Жемчужина серебряного века Георгий Иванов

   
              В начале 1931 годы выходит сборник стихов Георгия Иванова «Розы». То, что сборник быстро расходится, является свидетельством популярности поэта в эмигрантских кругах.
             - Поздравляю, я и раньше говорил,- жмет ему руку Дмитрий,- что вы – настоящий поэт. Из двух - Ходасевич и вы – вы подлинней!
             - Спасибо, Дмитрий Сергеевич.
             - Ваша поэзия в высшей степени лирична, и это главная ее черта,- поддерживает мужа Зинаида.- Вы поэт в химически чистом виде.
             - Стихи Георгия насыщены сладостью и сладкой печалью,- говорит критик Вейдле.
             - Меня эта книга настолько очаровала,- вступает в разговор Терапиано,- что я совсем потерял способность считаться с реальностью. Я утверждаю, что вы – первый поэт эмиграции!
             Присутствующие аплодируют в знак согласия с Терапиано.
             - Если в эмиграции и есть какая-то атмосфера, так называемая в последнее время «парижской нотой», - робко вступает в разговор поэтесса Червинская,- то ее выразителем является Иванов. Она выражает таинственность в поэзии, сдержанно-печальный лиризм. Если бы у меня в доме случился пожар, я бы попыталась спасти от огня маленькую книгу «Роз».
             В зале все добродушно улыбаются от ее искренних слов.
             - Я жду вас завтра вечером на нашу встречу с глазу на глаз, Георгий Владимирович,- напоминает Зинаида Иванову.
             Вечером Иванов сидит в гостиной в зеленом уголке на кресле, напротив диванчика Зинаиды.
            - Принесли стихи?
            - Конечно, вы же просили. Как я могу вам отказать?!
            - Прочтите.

                Россия счастие. Россия свет.
                А, может быть, России вовсе нет.

                И над Невой закат не догорал,
                И Пушкин на снегу не умирал.

                И нет ни Петербурга, ни Кремля –
                Одни снега, снега, поля, поля…

            - Я вот люблю ваши стихи, посвященные Ирочке.

                Ты не расслышала, а я не повторил.
                Был Петербург, апрель, закатный час.
                Сиянье, волны, каменные львы…
                И ветерок с Невы
                Договорил за нас.   
                Ты улыбалась. Ты не поняла,
                Что будет с нами, что нас ждет.
                Черемуха в твоих руках цвела…
                Вот наша жизнь прошла,
                А это не пройдет.

              - Сколько нежности и любви в ваших стихах! Молодец! Трепетное отношение к своей женщине всегда вызывает во мне восхищение. А еще люблю я ваши стихи «Над розовым морем…» Никто  лучше вас, его не прочтет.

                Над розовым морем вставала луна,
                Во льду зеленела бутылка вина

                И томно кружились влюбленные пары
                Под жалобный рокот гавайской гитары.

                - Послушай. О, как это было давно,
                Такое же море и то же вино.

                Мне кажется, будто и музыка та же…
                Послушай, послушай,- мне кажется даже…

                - Нет, вы ошибаетесь, друг дорогой.
                Мы жили тогда на планете другой,

                И слишком устали, и слишком вы стары
                Для этого вальса и этой гитары.

              - Чудесные стихи! Всегда слушаю их с удовольствием. В ваших стихах всегда прослеживается смысл, это очень важно. Простыми рифмами вы подчеркиваете полнозвучность стиха.
              - Знаете, Зинаида Николаевна, в эмиграции мы лишены своего читателя, как это было бы на родине. Российский интеллигент был самым чутким, самым благодарным читателем в мире.
              - Вам уж грех жаловаться на отсутствие своего читателя. Только в ваших стихах много пессимизма, совсем отсутствует оптимизм.
              - Поэт в эмиграции обязан глядеть на мир со «страшной высоты», как дух на смертных.
              - Слушаю ваши стихи и думаю о том, что в любой ваш стих, удачный и нет, всегда узнаваем: во-первых – особенная тонкая струйка ритма, с неопределенными перерывами; во-вторых – вполне  бессознательная глубина, которая с этим особым свойством ритма дает строчкам неясно пленительную прелесть.


                Мне больше не страшно. Мне томно.
                Я медленно в пропасть лечу
                И вашей России не помню
                И помнить ее не хочу.

                И не отзываются дрожью
                Банальной и сладкой тоски
                Поля с колосящейся рожью,
                Березки, дымки, огоньки.