История одного Дома. Глава 8

Екатерина Бобровенко
...Я оглянулась, одновременно немного удивляясь смене локаций: внезапно мы оказались в совершенно другом месте. Передо мной, там, где только что находилась голубовато-серая с позолотой дверь гадалкиной квартиры, теперь вместо нее была врезана совершенно другая – обитая вишнево-коричневым дерматином, с мутными латунными заклепками и ромбическим узором на матовой поверхности.

Светло-зеленые стены от пола до потолка увивал золотисто-прозрачный плющ, из-под плинтусов пробивались нечастые травинки и листья всевозможных цветов. Слышалось пение птиц, и вообще – впечатление создавалось такое, словно вместо городского подъезда ты вдруг очутился в сказочном цветущем лесу. 
Это был восьмой этаж – дом всех лесных волшебных существ, хранителей и защитников живой природы. 
Двенадцатый же исчез, снова переместившись куда-то на другую высоту Дома. 

Но самым примечательным, на мой взгляд, на восьмом этаже были картины, занимавшие здесь практически всю доступную высоту стен. Это даже не картины были – как постоянно открытые порталы в другие миры, замкнутые в масло и холст. 

На стене перед лифтами висела огромная печатная репродукция произведения Васнецова «Сирин и алконост». Сирин загадочно улыбалась непроницаемой улыбкой Моны Лизы, то пряча голову в зеленых ветвях, то снова показывая слегка приоткрытый красный ротик. Алконост хмурился, не подавая виду, что исподтишка подглядывает за ней сквозь листву. 
На дверях обоих лифтов висели одинаковые картонные таблички с одной и той же надписью: «Закрыто на ремонт до три тысячи девятнадцатого года». Сколько я себя помнила, жители данного этажа были явными противниками прогресса!.. 

Еще здесь испокон веков хранился архив знаменитой Вавилонской библиотеки, как известно, транслирующей всякому желающему прописанные в книгах всеможные варианты всего, что точно случится в будущем, что точно никогда НЕ случится и что уже успело случиться в обозримом и необозримом прошлом. У меня все не доходили руки заняться ее посещением. Чтобы попасть в книгохранилище, требовалось оформить читательский билет за подписью более ста неуловимых и постоянно отсутствующих тамошних архивариусов, духа-покровителя библиотеки и самой Гарпии Давыдовны Тартар. 

Возможно именно неотвратимая встреча с последней всегда меня и останавливала... 

Иннокентий Петрович Горыныч – тот самый трехголовый ящер с пятого этажа, заведующий делами и экономикой «дроконьей сакровищнетсы», а также владелец знаменитого в пределах дома ИП «Горыныч», занимавшегося изготовлением и распространением ювелирных изделий высшего качества, – уже много раз пытался наложить руку на библиотеку, приписав ту к памятникам драконьего наследия ИРИСКА (Илитные Рисурсы и Сахронение Культуры Античности). 
Каждый раз в главуправе ему давали от ворот поворот, однако настойчивость Иннокентия с годами нисколько не утихала... 

Рядом со мной кто-то негромко кашлянул. Я обернулась, уже почти угадывая, кто это может быть. 

На верхней ступеньке лестницы стояла девушка. Грушевидная фигура, классические брюки, вишневый свитер с растянутым воротом. Светлые тонкие волосы были собраны на затылке в хвостик-кисточку. Половину лица занимала грубая роговая оправа очков. 
Мокрые следы дорожкой тянулись вдоль всего потолка, спускались по боковой стене и исчезали возле ног Писательницы. Видимо, она тоже услышала шум с шестого этажа и ходила выяснять причины. Таким вот необычным способом...

– Кто это с тобой? – поинтересовалась она, окидывая Елисея цепким, профессиональным взглядом. Он стоял рядом с одной из картин, заглядывая за угол деревянной рамы, и даже в образе его спины излучалась крайняя удивленность и заинтересованность всем происходящим. В лесу, изображенном на картине, раздавалось звонкое и мелодичное пение птиц. Деревья качали серебристой кроной, в корнях бежал холодный ручей, и вообще царили спокойствие и благодать. 

Елисей протянул руку и погладил окаменевшую шершавую кору ближайшего дерева. 
– Вот и где моя любимая? Где? – послышалось мне, хотя я не была уверена насчет точности передачи. 
Ясень молча качал золотистой головой и никаких инструкций, по-видимому, давать не собирался...

«А тебе-то какая разница?» – хотела спросить я, но не успела и рта раскрыть. 

Писательница цепкими руками схватила меня за локоть и оттащила в сторону. 
– Это что, человек?!. – спросила она страшным и громким шепотом, вытаращив на Елисея глаза. Не то, чтобы по-настоящему испуганно. Скорее, с каким-то диковатым восторгом. 
Похоже, у кого-то появился новый наглядный прототип персонажа. 
– А сама как будто нет?.. – в тон ей ответила я. Поговаривали (а я подозревала это точно), что она тоже была выходцем из мира людей, а в Астрал попала по каким-то своим личным обстоятельствам, обязанным ее любопытству и неудачным экспериментам с магией, и с тех пор осела здесь, завела себе домашнего алконоста и целыми днями текстографировала свои нетленки исконной драконописью посредством простой шариковой ручки. 

Писательница нахмурилась, сморщив нос. 
– Я вообще-то – фея. 
Да по мне хоть горгулья, какая разница...

– Ты что, уходишь? – Елисей окликнул меня уже на лестнице, оторвавшись от созерцания живых картин и торопливо припустив следом. – Ты, вроде как, теперь за меня в ответе! 
– Я тебя не приручала!
На своем этаже я вырвалась вперед и тут же решительно направилась к квартире. Хватит. Надоело! Хватит!.. Во всяком случае, это не моя проблема в том, что он здесь очутился. Я – всего лишь дежурный. И могу сделать вид, что Елисей мне не мешает. 

Возле самой двери, когда я уже намеревалась шагнуть сквозь нее в коридор, парень поспешно схватил меня за руку, заставляя обернуться. 
– Ты правда уходишь? Куда?
– Домой, – я пожала плечами. – Не знаю, что произошло, но я тебе не няня. Разбирайся, пожалуйста, сам, – я попыталась сделать лицо как можно более непринужденным. На самом деле внутри все кипело и разрывалось между жутким желанием помочь или же отмахнуться, списав все происходящее не на свои обязанности. Я пока не знала, какое победит, поэтому медлила. 

– И ты так и бросишь меня здесь? – хитро прищурившись, спросил Елисей. – На съедение всем этим аборигенам?
Было бы неплохо... Меньше проблем.
В то время, как внутри шла непримиримая борьба, Елисей молча оглядывал подъезд, как бы пытаясь сориентироваться. 

– Это вообще-то и мой дом. Я имею в виду – там, – он неопределенно мотнул головой вверх. А смотрел при этом только – это было понятно совершенно точно – на мою дверь и покоящуюся на ней серебристую ящерицу.
– В смысле?
– Я здесь живу. Я не знаю, что ЭТО, но там, в обычном мире, это моя квартира, – пожал плечами он.

Вот тебе и квартирный вопрос и жилищный ответ... 
– А как же Селивановы? – непонимающе переспросила я. 
– Продали год назад.
Еще одно пожатие плечами. 
– Ясно, – сказала я. 

Я не знала, как реагировать и, главное, что при этом чувствовать. Удовлетворение? Радость? Или определенное облегчение от того, что когда-то сделанное, мое решение приняло статус необратимого?.. 
Тяжелое, тревожное чувство большой плоской рыбиной шевельнулось в груди, взбаламутило, разволновало, вспенило волной мой тихий омут, и, сама не осознавая происходящего, я отворила дверь и приглашающим жестом махнула Елисею в коридор. 
– Заходи. 

Было подозрение, что так просто от него не отделаться. Нужно усадить его пить чай, а самой пока решить, что делать дальше. Еще мелькнула мысль поспрашивать парня о бывших хозяевах его квартиры – вдруг он что и может рассказать?
Хотя мне этого не сильно хотелось.
Что унесла река, того не возвратишь...

В прихожей стоял привычный полумрак. Из ванной доносился гулкий шум, смех и пение нескольких голосов:
«Ой цвете-е-ет кали-и-и-ина-а в по-о-ле у ручья-а!..»
Соседи с верхнего этажа опять разбушевались. Сквозь тонкие перегородки отчетливо слышалось каждое слово и каждая нота, в которую они не попадали. 

– Не обращай внимания, – я поплотнее закрыла входную дверь и направилась к кухне. – Ты какой чай любишь? – я вытряхивала из шкафчиков все содержимое на предмет чаепития, и голос мой был как никогда бодрым и веселым. 

«Парня молодо-о-го полюби-и-ла я-а-а-а...»

Парень не ответил, и когда я снова выглянула в коридор узнать, что он там делает, Елисей стоял возле дальней комнаты. 
– Забавная вещь. В подъезде такой кавардак, а в самой квартире даже комнаты точь-в-точь как в настоящей! Только дверь не та, а так прям все, – он положил ладонь на дверную ручку и нажал, толкая дверь плечом. 
– Подожди! Тебе туда нельзя!
Я бросила на столе чайник, намереваясь остановить Елисея. 
Но парень уже заглянул внутрь. 

В комнате воздушными слоями, совсем как сахарная вата, клубилась темнота. 
Даже и не темнота это была вовсе – просто густая синь, рассеянная в воздухе, что невозможно с мимолетного взгляда отличить, где кончается она и начинаются стены. Да, синева. Простая синева, словно смотришь на все окружающее сквозь прозрачное, пронзительно-темное чистое стекло...

На белеющих в полумраке стенах светлыми призраками висели рисунки – наивные, кривые каракули, выведенные неуверенной детской рукой, только-только научившейся держать карандаш. Здесь были поздравления: открытки, подаренные маме к восьмому марта, письма Деду Морозу, головастые и лопоухие собаки с огромными круглыми глазами и улыбающимися пастями, домики с солнышками, зеленая пунктирная травка, цветы высотой с забор. Полосатый кот в ошейнике с колокольчиком... Мы подобрали его на улице совсем котенком, когда мне было семь, а потом отдали в деревню старой хорошей женщине. После я видела фотографии лежащего на солнечном крыльце большого толстого котяры, в которого он превратился. С беленого, знакомого каждой трещиной, потолка свисали на нитках покрытые пылью журавлики из цветной бумаги. Вспугнутый внезапно раскрытой дверью воздух подхватил их тонкие прозрачные крылья, и теперь птицы слабо покачивались в темноте, как призраки. 

– Поразительно, – негромко произнес Елисей, оглядывая мои детские поделки. Он не ушел дальше порога. Он стоял на месте, как вкопанный, словно в миг осознав всю свою непричастность, чужеродность и враждебность для чужих тайн. 
«Ага, – мысленно согласилась я. – Не то слово...»

Пауза и то молчание, с которым он взирал на полупустую комнату, наконец привели меня в чувство. 
– Все. Проваливай отсюда! – произнесла вслух, потянув дверь на себя и боком оттирая Елисея из спальни. Я чувствовала себя уязвленной, мне не хотелось оборачиваться, чтоб не столкнуться с ним взглядом, и я старательно долго делала вид, что неровно сидящую в петлях дверь никак не получается закрыть плотнее. В реальности, она и правда всегда была немного перекошенной, и эта черта передалась и в Астрал. 

Все это время я затылком чувствовала его взгляд. Мне казалось, что он смотрит на меня – пристально, выжидающе. Жалостливо. Но когда я оглянулась, Елисей рассматривал книжные полки. Я выдохнула, намереваясь повторить свою последнюю фразу, но тут парень резко обернулся и внимательно посмотрел мне в самые глаза. 
Что-то беззащитное и детское мелькнуло в них, внезапно сбивая меня с толку. 

– Почему ты пытаешься выглядеть злой? – без тени улыбки серьезно спросил он. 
Я прищурилась. 
– Может потому, что мне на голову свалилась большая ходячая проблема, которая теперь к тому же еще и засыпает меня неуместными вопросами? 
В тот момент я могла только надеяться на то, что мое лицо не залило стыдливой краской, и я выгляжу вполне себе внушительно и уверенно. При моем росточке-то овладеть такими навыками было бы не лишним. Но все получилось не так, как изначально планировалось: насмешливый в самом начале, голос вдруг дрогнул, ближе к концу поддав петуха. Теперь вся надежда была на взгляд. И на тактичность Елисея. 
Однако с последним я поспешила...

– Но не это ведь главная причина. Разве не так?.. – он на пару секунд замолчал, как бы подбирая слова. – Скажи, ты тоже... кхм... нездешняя?
«Нездешняя...» – мысленно фыркнула я. 
А вслух произнесла спокойно:
– Почти. В детстве у меня были способности, которые позволили уйти сюда. Теперь именно это место – мой дом.  
Елисей внимательно смотрел на меня, ожидая продолжения, которого для него у меня не было. 
– Но это не полностью добровольное решение?
Я отвернулась. 
– Это тебя не касается. 
Елисей мягко придержал меня за руку. Впервые за много лет я так близко ощущала живое теплое прикосновение, а оттого внезапно замерла, боясь пошевелиться. Ощущение было... странным.
– Иногда случается так, что что-то гложет изнутри, не давая покоя, А стоит только поговоришь об этом, так сразу и отпускает. И дышится легче, и живется, и решения находятся неожиданные. Такие, что думаешь, как это ты раньше не догадался. 

Я вздохнула, обдумывая услышанное. Во всяком случае, совсем скоро Елисей вернется домой, и дальнейшая судьба его мыслей обо мне останется неизвестной. И уж точно мы никогда не увидимся вновь, так что чего переживать?.. И я же хотела разузнать о бывших хозяевах квартиры...

– Когда я была маленькая, – начала я сухо, стараясь не смотреть ему в глаза, потому что взгляд Елисея мог меня сбить, и тогда все невысказанные за эти годы слова так и остались бы висеть в пустоте, – ...мы с семьей переехали сюда. Дом только построили, это была наша первая совместная квартира, как мама говорила – «будто новая жизнь начинается». Они только что сыграли свадьбу. Крыльям, на которых летала моя мать, можно было только позавидовать. Мой отец бросил нас, когда мне было два, а спустя три года мама снова вышла замуж за мужчину, у которого тоже была дочь от предыдущего брака, на два года старше меня. Так у меня появилась сестра – Нинка, и новый отец – точнее, отчим, мне он никогда не нравился. А у моей мамы – новая семья. Настолько во всем прекрасная, что мне не нашлось в ней места. Я была не похожа на них и, наверное, очень сильно напоминала о потерянном прошлом. Но в этом же нет моей вины?.. Я чувствовала себя забытой. Ты не представляешь, каково это: ребенку чувствовать, что его любят в разы меньше остальных. Если вообще еще любят... У меня были способности, доставшиеся по наследству от моей прабабки, которая была ведуньей. Когда пришла возможность… когда я смогла, я ушла жить сюда, практически не раздумывая. Мне тогда было тринадцать лет... 

Елисей слушал мою исповедь в немом остолбенении, как будто не знал: жалеть ему меня или удивляться самой возможности такого исхода. Ведь до сегодняшней ночи он и не знал, что существует другая – обратная сторона реальности. 

– И ты больше не хочешь туда возвращаться? 
– Я больше никогда туда не вернусь. Никогда.
– Ну а мне-то поможешь?