Боярин Борис Иванович Морозов во время малолетства Алексея Михайловича был приставлен к нему «дядькой». Не имея собственных детей, он пестовал царевича, как родного сына, а тот, в свою очередь, всей душой и на всю жизнь привязался к своему дядьке. При воцарении Алексея Михайловича Морозов сделался главой правительства и к тому же свояком царя (оба женились на сестрах Милославских). Став фактическим правителем страны, он интересовался техническими и культурными достижениями Европы, приглашал на службу в Россию иностранных специалистов, проявлял интерес к западному просвещению, который сумел привить и своему воспитаннику. Делая много полезного для страны, Морозов, однако, не забывал и себя и был богатейшим в России человеком: владел 55000 крестьян и рядом производств железа, кирпича и соляными промыслами, в какой-то мере предвосхищая Меншикова, любимца другого царя - Петра Алексеевича.
Являясь главой правительства, Морозов сам начальствовал несколькими важными приказами (тогдашними министерствами). В приказах и на воеводствах его ставленники беззастенчиво грабили население, тянули дела о дворянских поместьях и вотчинах, вымогая взятки с челобитчиков. Стрельцы получали свое жалование не полностью и с большим опозданием. Стремясь увеличить доходы казны, Морозов по совету думного дьяка Назария Чистого ввёл высокий косвенный налог* на соль. Цена на соль увеличилась втрое и стала для многих неподъемной, а соль была нужна всем, без нее не запасешь продуктов впрок. Народ взбунтовался и был поддержан стрельцами, отказавшимися стрелять в людей. В июне 1648 года рассвирепевшие москвичи разгромили морозовские приказы и растерзали Чистого и других ближайших помощников Морозова, отъявленных взяточников, а сам всесильный боярин едва спасся от расправы, укрывшись в царском дворце. Царь едва отстоял жизнь Морозова, упрашивая народ со слезами на глазах: «Пусть народ уважит мою первую просьбу и простит Морозову то, что он сделал недоброго; мы, Великий Государь, обещаем, что отныне Морозов будет оказывать вам любовь, верность и доброе расположение, и если народ желает, чтобы Морозов не был ближним советником, то мы его отставим; лишь бы только нам, Великому Государю, не выдавать его головою народу, потому что он нам как второй отец: воспитал и возростил нас. Мое сердце не вынесет этого».
Царь вынужден был удалить Морозова в Кирилло-Белозерский монастырь. Через четыре месяца Морозов вернулся в Москву, по-прежнему был любим царем, но официального положения в управлении уже не занял: данное народу обещание царь выполнял. Таким образом, мятеж окончился вполне удачно для восставших в Москве, а потому нашлись охотники повторить его в других городах, несмотря на то, что соляная пошлина была уничтожена. Мятежи повторились в Сольвычегодске и Великом Устюге, но скоро были усмирены.
Серьезнее разыгрались страсти во Пскове и Новгороде, где многочисленное и богатое торговое сословие было до крайности раздражено данными английским купцам привилегиями и манипулированием правительственными дьяками хлебными ценами. Если архимандрит Никон был в Москве лишь свидетелем бунта, то в 1650 году митрополит Никон, оказался в Новгороде в самом «эпицентре взрыва», который едва не стоил ему жизни. Но прежде, чем рассказывать об этом, закончим с Морозовым.
Для кого этот человек скопил такие богатства, неизвестно: детей у него не было. Когда он умер (в 1661 г.), громадное состояние перешло к его брату Глебу, но тот тоже вскоре умер. Совместное состояние досталось малолетнему сыну Глеба, а фактически, его матери боярыне Феодосии Морозовой, увековеченной на полотне художника В. И. Сурикова. Сын Глеба и Феодосии, оставшись после ареста матери без призора, умер недолгое время спустя, и все имущество отошло в казну.
Новгород, потерявший свою республиканскую свободу при Великом князе Иване III, продолжал сохранять дух неповиновения, когда приехал в него вновь назначенный митрополит, облеченный доверием царя, возложившего на “собинного друга” наблюдение не только над церковными делами, но и над мирским управлением. Никон должен был доносить обо всем, что делалось в Новгороде, и давать свои заключения и советы. Утверждая свою пастырскую власть, новый митрополит на Софийском дворе лично разбирал распри и творил суд праведный. Вскоре после приезда Никона в Новгородской земле начался сильный голод, и голодные толпами повалили в город добывать пропитание. Никон открыл погребную палату, чтобы каждый день кормить 200 – 300 бедняков. Каждую неделю из митрополичьей казны бедным раздавались деньги, каждое утро приходящим вручался каравай хлеба. Из личных денег раз в неделю давал Никон бедным рубль или два. Для тех, кто требовал ухода, митрополит устроил четыре богадельни, испросив у государя средства на их содержание.
Духовенство новгородской митрополии не было довольно назначением Никона и, как оказалось, не напрасно. Сократить чин литургии считалось грехом, пропустить что-нибудь – тоже, а выстаивать по несколько часов попам не хотелось, поэтому для скорости одновременно читали и пели разное, так что присутствующие редко что понимали. Никон взялся за ленивых и подчас едва грамотных священников и стал наводить порядок крепкой рукой, часто не только в переносном, но и в прямом смысле слова: кулак у него был едва не пудовый. Новгородскому люду это тоже не нравилось: бывать в церкви новгородцы признавали необходимым, но находиться там слишком долго не любили.
После восстаний в столице и других городах искры недовольства долетели, наконец, до Пскова, где запылал настоящий пожар. В феврале 1650 года ограбили шведского агента Нумменса и гостя Емельянова, затем выбрали свое управление из посадских и отправили челобитчиков в Москву. Купцов, продававших хлеб за границу и взвинтивших цены, перебили как изменников. Псковские архиепископ и воевода были бессильны усмирить народ и оказались в застенке.
Известие о псковском восстании быстро достигло Новгорода, где народ сильно роптал на появление царских бирючей, ограничивающих продажу хлеба. Поднялся общий крик, что царь не знает, как управляют бояре, которые отпускают хлеб за море в ущерб русской земле. Ударили в набат и толпы бросились грабить и бить заморское посольство и местных богачей. Митрополит Никон и воевода князь Федор Андреевич Хилков пытались укротить мятеж, но сил у них было мало, а некоторые из служилых, боярские дети и стрельцы перешли на сторону мятежников. Считая неприличным идти на уступки, митрополит попытался образумить мятежников духовным оружием и произнес анафему всем непокорным. Эта мера не принесла пользы, потому что к строгости и суровым мерам Никона успели привыкнуть. Новгородцы посчитали, что он заступается за злодеев и грабителей, в ответ опять прозвучал набат и мятежники вышибли бревном ворота Софийского дома, в котором Никон спрятал воеводу князя Хилкова и тех дьяков и стрелецких голов, что сумели бежать под защиту митрополита, в то время как остальные были убиты или брошены в застенки вместе с немцами, скупавшими хлеб, мясо и рыбу в голодное время. Когда мятежники вломились на митрополичий двор, Никон их встретил собственной грудью и пал под ударами дубин и упрятанных в шапки камней. Нашлись благонамеренные, не допустившие добить упавшего, и дворовые служители отнесли Никона в келью почти полумертвого, а устрашенный своим преступлением народ рассеялся, не разгромив митрополичьих покоев, где был скрыт воевода.
Очнувшись, Никон приказал звонить в большой колокол Святой Софии и вместе с архимандритами и игуменами Великого Новгорода двинулся по мосту на Торговую сторону. Народ пропустил их до собора Знамения богородицы и позволил совершить литургию, после которой израненный Никон на санях поехал на Ярославово дворище, где бушевало народное собрание и заявил: «Если на мне есть вина или неправда, то мне сказав, убейте!» Возмутители не подняли на него руку, толпа стала расходиться. Никон велел отвезти себя в Софийский собор и там поименно проклял главных бунтовщиков.
Но это опять не помогло: толпа освободила митрополичьего приказного Ивана Жеглова, посаженного под арест Никоном, и Жеглов на другой же день создал народное правительство из девяти человек, в числе которых, кроме посадских, были стрелецкий пятидесятник и подьячий. Энергичный Жеглов принудил большинство новгородцев составить приговор и целовать крест на том, чтобы всем стать заодно, если государь пошлет на них рать и велит казнить смертью, а денежной казны и хлеба не пропускать за рубеж. Служилые люди, не желавшие присоединяться к мятежникам, принуждены были к тому силою.
Близ Новгорода поставили стражу, слугам митрополита опасно было ходить по городу, сам он отлеживался на Софийском дворе, но не прекращал борьбы с восстанием. Никон нашел человека, сумевшего тайно доставить в Москву его послание о мятеже, а о себе писал: «И ныне лежу в конце живота, харкаю кровью, и живот весь распух; чаю скорой смерти, маслом соборовался». Затем, вступив в переговоры с богатыми и влиятельными новгородцами, убеждал ради спасения города склонить народ повиниться перед государем. От Алексея Михайловича Никону были тайно доставлены две грамоты. Одна содержала похвалы его действиям, другая, предназначенная для объявления народу, гласила, что новгородцы должны просить у митрополита прощения своим великим согрешениям. Если митрополит простит, то и великого государя будет милость, иначе все будут смерти преданы.
Прибытие к городу карательного войска князя Ивана Хованского, который, расположился под Хутынским монастырем, заставило восставших прислушаться к обещанию Никона в случае покаяния добиться у государя прощения участникам волнений. Церемония покаяния была обставлена пышно. Новгородцы в Софийском соборе со слезами просили Никона о заступничестве. После трехчасового поучения митрополит отпустил им грехи и освободил от проклятия. Новгород успокоился, хотя митрополит не думал о всепрощении. По его указаниям без шума были схвачены и заточены триста человек. Хованский получил возможность вступить в город без сопротивления и сообщил Никону, что решение о наказании возмутителей народа возложено на митрополита. Духовный отец Новгорода одного велел обезглавить, Ивана Жиглова с десятком «главных завотчиков» сечь кнутом и сослать в Сибирь, остальных же арестованных кого бить батогами и разбросать по тюрьмам, а кого и освободить.
Из Новгорода воевода князь Хованский выступил на Псков. Псковичи же царские войска город не впустили, а отогнали их стрельбой из пушек. Никон писал во Псков, обещая в случае раскаяния выступить их заступником перед царем. Грамотки Никона были встречены бранью и нелестными комментариями: «Полно де ему, митрополиту, и того, что де он Новгород обманул, что подали государю новгородцы повинные челобитные. А мы де не новгородцы». Первыми атаковав царские войска, горожане отбросили их от стен и день за днем ходили на вылазки. Никону стало известно о поддержке псковичей крестьянами, практически окруживших своими отрядами войско Хованского, и о переходах солдат на сторону восставших. Послания Новгородского митрополита помогли остудить слишком горячие головы в Боярской думе. На переговоры с восставшими был отправлен епископ Коломенский Рафаил с большой свитой духовенства. Успех переговоров предопределили милостивые условия, которые священнослужители сумели выговорить у светской власти перед отъездом из столицы. Царь Алексей Михайлович согласно совету Никона снимал с псковичей обвинение в государственной измене и позволял объявить им свою милость. Восставшие получали прощение, «не принося своих вин», только освободив арестованных и впустив в город нового воеводу. Разумеется, после «утишения» главные смутьяны были тайно схвачены, наказаны кнутами и сосланы, но в целом дело закончилось мирно. Воевода князь Иван Никитич Хованский получил в награду от царя «шубу бархатную золотную, кубок и придачу к окладу».
Когда шведский резидент обеспокоился полугодовым восстанием во Пскове, думный дьяк Посольского приказа Волошенинов сказал ему: «В эти времена Бог и более значительные мятежи попускает». И был прав: в январе 1649 г. был обезглавлен английский король Карл I и изгнан из собственной столицы французский король Людовик XIV. Когда в октябре 1650 г. успокоился Псковский бунт, в Париже и по всей Франции бушевала Фронда. Царю Алексею Михайловичу было ясно, что к этим событиям привели религиозные смуты. Значит, укрепление веры необходимо прежде всего для поддержания трона. А кто способен укрепить веру в государстве? События показывали: только Никон, «собинный друг».
_________________
*Косвенный налог на продукт – повышение его цены с тем, чтобы полученные излишки шли в казну. Устанавливать такой налог имеет смысл только на продукты, без которых невозможно обойтись.
==================
Иллюстрация: Кафедральный софийский собор в Новгороде, фото 1900 года.