Хочешь, я разрежу тебя на мельчайшие части, а потом сошью заново? Не переживай, будешь как новенький. Вот, что мы сделаем, любовь моя. Для начала я выколю тебе глаза, вырежу аккуратно, чтобы не образовались шрамы на твоем прекрасном личике. Твои настоящие глаза я высушу на подоконнике под обжигающим солнечным светом. А когда они высохнут, я растолку их в ступе с ромашкой и лавандой, чтобы даже прах их пах приятно и нежно. Я буду хранить их под самой скрипучей половицей моего дома, как напоминание о том, что зло не вечно, и с ним всегда можно что-нибудь сделать.
Потом я зашью твой рот огромной цыганской иглой. После операции в оставшиеся отверстия мы будем вставлять пирсинг. Уверена, что ты будешь выглядеть идеально. Да и вообще ты всегда был красавчиком, ты знаешь, как следить за собой, тебе свойственно чувство стиля. Так что мне больше нечего делать с твоим лицом и телом. Увы, как бы не было печально, моему хирургическому таланту негде развернуться здесь. Ты – не тот проект, который требует великого мастерства хирурга, ты – нечто другое.
Тебе всего лишь нужны новые глаза. Но мне не у кого их вырезать. Кто из ныне живущих или недавно умерших может поделиться глазами достойными тебя? Где найти глаза, которые были бы под стать твоему сердцу, которые сочетались бы с белизной твоей кожи и шелком волос? Они не должны быть водянистыми, как у болотных черепах, которые ползут по жизни в заданном направлении в страхе посмотреть по сторонам и ускориться. В них не должно быть стали, готовой бездумно разрезать на части, которая любой ценой избегает страха, что кто-то может приблизиться слишком близко, страха подпустить, открыться, позволить прочитать себя как книгу. В них не должно быть обжигающего холода, который может кого угодно превратить в статую и заставить сердце остановиться, превратив его в ледышку. Нет, нет и нет.
Мы – два безумца, рожденные друг для друга. Я никого к себе не подпускаю, потому что никто другой, кроме тебя, не достоин касаться меня. Ты же подпускаешь к себе всех подряд. Ты никогда не остаешься один, чтобы не увидеть и не ощутить всю бездну той пустоты, в которой живешь. Но кем бы ты ни пытался ее закрыть, они другие, и их не хватит, чтобы заполнить собой то пространство, которое предназначено мне. Но ты этого не видишь. Твои глаза в этом смысле слепы.
Ты видишь все: людей с их страхами и тревогами, безумство общества с его жаждой держать под контролем толпу, тенденции моды, которые жонглируют ценностями и пустышками с равным успехом. Ты видишь все отчетливо и ясно, но только не то, что происходит в собственной спальне. Тут твои глаза бессильны. И поэтому я вырежу их и поменяю.
Я высушу твои глаза на подоконнике под знойным июльским солнцем. Я сотру их в порошок, разотру в пыль, смешав с лепестками ромашки и лаванды, чтобы даже памяти о яде в твоем взгляде не осталось. Я залью эту смесь янтарем меда и буду держать в темноте, пока последнее воспоминание о свете не испарится. И только тогда я взращу на этом зелье цветы в своем саду. В их бутонах, когда те раскроются, я знаю, я найду твои новые глаза. Того же цвета, что и раньше, с той же искрой, что и прежде, с намеком на насмешку и с призывом к иронии, но без режущей стали и без обжигающего холода. Ты больше не будешь держать меня в стороне, на расстоянии, за стеной из тел, покрытых искусственным загаром, тату и стразами, подправленных ботоксом и силиконом. Ты увидишь взгляд напротив, который сможет выдержать силу твоих глаз и сможет ответить историей, достойной твоей собственной.
Но есть одно «но». Так не будет. Никогда. Я не стану вырезать тебе глаза, даже если ты сам подойдешь и попросишь. Я не стану лишать их стали и холода. Какими бы ни были твои глаза, они твои. И ты не просто смотришь ими на мир, в первую очередь, ты ими смотришь на себя.