ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
В военном человеке воспитание
характера, воли должно быть
поставлено выше всего
и прежде всего.
(Генерал М.И. Драгомиров)
Сразу же, с началом прохождения курса «молодого бойца», началась и нелёгкая, настоящая мужская, солдатская жизнь. Поначалу подниматься в шесть часов утра было трудновато, затем это настолько вошло в привычку, что я стал просыпаться самостоятельно буквально за несколько минут до команды дневального: «подъём!» Организм мой настолько привык к предложенному режиму, что при выпавшей нечаянной возможности отоспаться как следует, сон покидал меня безжалостно и безвозвратно ровно в шесть ноль – ноль.
Стремительное одевание, зарядка, обливание холодной водой из-под колонки окончательно изгоняют остатки полусонной вялости, и мы готовы к напряжённому рабочему дню. Со временем, ощутив готовность организма к этому, мы даже зимой в морозное утро выбегали на зарядку с обнажённым торсом; изрядно разогревшись во время зарядки энергичными движениями, мы обливали торс студёной водой из колонки и после тщательного растирания его полотенцем получали какой – то необыкновенный прилив бодрости на весь напряжённый «рабочий» день.
После зарядки, туалета, - заправка постелей; иногда удаление накопившейся пыли под кроватью. В спальных комнатах да, собственно, и во всех других помещениях, полы были паркетные и натирались курсантами всегда до блеска. Затем один из самых желаемых мероприятий – завтрак. Столы накрывались на четыре человека; кто обслуживал нас точно не помню, скорее всего всё-таки официантки, поскольку ни бачков, ни «разводящих» (так, в шутку, в армии называют половник – большую ложку для разливания жидкой пищи) на наших столах я не припоминаю. Салфетки, столовые приборы – всё на должном уровне.
Одно время напротив меня, на другом конце стола, сидел курсант Спешилов Саша. Он имел обыкновение всё подсаливать - ему всё казалось, что в этом блюде недостаточно соли. Когда он взял в руки стакан с чаем я, «услужливо», хотя не совсем обдуманно, чтобы подшутить, пододвинул ему солонку. Саша поставил стакан на стол и … влепил мне солидную пощёчину. Как утверждали древние римляне: «Vim vi repellere Licet – Насилие разрешается отражать силой». И я, слишком поспешно, ни на мгновение не задумавшись о последствиях своего отчаянного поступка (один из моих самых больших и опасных недостатков), в ответ, вложив в это движение всю имеющуюся в моём тщедушном теле «мощь», шлёпнул Сашу по щеке, стараясь угодить по недавно образовавшейся на ней болячке. Ну и что? Даже при «всеобщей мобилизации» моих физических сил Саше мой «шлепок», что слону - дробина. Он за моё «низкое коварство» мог расправиться со мной как Тузик с газеткой, но он только удивлённо посмотрел на меня так, как будто впервые увидел, улыбнулся, подал мне руку, мы обменялись дружеским рукопожатием, и остались хорошими приятелями до конца нашего обучения. Два «секунданта», оставшиеся не у дел, поздравили нас с мирным разрешением «конфликта» и с возросшим уважением отметили мой самоотверженный и «смелый» поступок похвальными словесными характеристиками.
После завтрака начинались занятия. Теорию мы изучали в классах корпуса. Здание училища был построено таким образом, что в нём разместились все необходимые службы: спальные помещения, классы, столовая, клуб и т.д. Несколько помещений занимала даже средняя военная школа музыкантских воспитанников, которую, кстати говоря, в своё время окончил отец современной эстрадной звезды, аккордеониста Дранги Петра – Юрий Дранга, так же аккордеонист, лауреат международного конкурса, профессор Российской Академии музыки имени Гнесиных.
Здесь я вынужден, забегая несколько вперёд, сделать небольшое отступление, вызванное последними событиями и вскрывшимися в связи с этим некоторыми важными фактами.
Пятого октября 2014-го года дети моего свояка Александра Даниловича Лопина, бывшего дирижёра военного оркестра Суворовского училища и известного тверского композитора, скончавшегося пять лет тому назад, после поездки на могилки организовали в офисе его невестки Надежды вечер воспоминаний, или, говоря по-русски, поминки. Я в этот день плохо себя чувствовал и поэтому, к сожалению, не смог поехать вместе со всеми поклониться общему памятнику Александру Даниловичу, его супруге, моей свояченице Елизавете Сергеевне, и их дочери – Наташе. Но к ужину за мной приехали муж внучки Александра Даниловича, Лизоньки, – Алексей с моим сыном Сергеем. Поездки в автомобильном транспорте мне противопоказаны и сопряжены с резким ухудшением самочувствия, но это был не тот случай, и я, собравшись с силами, поехал.
На ужине, кроме близких родственников, были два хороших друга Александра Даниловича, заслуженные артисты России: Василий Михайлович Ваш (российский венгр), дирижёр духового оркестра и Вадим Тирон – оперный певец. Мне было приятно и легко в такой компании общаться на понятном и близком мне профессиональном языке. Тирон в память Александра Даниловича спел его «Гимн Твери», представленный на конкурс в Областное министерство культуры, решения которого нет и по сию пору, и несколько романсов. Баритон певца оказался настолько мощным, что, казалось, децибелы его голоса вот-вот раздвинут стены тесного помещения офиса и он разойдётся «по швам». Неожиданно и приятно удивили меня и мои Серёжа с Валечкой, когда они обменялись любезностями с Василием Михайловичем на его родном венгерском языке. Прошло довольно много лет со времени прохождения службы Сергея в Венгрии. Ведь последним местом службы моего сына была Латвия, и я принял, по неведению, венгерскую речь за латышскую.
Сын Александра Даниловича, Георгий, на висевшем на стене довольно большом экране (мониторе) через компьютер продемонстрировал фотографии и озвучил «этапы большого пути» своего отца. Получился великолепный, настоящий документальный фильм, достойный памяти Александра Даниловича. Георгий упомянул, между прочим, что в основании музыкального образования отца лежала та же, упомянутая выше, Ташкентская средняя военная школа музыкантских воспитанников. Выходит, что в то время, когда я ступил на эту «судьбоносную» территорию, Саша выехал в Москву поступать в институт военных дирижёров. А школу одновременно вместе с ним окончил мой будущий товарищ и друг по военному училищу, явно менее одарённый музыкант, Васильев Игорь, и очень даже может быть, что они были знакомы. Чрезвычайно огорчило меня это, так обидно припозднившееся, известие. До этого момента я почему-то считал, что Саша окончил школу, как и институт военных дирижёров, также в Москве. Сколько утеряно безвозвратно столь дорогого для наших воспоминаний времени! У нас немало нашлось бы общих «ташкентских» тем.
А свела нас с Сашей судьба, примерно, в лето 1955-го года. Служил он тогда в Австрии (и опять же мог встречаться с моими сокурсниками, которые после окончания военного училища получили направление для прохождения дальнейшей службы в Австрию) и приехал в Беловодское в отпуск. В Беловодском в небольшом парке была танцплощадка, где и произошла встреча и знакомство молодых людей – Саши и Лизы. Мог ли устоять старший лейтенант Лопин Александр Данилович против неотразимых чар достигшей наивысшего расцвета божественной, неписаной девичьей красы Елизаветы Сергеевны Тереховой? Да ни за что и никогда! И Саша, долго не раздумывая, предложил Лизе руку и сердце. Мы с Софьей Сергеевной в то время, как это нередко случалось, проводили мой очередной отпуск в Беловодском, под крышей дома моего дорогого тестя Сергея Георгиевича. Так я и оказался свидетелем одного из самых, нет, чего там, – самого главного события в жизни Александра Даниловича и Елизаветы Сергеевны – созданием новой, замечательной семьи.
Кроме комнат, специально предназначенных для учебных аудиторий, в нашем училище были ещё и как бы «собственные» у каждого взвода, где курсанты занимались самоподготовкой, а также могли хранить учебники, конспекты, обмундирование и ещё кое - какие прочие вещи.
Изучение материальной части вооружения сухопутных войск Советской Армии мы начали опять с той же винтовки Мосина - образца 1891/30 г. Невыразимую тоску нагоняло такое учение. Очень раздражало меня, когда Коля Мокрушин, держа в руках винтовочный затвор и, глядя в книжку «Наставление по стрелковой подготовке», тупо повторял: «стебель, гребень с рукояткой», как тот мальчик из Чеховского рассказа, который также занудно беспрерывно повторял одну и ту же фразу из стихотворения А.С. Пушкина, пытаясь её запомнить. Сынок так надоел своим зудом папеньке, находящемуся в расстроенных чувствах от вчерашнего проигрыша воинскому начальнику восьми рублей, что тот, в конце концов, не выдержал и изрядно выпорол своего бестолкового отпрыска за якобы разбитое вчера стекло.
Практические наши занятия пока ещё в пределах «начальной военной подготовки» или «курса молодого бойца» проходили на стадионе, который находился метрах в пятидесяти от основного корпуса, а также ещё на свободной площади за жилым городком. Дальше, за этой площадью, размещался угольный склад, за складом тир. За тиром был высокий кирпичный забор, который отделял территорию нашего училища от медицинского института. А в этом-то заборе была дверь, через которую жёны и дочери офицеров училища проходили в институт кто учиться, а кто, может быть, и работать. А у угольного склада, естественно, был пост, и часовые, охранявшие склад, пользуясь своим «служебным положением», нередко задерживали девушек, следовавших в институт, и, чтобы разогнать скуку и как-то скоротать время, затевали с ними ничего не значащие разговоры. Студентки часто жаловались училищному начальству. Начальство объясняло курсантам, что в данном случае это не та ситуация, где необходимо подобное служебное рвение, однако такое искреннее стремление курсантов к беспрекословному и точному исполнению требований Устава караульной службы на этом посту несколько «подредактировать» так и не удалось, - хотя и изредка, но все же приходилось возвращаться к этому вопросу снова и снова.
Печальный след в моей памяти оставило ползание по-пластунски. Выжженная среднеазиатским солнцем каменистая почва, по сравнению с которой земля моей родины вспоминалась мягкой зелёной лужайкой, была покрыта какими-то доселе неведомыми мне колючками. Тесный контакт с невероятно жёсткой, раскалённой землёй сам по себе доставлял мне немало неприятных ощущений, так ещё и эти колючки жестоко травмировали моё несчастное тело, впиваясь враз по несколько штук на один квадратный сантиметр.
Зато Коле Мокрушину здесь уже не было равных: ползал он, как ящерица и маскировался, как горная куропатка кеклик. Забегая вперед, отмечу еще одно завидное его солдатское качество. Во время дальних переходов на привале он, присаживаясь на короткое время на шинельную скатку, мгновенно засыпал, едва лишь коснувшись её своей «пятой точкой».
В последующем уже более сложные задачи мы отправлялись решать на «знаменитое» рисовое поле, что находилось недалеко от города, куда мы «топали» по Паркентской и которое осталось в памяти не одного поколения курсантов нашего ТПУ.
Много физических мучений и душевных терзаний доставляли мне результаты моих усилий на занятиях по гимнастике и другим видам физической подготовки – сказывались последствия перенесённых болезней и многолетние «недовложения» в молодой растущий, развивающийся организм. Немало хлопот доставлял я моим младшим командирам, ответственным до некоторой степени за обязательный непрерывный рост моих достижений в этой области. Большого напряжения воли, терпения, я думаю, стоило им сохранять спокойствие и такт, чтобы ненароком не оскорбить, не обидеть молодого воина, способного только что провисеть («как сосиска») несколько секунд и не упасть, держась двумя руками за перекладину, которая в «простонародье» известна под названием турник. Бывший одно время командиром моего отделения младший сержант Виктор Витов, настоящий богатырь, только и позволял себе с лёгкой иронией называть меня цыплёнком, чем и мне давал этакий «карт-бланш»: иногда в кругу своих друзей потихоньку посмеяться над его произношением этого слова. «Какой же ты цыплёнык, Ваня!» - может быть даже сочувствуя моей тогдашней худобе, говорил мне мой командир.
НАШ ДОСУГ
Постепенно не очень продолжительное наше курсантское свободное время стало заполняться элементами культурного досуга. Регулярно, раз в неделю, к нам в училище стал приходить балетмейстер и за весьма умеренную плату обучать будущих офицеров бальным танцам. Я только со стороны наблюдал за тем, как некоторые мои товарищи лихо «отплясывают» вальсы, чардаши, мазурки и другие красивые танцы. Даже не сделав попытки включиться в это предприятие, я считал себя совершенно не способным выполнять ловко, легко и красиво такие замысловатые движения, поскольку с самого рождения был одарён природой очень плохо «отрегулированным» вестибулярным аппаратом.
Приходил однажды на встречу с нами киноактёр Вейланд Родд – старший, отец известного теперь музыканта Вейланда Родда, бывшего одно время мужем певицы Ирины Понаровской. Он рассказал нам немного о своей жизни, о дружбе с широко известным в то время советским людям, знаменитым афроамериканским певцом (басом) Полем Робсоном; о съёмках фильма «Миклухо–Маклай», где сыграл роль «Ура» - «чёрного друга» русского путешественника. В заключение Вейланд Родд сыграл для нас один отрывок из своего моноспектакля.
Были у нас в гостях и студенты ташкентской консерватории. Из этой встречи в памяти моей задержалось немногое. Девушка спела песенку Ан. Новикова «На катке».
Вьётся лёгкий вечерний снежок,
Голубые мерцают огни,
И звенит под ногами каток,
Словно в давние школьные дни.
Юноша исполнил песню Бориса Мокроусова «По мосткам тесовым».
По мосткам тесовым, вдоль деревни,
Ты идёшь на модных каблуках,
И к тебе склоняются деревья,
Звёздочки мерцают в облаках
С «ответным словом», то бишь песней, выступил курсант Шматков, имевший в своём распоряжении великолепный, благородный бархатный бас-баритон. Что он спел я не помню, только помню аплодисментов он «сорвал» ничуть не меньше, если не больше кого - либо из наших гостей. Довелось нам посетить ташкентский театр оперы и балета, где я впервые посмотрел балет П.И. Чайковского «Лебединое озеро».
Была попытка создать курсантский хор, но после нескольких спевок энтузиазм организаторов поугас, и хор «приказал долго жить». Но наша третья рота и без того была «поющей ротой». В нашем репертуаре для пения в строю были «Гимн Москвы» («Я по свету немало хаживал»), «Махорочка» («Эх, махорочка – махорка, породнились мы с тобой, в даль глядят дозоры зорко, мы готовы в бой»), «Песня красных полков» («Белоруссия родная, Украина золотая, наше счастье молодое мы стальными штыками оградим»); и старые солдатские песни: «Взвейтесь, соколы, орлами», «Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваши жёны», «Бородино» на слова М. Лермонтова и др. Самой же главной, исполняемой с особым подъёмом, была песня А. Александрова на слова О. Колычева «Несокрушимая и легендарная». За два года мы отлично спелись, и строевая солдатская песня заняла достойное место в нашей жизни.
«Песня является таким же оружием, как и гранаты, как и сухие портянки. С песней легче жить, легче побеждать, легче умирать. В наиболее тяжёлые минуты, когда нет больше сил, а помощи ждать неоткуда, на выручку приходит песня. Она поднимает дух, возвращает силы, зовёт к подвигу». (Ю.Веремеев).
Наши курсанты пели не только в строю. По большей части это происходило в вагоне по пути из Ташкента в Чирчик. Пели много и разное, и значительное место в нестроевом репертуаре роты занимала классика, которой обычно завершались наши «концерты». Запевалами выступала неразлучная, хулиганистая тройка – Шматков, Кузьмин, Коньшин. Особым предпочтением пользовались «куплеты Нинон» из «Фиалок Монмартра» И. Кальмана.
Карамболина, Карамболетта, звезда веселья и весны.
Карамболина, Карамболетта, в тебя певцы Монмартра
Влюблены.
Затем шла лихая «Ковбойская песня»
Хорошо в степи скакать, свежим воздухом дышать.
Лучше прерий места в мире не найти.
Сверху солнышко печёт, и лошадка не трясёт,
И таверны попадаются в пути.
Бодрая песенка бесшабашного ковбоя резко поднимает настроение нашего дружного коллектива, и к следующим строчкам, которые повторяются почти до самой команды, прекращающей наш «концерт», достигает своего эмоционального апогея.
Но зачем такая страсть,
Но зачем красотку красть,
Если можно её так уговорить.
Такой вот был культурный уровень выпускников Ташкентского пехотного училища им. В.И. Ленина 1950-го года. До песенок–кричалок с ужимками и прыжками оставалось ещё более полувека. И вот в статье Марины Ремизовой из газеты «Комсомольская правда» 16-26 марта 2017 г. под заголовком «Здоровье Билана подорвали прыжки на сцене», как в эпиграфе, были напечатаны «Законы шоу» с такой рекомендацией: «артист теперь должен не просто стоять и петь, а удивлять зал всеми доступными способами». (!) И вот теперь в 2019 году Дима пришёл за получением звания «Заслуженного артиста РФ" на костылях.
После каждого посещения города Чирчика обратный путь мы проделывали пешком. Дорога, по которой мы «топали», была выложена булыжником. По такой булыжной дороге после десятка пройденных километров в ногах, в районе щиколоток, начинал уже ощущаться некий дискомфорт – как будто какие-то «шарниры» разболтались и на особо заметных неровностях начинали слегка подламываться ступни, и с каждым очередным пройденным километром идти становилось всё труднее.
И даже, если переход совершался в пору созревания винограда, уже как-то не так привлекали внимание виноградные сады или плантации, не знаю, как правильно их назвать, расположенные невдалеке по обеим сторонам дороги. Внутри таких своеобразных «туннелей», опять же трудно мне подобрать им подходящее название, устроенных то ли из прутьев какой-то гибкой лозы, то ли из проволоки, висят на всём их протяжении в великом множестве крупные гроздья винограда.
Но, когда на подходе к Ташкенту мы вступаем на асфальтированное шоссе, и нас встречает духовой оркестр, возвращаются силы, поднимается дух, повышается настроение, и тридцати пройденных километров как не бывало.
Военная музыка великая воодушевляющая сила. Это давно было отмечено нашими великими предками. При Иване Грозном в 1547-м году был создан Приказ Большого Двора для управления военной музыкой в России. С тех пор военная музыка стала камертоном российского военнослужащего. Пётр 1 придавал большое значение военной музыке, как средству укрепления воинской дисциплины и подъёма морального и боевого духа войск. 19-го февраля 1711-го года он подписал указ № 2319, которым предписывалось иметь в каждом пехотном полку духовой оркестр.
Первые военные духовые оркестры возникли при образовании Семёновского и Преображенского полков. «Хороший и полный хор музыкантов возвышает дух солдат, расширяет шаг; это ведёт к победе, а победа – к славе» - говорил и великий А.В. Суворов. В Советское время при каждом военном училище и в каждом полку был духовой оркестр и, как бы, был его визитной карточкой.
ПРЕПОДАВАТЕЛИ
Нет более быстрого пути к овладению
знаниями, чем искренняя любовь к
мудрому учителю. (Сюньцзы
Почему-то, по неизвестным нам причинам, у нас часто менялись командиры взводов, но доведший нас до завершения курса обучения, был лейтенант (в то время) Четвергов Николай. Это был, как сказали бы о нём в дореволюционные времена, «блестящий офицер»: выше среднего роста, стройный, поджарый, с превосходной строевой выправкой. Обучал и воспитывал нас он по знаменитому воинскому принципу: «Делай, как я!». А делал он всё, что было положено командиру взвода, и даже более того, в высшей степени превосходно: отличный гимнаст, ловкий наездник - он метко стрелял, виртуозно фехтовал – лучшего примера для подражания найти было невозможно. Много своего личного времени отдавал наш командир дополнительным занятиям по гимнастике с такими «хиляками», как я. Поэтому совершенно не случайно на выпускных экзаменах по строевой и физической подготовке все курсанты нашего взвода, разумеется и я в их числе, получили отличные оценки. Но, как известно, всякое действие встречает противодействие, и нам не всегда приходилась по душе его слишком высокая, как нам казалось, требовательность в его стремлении добиться от нас наибольшего, на что мы были способны.
Чтобы будущие офицеры владели доверенным им оружием соответствующим их статусу образом, Четвергов вручил своему помощнику пневматический пистолет, заряжавшийся этакими пульками с пушистым хвостиком – стабилизатором, и стопку мишеней. Стрельба по мишеням из такого безобидного пистолетика позволяла бы нам между тем вырабатывать навыки владения более серьёзным оружием подобного типа. Но на что только не способен дерзкий, досужий юный ум - любому благому делу он может найти применение в такой «проекции», что на выходе может получиться весьма сомнительный результат. Наши умники изобрели уникальный способ проведения «дуэлей», замечательный неожиданным исходом. Соперник, настрелявший меньше очков, лишался в пользу победителя (по договорённости) чего-либо из предстоящей «трапезы». Мишень закреплялась на удалении около пяти шагов и первый, по жребию, открывал стрельбу. Некоторые, особенно азартные «дуэлянты», иногда оставались некоторое время на вынужденной голодной диете. Евангелист Марк говорил: «Нет ничего тайного, что не стало бы явным, и нет ничего потаенного, чтобы не вышло наружу». Узнал о происходящих «забавах» в нашем дружном коллективе и наш командир взвода. Он отнял у нас нашу, так полюбившуюся нам «игрушку», и жизнь для нас потеряла часть своих красок. Я участия в «дуэлях» не принимал. Это было «моё» оружие, - я очень редко «выпускал» выстрел из десятки; и это был единственный случай, где я устранялся от «соревнований» по причине своей уверенности в том, что я мог выйти победителем в этом спортивном противостоянии против любого из своих однокурсников. Но зато с превеликим удовольствием в случае представившейся мне возможности я упражнялся в стрельбе из этой «стрелялки» с целью совершенствования своих «снайперских» навыков.
Когда в жизни и учёбе в училище всё окончательно определилось, командиром нашей роты был назначен капитан Гречин. О таких людях лучше не скажешь, как сказал когда-то в своём стихотворении М.Ю. Лермонтов: «Слуга царю – отец солдатам». Курсанты его боготворили, и готовы были идти за ним «в огонь и в воду». Перед выездом на стажировку, мы сдали кровати, все спальные принадлежности, и до выхода на вокзал к поезду спали на полу на разостланных шинелях. Командир роты вскоре должен был уехать на учёбу в академию. Я почему - то не спал и видел, как он обошёл всех курсантов и около каждого постоял некоторое время, как бы мысленно прощаясь.
Педагогический талант, вне всякого сомнения, – дар Божий. Одним из видов практики по приобретению навыков работы с людьми, опыта командования воинским подразделением, была работа старшины роты, которая доверялась, в основном курсантам, отслужившим перед поступлением в училище срочную службу - в нашей роте за время моего обучения старшинами побывали курсанты как старшего курса, нашего так даже и младшего курса. И лишь один из них, курсант старшего курса Сазонов оставил в моей душе глубокую и благодарную память. Никак не могу взять в толк, чем он сумел нас обаять. Обыкновенный розовощекий, пухленький паренёк, невысокого роста, и лишь, может быть, постоянно светящиеся весёлые искорки в глазах выгодно отличали его от коллег. Любые его приказания курсантами всегда выполнялись с каким-то особым подъёмом, повышенным настроением, и даже наказание воспринималось совершенно безболезненно, с убеждённым осознанием его справедливости.
Значительно позже, во время службы в Куйбышевском военном училище лётчиков, мое внимание привлёк один курсант. На лето для обучения курсантов практическому лётному мастерству полк выезжал на один, из закреплённых за училищем, аэродром. Для изучения взаимодействия самолётов в воздухе курсанты должны были иметь у себя такие маленькие макетики самолетов. Такие макеты ребята вырезали сами из дерева, устроившись в укромном уголке. Так вот этот курсант, татарин по национальности (фамилии не помню), был всегда в окружении детей. Где бы, в каком бы месте ни появлялся он со своей работой дети, как железные стружки к магниту, словно пчёлы на запах медоносного цветка, сбегались к нему и, расположившись рядышком, терпеливо наблюдали за его работой. Какие неизвестные силы влекли их именно к нему, почему и как они всегда выбирали именно его? Что это за явление? Видимо действительно мы, люди, должны чувствовать некую энергетику, исходящую от другого человека, но поскольку где-то, на каком-то этапе своего развития настолько утратили этот дар, что теперь очень сомневаемся в возможности подобного. И, пожалуй, напрасно. «В качестве примера невольно вспоминаются бурные споры вокруг фактов, которые многим, в том числе учёным, кажутся неопровержимым доказательством наличия каких-то ещё непознанных форм биоэнергетической связи между людьми». (Владимир Мезенцев «Энциклопедия чудес»).
Одно было ясно - у этого парня присутствовали явные предпосылки настоящего природного педагогического дара. Казалось, исходящие от него флюиды добра и сердечности дети улавливали уже издалека.
Преподаватели нашего училища в большинстве своём не имели академического образования. Это были педагоги – практики, фронтовики. Свои предметы они изучали не по учебникам, а непосредственно «на поле брани» в кровопролитных сражениях и знали их основательно; учебный материал наши военные педагоги преподносили ярко, доходчиво. Политическое мировоззрение мы шлифовали в кабинете социально – экономического цикла. В основе политического образования лежали в первую очередь материалы истории ВКП(б). Весь последний год преподавателем этой «важнейшей» дисциплины у нас был подполковник, ростом «полтора метра с кепкой», со смешной фамилией – Ший. Под его чутким руководством я и подошёл к экзаменам.
Большую часть материала по тактике преподнёс нам подполковник Нечкин, запомнившийся мне своей, какой-то особенной отцовской любовью к своим сыновьям. На всякую мальчишескую выходку курсантов подполковник реагировал ставшей традиционной фразой: «Ну, вы, ребята, прямо как мои Витька с Володькой» - говорил он, делая крепкий упор по – вологодски на «О».
Историю военного искусства читал, уже довольно пожилой человек, майор Дымарь. Часто курсанту, пытавшемуся оспорить оценку, якобы недостойную его ответа, майор внушал: «Историю военного искусства на отлично знает только товарищ Сталин, я – кое – как на четвёрку», а уж дескать, что знаете вы, делайте вывод сами. При ответе на поставленные вопросы требовал от курсанта придерживаться некрасовского правила, «чтобы словам было тесно, - мыслям просторно». Случалось, что он раздражался, нервничал, выходил из себя и в гневе выкрикивал самые обидные слова, бывшие у него «на вооружении»: «Папуасы! Зелёные мальчишки!» А в общем это был очень милый и добрый старичок. Удивительно, что майор Дымарь, обладавший почерком, который в народе называется «как курица лапой», так выводил старательно свою каждую каракульку, что его конспекты были словно отпечатанными на пишущей машинке.
На занятиях по истории военного искусства конечно же мы ознакомились с одной из частей знаменитого литературного труда А.В. Суворова по теории военного искусства «Наукой побеждать». Это произведение - набор по-суворовски кратких, до предела сжатых в размерах, и настолько же просторных по содержанию и смыслу афоризмов, фраз-наставлений по строевому и тактическому воспитанию войск (каждая часть которого предпослана конкретно каждой отдельно взятой категории военнослужащих), вместило в концентрированном виде суворовские методы ведения боевых действий. Основными же, главными, основательно изучаемыми темами были «Десять Сталинских ударов», обеспечивших победу Советских войск в Великой Отечественной войне 1941-1945-го годов.
Знакомили нас также где кратко, где обширнее, с назначением и особенностями других родов войск: авиации, связи, топографии, автомобильных, инженерных и пр. Особенно запомнились мне занятия по освоению основ вождения некоторых транспортных средств. Для этой цели нам были предоставлены старенький грузовичок ГАЗ и также видавший виды мотоцикл «Харлей» с коляской. В коляске сидел сержант-инструктор, который контролировал действия курсанта, указывал на ошибки, поправлял. За тем, чтобы совершить небольшой «пробег» по кругу нашего «автодрома» за рулём мотоцикла, мы друг за другом становились в очередь.
Немало потрудившийся на своём веку работяга-грузовичок не доставил нам особых хлопот, а вот мотоцикл оказался на редкость капризной машиной. Его муфта сцепления была настолько чуткой, что, казалось, достаточно было лёгкого касания её педали, равного весу комара, чтобы он, словно спринтер после стартового выстрела, резко рванулся вперёд. Стоило только чуточку поспешить с применением этого усилия и выполнить его чуть резче, зловредный аппарат, как «ужаленный», подпрыгивал, а двигатель его тут же немедленно умолкал. Неудачник, не сумевший укротить этого «мустанга» с первой попытки, выслушав нелицеприятные замечания руководителя «аттракциона», становился в конец очереди и терпеливо ждал разрешения на следующую попытку. Мне эта потрёпанная железяка тоже покорилась только со второго захода.
В конце обучения некоторое время, совсем недолго, гимнастикой с нами занимался мастер спорта - офицер, только что окончивший знаменитый Ленинградский институт физической культуры им. Лесгафта, товарищ по сборной команде Союза абсолютного чемпиона Советского Союза по гимнастике Виктора Чукарина (в будущем первого советского чемпиона мира и семикратного чемпиона олимпийских игр). А запомнился он мне, кроме всего прочего тем, что однажды озадачил меня совершенно неправдоподобным сообщением, что будто бы я, начни заниматься гимнастикой в нужное время, мог бы добиться неплохих результатов. Он, вроде бы, в моих неуклюжих, на мой взгляд, движениях при выполнении некоторых гимнастических упражнений, разглядел некую, необходимую в гимнастике пластику.
РОЗАЛИЯ КАРЛОВНА(?)
Вы не можете быть офицерами,
не будучи джентльменами.
(Адмирал лорд Нельсон).
Ну и самые добрые, теплые и грустные воспоминания мои об учительнице немецкого языка. Имени и отчества её я, к стыду своему, совсем не помню, поэтому для полноты картины описываемых событий буду называть её именем вымышленным (позаимствованным у Антона Павловича). Розалия Карловна была, конечно же, немка, исполненная истинно женского достоинства и, как бы это сказать, со всеми очевидными признаками представительницы этой великой нации - среднего роста и средней полноты, стройная; волосы убраны в высокую, тугую причёску. На все выходки и проказы нашей неунывающей молодёжи смотрела спокойно, без раздражения; никогда никому не жаловалась и не «доносила», а поводы к этому иногда возникали.
Классы наши, как и все помещения того времени, закрывались снаружи навесными замками. Аудитория, где мы приобщались к секретам чужой речи, находилась на первом этаже. Чтобы немного отсрочить начало урока по немецкому языку, кто–нибудь из наших «антифашистов» закрывал аудиторию вместе с группой курсантов на замок. Как только Розалия Карловна удалялась от нужного ей класса по коридору на соответствующее расстояние, дежуривший в коридоре проказник открывал класс, и все мы, подло похихикивая, ожидали возвращения изумлённой своей «невнимательностью» учительницы. Пройдя весь длинный коридор и возвращаясь обратно, она находила класс открытым и, как ни в чём не бывало, начинала свой урок. В ином варианте при приближении Розалии Карловны кто–то из шутников проходил к доске и, изображая добросовестного студента, докладывающего содержание «домашнего» задания, молотил всякую «абракадабру». Приоткрыв слегка дверь и, увидев у доски курсанта, уверенно излагавшего какие - то «постулаты», Розалия Карловна, удивившись наверное про себя посягательству на её территорию, прикрывает дверь и продолжает поиски нужной аудитории. А потом, может быть, даже и догадавшись о возможной очередной «провокации», она возвращается к своим великовозрастным сорванцам
Но вот подошло время экзаменов по иностранному языку. Девушки из строевого отдела штаба училища обеспечили нас нужными чистыми листочками с соответствующими печатями – штампами. На этих замечательных листочках мы заготовили ответы на все предложенные для экзаменов вопросы. Глубокой ночью небольшая группа местных ребят отправились только им знакомыми тропами в город и принесли огромную охапку необыкновенно красивых цветов. В час «Х» обе группы, изучавшие английский и немецкий языки, разместились в одной аудитории. На столе несколько шикарных букетов составленные из прекраснейших цветов, полностью закрывавшие нас от преподавателей.
За столом Розалия Карловна и военный преподаватель английского языка – старший лейтенант (женщина, однако), а все листочки со всеми исчерпывающими ответами у доверенного лица. Вопросы мы все получаем сразу одновременно, и вся информация по соответствующим вопросам тут же за цветочной «ширмой» расходится по известным адресам. Проходит минута раздумья, и мы, один за другим, выходим к столу и повергаем в шок наших учителей блестящими «познаниями». После фейерверка наших выступлений, мы собираем цветы, делим их на два громадных, сказочно красивых букета, и дарим своим обожаемым преподавателям. И тут у нашей доброй Розалии Карловны сдают её крепкие нервы - она откровенно рыдает.