о новых планах, о препятствиях, постоянно встававших на его пути, и т.д. Беседы наши длились часами, и я был совершенно в курсе дел Петра Кузьмича. Приезды его бывали для меня праздниками, и это он отлично чувствовал.
Почти каждый раз он делал публичные доклады в Академии, в Доме ученых, в Зоологическом музее. Докладывал живо и дельно и всегда имел большой успех: помещения, где бы он ни выступал, бывали переполнены народом.
Я живо помню его рассказы о далай-ламе. Далай-лама того времени представлял для европейцев личность совершенно загадочную. Обстоятельства сложились, однако так, что далай-лама вынужден был бежать из Лхасы, захваченной англичанами, в Монголию, где и повстречался с Козловым.
Далай-лама, по представлениям буддистов, - живое воплощение Будды. Когда он умирает, старшие ламы отыскивают какого-нибудь младенца мужского пола и объявляют его новым перевоплощением Будды. Пока младенец растет, всеми делами в Тибете распоряжается так называемый панчен-лама и совет старших лам. Далай-лама - это верховный религиозный авторитет в Тибете, но и только.
Когда далай-лама достигает возраста 21-22 лет, т.е. зрелости, и может проявить и свои собственные желания, иначе говоря, пойти наперекор панчен-ламе или старшим ламам, его обычно...отравляют и избирают нового младенца далай-ламу, осуществляя таким образом непрерывную духовную олигархию.
Далай-лама, знакомый Козлова, оказался человеком недюжинным: прежде чем ламы успели сообразить, он перетравил всех лам, своих противников, и стал долгое время действительным главой всего Тибета. Это был человек сильного ума и характера.
Любознательность его не имела предела. Он заставлял Козлова рассказывать обо всем буквально днями и ночами: о географии земного шара, о культуре и технике Европы, об истории разных стран и т.д. Особенно его интересовала астрономия, он переставал слушать только тогда, когда Козлов совершенно уставал говорить. Далай-лама интересовался и звездами, и планетами, и кометами и выудил из Козлова обещание в следующий приезд непременно привезти атлас звездного неба.
Они договорились о новом свидании, и далай-лама дал Петру Кузьмичу особый открытый лист, обеспечивавший Козлову свободное передвижение по Монголии и Тибету в любое время и любым путем.
Так как новая экспедиция задержалась по каким-то причинам, то далай-лама прислал Козлову письмо на китайском языке с напоминанием о его обещании. Я не ручаюсь за точность его передачи, но общий ход мысли и образы письма, вероятно, не будут далеки от оригинала.
- ..Уже пожелтели поля и покрылись пылью, камыши стали сохнуть и дни заметно сократились...а тебя все нет!..Уже по ночам начинают замерзать озера и болота, клубятся серые тучи и дышит холодный северный ветер, а тебя все нет! Уже летят на юг бесконечные стаи гусей, уже всюду чувствуется приближение зимы, а тебя все нет!..- Так в поэтической форме писал далай-лама Козлову. Мне кажется, что это была не только форма обычной китайской учтивости, но и звучало искреннее нетерпение далай-ламы в отношении человека, открывшего ему новые миры, а также ласковый упрек.
Козлов проделал шесть больших путешествий по Центральной Азии, три из которых были под его руководством. Его мечтой было побывать в Тибете, к которому он подступал неоднократно; он, как и его учитель Н.М. Пржевальский, всей душой стремился в эту, почти совершенно неисследованную страну.
Последняя экспедиция (1923-1926гг.) была запланирована и для Тибета, но Козлова уже в Монголии поджидал удар: приехавший из Москвы полпред сообщил, что распоряжением правительства экспедиция в Тибет отменяется; вероятно, отказ был вызван опасениями политических осложнений. Ни для кого не секрет, что подобные экспедиции не раз оканчивались присоединением исследуемой области, представителем которой был путешественник. Козлов тяжело переносил этот удар: Тибет был, так сказать, завершением его существования, конечной целью, к которой он постепенно подбирался: медленно, но уверенно.
Тибетское плоскогорье, в 22.000 футов, - самая высокогорная область, где живут люди. Женщины обычно не выдерживают долгого пребывания в сильно разреженном воздухе и скоро умирают. Поэтому в Тибете царит многомужество: семья, имеющая несколько сыновей, покупает из долин девушку, которая становится общей женой всех братьев.
Козлов рассказывал, что каждый из мужей дает жене свой кушак: когда жена кладет один из кушаков на священный очаг, это значит, что владелец кушака может воспользоваться своим правом мужа. Интересно. что при таком матриархате женщина не оказывает никому из мужей предпочтения. Чувство долга, взаимной общности настолько сильно, что ни одна не осмеливается нарушить порядок священного обряда. У детей нет отца, для них все мужчины - дяди.
Много интересного рассказывал еще о Тибете Козлов, так как часто встречался с тибетцами и бывал на подступах к нему, но это выходит за рамки моей задачи.
Особенно хорошо знал Козлов Монголию и изъяснялся по-монгольски так же свободно, как на родном языке, знал он и китайский, также и другие местные наречия. Это дало ему возможность узнать страну не только географически, узнал он и самый народ, у которого он пользовался огромным авторитетом.
Монголию Козлов застал впервые 20-летним юношей, в самом первобытном состоянии. Одна треть населения состояла из лам, т.е. монахов-буддистов, обязанностью которых было только молиться на остальные две трети населения и отбирать у них все, что нужно: пишу, питье, одежду и т.д.
Так как произнесение молитв тоже представляет собой некий труд, то ламы изобрели способ, значительно облегчавший их задачу: они писали молитвы на бумажки, а бумажки прикрепляли к колесам водяных, совсем игрушечных мельниц, которые они прилаживали к самым маленьким ручейкам. Вода текла, колеса вращались, вращались и молитвы, что считалось равносильным их произнесению, а ламы...могли спокойно спать.
Знание языка, замечательный такт Козлова в обращении с туземцами, постоянная и абсолютная справедливость по отношению ко всем создали ему замечательную репутацию: его уважали и даже боялись разбойники, занимавшиеся кражей и грабежом баранты.
Если Козлов покупал у кого-нибудь скот и оставлял его временно у прежнего хозяина, то разбойники не трогали не только баранту Козлова, но и баранту продавшего из опасения, что они могут нечаянно увести скот, принадлежащий Козлову. Замечательная черта уважения и признак деликатности у...разбойников.
Во время остановок Козлов умел войти в доверие к мелким монгольским князькам (молва опережала его за сотни и даже тысячи километров), и становился не только случайным гостем, но и постоянным другом, возвращения которого ждали с нетерпением и встречали с восторгом. Козлов всегда привозил подарки и всегда умел угодить. Благодаря Козлову имя русского стояло необыкновенно высоко среди племен центральной Азии.
Козлов часто становился в такие близкие отношения, что считался чуть ли не членом семьи данного князька, что открывало ему возможности узнать быт туземцев до тонкости. Он познакомился однажды с девочкой лет 8-9 и та стала его любимицей. За ея вечное прыганье Козлов прозвал ее Козочка (как это звучит по-монгольски, я уже забыл).
Прошло 5-6 лет, Козлов опять попал к тому же князьку, Козочка прибежала и встретила Козлова в полном восторге. Она была уже замужем, и не прыгала. На вопрос Козлова, почему она не прыгает, она ответила, что с этими украшениями взрослой женщины (она указала на кольца, ожерелья, браслеты и т.д.) не очень-то попрыгаешь. Козлов нарочно взвесил все ея украшения: их оказалось 18 фунтов! Конечно, с такой тяжестью не попрыгаешь.
Слово Козлова часто бывало словом справедливого судьи, монголы подчинялись его решениям беспрекословно, хотя часто видали его только в первый раз в жизни, - так велик был авторитет.
С огромными, однако, трудностями Козлову удалось преодолеть религиозные предрассудки туземцев, они крайне неохотно говорили о своих священных местах, а вообще отмалчивались или отговаривались незнанием.
Несмотря на то, что Козлова боялись, проводники намеренно уводили его в сторону от засыпанного песками города Хара-Хото, который Козлов упорно разыскивал. Петр Кузьмич тоже пускался на всякие хитрости, чтобы перехитрить монголов, и в результате мертвый город был открыт.
Вы представляете себе чувства человека, который открывает в развалинах города библиотеку, состоящую из сотен томов и манускриптов на неизвестном языке! Козлов только знал, что они принадлежат исчезнувшему уже народу китайского корня под названием си-ся.
Следует добавить, что в настоящее время трудами русских ученых секреты неизвестного языка уже открыты и началось постепенное изучение найденных книг и манускриптов, которые принадлежали к так называемым тангутам. Исследования эти далеко еще не окончены, и в настоящее время трудно подвести итоги найденному.
Козлов был весьма разносторонним исследователем: он установил сотни астрономических пунктов, нанес на карту тысячи километров путей, определил множество высот, перевалов, переездов, гор, озер, рек и т.д. Его исследования изменили во многих отношениях географический лик Монголии и соседних стран.
Количество собранных им животных и растений огромно, и до сих пор его биологическое наследство еще до конца не изучено.
Очень много он дал для этнографии, фольклора указанных стран, обогатив музеи соответствующим материалом и дав многому весьма ценное описание в своих 70 научных работах.
Немало дал он и археологии, одно только открытие Хара-Хото достаточно, чтоб увековечить его имя. Его раскопки царского кургана в Монголии дали совершенно исключительные результаты (Речь идет о раскопках гуннских курганов, датированных I в. до н.з. - I в. н.э. в горах Ноин-Ула (Северная Монголия) во время последней, шестой экспедиции Козлова (1923-1926)). Условия раскопок были весьма тяжелы, курган огромен, рабочих рук и оборудования недостаточно. Работе также мешала ужасно дождливая погода.
Скоро настала осень и начались холода. Условия были настолько тяжелы, что Козлов уже стоял перед возможностью открытого бунта. Когда настроение рабочих достигло уже точки кипения, Козлов вынужден был уступить: он обещал, что если на 18-й сажени раскопки ничего не дадут, с раскопками в этом году будет покончено.
Случилось, как в сказке: на 18-й сажени натолкнулись на деревянный сруб, наполненный холодной, как лед, водой. Позже Козлов установил, что температура воды была около 0, т.е. наиболее благоприятной для сохранения предметов; оказывается, что в воде такой температуры предметы сохраняются гораздо лучше, чем на воздухе, даже очень сухом.
Когда убедились, что дошли до самого погребения, рабочие сами стали рваться, чтобы, увидеть, что там в середине. Откачивали воду непрестанно с совершенно замерзшими руками.
Наконец сруб был совершенно освобожден от воды. Первым вошел Козлов и установил, что захоронение принадлежит какой-то древней принцессе. Сохранилось оно исключительно хорошо. Козлое с трепетом и чрезвычайной осторожностью коснулся косы покойницы, которой было не менее 1500 лет, - коса не только не рассыпалась, но оказалась такой же крепости, как у живой. Вокруг находилось множество различных старинных предметов, в том числе и замечательный ковер с вышитым грифоном, т.е. крылатым львом, что указывало на культурные связи с ближним Востоком. Ковер оказался датированным, что помогло установить приблизительно время погребения. Ценность находки была совершенно уникальной. Только исключительное упорство, энергия и авторитет Козлова позволили довести это дело до конца и обогатить науку исключительно ценными данными. Не будь энергии и умения Козлова, раскопки прекратились бы и Бог весть когда возобновились бы и скорее всего погребение стало бы жертвой грабителей-кладоискателей и вся научная ценность находки была бы потеряна. Козлов же все сфотографировал, измерил, нанес на план, пересчитал и сохранил до мелочей, а нужно помнить, что именно мелочи иногда имеют особенно большое значение.
Жизненный путь Петра Кузьмича был необыкновенно прям. Он избежал колебаний, исканий, напрасной потери сил, от которых большинство очень страдает. Еще 16-летним юношей он уже знал, кем он будет, и подготовлялся к своей будущей деятельности.
Вся жизнь его - 6 больших путешествий, из которых некоторые длились по 2-3 года, т.е. в целом не менее 15 лет на шагание по пустыням. Остальное ушло на писание отчетов, на передачу материалов соответствующим лицам и учреждениям, на обработку и печатание результатов, а также на подготовку к дальнейшим экспедициям. Отдыха Петр Кузьмич за всю жизнь не знал, это было только яркое, непрестанное горение.
Он был типичным представителем того народа, который за свой собственный страх и риск перешел Урал, достиг Камчатки, пересек Берингов пролив, основал Русскую Аляску и ряд факторий, включая форт Росс в Калифорнии, и даже владел 18 лет Сандвичевыми островами, подаренными затем - за ненадобностью - Соединенным Штатам. Необыкновенное упорство в достижении своей цели, полное самоотречение характеризуют таких людей.
Когда говорят о русской лени, о русской безалаберности, о русской мягкотелости, забывают, что это только пена на волнах огромного моря, называемого Русью.
Только решительное преобладание типа людей, подобных Козлову, могло создать тот могучий конгломерат народов, переворачивающий ныне всю жизнь земного шара.
В минуту душевного упадка достаточно вспомнить наших мореходцев и землепроходцев, чтобы вновь обрести твердость духа и уверенность в успехе. Видное место среди землепроходцев занимает и наш академик-путешественник Петр Кузьмич Козлов.
Наилучший портрет Козлова, известный мне , - работы Стрельникова.
СергЪй ЛЪсной
Сергей Лесной. Академик-путешественик П.К. Козлов. - Журнал Возрождение (Париж) N 165, сент. 1965г. с.94-102; журнал Природа, 1993(4), с.122-128
https://vk.com/doc399489626_515097326
Сергей Яковлевич Парамонов был одаренной натурой. Он творил в двух ипостасях: как биолог - под своей фамилией и как писатель-историк - под псевдонимом Сергей Лесной. Его имя биолога-эволюциониста было хорошо известно киевским биологам еще до войны. В 1940г. он опубликовал программную статью по теории вида (С.Я. Парамонов. Что такое вид в биологии. Сов. ботаника. 1940(2), с. 3-18). В августе 1992г. известный генетик С.М. Гершензон написал мне, что хорошо помнит один семинар в 1937г., на котором остро дискутировали С.Я. Парамонов и А.А. Любищев (Такова память ученого о событии, состоявшемся 55 лет назад. Но ведь и дискутировали яркие личности!). Вышедшие в 50-х годах в Париже и Мельбурне книги С. Лесного о русской истории и истории славянства вызвали большие споры, и до сих пор историки помнят это имя, порой не подозревая об основной профессии автора. Мне удалось ознакомиться с личным делом Парамонова в архиве Института энтомологии CSIRO в Канберре, а также отыскать его личный архив, состоящий из 16 больших папок в библиотеке Австралийского национального университета в Канберре. Жизненный путь Парамонова прекрасно описан в памятной заметке его коллеги Е. Рика (Riсk Е.F. Atribute to S.Y. Paramonov - J. Ent. Soc. AUSTR. (N.S.W). 1968. V. 4.2).
- Сергей Яковлевич Парамонов родился в Харькове (Украина) в семье лесничего 4 ноября 1894г. и умер в Канберре (Австралия) 22 сентября 1967г. Он окончил Киевский университет в 1917г. и получил звание доктора биологических наук в 1939г. за исследование Семейство бомбилид (двукрылые) в фауне СССР. В период с 1917 по 1924г. он работал на Сельскохозяйственной станции в Киеве, занимаясь вопросами контроля над насекомыми-вредителями, и опубликовал ряд работ на эту тему. Он также читал лекции по зоосистематике в Киевском университете в 1922-1924гг. До 1939г. он работал научным сотрудником Зоологическом музея Украинской академии наук и в 1939г. стал заведовать музеем. С 1935г. он член Комиссии по наук Украинской академии наук и принимает активное участие в работе Академии. Читал лекции аспирантам по экологии, систематике, палеонтологии и прикладной энтомологии. Парамонов считал необходимой для аспирантов-биологов солидную подготовку в области палеонтологии и энтомологии, а с другой стороны, полагал, что палеонтологи должны хорошо знать зоологию и ботанику. В 1941г. получил звание профессора. Парамонов, как и многие другие ученые, особо политикой не интересовался. Когда все украинские научные институты были вывезены в Германию оккупационным правительством, Парамонов при самых неблагоприятных условиях оставался директором Зоологического музея. Когда Зоологический музей был переведен сначала в Познань, а затем в Ганновер, он оберегал коллекции, среди которых было много и его собственных. В 1945г. сохранившиеся коллекции были возвращены в Россию. Парамонов решил остаться в Западной Европе, получив место энтомолога-исследователя в Парижском музее. В 1946г. Парамонов подумывал об эмиграции в Америку. Однако в это же время появилась возможность получить место в Австралии, и Парамонов принял это приглашение: фауна Австралии была и интересна, и плохо изучена.
До того как начать работу в Отделе энтомологии в Канберре, он некоторое время работал в Британском музее в Лондоне, изучая коллекционные сборы австралийских двукрылых...
Журнал Природа, 1993(4). М.Д. Голубовский. Русские биологи в Австралии. С.Я. Парамонов. с.92-98
Сергей Парамонов. Выпуск 1916. Киевский Университет
Сергей Лесной. Возрождение
https://vk.com/doc399489626_515738608