Это не будет откровением, нет. Но в эту ночь впервые за долгое время мне снились сны. Мне снились чувства, которых прежде я никогда не испытывала...
...Кружащая в воздухе полупрозрачным цветком пара. Стремительная и нежная. Грациозная и яростная. Они проплыли мимо меня, не задев и взглядом, только девушка лишь однажды коротко обернулась в мою сторону и, опустив веки, улыбнулась отстраненной счастливой улыбкой.
Они смотрели только друг на друга. Я видела их взгляды: они пересекались так, что между ними загорались волны сияющего чистого белого огня, они танцевали в нем, кружа – по прикосновениям, по колебаниям вспыхивающего пламенем воздуха понимая и угадывая движения друг друга. Их танец и единение душ были похожи на полет и шелк, на белые лепестки розы, лишенной шипов и потому ранимой.
Мир мог не понять их чувств, но им было плевать на мир. Они все смотрели друг на друга, и все в этот момент делалось для них более неважным. Мелким. Ненужным. Не разделяющим их великого счастья.
Их действительно могли не понять. Как могут не понять и меня.
Это не будет откровением. Но впервые за все свое время я наконец поняла, что на самом деле значит любовь...
...Яркие матовые лучи тепло коснулись моих щек, и я проснулась. Ощущения нахлынули не сразу: только казалось пару минут, словно что-то прекрасное уходит, уплывает от меня, растворяясь в безвременье, и взамен ему поднимается в душе неосознанная и непонятная тоска.
Если сны куда-то уходят, то это – лучший мир.
Еще несколько минут я невидящим взглядом смотрела на потолок.
Потом, просочившись сквозь заслонки сознания, до меня наконец долетел звук, оборвавший мое блуждание в мире снов. В коридоре пронзительно и настойчиво трещал дверной звонок. Вот засада!..
Судя по продолжительности трели, кто-то очень настойчиво пытался привлечь мое внимание. На ходу одеваясь, я нехотя прошла в коридор, шаркая и отчего-то спотыкаясь на тех местах пола, которые прежде казались знакомыми и ровными. Наткнулась на тапки в углу, сонно зацепила ветряные колокольчики и, игнорируя неуютную колкость ковра под босыми ногами, распахнула дверь, уже готовя излить на голову незваному визитеру все свое недовольство касательно его непредвиденного появления.
На пороге стоял гость. В отсвечивающих за спиной лучах из подъезда я узнала знакомые полноватые черты, грушеватую форму фигуры и неизменный светлый пучок волос на затылке. В то время как я удивленно разглядывала ее, Писательница обеспокоенно и с любопытством смотрела на меня, и в ее глазах, впервые за наше знакомство, плескалось дружелюбие и плохо сдерживаемое любопытство.
– Привет, – сказала она и, улыбнувшись, помахала мне рукой. Другой она держала, прижимая к животу, коробку со сладостями.
– Здравствуй... – сонное оцепенение как рукой сняло, я бросила быстрый взгляд ей за спину и снова опустила, разглядывая порог. Позади был все тот же подъезд, только как будто немного и по-особенному другой. Пустой.
А когда-то неприязненная соседка стояла у меня на пороге и теперь улыбалась.
И что-то заставило меня ее впустить.
– Располагайся, – уже повернувшись спиной, сказала я. Пока она, с любопытством оглядываясь по сторонам, стаскивала ботинки в прихожей, пока вешала на крючок для чего-то взявшуюся куртку и гладила лосиху на стене, я не спеша прошла в кухню и проинспектировала пустые шкафы и полки холодильника (и когда я только стала такой рассеянной?..) Достала связки хвостатых чайных пакетиков, перемешанных в конфетной вазочке, сахарницу, банку с кофе, ткнула на кнопку чайника, села на табуретку у стола и, нахохлившись в банном халате, стала ждать.
Сквозь оконное стекло на стол и стену за моей спиной брызгало желтое весеннее солнце, зайчиками разбегающееся по обоям. Кухонное окно было единственным в квартире, выходящим на Астрал, а не в созданные из моих воспоминаний локации. Что-то случилось – странное, раз хмурое обычно небо сегодня озарилось такими красками. Что-то очень хорошее. А я, как обычно, осталась в стороне от происходящего.
Наглядевшись, Писательница, по-прежнему молча, вошла в кухню. Отчаянная робость боролась в ней с отчаянной решимостью, в то время как она стеснительно блуждала взглядом по коллекции открыток на стене, бледнела и краснела одновременно, что-то желая сказать.
Я вдруг с удивлением поняла, что совсем не знала ее прежде и мой образ ее был составлен чисто на домыслах, слухах и собственной неприязни к некоторым вещам.
– Ты как будто сама не своя, – наконец произнесла гостья, устраиваясь на краешке дивана.
– Не выспалась. Дежурство, – коротко ответила я.
Писательница скомкала в руке салфетку, снова разгладила ее на скатерти, старательно делая вид, что заинтересована ее рисунком. Потом подняла на меня осмелевшие глаза.
– Нет. У тебя что-то случилось. Я заметила это по взгляду...
Казалось, она задаст вопрос. Но этот вовсе не звучало так.
Я неопределенно повела плечами, прикусив язык. Фраза попала в точку.
«Мое сердце похоже на пуговицу: кто-то вырвал его из груди и прошил толстой ниткой. Оно не может биться, пока я ему сопротивляюсь.
Но и уступить просто так я не могу...»
Вода в чайнике очень кстати закипела. Пар ударил в носик посудины, чайник пронзительно засвистел, испуская клубы пара.
Спасибо, дружище, ты меня выручил!
Пока я, пользуясь случаем, отвернулась разлить по чашкам кипяток, пока нарочито долго искала в шкафу сахарницу, успевшие защипать глаза слезы испарились и даже появилась надежда, что неудобно начавшийся разговор получится свернуть в другое русло. Главное, чтобы она больше ничего не спрашивала. А говорить может все, что ее душе угодно. Просто не обращать внимания.
Писательница больше ничего не спрашивала. Она вообще больше ничего не говорила, только смотрела на меня круглыми и большими сквозь стекла очков наивными глазами. Но это молчание грызло меня не меньше, чем стая волкулаков вместе взятых.
Я грелась в дрожащих лучах и, неподвижно замерев, точно ящерица, щурилась на солнце. Впрочем, я ею и была. Астрал даровал мне второе тело, даровал дом и возможность проникнуть в тайны человечества, о которых другие могут только мечтать. Он с детства выделили и выбрал меня, а потом, когда окружающие отвернулись от меня, дал возможность уйти и жить здесь.
В мире, где за каждым уголком поджидает нечто удивительное и невероятное.
Потерять все эти чудеса ради несуществующих чувств?.. Пусть этот мир и выдуманный, но кто сказал, что только поэтому он не может быть идеальным?.. Без этой боли, без сомнений, без страхов, что тебя снова предадут и оставят на обочине жизни, не понимающую – в чем именно ты провинилась?..
Я задавала себе вопросы и чувствовала, что с каждым словом какая-то мысль ускользает от меня. Точнее, я сама старательно прячу ее, упрямо не желая принять.
Догадка нагнала меня с запозданием, но так отчетливо и ярко, что я чуть не рассмеялась, почувствовав всю ее иронию.
Все наше человеческое стремление направлено на то, чтобы себя разрушить. Нам скучно в своих выдуманных мечтах, нам надо разрушать себя. Десятки раз, ради попытки когда-нибудь однажды повстречать того, кто залечит твои раны и рассеет душевную боль.
Вот только стоит ли столько мучать себя из-за эфемерного обещания счастья, которое может не сбыться?.. И как понять, что оно – твое, а не чье-то еще, и все усилия твои будут не напрасны?..
Внутри меня шла неустанная борьба, хотя со стороны это, наверное, смотрелось больше, будто я покачиваюсь из стороны в сторону над кружкой чая, пытаясь не заснуть.
Я не знала, сколько прошло времени. Поняв, что расшевелить меня не удастся, Писательница торопливо поднялась, делая вид, что ей нужно срочно бежать за чем-то важным.
– Спасибо за чай.
Я заметила, что она даже не притрагивалась к своей чашке, но ничего не сказала.
– Кстати, – словно вспомнив вдруг что-то важное, соседка остановилась в полуобороте на пороге кухни. – Я вчера начала писать новую историю. Про сильную, но очень одинокую девушку, которая боялась снова поверить людям. Связь достаточно крепкая, так что, если бы ты захотела... Портал работает не только в полнолуние. Собственно, я за этим и приходила. Чтоб сказать...
Несколько секунд отголоски ее слов звенели у меня в голове, пока я пыталась освоить только что услышанное. А когда обернулась, в кухне и коридоре уже никого не было. Она ушла, оставив меня в моем пыльном, знакомом до каждого закутка мирке, и впервые за столько лет я вдруг почувствовала, что мне стало в нем тесно...
* * *
Утро началось смазанно.
Алексей открыл глаза. В голове густой поволокой стоял туман. Как будто тонкой веткой мазнули по воде, запустив тонкую рябь, и эта рябь все никак не хотела утихать, осаждая в душе смутное волнительное чувство какого-то не выполненного обязательства. Мысли путались. И все никак не удавалось сложить кусочки пазла. Точнее, кусочки времени между его вчерашней прогулкой во дворе и возвращением в квартиру...
В кухне сочилась и с ледяным стуком капала на дно раковины вода. Бесцельное и упрямое солнце било косыми лучами в забрызганные дождем окна, расцвечивая мир золотисто-желтыми охряными красками.
Холодильник был пуст, так что пришлось с горем пополам собираться и идти на улицу в продуктовый ларек за углом.
...Воздух перед подъездом был пропитан солнцем и весенней пылью. Среди кружащих букетом ароматов иногда отчетливо пробивался солоноватый запах хвои, теплой земли и еще что-то влажное, древесное. Какая-то особенная свежесть, затерявшаяся в каждом клочке пространства. Мимо станции, дребезжа и издавая пронзительные гудки промчался длинный серый состав.
В этом и вся прелесть жизни рядом с железной дорогой: в любое время суток все расписание отправления пригородных поездов твое. И это же – самый большой минус. Уже подходя обратно к дому, он заметил странную худосочную особу, приютившуюся на скамейке под подъездным козырьком.
Девушка была одета в длинное лоскутное платье, спадающее почти до земли, в этнической цветной жилетке, отороченной странными блекло-рыжим мехом. На голове у нее красовалась яркая бандана с разноцветными знаками птичьей лапки. На ее фоне кислотно-розовые очки смотрелись уже не так вызывающе. Заметив, что Алексей ее разглядывает, незнакомка повела худым острым плечом и хищновато улыбнулась тонким, лисьим ртом, допивая кофе из стаканчика.
Кто-то окликнул ее из-за поворота дома:
– Кира!
Девушка поднялась и, последний раз обдав молодого человека непроницаемым взглядом, пошла по направлению голоса. Когда она проходила мимо, из наушников, висевших у нее на шее, до него долетели характерные мотивы какой-то скандинавской рок-группы: лютны, горн и тяжелые гитарные рифы вперемешку с призывами солиста оставить бренный мир и погрузиться в Вальгаллу.
Не смотря на всю ее хипповатую внешность, цепляющую взгляд лишь обилием пестрящих красок, было в ней и что-то постороннее, что не могло угадываться, но притягивало внимание. Что-то нездешнее...
Проследив за незнакомкой до угла, Алексей поднялся в подъезд.
В квартире все было по-прежнему, ничего не изменилось с того момента, как он покинул ее и вернулся назад. На первый взгляд. Проход мимо двери в спальню, он заметил какое-то пятно на ковре в свете солнечных лучей и подошел. Дверца шкафа оказалась открыта, бежевое пальто, убранное вчера, аккуратно лежало вместе с вешалкой на полу. К смятой ткани прилепился слегка подсушенный, но все еще влажный местами кожистый кленовый листок на гнутой ножке.
Снова что-то беспокойное шевельнулось в груди, всколыхнулось, волной разбиваясь и опадая в колодце памяти, и на какое-то короткое мгновение даже показалось, будто удалось схватить за хвост ускользающее воспоминание, но мысль снова исчезла.
Канула, как в омут.
Алексей повертел в руках листок, разглядывая его на просвет. И тут в коридоре пронзительно зачирикал дверной звонок...
...На пороге стояла девушка, одетая явно не по погоде: в черных джинсах, высоких кожаных сапогах и кожаной куртке нараспашку. В руке она держала нелепо свернутый мокрый красный зонтик, которым нервно похлопывала себя по ладони, растерянно и немного испуганно улыбаясь мне. А он почему-то пялился только на этот ярко-красный зонтик, забыв поздороваться...
– Алексей? Алексей Тишков? – спросила незнакомка, вся цепенея от волнения.
– Да.
– Здравствуй!..
Парень наконец поднял глаза.
Светлые, хоть и почти черные широко распахнутые глаза выглядели знакомо. Черные волосы, блестящие от капелек воды после недавнего дождя. От нее веяло теплом – таким радостным, таким позабытым давно теплом, разбудившим внутри что-то очень важное. Таким светом и уютом. Он понял, что это не сон. И что больше никогда не сможет перестать улыбаться, глядя в эти сияющие яркие глаза.
– Здравствуй... Хема.